Дискуссии на рубеже 20-30-х годов

В конце 20-х начале 30-х годов происходит по­ворот от попыток строительства социализма к псев­досоциалистическому экспериментированию с куль­том личности, командно-административной системой, тоталитаризмом, автаркией, массовыми репрессия­ми, повлекшими деградацию социальных отноше­ний и нравственной атмосферы в стране. В данной социальной ситуации право социологии на самос­тоятельность подвергается оспариванию.

В центре развернувшейся в это время дискус­сии по проблеме составных частей марксизма, со­отношения марксистской теории общества и пред­мета социологии была работа Н. И. Бухарина «Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии», выдержавший с 1921 г. восемь изданий. В ней исторический материализм отождествляется с социологией, кото­рая рассматривается как нефилософская наука, то есть частная по отношению к ней.

Среди его оппонентов можно выделить два раз­личных подхода. Представители первого, призна­вая правомерность отождествления исторического материализма с социологией, приписывают имма­нентное ей философское содержание и объявляют социологию составной частью марксистской фило­софии. В данном качестве она является общей те­орией общественного развития и выступает мето­дологической основой для других общественных дисциплин. Таким образом, в духе марксистской традиции конституирования социологии на пересе­чении философии и экономики, ее пытаются вер­нуть в лоно философии. При этом, в частности, И. Разумовский предметом социологии считал анализ общих законов общественного развития в их специфической для каждой общественно-экономи­ческой формации форме. С. Оранский, кроме того, добавлял к философскому содержанию (исто­рический материализм), еще и конкретную социо­логию - особое социологическое исследование со­циальных процессов, которое не перекрывается исследованиями других социальных наук. Не­обходимо отметить, что подобная точка зрения на структуру социологии восторжествует в 60-70-егоды в советской социологии.

Представители второго подхода, объединившие­ся вокруг журнала «Под знаменем марксизма» (К. Н. Корнилов, И. К. Луппол, Д. П. Нечаев и др.), рассматривают исторический материализм как применение диалектического к сфере обществен­ных явлений - только как философскую теорию общества. Тем самым не только отрицается его социологическое значение, но и оформляется анти­социологический подход, который в конечном сче­те привел к «упразднению» социологии и на дол­гие годы изъятию самого термина из научного оборота. Данный подход основывался на устремленности марксизма-ленинизма к монизму, что обусловливало одностороннее и нигилистичес­кое (бесшабашный материализм) отношение к не­марксистской науке. Мышление социально-классо­выми категориями (принцип партийности) возводило социальную мифологию - исторический материа­лизм в ранг «науки», а реальную науку - социологию объявляло «лженаукой». Больше того, последняя рассматривалась как альтернатива исто­рическому материализму. Поэтому никакой марк­систской социологии быть не могло в принципе.

Выдвижение на первый план идеологической функции науки, которая подстраивалась под низ­кий образовательный и культурный уровень масс, вело к тому, что социология представлялась как «буржуазная лженаука» и в этом качестве она выступала инструментом социального контроля, сохранения эксплуататорской капиталистической системы и отвлечения от пролетарской революции. В частности, социология труда подавал ась как «карманная» социология американского бизнеса, погрязшая в эмпиризме и ограничивающаяся сове­тами, как с помощью («хитроумных» методов поднимать прибыль, опираясь на эксплуатацию. В силу этого буржуазные социологи являются идеологи­ческими и политическими преступниками по отно­шению к трудящимся массам.

Как следствие данного подхода формируется по­литический вывод: в силу того, что социология и социальная психология носят идеалистический и реакционный характер, работа в этих областях не­избежно связана с капитуляцией перед идеализ­мом, идейным развращением. С помощью чуждых идей буржуазной лженауки. Откровенный идеоло­го-политический смысл превращал дискуссию в судилище. Сторонники социологии обвинялись в антипартийной и антисоветской деятельности, объ­являлись плохими гражданами - «врагами наро­да». Истребительный стиль критики марксизма-­ленинизма («Он мне цитату, а я ему ссылку») не прошел для них бесследно: имеющиеся институты были раздавлены, кадры разгромлены, а многие приговорены за инакомыслие (Н. И. Бухарин, А. К. Гастев и др.). Подобное завершение дискус­сии имело катастрофические последствия для всего марксистского обществознания: социология (как и социальная психология, генетика, кибернетика) была институционально запрещена («упразднена»), ее развитие как самостоятельной науки прервано, а достижения незаслуженно забыты.

Несомненно, существуют ученые с чрезвычайно пылкими убеждениями, как религиозными, так и политическими. Однако как ученые они являются еще и рационалистами. При этом ценность их на­учных концепций не зависит от политического ре­жима в отечестве ученого. Научная мысль и наука универсальны и интернациональны: нет науки клас­совой (буржуазной, пролетарской и т. п.), а есть либо наука, либо не наука.

В условиях тоталитарного режима были смеша­ны идеология, политика и наука. Власть попирала принцип научной свободы, свободы творчества. Ат­мосфера администрирования и декретирования, во­зобладавшая в советской общественной науке в30-е годы, привела к тому, что представители парт­госаппарата определяли «цвет» истины, игнорируя творческий процесс ее рождения в столкновении идей. Подобные необоснованные претензии власт­ных структур на всезнание неизбежно порождали разрыв между властью и культурой. В результате приоритетными формами развития марксистского обществознания стали вульгаризация, догматизм, положительное комплиментарное комментирование «непререкаемых истин», изреченных основополож­никами марксизма-ленинизма и их «верным уче­ником» Сталиным.

Социологические исследования, не вписывающи­еся и противоречащие тоталитаризму и волюнта­ризму, с конца 30-х г. и до конца 50-х г. не ве­лись, а социология была предана забвению.

Итак, рассмотренные некоторые особенности формирования эмпирической социологии, позволя­ют сделать определенные выводы.

1. Правомерно констатировать влияние на раз­витие социологии, которое оказывают различные социально-географические пространства. В частнос­ти, в Европе в рассматриваемый период формиру­ется тенденция создания тоталитарных режимов. В этих условиях преобладает идеолого-политичес­кая инфицированность науки, как самая жестокая ее язва, которая своей тенденциозностью и офици­озом подавляет социальные науки и приводит к упадку (запрету) европейской социологии.

Наоборот, развивающаяся демократия и граж­данское общество в США способствуют дальнейше­му развитию социологии, которое протекает теперь по американской методике в форме эмпирической социологии, находящейся под влиянием прагматиз­ма, позитивизма и социальной психологии.

2. Эмпиризм представляет собой приоритетное использование эмпирических методов, которые в прикладных исследованиях позволяют отбирать, из­мерять и обрабатывать конкретные факты соци­альной действительности без опоры и ориентира на общие теории.

В нем, с одной стороны, отражалось глубокое разочарование, утрата интереса к общетеоретическому (философскому) поиску, недоверие понятиям сущностям и грандиозным (спекулятивным) схемам общества. В процессе самоосвобождения от макросо­циологических проблем, которые, по мнению пред­ставителей эмпиризма, погружаются в область ирра­ционального, оформляется достаточно четкая граница между социологией и философией.

С другой - в эмпиризме продолжается позити­вистская тенденция сближения социальной науки с естествознанием по требовательности к доказа­тельности выводов и рекомендаций, возможности выразить количественно качественные свойства и состояния социальных явлений. При этом чистота и плодотворность социологических истин предоп­ределяется разработанностью методов и техники, измерительных процедур и числовых эквивален­тов, роль которых становится в прикладных иссле­дованиях первостепенной. Полученная с их по­мощью полезная фактологическая информация (выводы, рекомендации, эмпирические законы) под­дается проверке, что отделяет достоверную информацию от сомнительной и заведомо ложной.

3. Сосредоточение усилий американских социо­логов на процессе экспериментирования в области исследовательской методики и техники вело к рас­ширению диапазона ее применения для изучения многообразных локальных и повседневных ситуа­ций. Тем самым оформляется тенденция движения к отраслевым (специальным) социологиям и поте­ре четко очерченного предмета - распредмечива­нию и распаду единого социологического знания на многие и не связанные между собой общей теорией «социологии». Вместе с тем, эмпиризация социологии в значительной степени способствовала стиранию границ между прежними социологичес­кими школами.

4. Обращение в прикладных исследованиях к конкретным вопросам социальной жизни свидетель­ствует о тесной связи эмпиризма с прагматически­ми ориентациями. Эмпирическая социология стала играть роль «приводного ремня» в общественном механизме социального управления и контроля. При этом сами социологи стали принимать прак­тическое участие в поиске того, что способствует поддержанию социального порядка и партнерства в условиях развития демократии и гражданского общества. Имеющая в данной ситуации место кри­тика осуществлялась в целях реформирования об­щества во имя американских идеалов по принципу «изменения при сохранении».

5. Увязывание изучения конкретных повседнев­ных ситуаций с полезными практическими рекомендациями, обусловливало востребованность социологии в условиях рыночной экономики со стороны «социального заказчика» - правитель­ственных органов, деловых кругов, общественно-­политических партий и движений, интересующих­ся состоянием общественного мнения, настроениями избирателей и покупателей, человеческими отно­­шениями, рынками сбыта, культурой и т. п.

Отсюда, во-первых, формируются новые отно­шения между заказчиком и социологом: вопросы финансирования исследований, сотрудничества в ходе работы, отчетности, участия во внедрении ре­зультатов и др. Во-вторых, ориентация приклад

ных исследований на получение практического эффекта привела к появлению новой yправленчес­ко-организационной функции социологии. Кроме того, формируется представление: а) о социологии как инженерной науке; б) о социологической дея­тельности как социоинженерной; в) о социологе как специалисте, обслуживающем социальное зна­ние и менеджмент.

6. Работа на социального заказчика ставит во­прос о нейтральности, академической (мировоззрен­ческой) свободе и нравственной ответственности за ангажированность, которая возможна через прак­тику участия в социальном управлении. При этом необходимо отметить, что стремление «купить» со­циологию неизбежно ведет к самообману (обману), но не к адекватному решению социальных проблем.

7. Социологи-теоретики, хотя и составляют в эмпирической социологии меньшинство, продолжа­ют традиции описания повседневных ситуаций, час­тых закономерностей, сторонясь при этом любых метафизических вопросов и всеобщности универ­сального характера. Теоретические установления, без специальных аналитических усилий и без при­менения особых процедур «различения», все же дают возможность сохранять научность в изучении локальных сфер социальной жизни. В теоретичес­ких разработках, которые имплицитно присутству­ют в работах эмпирических социологов, на первый план выдвигаются проблемы общения, социально­го взаимодействия, ролевой игры, человеческих от­ношений. При этом поворот в эмпирической соци­ологии к малой группе (микросоциологии) и лабораторному экспериментированию приводили к тому, что стиралась четкая граница между социо­логией и социальной психологией.

В целом, социология в рассматриваемый период становится самостоятельной отраслью научно-прак­тической деятельности и профессией, с тенденцией формирования научно-исследовательских центров, развития сети обучения социологов-специалистов, увеличения набора периодических научных изда­ний.

Глава 2 СОЦИОЛОГИЯ ИНДУСТРИААЬНОГО РА3ВИТИЯ (50-60-е годы)

Мы должны научиться мыслить по-новому.

Б. Рассел - А. Эйнштейн

На рубеже 30-40 гг. появились первые со­мнения в плодотворности эмпиризма, в его правомерности представлять всю со­циологию как науку. Дело в том, что акцентиро­вание роли методики исследований сопровождал ось теоретической неопределенностью: понятия малой группы, человеческих отношений, общественного мнения, роли и т. д., будучи нужными для изуче­ния локальных областей социальной жизни, не образуют взаимосвязанного целого, составляющего «теорию общества». Поэтому накопление огромно­го эмпирического материала без кодификации «по­висает в воздухе» и грозит потерей контроля над ним. Обнаружилась неудовлетворенность исследо­ваниями сугубо прикладного характера, замкнуты­ми на прагматических ориентациях. Собирание фактов, тривиальное их сопоставление, отыскание простейших зависимостей между переменными сви­детельствовало о содержательной бедности эмпи­рической социологии. Стало очевидным, что воз­можности ее ограничены, а эмпиризм не является целостным научным познанием.

Узость теоретических возможностей, сосредото­чение внимания на сюжетах повседневной жизни, автономном функционировании отдельных социаль­ных явлений (безработица, эмигранты, реклама и т.п.) привело к тому, что представители эмпири­ческой социологии не могли связать отношение части и целого. Ведь социальные явления можно адекватно интерпретировать лишь как проявления общественной жизни в целом. Отсюда возникал вопрос - способна ли социология быть средством для решения больших практических социальных проблем в рамках совершенствования жизни об­щества?

Если наука - это теоретически осмысленное и концептуально выраженное знание, то очевидна не­обходимость поиска «научно точной» методологии методики социологического познания. Для этого надо было «выманить» социологов на теоретичес­кую почву и ликвидировать образовавшийся раз­рыв между эмпирическим и теоретическим уровня­ми научного познания. При этом возникали вопросы: как понимать и толковать социальный мир? с помощью каких методов раскрывать его смысл? какой должна быть научная социология?

Исходя из признания доминации общества в рам­ках трихотомии «общество - малая группа - ин­дивид», новая социология возвратилась к изуче­нию общих социальных проблем. Поскольку закономерности природы человека рассматривались в ней как универсальные (неизменные), то и мак­росоциальные закономерности представлялись еди­ными для всех времен и народов. Одновременно указывалось на ограниченность психологических изысканий в малых группах и попыток через груп­повую психологию выйти на умозаключения в со­циетальных системах. В результате произошло раз­граничение социологии и социальной психологии, наметился поворот к возрождению теоретической

(академической) социологии. В ней фундаменталь­ными социальными проблемами теперь занимают­ся в университетской среде теоретики-аналитики(преподаватели-исследователи). Для них характе­рен приоритет целостного видения предмета изуче­ния и ориентации на общесоциологическую тео­рию. Возращение к «большой теории», в свою очередь, вызвало экспансию социологии (пансоци­ологизм-социологический редукционизм), заклю­чающуюся в стремлении обрести доминирующий статус в социальной науке и культуре, сблизить социологию с культурологической социальной фи­лософией, рассматривающей социум как громад­ную сферу социокультурных явлений.

Переход к новому этапу развития социологии после второй мировой войны обусловлен рядом факторов. Во-первых, научно-технический прогресс привел к внедрению в социологию кибернетики, что способствовало техническому переоснащению, математизации методов измерения и анализа, обо­гащению представлений о зависимостях «перемен­ных», расширению понятийного аппарата. Кибер­нетика как наука об управлении сложными динамическими системами стимулировала развитие таких научных дисциплин, как теория систем, ин­формации, управления и др. Социальная киберне­тика ориентировалась на вариантность решений в познании и описании процессов, происходящих в обществе, и использовала новые методы математи­ческого моделирования, которые делали доступной для непосредственного исследования социетальную проблематику. Кроме того, опора на системно-ки­бернетические начала и математический язык ис­пользовалась как важнейший аргумент в очищении

социологии от идеологической инфицированности ­внеценностное объективное изучение социальных явлений.

Во-вторых, в 1948 г. институт Гэллапа постигла неудача по поводу прогноза президентских выборов, когда была допущена ошибка - 5% отклонения от действительного результата. Это по­служило дополнительным аргументом уже сущес­твовавшей антипатии к статистике и репрезентативным опросам. Неприязнь к статистической сфере базировалась на негативном отношении к толпе ­большинству, в котором негативные моменты уве­личиваются, выборочному методу с его аноним­ностью, игнорирующей индивидуальность. Чувство протеста по отношению к статистике выражалось в заключении, что ложь бывает трех видов: просто ложь, наглая ложь и статистика, которая может доказать все. Антипатия к выборочному опросу ос­новывалась на отношении к нему как «трюкам

фокусника». Кроме того, сомнение в эффективнос­ти опросов вызвал и тот факт, что они дают недо­статочные (часто ошибочные) сведения о мотивах поведения. Ведь социолог имеет дело не с факта­ми, а с мнениями о них, т. е. это субъективная

информация («респондент вpeт как очевидец»), которая складывается из мнений респондентов. В результате были поставлены под сомнение эмпири­ческие методы исследования, а «очищение» от них вело к абсолютизации в социологии системно-ки­бернетических начал и математического языка, за­креплению разрыва между эмпирическим и теоре­тическим уровнями социологического познания. Произошел поворот к построению прогностических моделей социальных процессов с соответствующи­ми программами и перспективным планировани­ем, что расширило возможности служебного и уп­равленческого характера социологии. При этом программы (в отличие от «плановой экономики» социализма) во всех точках - от замысла до во­площения - постоянно формируют и ориентируют поток усилий их исполнителей на требования рын­ка, реальных людей и их нужды и потребности.

Расширение диапазона социологических исследований способствовало включению новых сфер жизнедеятельности общества в содержание социо­логии и быстрому наращиванию объема социологи­ческой информации, необходимой для эффективно­го управления. Это обусловливало конституирова­ние авторитета социолога в качестве эксперта (кон­сультанта, советника) в разработке и принятии общественно значимых решений. Консультативный характер услуг социолога означал приспособление социологической информации применительно к потребностям социальных организаций и их руко­водителей, определяющих социальную политику, экономическую и политическую стратегию, делая их решения более информативными, определенны­ми и адекватными социальной действительности.