ДИТЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА

Теперь, спустя много-много лет, я понимаю, что напрасно я тогда так волновался: примут - не примут. Ещё б они меня не приняли! Лысенький госприёмщик в штатском определенно не имел никакого отношения ни к газетному, ни к преподавательскому племенам. Чихать ему было и на мою эрудицию, и собеседование с медалистами было всего лишь акцией мандатной комиссии. А её требованиям я как раз полностью отвечал. Чтобы стать студентом знаменитого российского университета мне понадобилось совсем немногое: быть русским, причем – что важно! - на оккупированной фашистами территории не проживавшим. Ну и наличие золотой медали, которая сама по себе зачисления отнюдь не гарантировала. Вот почему в приемной комиссии не поинтересовались ни моими взглядами, ни эрудицией, ни литературными пристрастиями и по существу подсказывали мне верноподданнические ответы на свои идиотские вопросы. Чисто конюшенная отбраковка.

Догадайся я тогда и чуть повымогай, о месте в общежитии и заботы не было бы!

Но главное сделано, я принят на отделение журналистики филологического факультета ордена Ленина Ленинградского государственного университета, носившего имя партийного вождя А.А.Жданова. Имя его навеки останется в истории страны, Северной Пальмиры и русской литературы. Годы идут, и вряд ли многие отчётливо помнят иные свершения этого тучного вице-вождя, кроме той мерзкой травли, которой подверглись Анна Ахматова и Михаил Зощенко после доклада Жданова в 1948 году. Всего-навсего три года и прошло-то… Сталину осталось жить меньше двух лет, с генетикой уже хорошо разобрались, в Кремле разворачивалась кампания борьбы с космополитизмом и обдумывались, как я уже говорил, планы выселения евреев.

Я был отобран, что было так естественно. Даже в зубы не заглянули. А кроме меня, на отделение журналистики – шестьдесят нас было человек, четыре группы – поступили самые разные по возрасту и интеллектуальному развитию, а главное - далеко не самые способные к ремеслу словосплетения люди. Те, которые постарше, были льготниками. Одни участвовали в войне, другие успели поработать на производстве. Но в большинстве своем четыре аудитории отделения журналистики, всё же заполнили мы, вчерашние школьники. И совсем не странно, что ленинградцы были в меньшинстве.

Незабываемым останется для меня первый день занятий… Просторная аудитория под № 31 с высокими стрельчатыми окнами заполнена. Весь первый курс филфака, 260 студентов, знакомится сегодня со знаменитыми профессорами. Евгений Наумов, один из триумвирата соавторов «Русской советской литературы», вузовского учебника, который мы, наряду со школьным, усердно мусолили перед выпускными экзаменами. Рубен Будагов! Георгий Макогоненко! Какие имена! Чередой выходят они на кафедру и каждый в своей манере – один с кристально звонкой четкостью, второй с драматическим артистизмом, третий с могучей страстью, но все одинаково жарко, искренне, убежденно говорят об историческом значении для мировой науки гениальной работы великого вождя народов мира «Относительно марксизма в языкознании», счастье изучать которую нам предстоит в этом году. А то, глядишь, и далее…

Что это за штука – штудировать самобытный труд великого вождя – мы ощутили сразу, стоило начаться регулярным занятиям. Все лекции – никаких исключений, даже первая лекция на физподготовке, когда сидели мы в спортзале на низких лавочках – начиналась с проклятий в адрес вульгаризатора отечественного языкознания академика Н.Я .Марра, опровергнутого по всем статьям Иосифом Виссарионовичем Сталиным, неожиданно для всего человечества оказавшегося большим любителем поразмышлять на предмет этой науки.

Однако для пущей ясности бросим на всё, что происходило в те последние сталинские годы, спокойный ретроспективный взгляд. Не на всё, впрочем, этого нам с вами не поднять, а лишь на те бури, что сотрясали тогда советское языкознание.

МАРРИЗМУ – БОЙЙЙ!

У Фёдора Абрамова в повести «Пути-перепутья» есть сценка, когда «на вольном воздухе, возле костерка» грузчик спрашивает у начальника: «Иван Дмитриевич, а чего это, говорят, у нас опять вредители завелись?» «Какие вредители?» «Академики какие-то. Русский язык, говорят, вроде хотели изничтожить…»

До глубин жизни народной дошло это пугающее известие! Как же, братцы, нам без языка, коль они, эти гады, его… ликвиднут?! Это чо ж, разговаривать не на чем будет, да? Или… или что?

Большое сумление одолевало людей. Ведь шумят газеты и радио, шумят. Беда…

Шесть лет назад закончилась страшная война. Проблемы были, да-а… Вернулись воины, а жить-то как дальше?! Голова лопнет, лучше уж не думай.

А тут ещё этот Марр… Слово-то гадкое, тьфу! Фамилия? Вот-вот,.бог шельму метит. Жизнь налаживать трудом надо, а тут эти, марристы… Отлавливать их надо и….

Отлавливать не стали. По крайней мере, сразу. Всем и всему своё время. Чтоб разобраться, кому что, великий вождь всех народов предложил в 1950 году провести такую… общесоюзную, знаете ли, дискуссию по вопросам «марксизма и языкознания».

О чём же именно товарищ Сталин предложил учёным поспорить?

Мы, то есть те школяры, что заканчивали тогда свои десятилетки, даже и не подозревали, какие жуткие бури бушевали, какие сшибки начались тогда в тихой сфере лингвистики и языкознания. Дело в том, что в ту пору – приблизительно года с 1920-го по 1950-й – в Стране Советского Языкознания правил её завоеватель – академик Николай Яковлевич Марр. Был он крупным знатоком языков и этнографии кавказских народов, но славу себе добыл другим – своей яфетической теорией, которая опровергала, почитай, чуть ли не все постулаты этих буржуазных ретроградов, занимавшихся языкознанием. Его учение было буквально пронизано идеями марксизма. А именно: язык был объявлен «надстроечным явлением», рождающимся и меняющимся на базе производства и производственных отношений, то есть, определяющая роль трудового коллектива для языка неоспорима. И потому с изменением общественного строя меняется и сам язык. Революция в жизни творит революцию и в языке. Потому что он имеет классовый характер. А почему б ему не меняться? В конце концов, все языки мира произошли в первобытно-племенные времена от четырёх праэлементов – Бер, Сал, Йон, Рош. Тут даже и доказательств не нужно. Марр их даже и не приводил.

Учёный мир языковедов был шокирован, идеи эти называли за рубежом не марризмом, а маразмом. У нас в стране недостаточно политически зрелые академики и профессора пытались возражать. Против чего? Против истинно марксистской, идейно выдержанной науки! Само собой, она ведь не могла не получить одобрения И.В.Сталина, светоча новой эпохи, потому что служила утверждению коммунистической правоты во всём, в чём угодно, в языкознании в том числе. Учение Марра служило делу торжества социализма. А кто не с нами, известно, тот против нас!

Ах, какая же травля несогласных началась! Клеймили, позорили, травили всех, кто придерживался «немарксистских», «вредных», «буржуазно-раболепных» взглядов. По наветам политических доносчиков и конъюнктурщиков, НКВД откомандировало в тюрьмы и в Соловки виднейших учёных, в том числе, кстати, и Д. С. Лихачёва. Порядок в этой важной области был наведён!

Н.Я.Марр умер в 1934 году. !6 лет прошло – и вдруг дискуссия!. Чего ради?

А того ради, что И.В.Сталину не по сердцу были какие-то иные божки и кумиры. Высовываться в его время вообще было смертельно опасно – голову подрезали тотчас. А тут, понимаешь, поклонение апостолу, этому Марру!. Ишь! А может, те, которые возражают ему, вовсе не так уж и неправы?

Поскольку товарищ Сталин, как известно, в науках сам был большой учёный, а языкознание было ему, как знатоку нацвопросов, близко – народы, знаете ли, языки, разобраться совсем нетрудно, - он, проштудировав популярные работы классических лидеров языкознания, взял да и сам написал за полтора месяца аж три работы – сначала «Относительно марксизма в языкознании», а потом ещё две. Теории Марра были в них жесточайше дезавуированы. Язык-надстройка, его классовость, полная зависимость от смены общественных формаций - все эти вульгарно-социологические бредни были преданы вождём анафеме.

Гениальный труд тов. Сталина вышел летом 1950-го , и уже на первом уроке по русскому языку в 10 классе нас ознакомили с основными идеями этого труда. Мы даже что-то конспектировали, хотя мало что понимали. А это врезалось. Слова академика Виноградова: « Советское языкознание , выведенное из тупика на прямую, широкую дорогу, получило все средства и возможности для того, чтобы в процессе своего развития занять первое место в мировом языкознании».
Уж это было нам понятно! Первое место на пьедестале почёта, только так!

И всё советское общество, а мы, филологи, в первую очередь, принялись ревностно изучать гениальные работы великого вождя, окропившие нас влагой истины по теоретическим вопросам мирового языкознания. Хотя… Уже не боюсь признаться, но мне тогда нравились дерзкие идеи Марра, проповедовавшего крутые языковые перевороты. Я понимал, что Сталин, конечно, прав, но… Но правда его была скучноватой.

Впрочем, чего ещё можно было ожидать от 18-летнего неофутуриста?

Вот эта…Уж не знаю, откуда взявшаяся во мне политиспорченнось, которая подведёт меня в будущем многократно, шла вразрез со всем тем, на что нас натаскивали. Ищу и не нахожу причины своего маловерия? Но ведь и тогда, в 1939-м году, когда папа купил нам с Сашкой по красивому значку с ликами вождей, я сразу же забрал себе значок с Лениным, а младшему, двухлетнему, всучил со Сталиным. А ведь в ту пору славословие Сталину было предельным.

Поступив в университет, мы окунулись в кипящий котёл безудержного славословия Сталина и столь же безудержного поношения Марра и его «учеников». Только в кавычках, только в кавычках!.. Началось такое быстрое отторжение от недавних языковедческих святынь, что сейчас диву даёшься. А мы? Да что – мы?! Откуда нам было знать, что происходит на деле?. Мы даже и не задумывались над тем, почему шестнадцать лет спустя после кончины академика Марра потребовалось затаптывать его столь жестоко, Что происходило в языкознании «до нас» мы, конечно, не знали. Перед нами была живая…какая уж там живая ….картина: опустившийся, лишённый всех благ, наград и чистого имени академик И.И. Мещанинов, бочком пробиравшийся через двор в свою квартиру под взглядами жильцов – сотрудников Академии Наук, и профессор Ф.П.Филин, изгнанный из ЛГУ и впоследствии работавший в Педагогическом институте имени Герцена. Он был руководителем аспиранства Инны Шиманской. Какие потрясающие лекции по истории языка читал «ученик Марра»! Сплав ярких идей истории, культуры, филологии, этнографии Разве ж забудешь всё это?!

ИТАК, СТУДЕНТ!

« Мозг дурака превращает философию в глупость,

знание – в суеверие и искусство – в педантизм.

Это называют университетским образованием».

Б.Шоу.

Не стану рассказывать, чему да как нас учили на отделении журналистики, вряд ли это кого-то увлечёт. Да и нам было не очень-то интересно, если уж честно, слушать набитые лозунговой терминологией преподавателей и доцентов «политического факультета», то бишь – отделения. Как-никак готовили они подручных партии. Недаром же увлекательные лекции нам порой читали и ответственные партийные товарищи. Для пущей наглядности приведу образец.

ПАРТИЯ – НАШ РУЛЕВОЙ!