Часть II 8–14 июня 1337 года 5 страница

Элфрик занес топор:

– Отойди, козявка, не искушай меня.

Мерфин заметил в глазах мастера безумный блеск и отступил. Хозяин снова опустил топор на дверь. Резчик стоял и смотрел, а по щекам текли слезы.

Две собаки, Скип и Скрэп – из одного помета, хоть и не похожие друг на друга, – обрадовались встрече. Скип был коричневым, а Скрэп маленькой и черной. Скип тощий и подозрительный – типично деревенский пес, – а горожанка Скрэп упитанная и благодушная.

Прошло уже десять лет с тех пор, как Гвенда выбрала Скипа на полу комнаты в большом доме торговца шерстью, вдень, когда умерла мать Керис. Девочки подружились. Правда, виделись они всего пару раз в год, но рассказывали друг другу все. Дочь бедняка почему-то знала, что может поделиться с подругой чем угодно и это не станет известно ни ее родителям, ни кому другому в Вигли. От души надеялась, что это взаимно: сама она не общалась с кингсбриджскими девчонками и не могла по неосторожности чего-нибудь ляпнуть.

Гвенда приехала в Кингсбридж в пятницу ярмарочной недели. Ее отец отправился на торг продавать шкурки белок, пойманных в силки, которые он расставлял в лесу возле Вигли. Девушка пошла прямо к Суконщице. Как всегда, заговорили про мальчиков.

– Мерфин ходит какой-то странный, – покачала головой Керис. – В воскресенье был нормальный, мы целовались, а в понедельник отводил глаза.

– Он в чем-то виноват, – тут же решила Гвенда.

– Может, это Элизабет. Клерк всегда на него заглядывалась, хотя холодная как ледышка и слишком старая.

– А ты с Мерфином уже это делала?

– Что?

– Ну, ты понимаешь… В детстве я называла это хрюканьем, потому что звуки, которые издают взрослые, похожи на свинские.

– Ах это. Нет, еще нет.

– Почему?

– Не знаю…

– Не хочешь?

– Хочу, но… Скажи, неужели ты собираешься всю жизнь выполнять чьи-то приказы?

Гвенда пожала плечами:

– Да нет, но не очень и боюсь.

– А ты? Ты это уже делала?

– Толком нет. Пару лет назад, просто чтобы посмотреть, что это такое, я разрешила одному мальчишке из соседней деревни. Знаешь, такое приятное тепло, как будто пьешь вино. Но только один раз. А Вулфрику разрешила бы в любой момент.

– Вулфрику? Вот это новости!

– Еще бы. Понимаю, что знаю его с детства, когда он дергал меня за волосы и удирал. Но как-то раз, после Рождества, он вошел в церковь, и я поняла, что Вулфрик стал мужчиной. Ну, может, и не совсем мужчиной, но просто красавец. У него был снег в волосах, а на шее кашне горчичного цвета. Ну такой красивый!

– Ты его любишь?

Гвенда вздохнула. Точно она не знала, но думала о нем все время и не представляла, как будет жить без него. Мечтала похитить и запереть где-нибудь в лачуге далеко в лесу, чтобы он не смог убежать.

– Ну, все ясно, – посмотрев на подругу, улыбнулась Керис. – А он?

Та покачала головой:

– Даже не говорит со мной. Хоть бы сделал что-нибудь, показал, что вообще меня знает. Конечно, он всего-навсего дергал меня за волосы. Но Вулфрик втюрился в Аннет, дочь Перкина. Самовлюбленная корова. А этот ее обожает. Их отцы – самые богатые в деревне. Перкин разводит и продает несушек, а у отца Вулфрика пятьдесят акров.

– Звучит безнадежно.

– Не знаю, – пожала плечами Гвенда. – Почему безнадежно? Аннет может умереть. Вулфрик может понять, что всегда любил меня. Мой отец может стать графом и приказать ему жениться на мне.

Керис еще раз улыбнулась:

– Ты права. Любовь никогда не бывает безнадежной. Я хочу на него посмотреть.

Гвенда встала.

– Я так и думала. Пойдем поищем.

Девушки вышли из дома, собаки поплелись следом. Потоки дождя, заливавшие город почти всю неделю, превратились в мелкую морось, но жуткая грязь на главной улице так и не просохла. Тысячи посетителей ярмарки «подкормили» мусорные кучи гнильем, и всю эту гадость обильно удобрял лошадиный навоз. Когда девушки шлепали по отвратительным лужам, Суконщица спросила у подруги, как дела дома.

– Корова сдохла, – ответила та. – Нужна новая, а я понятия не имею, где отец собирается взять денег. Больше пары белок продать ему нечего.

– Коровы по двенадцать шиллингов в этом году, – озабоченно заметила Керис. – Это сто сорок четыре серебряных пенни.

Тут же посчитала в уме: у Буонавентуры Кароли девушка выучила арабские цифры и утверждала, что они проще.

– Последние годы мы продержались благодаря этой корове, особенно малыши.

Гвенда знала, что такое настоящий голод. Даже несмотря на коровье молоко, четыре младенца у мамы умерли. Неудивительно, что Филемон так хотел стать монахом: чем не пожертвуешь, чтобы иметь сытную еду каждый божий день. Дочь Суконщика спросила:

– И что же собирается делать твой отец?

– Что-нибудь стащит. Корову украсть трудно – ее не засунешь в ранец, – но он наверняка что-нибудь придумает.

На самом деле особой уверенности Гвенда не испытывала. Отец нечестный, но дурак. Чтобы достать корову, он готов на все, плевать ему на закон, но у него просто может не получиться.

Девушки прошли в ворота аббатства и очутились на ярмарке. После шести дней непогоды насквозь промокшие торговцы стали совсем злыми. Продержали товар под дождем, и все зря.

Гвенда очень редко говорила с Керис о разнице в их положении. При каждой встрече подруга тихонько давала ей что-нибудь домой: сыр, копченую рыбу, рулончик ткани, кувшин меда. Та отвечала «спасибо» – она действительно была благодарна, – но больше ничего. Когда отец попытался заставить дочь воспользоваться доверием Керис и обокрасть ее, Гвенда отговорилась тем, что не сможет пойти к подруге снова, а так два-три раза в год обязательно что-нибудь приносит. Даже отец вынужден был признать резонность довода.

Дочь Джоби посмотрела туда, где Перкин продавал кур. Там должна быть Аннет, а там, где Аннет, обязательно и Вулфрик. Девушка оказалась права. Перкин, жирный, хитрый, подобострастный с покупателями и грубый со всеми остальными, стоял за лотком. Аннет ходила с подносом яиц и кокетливо улыбалась. Поднос подпирал ее грудь, пряди светлых волос выбивались из-под шапки и лежали на румяных щеках и длинной шее. Вулфрик был похож на архангела, который ненароком спустился на землю и по ошибке затесался среди людей.

– Вон он, – прошептала Гвенда. – Высокий такой…

– Я поняла, – кивнула Керис. – Так хорош, что можно съесть.

– Теперь ты меня понимаешь.

– А не слишком молод?

– Ему шестнадцать, мне восемнадцать. Аннет тоже восемнадцать.

– Нормально.

– Знаю, что ты думаешь, – скисла Гвенда. – Он для меня слишком красив.

– Вовсе нет…

– Красивые мужчины никогда не влюбляются в уродок, ведь так?

– Ты не уродка…

– Я видела себя в зеркало. – Воспоминание было болезненным, и девушка поморщилась. – Так плакала, когда поняла, на что похожа. У меня большой нос и глаза слишком близко. В общем, как отец.

Керис возразила:

– У тебя красивые мягкие брови и чудесная кожа.

– Но мы не пара.

Вулфрик стоял боком к подругам, демонстрируя свой точеный профиль. Обе восхищенно смотрели на юношу, затем он повернулся, и Гвенда разинула рот. Другая половина лица была в синяках, распухла, глаз закрылся. Девушка подбежала к нему:

– Что случилось?

Вулфрик вздрогнул.

– О, привет, Гвенда. Драка. – Явно смутившись, он отвернулся.

– С кем?

– С каким-то сквайром графа.

– Ты с ума сошел!

– Не волнуйся, все в порядке, – раздраженно бросил юноша.

Он, конечно, не понял, почему Гвенда так волнуется. Может быть, даже решил, что она злорадствует.

– С каким сквайром? – спросила Керис.

Вулфрик вгляделся и по одежде понял, что перед ним состоятельная горожанка.

– Его зовут Ральф Фитцджеральд.

– О, брат Мерфина! – воскликнула Суконщица. – Он ранен?

– Я сломал ему нос, – с гордостью ответил виллан.

– И тебя не наказали?

– Ночь просидел в колодках.

У Гвенды вырвался крик ужаса:

– Бедный!

– Ничего страшного. Брат отгонял всех, кто хотел бросать в меня камни.

– Все равно…

Влюбленная Гвенда страшно испугалась. Темница, не важно какая, казалась ей самой страшной пыткой. Красотка Аннет освободилась от покупателя и присоединилась к разговору.

– А, это ты, Гвенда, – холодно поприветствовала она. Вулфрик, может, и не замечал влюбленности односельчанки, но только не Аннет. Счастливая соперница говорила враждебно и презрительно. – Вулфрик подрался со сквайром, который меня оскорбил. – Дочь Перкина не скрывала гордости. – Просто рыцарь из баллады.

– Я бы не хотела, чтобы он из-за меня опух, – отрезала Гвенда.

– К счастью, это не очень вероятно, правда? – торжествующе улыбнулась торговка яйцами.

– Никогда не знаешь, что может случиться в будущем, – заметила Керис.

Кокетка посмотрела на незнакомку, и на лице ее отразился суеверный испуг, а еще удивление оттого, что подруга этой нищенки так дорого одета. Суконщица взяла Гвенду за руку.

– Приятно повидать жителей Вигли, – любезно попрощалась она. – До свидания.

Девушки ушли. Гвенда прыснула со смеху:

– Ты так осадила Аннет.

– Дура, раздражает. Вот из-за таких, как она, женщин и прозывают по-всякому.

– Нет, ну как она рада, что Вулфрика из-за нее избили! Мне хочется выцарапать ей глаза.

Керис задумалась:

– А кроме того, что красивый, он вообще какой?

– Сильный, гордый, верный – такой точно полезет драться за другого. Из тех, кто будет трудиться на благо своей семьи год за годом, пока глаза не закроются. – Суконщица молчала, и Гвенда продолжила: – Вулфрик тебе не нравится?

– Ты говоришь так, будто он не очень умный.

– Если бы ты выросла с моим отцом, не говорила бы, что кормить семью не очень умно.

– Знаю. – Керис стиснула Гвенде руку. – Я думаю, он тебе подходит, и помогу завоевать его.

Подруга растерялась.

– Это как?

– Пойдем.

Они вышли с ярмарки и двинулись в северную часть города. Суконщица подвела Гвенду к маленькому домику на боковой улочке возле церкви Святого Марка.

– Здесь живет знахарка, – шепнула заговорщица.

Оставив собак на улице, девушки нырнули в низкую дверь. Единственную узкую комнату первого этажа делила надвое занавеска, перед которой стояли стул и скамья. Значит, очаг за занавеской, подумала Гвенда и удивилась, зачем прятать кухню. В чистой комнате в нос ударил сильный, кисловатый запах трав. Не духи, конечно, но не противно. Керис окликнула:

– Мэтти, это я.

Женщина лет сорока с седыми волосами и бледным лицом человека, не бывающего на свежем воздухе, отдернула занавеску. Увидев гостей, улыбнулась, затем строго посмотрела на Гвенду:

– Вижу, твоя подруга влюблена, но парень ее и видеть не хочет.

Та разинула рот:

– Откуда вы знаете?

Хозяйка тяжело опустилась на стул: она была полной и задыхалась.

– Ко мне приходят по трем причинам: болезни, месть и любовь. Ты выглядишь здоровой, слишком молода, чтобы мстить, значит, влюблена. А он, несомненно, к тебе равнодушен, иначе тебе не понадобилась бы моя помощь.

Гвенда покосилась на Керис, та кивнула:

– Я же тебе говорила: знахарка – знает все.

Девушки сели на скамейку и выжидательно посмотрели на Мэтти. Она продолжила:

– Вы живете рядом – возможно, в одной деревне, – но его семья богаче.

– Все верно, – изумилась Гвенда.

Конечно, хозяйка высказывала лишь догадки, но все так точно, будто видит насквозь.

– Он красив?

– Очень.

– И влюблен в самую красивую на деревне девушку.

– Ну, в общем, да.

– И ее семья тоже богаче твоей.

– Да.

Мэтти кивнула:

– Знакомая история. Я могу тебе помочь. Но ты должна кое-что понять. Духи здесь ни при чем. Чудеса совершает только Бог.

Гвенда нахмурилась. Прекрасно известно, что все устраивают духи умерших. Если они тобой довольны, то втолкнут тебе в силки кроликов, дадут здоровых детей и сделают так, что солнце будет светить только на твою пшеницу. Но если ты их чем-то разозлил, напустят в твои яблоки червей, изуродуют во чреве коровы теленка и обессилят мужа. Даже врачи аббатства признают, что молитвы святым помогают лучше лекарств. Мэтти продолжала:

– Не унывай. Сделаю тебе приворотное зелье.

– Это ужасно, но у меня нет денег.

– Знаю. Твоя подруга Керис очень добра к тебе и хочет, чтобы ты была счастлива. Она готова за тебя заплатить. Но принимать зелье нужно правильно. Ты сможешь остаться с юношей наедине на час?

– Да.

– Влей снадобье ему в кружку. Скоро он тебя полюбит. Поэтому и нужно остаться наедине. Если мимо пройдет другая, парень может влюбиться в нее. Так вот, уведи его ото всех и будь поласковей. Он станет думать, что ты самая желанная женщина на свете. Поцелуй, скажи, что он удивительный; если хочешь, люби. Через какое-то время молодой человек уснет. А когда проснется, будет помнить, что провел самые счастливые минуты в твоих объятиях, и потянется к тебе.

– А второй раз не нужно?

– Нет. На второй раз хватит любви и женственности. Женщина может сделать мужчину счастливым, если он даст ей шанс.

Эта мысль понравилась Гвенде.

– А можно поскорее?

– Тогда за дело. – Мэтти встала со стула и кивнула на занавеску: – Проходите. Здесь для тех, кто ничего не понимает.

На кухне селянка увидела чистый каменный пол и большую печь со всякими треногами и крючками – явно больше, чем нужно женщине для готовки. Мощный старый стол с царапинами и невыводимыми пятнами чисто выскоблен; на полке – ряд глиняных кувшинчиков, а в запертом буфете, вероятно, ценные травы, которые Мэтти использует для зелий. На стене широкая грифельная доска с числами и буквами – наверное, рецептами.

– Почему вы прячете все это за занавеской?

– Мужчина, изготовляющий мази и лекарства, называется аптекарем, а женщина, которая делает то же самое, рискует прослыть ведьмой. В городе есть женщина, ее зовут Полоумная Нелл, она ходит по городу и кричит про дьявола. Монах Мёрдоу обвинил ее в ереси. Нелл безумна, это правда, но совершенно безобидна. И все-таки этот святоша хочет затащить ее на суд. Мужчинам нравится время от времени убивать женщин, и Мёрдоу даст им эту возможность, а потом соберет с них деньги, якобы милостыню. Поэтому я всегда говорю, что только Бог совершает чудеса. Я не призываю духов. Просто использую лесные травы и свои наблюдения.

Мэтти говорила, а Керис – так уверенно, будто у себя дома – расхаживала по кухне и даже поставила на стол миску и флакон. Знахарка протянула ей ключ от буфета.

– Возьми три капли маковой эссенции и разведи ложкой чистого вина, – распорядилась хозяйка. – Зелье не должно быть чересчур сильным, иначе он слишком быстро уснет.

Гвенда удивилась:

– Керис, ты будешь делать зелье?

– Я иногда помогаю Мэтти. Не говори ничего Петронилле – ей не понравится.

– Ей не сказала бы, даже если бы у нее загорелись волосы.

Тетка Керис не любила Гвенду – вероятно, по той же причине ей не понравилась бы и Мэтти: обе ниже по положению, что для Петрониллы значит много. Но зачем Суконщица, дочь богача, прислуживает какой-то знахарке с Богом забытой улицы? Пока девушка мешала зелье, Гвенда вспомнила, что подругу всегда интересовали болезни и лечение. В детстве Керис хотела стать врачом, не понимая, почему только священникам разрешается изучать медицину. Девушка не забыла, как та плакала после смерти матери: «Ну почему люди болеют?» Мать Сесилия отвечала ей, что по грехам; Эдмунд говорил, что этого никто точно не знает. Ни тот ни другой ответ девочку не удовлетворил. Может быть, она все еще ищет ответ – здесь, на кухне Мэтти.

Керис влила жидкость в крошечный кувшинчик, заткнула, туго привязала пробку веревкой, стянув концы узлом, и вручила Гвенде. Та, засовывая снадобье в кожаный кошель на поясе, думала, как же ей заполучить Вулфрика на целый час. Храбро сказала, что может это сделать, но теперь, когда прижимала к себе приворотное зелье, задача казалась практически невыполнимой. Вулфрик начинал проявлять признаки беспокойства, стоило ей лишь заговорить с ним. Все свое свободное время он по возможности проводил с Аннет. Какая же у Гвенды может возникнуть необходимость побыть с ним наедине? «Я покажу тебе гнезда диких уток»? Но куда логичнее показать их отцу. Вулфрик немного наивен, но вовсе не глуп – сразу догадается, что это неспроста. Керис дала Мэтти двенадцать серебряных пенни – двухнедельный заработок Джоби, – и Гвенда поблагодарила:

– Спасибо, Керис. Надеюсь, ты придешь ко мне на свадьбу.

Суконщица рассмеялась:

– Вот это я люблю – полная уверенность!

Подруги вернулись на ярмарку. Гвенда решила для начала выяснить, где остановился Вулфрик. Его семья слишком богата, чтобы пользоваться бесплатным ночлегом в аббатстве. Скорее всего остановились на постоялом дворе. Можно, конечно, ненароком спросить у него или его брата, дескать, просто интересно, какой из постоялых дворов города самый лучший.

Мимо прошел монах, и Гвенда спохватилась, что не зашла к брату. Ей стало стыдно. Отец не навещал Филемона – мужчины ненавидели друг друга уже несколько лет, – но девушка любила брата. Знала, что он хитрый, злой, все время врет, но все-таки любила – ведь дети провели вместе много голодных зим. Обязательно сходит к нему, когда найдет Вулфрика. Но не успели они с Керис дойти до ярмарки, как встретили отца Гвенды.

Джоби стоял возле монастырских ворот, у «Колокола», с человеком в желтой тунике, у которого на спине висел какой-то тюк. На веревке батрак держал коричневую корову. Отец кивнул Гвенде:

– Я нашел корову.

Дочь внимательно ее осмотрела – два года, худая, своенравный взгляд, но вроде здоровая.

– Кажется, ничего, – кивнула она.

– Это Сим Коробейник, – буркнул отец, ткнув большим пальцем в желтую тунику.

Коробейник ходил по деревням, торгуя всякими мелочами – иголками, пряжками, ручными зеркальцами, гребнями. Может, конечно, корова краденая, но отца это не остановит, если цена подходящая. Гвенда спросила:

– А где ты взял денег?

– Вообще-то она не за деньги, – ответил Джоби, отводя глаза.

Гвенда поняла: отец что-то задумал.

– А за что?

– Это как бы обмен.

– И что ты отдаешь ему за корову?

– Тебя.

– Не говори ерунды.

Гвенда не успела договорить, как почувствовала, что на нее набросили веревочную петлю и затянули на теле, так что руки прижались к бокам. Девушка растерялась. Это невозможно. Стала брыкаться, чтобы высвободиться, но Сим еще туже затянул петлю.

– Ну, не бузи, – бросил отец.

Гвенда не могла поверить, что это всерьез.

– Ты что такое говоришь? – недоверчиво спросила она. – Ты не можешь продать меня, дурак.

– Симу нужна женщина, а мне нужна корова, – пожал плечами Джоби. – Очень просто.

Тут Гвенда впервые услышала голос Коробейника:

– Ну и уродка у тебя дочь.

– Но это же смешно! – крикнула пленница.

– Не волнуйся, девочка, – улыбнулся Сим. – Я не сделаю тебе ничего плохого, пока ты будешь хорошо себя вести и делать то, что говорю.

До Гвенды начало доходить, что все всерьез. Мужчины действительно решили поменяться. Ледяная игла ужаса вонзилась ей в сердце, когда она представила возможные последствия.

– Ну хватит шутить, – громко вмешалась Керис. – Немедленно отпустите ее.

Сим не испугался командирского окрика.

– А ты кто такая, чтобы тут приказывать?

– Мой отец – олдермен приходской гильдии.

– Но ты-то нет, – хмыкнул Коробейник. – А если бы и была, у тебя нет власти ни надо мной, ни над моим другом Джоби.

– Вы не можете обменять девушку на корову!

– Почему это? Корова моя, дочь его.

Перебранка привлекла внимание прохожих, люди останавливались и таращились на девушку, связанную веревкой. Кто-то спросил:

– Что случилось?

– Он меняет дочь на корову.

Гвенда заметила, что отец испугался. Хотел все обстряпать по-тихому, но не хватило ума предвидеть реакцию людей. Девушка поняла: прохожие – ее единственная надежда. Керис помахала монаху, который выходил из ворот аббатства.

– Пожалуйста, подойди сюда, рассуди спор. – Суконщица торжествующе посмотрела на Сима. – Аббатство имеет право выносить решение о законности всех сделок, заключающихся на шерстяной ярмарке. Брат Годвин – ризничий. Полагаю, вы признаете его авторитет.

Монах подошел ближе:

– Здравствуй, сестренка Керис. В чем дело?

– Сестренка, вот как, – недовольно проворчал Сим.

Ризничий холодно посмотрел на него.

– О чем бы вы тут ни спорили, я попытаюсь судить справедливо, как служитель Церкви. Надеюсь, вы можете мне довериться.

– Счастлив слышать это, сэр, – подобострастно выгнулся торговец.

Джоби тоже заюлил:

– Я вас знаю, брат. Мой сын Филемон вам очень предан. Вы так добры к нему.

– Хорошо, и довольно об этом. Что здесь происходит?

– Джоби хочет обменять Гвенду на корову, – объяснила Керис. – Скажи ему, что так нельзя.

– Это моя дочь, сэр, ей восемнадцать лет, она девица – значит, я могу с ней поступать как хочу, – захныкал Джоби.

– И все-таки это позорное дело – продавать детей, – покачал головой ризничий.

Джоби решил бить на жалость:

– Ни за что не сделал бы этого, сэр, но только у меня еще трое дома, а я безземельный батрак, мне нечем кормить детей зимой без коровы, а прежняя подохла.

Зеваки одобрительно загалдели. Они-то прекрасно знали всё и про зимнюю нужду, и про крайности, на которые может пойти человек, дабы прокормить семью. Гвенда ослабла от отчаяния. Коробейник заметил:

– Вы можете назвать это позором, брат Годвин, но не грехом.

Сим говорил так, будто знал ответ, и Гвенда поняла, что он произносит эти слова не впервые. С явной неохотой монах признал:

– В Библии есть указание, как следует продавать дочерей в рабство. Книга Исхода, глава двадцать первая.

– Ну вот! – воскликнул Джоби. – Вполне по-христиански.

Керис была вне себя.

– Книга Исхода! – вырвалось у нее.

– Мы не дети Израиля, – вмешалась невысокая коренастая женщина с выступающей нижней челюстью, что придавало ее лицу решительное выражение. Она была бедно одета, но держалась уверенно. Гвенда узнала жену Марка Ткача, Медж. – Сегодня рабства нет.

– А как же подмастерья, не получающие жалованья? Ведь мастер вправе их бить. Или послушники? Или те, кто подрабатывает во дворцах за стол и ночлег?

– Может, у них и нелегкая жизнь, – ответила Медж, – но их нельзя продавать и покупать. Разве не так, брат Годвин?

– Не утверждаю, что продажа законна, – ответил тот. – Я изучал в Оксфорде медицину, а не право. Но не нахожу ни в Святом Писании, ни в учении Церкви оснований для того, чтобы объявить это грехом. – Монах посмотрел на Керис и пожал плечами. – Прости, сестренка.

Медж Ткачиха скрестила руки на груди.

– Что ж, Коробейник, и как ты собираешься вести девушку из города?

– На веревке. Так же, как привел корову.

– Так вот – тебе не удастся провести ее мимо меня и этих людей.

Сердце Гвенды подпрыгнуло. Она не знала, сколько человек поддержат ее, но если дело дойдет до драки, люди скорее встанут на сторону знакомой Медж, чем чужака Сима.

– Мне уже приходилось иметь дело с упрямыми женщинами, – криво усмехнулся торговец. – Особых сложностей с ними не возникало.

Медж схватила веревку.

– Не тронь мою собственность, останешься цела!

Тогда жена Ткача положила тяжелую руку на плечо Гвенды. Сим грубо оттолкнул защитницу, и она попятилась; в толпе прошел ропот неудовольствия. Кто-то сказал:

– Ты бы так не сделал, если бы видел ее мужа.

Раздался смех. Гвенда вспомнила мужа Медж, нежного великана Марка. Если бы только он пришел! Но вместо него подошел Джон Констебль – опыт и нюх выводили его на толпу, стоило ей только собраться.

– Не толкаться, – прикрикнул он. – Это ты шумишь, Коробейник?

У Гвенды опять появилась надежда. Значит, у Коробейника дурная репутация, раз констебль решил, что причиной беспорядков стал именно он. Сим вновь превратился в лизоблюда. Такие перемены, очевидно, давались ему безо всякого труда.

– Простите, мастер констебль, но если человек заплатил условленную с продавцом сумму, ему нужно разрешить уйти из Кингсбриджа с неповрежденным товаром.

– Разумеется, – вынужден был согласиться Джон. Судьба ярмарочного города зависела от того, насколько честно заключаются сделки. – Но что ты купил?

– Эту девушку.

– Вот как. – Джон задумался. – А кто ее продал?

– Я, – отозвался Джоби, – ее отец.

– А эта женщина с большим подбородком, – продолжал Сим, – угрожает, что не даст мне увести девушку.

– Точно так, – подтвердила Медж. – Потому что я еще никогда не слышала, чтобы на кингсбриджском рынке продавали и покупали женщин, и никто такого не слыхивал.

– С собственным ребенком можно делать все, что угодно, – воспрял духом Джоби и вопросительно оглядел толпу: – Кто-нибудь считает иначе?

Гвенда знала, что возражать никто не станет. Кто-то обращался с детьми ласково, кто-то грубо, но все согласятся, что у отца абсолютная власть над дочерью. Девушка гневно взорвалась:

– Вы бы не стояли здесь глухие и немые, если бы у вас был такой отец. Кого-нибудь из вас продавали родители? Скольких из вас в детстве заставляли воровать, когда у вас были маленькие ручки, способные пролезать в кошельки?

Джоби с беспокойством посмотрел на дочь.

– Она бредит, мастер констебль. Мои дети никогда не воровали.

– Не важно, – отмахнулся тот. – А теперь все слушайте меня. Я все улажу. Не согласные с моим решением могут жаловаться в аббатство. Если кто-нибудь начнет драку или еще что-нибудь в этом роде, я арестую всех участников. Надеюсь, это ясно. – Констебль грозно осмотрелся. Никто не возражал, всем было интересно, что он решит. – Не вижу причины, по которой эту сделку можно признать незаконной, поэтому Симу Коробейнику дозволяется уйти вместе с девушкой.

– Я же говорил… – начал Джоби.

– Заткни свой проклятый рот, дурак, – перебил его Констебль. – Сим, убирайся, да побыстрее. Медж Ткачиха, если ты кого-нибудь ударишь, я посажу тебя в колодки и твой муж меня не остановит. И ты, пожалуйста, молчи, Керис Суконщица; можешь пожаловаться на меня отцу, если хочешь.

Джон еще не закончил, а Сим уже дернул веревку. Гвенда потеряла равновесие, сделала шаг, чтобы не упасть, и пошла по улице, спотыкаясь, почти бегом. Краем глаза она видела, что рядом идет Керис. Затем Джон Констебль схватил дочь олдермена за руку, она развернулась, пытаясь освободиться, и скоро исчезла из поля зрения Гвенды.

Сим быстро шел вниз по грязной главной улице, ослабляя время от времени веревку, чтобы приобретение не упало. Когда они приблизились к мосту, девушка пришла в отчаяние и дернулась назад, но Коробейник с силой рванул привязь, и Гвенда шлепнулась в грязь. Руки ее были связаны, она не могла их выставить и упала навзничь, ударившись грудью, лицо влипло в ил. «Покупка» с трудом поднялась на ноги, изо всех сил сопротивляясь. Как животное, избитая, испуганная, вся в грязи, Гвенда, шатаясь, потащилась за своим новым владельцем по мосту, а потом и по дороге, которая вела в лес.

Сим Коробейник провел Гвенду по Новому городу к тому месту, где вешали преступников и которое носило поэтому название «перекресток Висельников», и свернул на юг, в сторону Вигли. Веревку привязал к собственному поясу, чтобы девушка не смогла удрать, даже если он отвлечется. Скип увязался следом, но торговец бросал в него камни, и, после того как один угодил ему в нос, пес, поджав хвост, отстал.

Через несколько миль, когда солнце начало клониться к закату, Коробейник зашел в лес. Гвенда смотрела во все глаза, но не видела никаких примет, позволивших запомнить дорогу. Однако нечистый делец, судя по всему, знал, куда идти. Через несколько сотен шагов он вышел на тропинку, и Гвенда, заметив следы копыт, поняла, что это оленья тропа. Значит, ведет к воде. И точно, скоро показался небольшой ручей, трава по обе стороны была втоптана в грязь. Сим встал на колени, набрал в ладони чистой воды и напился. Затем повязал Гвенде веревку вокруг шеи, освободив руки, и дернул ее к воде. Несчастная вымыла руки и с жадностью напилась.

– Помой лицо, – велел он. – Ты и без того уродлива.

Девушка умылась, не понимая, какое значение имеет для него ее внешность. Тропа продолжилась и по ту сторону ручья. Сильная Гвенда могла идти целый день, но она была повержена, унижена, напугана и поэтому совсем выбилась из сил. В довершение ко всему не знала, что ее ждет: скорее всего будет хуже, чем усталость, – и все же мечтала дойти до цели, просто чтобы сесть.

Темнело. Оленья тропа вилась между деревьями еще примерно с милю и кончилась у подножия холма. Сим остановился возле толстенного дуба и тихо свистнул. Через несколько секунд из сумрачного леса вышел человек.

– Полный порядок, Сим?

– Полный порядок, Джед.

– Что это у тебя, фруктовое пирожное?

– Тебе перепадет кусочек, Джед, как и остальным, коли найдется шестипенсовик.

Гвенда все поняла. Сим решил сделать из нее проститутку. Стало так невыносимо больно, что она зашаталась и опустилась на колени.

– Шестипенсовик, говоришь? – Голос Джеда доносился словно издалека, но все же она слышала в нем возбуждение. – Сколько лет?

– Ее отец клянется, что восемнадцать. – Коробейник дернул веревку. – Вставай, ленивая корова, мы пришли.