ЭКСТЕРЬЕРЫ В ИНТЕРЬЕРЕ

Университетский комплекс впечатление на меня произвёл потрясающее. Старинные здания, аркады главного корпуса и здания истфака, ботанический сад, дом, где родился Александр Блок, ошеломляющие книжные магазины…

В доме двенадцати коллегий, главном здании университета, необыкновенно длинный коридор сверкает светлым паркетом. Аж глаза режет. Слышал я, что когда-то соревновались в нём по бегу на дистанции 400 метров. Манеж ещё не открыли. Может, и врут, но почему бы и нет? На всем его протяжении слева окна чередуются с портретами деятелей науки. В проемах справа – стеклянные шкафы с книгами. Меж ними двери в аудитории, где идут вступительные экзамены и собеседования с абитуриентами, поступающими на всевозможные факультеты.

Найдя свою, где судьбы моей управители беседуют с медалистами, которые выбрали филфак, робко прислушиваюсь к говору толпы, что у дверей. В разговоры, упаси бог, не вступаю, стесняюсь шибко зеленой своей курточки с пуговкой у пояса. Ничего похожего у других, конечно, нет. Одни в коротких пиджачках и при галстуках, другие в жутко модных «камрадках» - двухцветных курточках с кокеткой. На маленьком, меня на голову ниже, чернокудром толстячке с младенческим румянцем белоснежная рубашка с темно-красной бабочкой, почти прикрытой мягким подбородком. Но он не с нами, не конкурент, ему в соседнюю аудиторию, где берут на физический. «Говорят, гениальный парень», - слышу за спиной перешептывание каких-то кудлатых девиц.

Но мне дела нет до них….Я подавлен. Я невольно сравниваю себя с этой изысканной публикой, что тоже ждёт собеседования. Похоже, все местные, ленинградцы. Мне назначено на завтра, сейчас я как бы в разведке. Высокий худощавый парень в очках, оседлавших самый кончик солидного, очень не прямого носа, сыплет фамилиями университетских профессоров, цитирует Брюсова, вспоминает какие-то неведомые мне литературоведческие статьи. Я уже знаю, что у него серебряная медаль и что он поступает на отделение немецкого языка и литературы – самое, что ни есть, легкодоступное для конкурсных медалистов. На место меньше одного человека, надо же! На отделение журналистики, куда решил я сунуться, попробуй пробейся! На каждое место претендуют 8 медалистов. А у «простых», сдающих экзамены абитуриентов, аж 11 человек на место! Я понимаю, что обречен на полный крах, но не ухожу. Сейчас вот зайдет очкастый эрудит, уж подожду, как там с ним будет…

Тощего очкарика нет долго, очень долго, почти сорок минут. Но вот он вышел, лоб мокрый, лицо в красных пятнах. «Завалили, - сняв очки, бормочет он. – Неточно процитировал «Перед гробницею святой», перепутал строчки…»

Что-о?!.. Я только по названию знаю этот стих Пушкина. Кажется, поэт посвятил его могиле Кутузова? Или нет? . А он, очкарик, он его цитировал и, видишь ли, сбился… Да мне ли соваться в калашный ряд со своим провинциальным рылом?!

Стоп! Из соседней двери выходит тот самый маленький кудрявый гений. В тёмных очах слёзы… «Не знаю, почему…Не знаю…не знаю…» – всхлипывая, он качает несоразмерной для его роста головой и бредет по коридору в сторону выхода следом за удаляющимся филологическим эрудитом.

И сказал я себе: делать вам здесь, братец, нечего... И прямо из университета побрёл по набережной, мимо Кунсткамеры, Ростральных колонн, через Дворцовую на Невский, на городскую билетную станцию, располагавшуюся в здании бывшей Государственной Думы. Всё, решил я, беру билет в Москву! Шут с нею, с этой журналистикой, поступлю безо всяких собеседований в МВТУ на факультет реактивной техники. И сразу домой, в Каменск, там Виктор давно меня ждёт..

Черта лысого!.. Билетов на Москву не было. Ни на сегодня, ни на ближайшие три дня! Никаких... Что делать-то? Ничего другого не оставалось, как пойти завтра на собеседование. Безнадёга, конечно. Коли завалили того горбоноса, то уж меня-то…

Месяцем позже я узнал, почему его и чернявого физика-малыша забраковала приемная комиссия. Всё просто: евреев не брали, только и всего. Месяцем позже я в том убедился: на нашем курсе было около 260-ти студентов и среди них всего … Ну, буквально на пальцах одной руки пересчитаешь. На интеллектуальном филфаке!

Откуда ж мне было знать, что как раз в ту пору Иосиф Виссарионович продумывал свою новую, интереснейшую акцию по переселению этого слишком уж активного народа. И не в Крым, как, говорят, кто-то предлагал, а далеко на Восток.

СПАСИБО ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ!

И вот пришло завтра, и вот я опять стою у роковой двери… Слышу свою фамилию, вхожу. За столом трое, две строгие женщины и лысый толстячок. Судя по всему, он главный. Пробегает глазами мои документы, вполголоса обменивается фразами с соседкой справа. Наконец, интересуется, почему я решил пойти на журналистику. Что-то бормочу насчет того, что чувствую свое призвание, в этом духе. И жду вопросов на засыпку. Что они непременно будут, сомнений нет, о том я наслышан. Вот и первый вопрос лысого:

- Вы газеты читаете, Эдуард Михайлович? Да? Хорошо. Назовите нам самое выдающееся выступление газеты «Правда». Из последних.

Я холодею. «Из последних в «Правде»?! Да разве ж я ее открывал когда-либо? Что же было-то? Лихорадочно перебираю случайно застрявшие в мозгу обрывки радионовостей… Что было-то, что было?! Война в Корее идёт, но это уж давно… Чегой-то там с Суэцким каналом происходит

- Может… насчет президента Моссадыка, - робко мямлю я, прекрасно понимая, что нефтяные свары иранского меджлиса с англичанами – это совсем не то.

- Нет!.. Какого там Моссадыка, - лысый досадливо морщится, машет ручкой. – Вы же читали … - он сделал паузу, - эту замечательную… - еще пауза, - беседу то-ва-ри-ща…

- Сталина с корреспондентом «Правды»! - обрадовано подхватываю я. Слава богу, озарило! Тем более, что об этом событии по радио только и трубят.

- Вот и хорошо, знаете! – радуется толстячок. – Ещё вам вопрос: - Кто у нас в стране самый лучший журналист?

Опять незадача!.. Да чёрт его знает, кто?! Эх, надо было готовиться, хоть чуть.

- Может быть… Эренбург?.. – бормочу я.

- Какой еще Эренбург?! – он уже сердится. – Самый лучший! За-ме-ча-тель-ный журналист номер один! – произносит с напором. Его соседка мне кивает.

- Это товарищ Сталин! – догадываюсь я, что было, впрочем, несложно.

- Ну, разумеется! – с облегчением подхватывает председатель комиссии.– Молодец, прекрасно! Поздравляю! На какой язык ориентируетесь?.. У нас на журналистике четыре группы – с английским, французским, немецким и итальянским. Выбирайте любую.

Само собой, я выбрал английский, хотя в школе учил дойч. И сдуру на радостях согласно затряс головой, что, мол, как-нибудь обойдусь, когда упомянуто было о нехватке мест в общежитиях. Ног под собой не чуя, помчался на улицу Марата радовать бабушку: принят, принят!! И на стипендию зачислен! 290 рэ!

- Вот и славно, - сказала она ласково. – Только придётся тебе, мальчик, искать другое жильё. Мне покой нужен. Ты не волнуйся, даже вблизи площади Урицкого ты сможешь снять угол, я в том уверена.

А вечером, проходя по коридору коммуналки мимо кухни, я услышал, как моя старушка сказала варившему щи седоватому соседу в подтяжках:

- У нас радость, Петр Иванович, моего юношу в университет зачислили.

- Это в какой? – рассеянно переспросил тот, заглядывая в кастрюлю.

- В Санкт-Петербургский, сударь, в Санкт-Петербургский.

- А-а!.. Это который имени Жданова?

- Хм… Уж и не знаю, какого он там имени, - хмуро буркнула бабушка и ушла.