В БУДАПЕШТЕ

Редакция «Известий» командирует в Будапешт и меня. На неделю. Усадив в Москве Юсуфа с дочкой на поезд, вылетаю в Будапешт. Вместе со встретившим меня собкором Сережей Дардыкиным иду в агентство «Ибус» устраиваться на квартиру – на гостиницу мой бюджет не тянет. Прошу администратора подыскать мне жилье где-нибудь в Буде, то бишь поблизости от дома Ружи. Находится нужное, всего в кварталах четырех. Выходим на знойный и шумный бульвар, по которому катит пестрый вал туристов, которых летом приезжает сюда семь-восемь миллионов. Направляемся к машине и тут…

Ружи! – кричу я не своим голосом.

Она!.. Это судьба – встретиться так вот неожиданно среди многотысячной толпы. Ружи потрясена не меньше. «Я знала, что так и будет»… - бормочет она. Сергей везет нас к ней домой и прощается. Ружи достает из холодильника, что там было, пьем вино, говорим, говорим… Она страшно рада, что я буду всю неделю жить почти рядом, но…

- Спать будешь у себя дома, - произносит она тоном, не терпящим возражений. – Пойдем-ка устраиваться.

Устроился, что надо… Маленькая, уже оплаченная в «Ибисе» комнатка, ощутимый запах дезодорантов, приветливые хозяева ни бум-бум по-русски. Но дома я днем и не буду.

Через день мы с Андрашем встречали на Восточном вокзале Юсуфа. Но прежде встречаемся с доктором Геза, маленьким старичком в очках, в старомодном широком костюме и в шляпе. В руке пожелтевший листок бумаги – их с Юсуфом «разговорник» времен войны.

Останавливается поезд, и маленький доктор, вынырнув из-за спин, бросается к сходящему на перрон Юсуфу. Узнал!.. Они обнимаются, громко говорят, люди вокруг растроганно улыбаются…

Юсуф и его изящная Маринка селятся в той самой квартире, где лежал раненый офицер Гусейнов. Квартира, что музей – фарфор, картины, старинная мебель. Все говорим по-немецки – доктор свободно, Юсуф по наитию, да и готовился он, а я вытряхиваю из себя школьные крохи. Они прекрасно понимают друг друга. «Юсуф – мой единственный сын», - говорит доктор Силади Гез. « А Эдуард – мой сын, значит, доктор, он твой внук!» – хохочет Юсуф.

На другой день мы вчетвером идем в гости к Андрашу и Марике. Юсуф оживлен. Он вроде бы и не волнуется вовсе. В руке у него пакет с подарками: дорогущий дагестанский коньяк в фарфоровой фигурной бутылке, цветастый павлово-посадский шерстяной платок и компакт-пудра, жуткий дефицит тех лет. При выходе из метро Юсуф задевает пакетом о каменную ступеньку, слышится нехороший звук и полупрозрачный пакет наливается желтоватой жидкостью… Юсуф в ужасе: «Назад! Не пойду! Позор!» Я успокаиваю его с великим трудом, буквально волочу к фуникулеру. А когда выходим из вагончика и двигаемся в сторону коттеджа Кишнадей, он дрогнувшим голосом советуется со мной: как лучше поздороваться с Марикой – поцеловать руку или ограничиться рукопожатием? Однако всё происходит естественно: увидев нас с веранды, Марика быстро сбегает по ступеням, целует Юсуфа, доктора, Марину…

Мы заходим в дом, я на правах старожила тороплюсь с пакетом на кухню и через воронку переливаю коньяк в графин. И вот уже мы сидим в гостиной и поднимаем рюмки с «самым драгоценным коньяком на Кавказе»… Но пить его невозможно – от него разит каким-то парфюмом. Пригубив, венгры смущенно ставят рюмки на стол, а я догадываюсь: маленько растворилась пудра, окунутая в коньяк… Шепчемся с Андрашем, и он предлагает попробовать венгерский…

Не стану рассказывать о том, где были и с кем встречались Юсуф с Мариной за этот месяц гостевания в Венгрии. Знаю, что были кавказские шашлыки, что ездили на Балатон, плавали по Дунаю, посещали живописные венгерские городки…

Я-то улетел через три дня... Прощанье с Ружи было мучительно трудным, подозрение, что эта встреча наша - последняя, жгло и ее, и меня. В предотъездный вечер она вдруг попросила: «Дай слово, что не обидишься… Исполни мою просьбу: передай кое-что Лене и вашим девочкам». Открыла широченный плательный шкаф и стал выкладывать наряды – платья, кофты, расписные маечки… «Я их совсем не носила, честное слово, а у вас ведь так сложно девчонкам прилично одеться…Мы с Миклошем полмира объездили, и всюду он мне покупал…»

Когда я привез в Куйбышев большущую сумку, набитую модными тряпками, дочки были потрясены…Щеголяли в них несколько лет. А вечернее, расшитое золотым шитьем платье до пят Лена и сейчас нет-нет да и выводит по праздникам на люди. Год назад она в нем щегольнула однажды, надев на одну из вечеринок. Ружи тогда восхитилось: как же оно ей идет!..

А мне Ружи дала листок со стихами на венгерском языке, взяв с меня обещание перевести их только через десять лет.

Где они, эти стихи сейчас, уж и не знаю… И не помню, перевел ли? Года два мы переписывались… Осенью 1983 года, возвращаясь с известинцами из месячной турпоездки в Испанию, Марокко и Тунис, я опять оказался в Будапеште. Всего на сорок минут – промежуточная посадка. Войдя в аэровокзал, я тотчас бросился попрошайничать – мне позарез нужны были хотя бы два форинта, чтоб позвонить. Дал мне их какой-то мадьярский летчик. Я набрал номер, и Ружи ответила…

-Я приеду в аэропорт! - крикнула она. – Всего через час!…

- Через час будет уже поздно, Ружи!.. Прощай!

Где она сейчас, что с ней, не знаю… Двадцать пять лет, не шутка.. И телефон-то, наверное, сменился. Проще всего, конечно, написать письмо, но….

Страшно подумать, что можешь уже никогда не получить ответа.