ОТРАЖАТЕЛЬНО-ОЦЕНОЧНАЯ ФУНКЦИЯ ЭМОЦИЯ 4 страница

Наиболее выраженные черты: (1) постоянные вздохи; это наруше­ние дыхания особенно заметно, когда больной говорит о своем горе; (2) общие для всех больных жалобы на потерю силы и исто­щение: «почти невозможно подняться по лестнице», «все, что я под­нимаю, кажется таким тяжелым», «от малейших усилий я чувствую полное изнеможение»...; (3) отсутствие аппетита.

Наблюдаются некоторые изменения сознания. Общим является легкое чувство нереальности, ощущение увеличения эмоциональной дистанции, отделяющей пациента от других людей (иногда они вы­глядят призрачно или кажутся маленькими), и сильная поглощен­ность образом умершего. Одному пациенту казалось, что он видит свою погибшую дочь, которая зовет его из телефонной будки. Он был так захвачен этой сценой, что перестал замечать окружающее, особенно же на него подействовала та ясность и отчетливость, с которой он услышал свое имя. (...) Некоторых пациентов очень тревожат подобные проявления их реакции горя: им кажется, что они начинают сходить с ума.

Многих пациентов охватывает чувство вины. Человек, которого постигла утрата, пытается отыскать в событиях, предшество­вавших смерти, доказательства того, что он не сделал для умершего всего, что мог. Он обвиняет себя в невнимательности и преувели­чивает значение своих малейших оплошностей. (...)

Кроме того, у человека, потерявшего близкого, часто наблюда­ется утрата» теплоты в отношениях с другими людьми, тенденция разговаривать с ними с раздражением и злостью, желание, чтобы его вообще не беспокоили, причем все это сохраняется, не­смотря на усиленные старания друзей и родных поддержать с ним дружеские отношения.

Эти чувства враждебности, удивительные и необъяснимые для самих пациентов, очень беспокоят их и принимаются за признаки наступающего сумасшествия. Пациенты пытаются сдержать свою враждебность, и в результате у них часто вырабатывается искусственная, натянутая манера общения.

Переживания. Жертвы лесного пожара во время первых бесед с Психиатром были очень напряжены; они не могли расслабить закре­пощенные мышцы лица, боясь, что иначе они «просто не выдержат». Пациенты должны принять необходимость переживания горя, и толь­ко тогда они будут способны смириться с болью тяжелой утраты. Иногда они проявляют враждебное отношение к психиатру, не я<елая ничего слышать об умершем и довольно грубо обрывая вопро­сы. (...) Но в конечном итоге они решаются принять процесс горя и отдаются воспоминаниям об умершем. После этого наблю­дается быстрый спад напряжения, встречи с психиатром превраща­ются в довольно оживленные беседы, в которых образ умершего идеализируется и происходит переоценка опасений относительно будущего приспособления.

Болезненные реакции горя

Болезненные реакции горя являются искажениями нормального горя. Трансформируясь в нормальные реакции, они находят свое разрешение.

а) Отсрочка реакции. (...) Если тяжелая утрата застает чело­века во время решения каких-то очень важных проблем или если это необходимо для моральной поддержки других, он может почти или совсем не обнаружить своего горя в течение недели и даже значительно дольше.

Иногда эта отсрочка может длиться годы, о чем свидетельствуют случаи, когда пациентов, недавно перенесших тяжелую утрату, охва­тывает горе о людях, умерших много лет назад. 38-летняя женщина, у которой только что умерла мать и которая очень болезненно отреа­гировала на эту утрату, как оказалось, лишь в небольшой степени была сосредоточена на смерти матери; она была поглощена мучитель­ными фантазиями, связанными со смертью ее брата, трагически погибшего двадцать лет назад. (...)

б) Искаженные реакции. Отсроченные реакции могут начаться после некоторого интервала, во время которого не отмечается ни­какого аномального поведения или страдания, но в котором разви­ваются определенные изменения поведения пациента, обычно не столь серьезные, чтобы служить поводом для обращения к психиатру. Эти изменения могут рассматриваться как поверхностные проявления неразрешившейся реакции горя. Можно выделить следующие виды таких изменений: (1) повышенная активность без чувства утраты, а скорее с ощущением хорошего самочувствия и вкуса к жизни;

предпринимаемая пациентом деятельность носит экспансивный и авантюрный характер, приближаясь по виду к занятиям, которым в свое время посвящал себя умерший; (2) появление у пациента симптомов последнего заболевания умершего. Я обязан д-ру Ч. Джонсу, сообщившему мне о пациенте, у которого через две недели после смерти отца, последовавшей от болезни сердца, были обнаружены изменения кардиограммы, наблюдавшиеся в тече­ние трех недель.

21S

ut такого рода формирования симптомов «посредством иденти­фикации», которые могут рассматриваться как результат истериче­ской конверсии, необходимо отличать другой тип расстройств несомненно представляющих (3) вполне определенное заболевание а именно ряд психосоматических состояний, к которым относятся в первую очередь язвенные колиты, ревматические артриты и аст­ма. (...) Лечение колитов, например, заметно улучшалось после того как реакция горя получила свое разрешение в ходе психиатри­ческого воздействия. (4) Изменения в отношениях к друзьям и род­ственникам; пациент раздражен, не желает, чтобы его беспокоили, избегает прежнего общения, опасается, что может вызвать враж-' дебность своих друзей своим критическим отношением и утратой интереса к ним. Развивается социальная изоляция, и пациенту, чтобы восстановить свои социальные отношения, нужна серьезная поддержка.

Хотя враждебность пациента распространяется на все отношения, может также иметь место (5) особенно яростная враждебность против определенных лиц; часто она направляется на врача, который ожесточенно обвиняется в пренебрежительном отношении к своим обязанностям. (...) Такие пациенты, несмотря на то что они много говорят о своих подозрениях и резко выражают свои чувства, в отли­чие от параноидных субъектов, почти никогда не предпринимают никаких действий против обвиняемых.

(6) Многие пациенты, сознавая, что развившееся у них после утраты близкого чувство враждебности совершенно бессмысленно и очень портит их характер, усиленно борются против этого чувства и скрывают его насколько возможно. У некоторых из них, сумевших скрыть враждебность, чувства становятся как бы «одеревеневши­ми», а поведение — формальным, что напоминает картину шизофре­нии.

Приведем один из типичных самоотчетов: «... Я выполняю все мои социальные функции, но это похоже на игру: реально это меня не затрагивает. Я не способна испытать никакого теплого чувства. Если бы у меня и были какие-нибудь чувства, то это была бы злость на всех». Реакция этой пациентки на терапию характеризовалась возрастающей враждебностью по отношению к врачу. Ее лицо напоминало маску, она двигалась, как робот, без всякой эмоциональ­ной выразительности.

(7) С этой картиной тесно связана дальнейшая утрата форм социальной активности. Пациент не может решиться на какую-нибудь деятельность; страстно стремясь к активности, он так и не начнет ничего делать, если кто-нибудь не подстег­нет его.

Утрачена решительность и инициатива. Для пациента доступна только совместная деятельность, один он действовать не может. Ничто, как ему кажется, не сулит награды; делаются только обычные повседневные дела, причем шаблонно и буквально по шагам, каждый из которых требует от пациента больших усилий и лишен для него какого бы то ни было интереса.

216'

(8) Встречается также картина, когда пациент активен, однако большинство его действий наносит ущерб его собственному экономи­ческому и социальному положению. Такие пациенты с неуместной щедростью раздаривают свое имущество, легко пускаются в необду­манные финансовые авантюры, совершают серию глупостей и оказы­ваются в результате без семьи, друзей, социального статуса или де­нег. Это растянутое самонаказание не связано, кажется, с осозна­нием какого-либо особого чувства вины.

(9) Это в конце концов приводит к такой реакции горя, которая принимает форму ажитированной депрессии с напряжением, возбуж­дением, бессонницей, с чувством малоценности, жесткими само­обвинениями и явной потребностью в наказании. Такие пациенты мо­гут совершать попытки самоубийства. Но даже если они не суицидо-опасны, им может быть присуще сильное стремление к болезненным переживаниям, и поэтому они обычно предпочитают электрошоко­вую терапию другим видам лечения. (...)

У 28-летней женщины, чей 20-месячный сын случайно задохнулся, развилось состояние острой ажитированной депрессии с самообвинениями, неспособностью чему бы то ни было радоваться, с чувством безнадежности, сильной враждеб­ностью против мужа и его родителей, а также против психиатра. Она настаивала на электрошоковом лечении и обратилась в итоге к другому врачу. Ей стало намного лучше после курса электрошоковой терапии, и она почувствовала ослабление своего чувства вины.

Прогноз

Наши наблюдения показывают, что в известных пределах тип и острота реакции горя могут быть предсказаны. У пациентов, склон­ных к навязчивым состояниям или страдавших ранее от депрессии, вероятнее всего, разовьется ажитированная депрессия. Острой реак­ции следует ждать у матери, потерявшей маленького ребенка. Боль­шое значение для протекания реакции горя имеет интенсивность общения с умершим перед смертью. Причем такое общение не обязательно должно основываться на привязанности; смерть челове­ка, который вызывал сильную враждебность, особенно враждебность, не находившую себе выхода вследствие его положения или требова­ний лояльности, может вызывать острую реакцию горя, в которой враждебные импульсы наиболее заметны. Нередко, если умирает человек, игравший ключевую роль в некоторой социальной системе, его смерть ведет к дезинтеграции этой системы и к резким измене­ниям в жизни и социальном положении ее членов. В этих случаях приспособление представляет собой очень трудную задачу. Все эти факторы кажутся нам более важными, чем наличие у пациента склонности к невротическому реагированию. Так, наиболее явные формы болезненной идентификации были обнаружены у лиц, не склонных к невротическим реакциям.

Лечение

Специальная психиатрическая помощь при остром горе может предотвратить как .серьезные нарушения социального приспособле­ния пациента, так и возможное заболевание. Сущность задачи

психиатра состоит в том, чтобы разделить с пациентом работу горя а именно помочь ему избавиться от зависимости от умершего и найти новые модели вознаграждающего взаимодействия. Чрезвычай­но важно замечать не только чрезмерные реакции человека на постигшее его несчастье, но и слабые реакции, чтобы предотвратить возможные отсроченные реакции, которые, будучи незаметными вначале, могут проявиться совершенно неожиданно и оказаться разрушительными.

Утратившему близкого оказывает поддержку церковь. (...) Хотя она и помогает несчетному числу скорбящих, сам по себе внутрен­ний комфорт, достигаемый при этом, не содействует осуществлению пациентом работы горя. Человек должен принять боль утраты. Он должен пересмотреть свои взаимоотношения с умершим и признать изменения своих собственных эмоциональных реакций. Его страх сойти с ума, его страх перед неожиданными изменениями своих чувств, особенно резко возросшего чувства враждебности, — все это должно быть переработано. Он должен найти приемлемую форму своего дальнейшего отношения к умершему. Он должен выразить свое чувство вины и должен найти вокруг себя людей, с которых он мог бы брать пример в своем поведении. На достижение этих целей требуется 8—10 бесед.

Особые методы нужны в случаях, когда наиболее заметной чертой реакции горя является враждебность. Она может быть на­правлена против психиатра, и пациент, чувствуя вину за свою враж­дебность, будет избегать дальнейших бесед с психиатром. Тогда необходимо, чтобы какое-нибудь официальное лицо или священ­ник, или, если их нет, член семьи убедил пациента продолжить встречи с психиатром. (...) Остро ажитированная депрессивная реакция может сделать тщетными всякие попытки психотерапевти­ческого лечения и в .то же время хорошо поддаться лечению электрошоком.

Предвосхищающие реакции горя

Мы исследовали в первую очередь реакции на смерть близкого Однако реакции горя — это также один из видов реакций на раз­луку. (...) Сначала мы были удивлены, обнаружив самые настоящие реакции горя у пациентов, перенесших не смерть близкого, а лишь разлуку с ним, связанную, например, с призывом сына, брата или отца в армию. (...) Общая картина, возникающая при этом, до сих пор не рассматривалась как определенный синдром. Мы назва­ли его синдромом предвосхищающего горя. Одна пациентка была так сосредоточена на том, как она будет переживать смерть сына, если его убьют, что прошла через все стадии горя — депрессию, погло­щенность образом сына, перебор всех форм смерти, которая могла постичь его, предвосхищение всех способов приспособления, которые оказались бы необходимыми в случае смерти. Хотя такого рода реакции могут хорошо предохранить человека от удара неожидан­на

Пго известия о смерти, они могут стать помехой восстановлению сношений с вернувшимся человеком. Нам известно несколько слу-°яев когда солдаты, возвратившиеся с фронта, жаловались, что 1ены больше их не любят и требуют немедленного развода. В такой ситуации предвосхищающая работа горя, очевидно, проделывается та/эффективно, что женщина внутренне освобождается от мужа. Это очень важно знать, чтобы, приняв профилактические меры, избежать многих семейных несчастий.

Калашник Яков Михайлович (23 октяб­ря 1899—29 января 1971)—совет­ский психиатр, доктор медицински< наук (с 1956), профессор. По окончании Одесского медицинского института (в 1926) работал врачом-психиатром. В 1930—1934 гг. — ассистент, затем — доцент кафедры психологии Одесского института народного образования. С 1934 г. жил и работал в Москве, в Институте судебной психиатрии им. В. П. Сербского: с 1935 по 1941 г. и с 1946 по 1954 г. — старший научный

сотрудник и заведующий отделом, в 1954—1960 гг. — зам. директора по науке, в 1960—1968 гг. — заведующий сектором экспертизы. Разрабатывал психологические и психи­атрические проблемы общественно опасных действий душевно больных, их профилактики, вопросы психологиче­ской и психиатрической экспертизы Сочинения: Судебная психиат­рия (совм. с Д. Р. Лунцем). М., 1958; Судебная психиатрия. М., 1961

Я. М. Калашник

ПАТОЛОГИЧЕСКИЙ АФФЕКТ'

(...) Термин «патологический аффект» появился в психиатрической литературе во второй половине XIX в., хотя само это психопатологи­ческое состояние было известно несколько раньше под названиями «умоисступление», «гневное беспамятство», «душевное замешатель­ство», «болезненная вспыльчивость» и т. п.

Еще в начале XVII в. Павел Заккиас в своей классификации психических расстройств выделял страсти как кратковременные душевные расстройства; по Заккиасу, преступления, совершенные в этих состояниях, заслуживали -более снисходительного приговора.

В дальнейшем все состояния, возникающие в результате сильных «страстей», волнений, в особенности гнева, неожиданного унижения, оскорбления и т. п., объединяются в общую группу так называе­мого скоропреходящего неистовства, преходящего или временного помешательства (mania transitoria, furor transitorius и т. п.). Особое внимание привлекали к себе состояния, в дальнейшем получившие название «патологический аффект». (...)

Это обозначение было найдено Крафт-Эбингом, которому и при­надлежит термин «патологический аффект». (...)

После Крафт-Эбинга изучением патологического аффекта зани­мается ряд психиатров (Корсаков, Кандинский, Шербак, Иванов, Боткин, Чиж, Сербский и пр.). (...)

' Проблемы судебной психиатрии. Сб. 3. Под ред. Ц. М. Фейнберга. М. с. 249—254, 260—268, 275—280.

1941,

Исследования, посвященные патологическому аффекту, касаются состояния сознания при нем и вопроса о зависимости патологи­ческого аффекта от почвы, на которой он возникает.

По такому актуальному вопросу, каким является вопрос о степени расстройства сознания при патологическом аффекте, среди старых авторов нет единого мнения. Одни считали, что при патологи­ческом аффекте может быть «сновидная спутанность», «состояние болезненной бессознательности» (Крафт-Эбинг), «более или менее резкое помрачение сознания» (Н. М. Попов), что человек при патологическом аффекте находится «при почти полном или совершен­но полном отсутствии сознания» (Каспер), что «сознание бывает глубоко расстроено или помрачено» (Сербский). Другие считали патологический аффект «кратковременным психозом, который может не сопровождаться затемнением сознания» (Миттермейер), и в этом состоянии «поступки могут сознаваться с необычной яркостью» (Боткин). Существовала и третья точка зрения, высказанная Корса­ковым. Корсаков выделял два типа патологического аффекта и полагал, что при патологических аффектах одного типа с особен­ной резкостью выступает расстройство сознания, выражающееся в его помрачении. Патологические аффекты другого типа, по Корсако­ву, характеризуются не столько помрачением сознания, сколько уменьшением влияния высших задержек. (...)

Некоторые авторы (Португалов) идут дальше и полагают, что формы разложения сознания при патологическом аффекте построены не всегда по одному шаблону, а могут проявляться в различной инсценировке по типу клинических синдромов разных душевных болезней, протекающих как бы в чрезвычайно сокращенный срок. Здесь можно наблюдать ступор, аментивную картину, сумеречное состояние, подобное эпилептическому, и даже кратковременный галлюциноз. (...)

Обычно аффекты появляются в случаях возникновения вне­запного и резкого раздражения, к которому трудно бывает сразу приспособиться. Отсюда и возникает вся гамма симптомов, харак­теризующих дезорганизованное поведение и нарушение течения психических процессов. Особенно заметно это бывает при вы­раженных в сильной степени аффектах ярости, гнева и страха, чаще всего являющихся предметом судебно-психиатрического иссле­дования.

Действия при таких аффектах носят, как говорит Сербский, «рефлекторный характер, теряют отпечаток произвольных действий, хотя могут состоять из сложных актов». Двигательная реакция, поскольку она развивается на фоне измененного сознания, носит «стихийный характер и выражается в актах жестокого насилия, на­несения тяжких повреждений, убийствах» (Гиляровский).

При патологическом аффекте появляется ряд симптомов со сторо­ны кровообращения, кровенаполнения сосудов, изменения со стороны Дыхания, мимики. Расстройство иннервации сосудов и нарушение кровообращения в мозгу рядом авторов считаются причиной нарушения сознания. (...)

Важное диагностическое значение многими авторами придается наличию истощения психических и физических сил, наступающему вслед за бурными проявлениями патологического аффекта, а также наличию амнезии о событиях, относящихся к периоду преступ. ления, которая рассматривается как выражение бывшего нарушения сознания.

По вопросу о зависимости патологического аффекта от почвы нет единого мнения.

Корсаков, например, полагал, что патологические аффекты в одних случаях могут возникать на почве скрытого психоза или психопатической конституции, в других они имеют самостоятель­ный характер, иногда могут быть и у людей, не представляющих заметных признаков, характерных для той или другой психопати­ческой конституции, и возникают почти всегда как следствие очень сильной эмоции.

В противоположность этим взглядам ряд авторов (Чиж, Щербаков, Иванов и др.) считают, что у здоровых людей, не являю-' щихся носителями патологической почвы, не может быть патологи­ческого аффекта. (...')

Кажущееся противоречие в этом вопросе зависит не столько от разных взглядов на сущность патологического аффекта, сколько от разного понимания терминов «патологическая почва» и «патологи­ческая личность». Одни авторы к патологическим личностям от­носят только клинически выраженные формы душевного заболева­ния, причисляя остальные к здоровым. Другие, напротив, к патологи­ческим личностям относят еще и так называемые пограничные слу­чаи: алкоголиков, невротиков, психопатов, некоторых эпилеп­тиков и т. п. (...)

Некоторые авторы к числу предрасполагающих причин относят даже общий культурный уровень человека, считая, что патологиче­ский аффект может возникнуть в результате дикости и невоспитан­ности. «Воспитание,—говорит Чиж,—страх осуждения общест­венным мнением и страх наказания помогают нам владеть собой, и потому преступления в состоянии аффекта с ростом культуры делаются реже». (...)

Патологический аффект, как бы кратковременен он ни был, имеет свое течение и проходит через определенные фазы: подготовительную фазу, фазу взрыва и исходную, или заключительную фазу. Для каждой их этих фаз нарушение сознания и отдельных его ингредиен­тов (памяти, восприятия, запаса представлений и т. п.) имеет свои особенности. Португалов подробно охарактеризовал каждую из этих фаз следующим образом.

Подготовительная фаза характеризуется тем, что сознание сохраняется во всех случаях. Патологический аффект в начале своего развития, когда появляется напряжение эмоций и концентра­ция представлений на определенном фокусе внимания, не может протекать на фоне бессознательного состояния. Восприятие в этой фазе вплоть до наступления взрыва нарушается нерезко, н' способность наблюдать и осознавать происходящие психически

Процессы и переживания расстроена. Бедный, сильно суженный круг Представлений резко аффективно окрашен. Душевная деятельность становится односторонней из-за единственного стремления осу­ществить свое намерение. Вся остальная личность, поскольку она противоречит этому, как бы перестает существовать.

Вторая фаза патологического аффекта — фаза взрыва — с био­логической точки зрения является, процессом отреагирования. Здесь патологический аффект выступает как комплекс сильнейшего чувственного тона, требующий немедленного отреагирования. Воле­вые расстройства проявляются в нарушении обычного равновесия между усилившимися побуждениями и ослабленным тормозящим ап­паратом, т. е. в том, что получило название утраты самообладания. В области представлений происходит беспорядочная их смена. Созна­ние' в этой фазе нарушается, утрачивается ясность поля созна­ния, снижается его порог. По описанию некоторых испытуемых, они в момент правонарушения находились, как в тумане, как во сне, ничего о нем не помнят. Агрессивные действия, наблюдаемые в этой фазе, будучи обусловлены местью, ревностью, завистью и т. п., обычно выражаются в нападении, разрушении, борьбе, гневе, ярости, негодовании. В некоторых случаях вместо агрессивных действий поведение приобретает пассивный характер и выражается в растерянности, бесцельной хлопотливости, неосмысленности ситуа­ции и т. п. Таким образом, в этой стадии патологического аффекта проявляются как бы две линии поведения: в одном случай — стрем­ление отразить, напасть, в другом — желание убежать, спрятаться.

Третья — исходная или заключительная — фаза в основном характеризуется истощением психических и физических сил. Аффект как состояние наивысшего внутреннего напряжения представляет собой физиологически громадную работу, сопровождающуюся тра­той большого запаса сил, поэтому он неминуемо ведет к быстрому истощению нервной системы, что выражается в некотором психиче­ском отупении, равнодушии и безучастности ко всему окружающему, иногда склонности ко сну. Спустя некоторое время после восста­новления сил обнаруживается нарушение воспоминаний о событиях, относящихся к периоду развития и взрыва патологического аффекта.

Эту последовательность развития патологического аффекта мож­но проследить на следующем примере.

Случай 2². Ш., 52 лет, в прошлом болел брюшным и сыпным тифом. Работая машинистом железной дороги, несколько раз попадал в крушение поезда, получал ушибы головы. Злоупотреблял алкоголем. Приблизительно десять лет назад у него по­явились головные боли, шум в голове, звон в ушах, сердцебиение, стал раздражи­тельным, вспыльчивым, плохо спал, периодически появлялась тоска. Два раза находился непродолжительное время в психиатрических больницах, откуда на основа­нии изменений со стороны сердечно-сосудистой системы (глухие тоны сердца, жест­кие периферические сосуды), некоторой интеллектуальной сниженности, ослабле­ния памяти, повышенной утомляемости и психической истощаемости выписывался с диагнозом артериосклероза мозга. Работоспособность его снизилась, и он был переве­ден на инвалидность, хотя урывками продолжал работать.

² Описание этого случая приводится Разумовской в учебнике «[Судебная психиатрия», 1938.

После эпизодического заболевания он представил для оплаты больничный бюл­летень. Кассир страховой кассы задержал бюллетень для уточнения вопроса, может ли испытуемый как инвалид получать по бюллетеню деньги. От кассира испытуемый ушел с чувством обиды и оскорбления, считая, что его без основания заподозрили в противозаконном поступке. Через два дня испытуемый снова явился за деньгами и отобранной пенсионной книжкой. Так как кассир заявил, что по его делу ничего еще не выяснено, испытуемый впал в возбужденное состояние и нанес кассиру несколько ран перочинным ножом, который всегда находился при нем. По описанию свидетелей он в этот момент был «похож на сумасшедшего», «глаза были безумные», лицо бледное. Затем он упал и некоторое время был в бессознательном состоянии. Из происшедшего помнит лишь эпизоды, относящиеся к самому началу. Помнит, как он требовал у кассира вернуть пенсионную книжку, помнит, как тот отказал в его просьбе и затем подошел к шкафу, откуда взял что-то и положил в карман. Ему показалось ' что это был револьвер. В глазах потемнело, сердце забилось. Что было дальше — не помнит.

Экспертная комиссия института дала заключение, что Ш. страдает артерио­склерозом головного мозга. Правонарушение совершено им в состоянии патологи­ческого аффекта, возникшего на почве вышеуказанных изменений и выразившегося, как видно из материалов дела, в бессмысленной, неадекватной агрессии, сопро­вождавшейся изменением сознания и закончившейся обморочным состоянием. По­этому в отношении инкриминируемого ему деяния испытуемый был признан не­вменяемым.

Возникновению такого состояния испытуемого предшествовала значительная аффективная подготовка с постепенным нарастанием аффекта по адресу «обидчика» в связи с тем, что испытуемый был заподозрен в неблаговидном поступке. При вторичном посещении от­каз выдать нужную ему пенсионную книжку в силу уже имевшейся аффективной подготовки испытуемый воспринял еще более остро. К этому присоединилось иллюзорное истолкование движений кассира:

ему показалось, что тот взял в руки револьвер, чтобы стрелять в него. Все это послужило непосредственным поводом и толчком для перехода аффекта в фазу взрыва с агрессивными действиями. Все последующее течет при нарушенном сознании с заметными мимиче­скими и вазомоторными изменениями. И наконец, в заключитель­ной фазе наступает глубокое обморочное состояние как выражение сильного истощения психических и физических сил. Последующая амнезия распространяется не только на эту последнюю заключитель-• ную фазу, но и на период взрыва.

Развился данный патологический аффект на неполноценной поч­ве, в основном созданной артериосклерозом мозга, при котором соче­тание слабодушия, недержания аффекта и вазомоторных нарушений очень сильно способствует развитию патологического аффекта.

Как мы указывали выше, наиболее характерной особенностью состояния патологического аффекта является наступление в заклю­чительной фазе психического и физического истощения. В приведен­ном случае резко выраженное истощение говорит за то, что сила аффекта была настолько большой, что способна была превратить произвольную психическую деятельность в непроизвольную. Рас­познавание этого симптома нетрудно, симулировать его нелегко. Обычно, как показывают наблюдения, после патологического аффек­та сон наступает не так часто и то лишь в тех случаях, когда к аффек­ту присоединяется опьянение или когда аффект возникает у неполно­ценной личности (большей частью с органическими дефектами,

как в приведенном случае у артериосклеротика). Чаще всего истоще­ние проявляется расслабленностью, нарушением походки, движений мимическими проявлениями, лицо приобретает изможденное, усталое выражение, ноги едва передвигаются, из рук падают предметы, отношение к окружающему тупое и безразличное, с мыслями бывает трудно собраться, к' совершенному преступлению равнодушное отношение со сменяющимся затем раскаянием. (...)

Для иллюстрации некоторых особенностей приведем сле­дующий случай патологического аффекта, развившегося у психо­пата.

Случай 3. М., 31 года, в детстве часто болел, в школе учился плохо. Был в армии и на фронте, ранен. Всегда отличался впечатлительностью и раздражитель­ностью, временами нападала тоска и разочарование в жизни, были мысли о само­убийстве. Находился под наблюдением районного психиатра с диагнозом «психо­патия». Несколько раз лечился в санаториях, откуда выписывался с улучшением. С женой часто ссорился, к ребенку очень привязан, уделяет ему много времени, нянчит его.

Обстоятельства правонарушения. Около полуночи соседи испытуемого, молодые супруги, «подняли возню в своей комнате», танцевали, бегали друг за дру­гом и, наконец, оба упали к себе на кровать. Тонкая фанерная перегородка, отделяв­шая их комнату от комнаты испытуемого, при этом повалилась. От сильного шума падающей стены ребенок проснулся и начал «дико кричать». М., в это время закрывав­ший форточку с помощью палки, внезапно впал в резко возбужденное 'состояние, изменился в лице, что-то бессвязно закричал, оттолкнул от себя жену, бросился в коридор, накинулся на стоявшего здесь испуганного соседа и нанес ему несколько ударов палКой по голове. Затем с криком побежал к себе в комнату, бросился в постель и некоторое время лежал как бы в забытьи. Очнувшись и узнав о происшедшем, был очень удивлен, так как ничего не помнил, начиная с того момента, когда он отско­чил от окна. С избитым у него до этого никаких столкновений не было.