60 страница

По свидетельству словацких литературоведов, всем найденным стихотворениям присущи, с одной стороны, фольклорные черты, а с другой — особенности, характерные для любовной лирики поэтов-гуманистов. Сочетание фольклорных и литературных элементов в исторических песнях и любовной лирике, как и обращение к родственному чешскому языку, который нередко насыщался словакизмами, снова говорят о демократизации словацкой литературы того времени, а само существование названных форм — о ее светских чертах.

Наряду со светской в Словакии развивалась и поэзия духовная. Ее крупнейшим представителем был священник Ян Сильван (1493—1573).

Духовные песни Сильвана, напоминающие но форме исторические и народные, запечатляли борьбу воззрений человека XVI столетия, который радуется земной жизни и исполнен оптимизма, с аскетическими представлениями Средневековья. Нередко раскрывались в

них и переживания поэта. Иногда Сильван поднимался до резкого осуждения пронемецкой политики Габсбургов. Его песни порою были не столько духовными, сколько мирскими.

Лирическое раскрытие личности поэта в духовных стихах характерно и для творчества другого словацкого поэта того времени — Э. Лани (1570—1618).

Драма представлена лишь несколькими произведениями на библейские сюжеты Павла Кырмезера (вторая половина XVI в.) и Юрия Тесака (1545—1617). Но в силу своей отвлеченности от словацкой действительности они не сыграли сколько-нибудь заметной роли в литературе.

Таким образом, в течение XIV—XVI вв. словацкая литература сделала бесспорные успехи: обрела светские черты, стала демократичнее, выработала некоторые новые литературные формы и достигла сравнительно высокого художественного уровня. Это особенно проявилось в лучших исторических песнях и в любовной поэзии, которые впоследствии явились важным стимулом для подъема словацкой культуры и становления новой литературы в период национального возрождения.

ГУМАНИЗМ И ВОЗРОЖДЕНИЕ В ПОЛЬШЕ

Польская средневековая литература создавалась на латыни, но уже с XIII—XIV вв. писалась поляками и часто несла в себе народные легенды и предания. В XIV в. она стала приобретать более исторический характер.

Пример — региональная «Польская хроника» (начало XIV в.), излагающая историю Силезии, и отчасти ее воспроизводящая «Хроника князей польских», написанная в 1384—1385 гг. каноником Петром из Бычины. Исторические события, быт и нравы предстают перед нами и в хронике Янко из Чарнкова (ок. 1320—1387). Автор, политический деятель при Казимире III, впал в немилость при его преемнике Людвике (Людовике) Венгерском и описывает годы его правления, часто с острой личной неприязнью к своим противникам.

В конце поворота от легендарного к историческому появился Ян Длугош (1415—1480), создатель монументальной «Истории Польши» в 12 томах (на латыни). Длугош — ученый, который опирается на множество источников, античных, отечественных и зарубежных, в том числе русских, критически оценивает исторические события, ища в них общий смысл и излагая с большим литературным мастерством (таково у него, например, описание Грюнвальдской битвы). Патриот Длугош был вместе с тем проповедником терпимости к соседям Польши (в частности, к Руси). Искали польские ученые и законоведческие нормы, необходимые для управления одним из самых больших государств Европы того времени.

Новая гуманистическая культура проникла в Польшу в XV в. во многом при посредстве именно ученых: историков, юристов и естествоиспытателей. В направленности польской мысли к чувственному и осязаемому миру заключена специфика раннего польского Возрождения. Появление Коперника в Польше в этом смысле не было ни случайным, ни неожиданным.

В историко-правоведческой и натурфилософской направленности польской мысли первостепенное значение имели итальянские высшие школы. Имена польских студентов и преподавателей польского происхождения встречаются в списках Болонского университета XIII—XV вв. В Падуе «польская нация» занимала третье место среди иностранцев. Важными центрами просвещения польской молодежи были также Феррара, Рим и Павия. В Риме у Филельфо, побывавшего в Кракове в 1424 г., слушали лекции первые знатоки греческого языка в Польше — Ян Любранский, Миколай Чепель и Ян Урсин. Этот последний, профессор Краковского университета, основанного Казимиром Великим в 1364 г., в 1487 г. получил степень доктора медицины Павийского университета. Своим учителем Урсин называл Помпония Лета, основателя Римской академии.

Среди польских юристов XIV—XV вв. авторитетом пользовался правовед Бартоло да Сассоферрато (1314—1357), ученик Чино да Пистойя, представитель так называемой школы комментаторов. Магистр Бартоло стремился приспособить римское право к запросам нового времени, совершенствуя городские статуты, защищая республиканские вольности от посягательств правителей (сочинение «О тирании»). Последователей Бартоло — «бартоломистов» — было много в Праге и в Кракове, где римское право усиленно изучалось в XV в.

Краковские математики (особенно после реформы математических кафедр в 1455 г.), преодолевая средневековую астрологию, подготовляли открытие Коперника. В царствование

Казимира Ягеллона широко были известны астроном Мартин Регис (Марцин Круль из Жеравицы) и его ученики. Они преподавали в Италии, Венгрии и Германии. С 1448 по 1480 г. в Болонье занятиями руководили семь польских математиков и астрономов. Несколько позже Ян из Глаголова и Войцех из Будаева (род. ок. 1445) привлекали своими лекциями студентов со всей Германии. Их немецкие ученики были основателями астрономических и математических кафедр у себя на родине. Магистр Войцех толковал трактат «О небе» Аристотеля; влияние этого знатока греко-римской науки пробудило интерес его слушателя Коперника к Плинию.

Польша поддерживала оживленные торговые отношения с Италией. В XIV и XV вв. горное дело в Польше нередко было в итальянских руках. Меняльные конторы в Кракове, склады товаров во Львове и в разных населенных местах Червонной Руси открывались предприимчивыми сынами Италии. Итальянцы — банкиры, советники, дипломаты — становились доверенными лицами польских королей. Художники и архитекторы — итальянцы появились в Кракове позже (главным образом из Венгрии). Среди первых итальянских гуманистов, живших в Кракове (в 1469 г.), был флорентиец Якоб Публиций, доктор медицины, который гораздо больше, нежели своей профессией, занимался авторами древности.

Немецкие купцы и ремесленники обосновались в Кракове еще при Казимире Великом. В городе было много заезжих немцев — студентов, магистров, торговцев, искателей приключений. Немцы были собственниками рудников, банкирских контор, торговых домов, а с начала XVI в. и типографий. Богатые патрицианские семьи Бонеров, Бетманов, Морштынов поддерживали торговые связи с Аугсбургом, Веной, Франкфуртом, Флоренцией, Венецией и ганзейскими городами. Некоторые из финансовых магнатов покровительствовали науке и художеству (Бонеры, Деции). С развитием протестантских течений в XVI в. часть польских школяров ездит учиться не в Италию, а в Германию, прежде всего в Виттенберг.

Среди польского рыцарства (еще с Грюнвальдской битвы) и в университетских кругах XV в. ощущалось также чешское влияние. Чешский язык был в моде при дворе. Мода эта удерживалась и в XVI в. Симпатии к гуситам захватили в XV в. многих профессоров Краковской академии и часть низшего духовенства. Сочувствовал учению Гуса магистр Краковского университета, виклифист Енджей Галка из Добчина, который, опасаясь церковного суда, бежал в Чехию и присоединился к таборитам. Его «Песнь о Виклифе» еще вряд ли может быть причислена к памятникам раннего гуманизма, ибо при антиримской тенденции отличалась средневековыми воззрениями Значительнее для развития польской мысли была речь магистра Яна из Людзика, который призывал короля Казимира проявить справедливость к угнетаемым панами крестьянам, вывести их из «египетской неволи».

Ближе к раннему гуманизму был сам Ян Длугош, хваливший краковского ректора Яна Эльгота за умение составлять письма отменно изысканным стилем. Польский историк глубоко чувствовал совершавшиеся вокруг него культурные перемены и говорил об «утонченных умах нашего века, признающих лишь то, что отличается цицероновской прелестью». О гуманистических интересах широкообразованного автора «Истории Польши» свидетельствует его научная связь с Николаем Кузанским. Длугош доставлял гуманисту материалы для его карты Германии, изданной в 1491 г. Для развития географии важна также деятельность Сендзивоя из Чехла (1400—1476), друга Длугоша, подарившего Наваррскому коллежу в Париже рукопись, содержащую описание Польши.

Одним из провозвестников гуманизма Польши XVI в., и наиболее известным, был Гжегож из Санока (1407—1477), архиепископ Львова. К сожалению, дошло немного сведений об этом филологе, педагоге и поклоннике античных муз. Его любимыми авторами были Плавт и Вергилий. Гжегож из Санока объяснял «Буколики» Вергилия в стенах Краковского университета.

Деятельность Филиппо Бонаккорси, известного под именем Каллимаха (1437—1496), была разнообразной, она повлияла на развитие польской литературы. Итальянец по национальности, ученый и дипломат, он покинул родину, спасаясь от преследований папских агентов, и в 1470 г. прибыл в Польшу. Каллимах писал биографии, исторические трактаты (об Аттиле), латинские стихи, полемические сочинения, которые послужили примером нового литературного языка и нового жизнепонимания для нескольких поколений польско-латинских поэтов. Гуманист знакомил краковских друзей не только с античной поэзией, но и со стихами Понтано, Саннадзаро, Полициано. Каллимах был эпикурейцем, поклонником греко-римских древностей и феодально-теократическому строю предпочитал просвещенную централизованную монархию, как почти все представители горожан эпохи Возрождения. Войдя в доверие к Казимиру IV, он стал учителем королевича Яна Ольбрахта.

Каллимаху поручались ответственные дипломатические миссии. Он обращался к папе

Иннокентию VIII с призывом помочь борьбе с неверными, написал биографию короля Польши и Венгрии Владислава, погибшего в бою с турками под Варной. Его следует рассматривать как основателя антиоттоманской публицистики в Польше. С восшествием на престол Яна Ольбрахта (1492) влияние Каллимаха при краковском дворе стало еще ощутимее. Советы итальянца молодому королю должны были укрепить центральную власть. Каллимах считал необходимым положить конец своеволию феодалов и в то же время оградить государство от вмешательства римского папы в светские дела.

Большую роль в формировании латинских поэтов Кракова гуманистического направления в конце XV — начале XVI в. сыграл также писатель Конрад Цельтис (1459—1508). Он учил писать изысканной латынью, посвящая слушателей в тайны поэтики и риторики; организовал первое в Польше литературное общество. Немец по происхождению, Цельтис не ужился с польской средой, но все же оставил след в развитии польской литературы эпохи Возрождения. Ученики Цельтиса сколько-нибудь значительного поэтического таланта не проявили, но передали филологическую классическую культуру следующему поколению латинских поэтов. Среди них Эстикампиан Старший (родом лужицкий серб — Ян Рак, 1456—1520) известен как составитель грамматик и руководства по эпистолографии.

Значителен вклад в польскую образованность начала XVI в. также швейцарских гуманистов И. Вадиана и И. Экка, немца Б. Бебеля, немецкого гуманиста из польской Силезии Лаврентия Корвина (Раабе) и Павла Русина из галицийского Кросна, которые стали учителями польско-латинских поэтов после смерти Каллимаха и отъезда Цельтиса из Кракова.

ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЭЗИИ

Следующее поколение гуманистов времен короля Сигизмунда Старого (первой половины XVI в.) выдвинуло несколько одаренных неолатинских поэтов польского и литовского происхождения: Яна из Вислицы, Миколая Гусовского, Анджея Кжицкого. Наиболее яркой фигурой этой плеяды был выдающийся польско-латинский поэт Клеменс Яницкий (1516—1543). К ней следует присоединить Яна Дантышека, полонизированного немца из Гданьска.

После Каллимаха и Павла из Кросно как бы настала очередь исторической темы и в польско-латинской гуманистической поэзии. Первую попытку создать широкое эпическое полотно предпринял Ян из Вислицы (ок. 1485 — ок. 1520). Он задумал написать поэму о многонациональном государстве Ягеллонов, чьим культурно-политическим центром была Польша. В поэме «Прусская война» (1515), где заключено потенциально дальнейшее развитие польского литературного эпоса до эпохи Мицкевича, Ян из Вислицы, первый поэт Литвы, поднял новую большую тему, важную для истории Польши и всего славянского мира.

Первый польский автор эпохи Ренессанса, приобретший европейскую известность, — это Ян Дантышек (1485—1548). Широки были его связи с западными гуманистами. Посол в Германии, Испании и Нидерландах при дворе Максимилиана I и Карла V, он насчитывал среди знакомых крупных гуманистов и общественных деятелей. Особенно интересны связи Дантышека с окружением Эразма, посвятившего Дантышеку свой перевод Василия Великого. Дантышек покровительствовал нидерландскому поэту Иоанну Секунду.

Наиболее значительны в поэтическом наследии Дантышека стихи о политических событиях его времени. Он был поэтом современным в полном смысле слова. Реальные события отразились в длинном его стихотворении «Жизнь Яна Дантышека». Эпический рассказ не раз прерывается сетованиями на превратности судьбы в духе Овидия. Вслед за Дантышеком стал широко известен другой польско-латинский поэт — Анджей Кжицкий (1482—1537). Дядя Кжицкого, епископ Кракова, послал племянника учиться в Италию. В Болонье он был учеником Филиппа Бероальдо Старшего и Кодра Урция, знатока греческого языка.

Кжицкий, ставший архиепископом и даже приматом Польши, прославился эпиграммами, в которых не щадил ни королеву Бону Сфорца, ни своих коллег-епископов. По-видимому, примат Польши не очень уважал таинства и обряды. Процитируем его эпиграмму об исповеди светского человека, истинного сына Возрождения:

Грешника раз вопросил на духу́ монах-исповедник:
Верит ли в дьявола он, чем заклинает чертей?
Грешник воскликнул: «Отец, напрасны твои подозренья:
Как мне поверить в чертей, в бога я верю едва».

Все устои, на которых покоится государство, казались Кжицкому потрясенными. Две главные угрожающие Польше силы видел он в турках и лютеранах. По его мнению, шляхта, противопоставившая себя королю и церкви, не способна защитить отечество; она забыла рыцарские идеалы (о чем позже писал Кохановский) и стремится лишь к обогащению. Во взглядах этих, при всем их консерватизме, была доля правды. В 1522 г. появилась латинская поэма

Кжицкого «Жалобы Религии и Речи Посполитой». В ней аллегорические персонажи клеймят политических крикунов, утопающих в роскоши богачей, нерешительных сенаторов и проповедников «еретических учений». Все надежды автор возлагает на короля, который один может спасти Польшу от гибели.

В последние годы жизни Кжицкий взял под свое покровительство сына простого крестьянина Клеменса Яницкого. Яницкий с помощью Кжицкого, а после его смерти — краковского воеводы Петра Кмиты продолжал образование в Падуе; в Италии он был увенчан поэтическими лаврами. В VII элегии с большой искренностью, не скрывая крестьянского происхождения, поэт говорит о своем жизненном пути. В элегиях Яницкого отозвались образы Италии, современные политические события, воспоминания классической древности. Античный мир был для поэта-гуманиста не школьной мудростью, а живым источником вдохновения.

Цикл кратких, в 12 строк, стихов Яницкого с ярко выраженным плебейским самосознанием, посвященных польской истории от праотца Леха, вышедшего будто бы из Далмации, и от легендарной девы Ванды до Сигизмунда Старого, приобрел широкую популярность, выдержал несколько изданий и читался еще в XVII в. Народный юмор звучит в сатирическом диалоге Яницкого о пестроте польских костюмов и изменчивости нравов. Участники беседы — вернувшийся из царства теней король Ягелло и придворный шут Станчик. В стихотворении «Жалоба Речи Посполитой» Яницкий продолжил политическую сатиру Кжицкого, но уже с позиций простолюдина, крестьянского сына. Образы публицистической поэзии Кжицкого и особенно Яницкого продолжали влиять на сатириков и памфлетистов второй половины XVI в., писавших как на латинском, так и на польском языках. Некоторые образы того и другого попадаются даже у кальвинистских авторов (Рей).

Латинская поэзия и в первой половине XVI в. господствовала в Польше. Все же в конце XV — начале XVI в. появились поэтические произведения и на польском языке, до тех пор очень редкие. Ранние польские стихи носят отпечаток средневекового мышления. Содержание обычно неоригинально и заимствовано у немцев или чехов. Впрочем, иногда встречаются заимствования, восходящие к неолатинским гуманистическим сочинениям, но переделанные применительно к средневековому мировоззрению. Так, для «Жизни Эзопа Фригийца» (1522) Берната из Люблина первоисточником, по-видимому, была латинская версия «Эзопа». «Диалог Харона с Палинуром» (1536—1542) Берната, восходящий к поздней латинской версии Псевдо-Лукиана, переведен с чешской обработки (1507) Микулаша Конача. Первая вышедшая на польском языке книга (Краков, 1513 или 1514) — «Рай души» того же Берната — перевод латинского молитвенника, изданного в Страсбурге в 1494 г. Не приходится сомневаться, что учив шийся в Краковском университете в начале XVI в. люблинский мещанин Бернат — священник, усвоивший идеи Реформации, — представлял простонародные чувства и настроения городские, мещанские.

Последователем польских переводчиков с чешского и немецкого, работавших для первых краковских издателей, был Марцин Бельский (ок. 1495—1575). Систематического образования он не получил и, по обыкновению многих небогатых шляхтичей, стремился приобрести лоск и необходимые познания при дворе магнатов. Он почитал витязей прошлого, которых хотел бы вновь увидеть среди современных ему панов. Между 1522 и 1531 гг. Бельский принимал участие в походах против татар и волохов. Из Кракова он в 1540 г. переселился в великопольскую деревеньку, где посвятил досуг литературной работе, дожив до 80 лет. Из всего написанного Бельским наибольшую ценность представляет его «Хроника всего света» (1551). Он включил в нее сведения о славянах — особенно, пользуясь Гаеком, о чехах. Эти сведения вместе с легендой о македонском (следовательно, по Бельскому, «славянском») царе Александре Великом, даровавшем славянским народам обширные земли между Одером и Волгой, Азовским морем и Адриатикой, проникли из его хроники к украинцам и белорусам.

К оценке исторических событий Бельский, однако, не подходил критически. Его привлекали средневековые басни; он был склонен к поучениям и аллегориям. Из немецких хроник он выписывал все чудесное, неслыханное и невиданное — от псоглавцев в землях неведомых до трехголового теленка в Магдебурге. Бельский писал не только прозу, интересную для истории польского литературного языка, но и стихи, недалеко ушедшие от виршей краковских студентов рубежа XV—XVI вв. В сатирах Бельского, изданных его сыном Иоахимом, напрасно было бы искать острой сатиры на злобу дня. Он обрушивается на торговых людишек и ремесленников. Его упреки в адрес горожан отражают настроения шляхтичей. Реалистические детали в сатире «Женский сейм» (1565—1569) так же, как в «Диалоге двух барабанов», тонут в избитых фразах и трюизмах средневекового моралиста.

C:\Downloads\feb3\feb-web.ru\feb\ivl\vl3\vl3-4472.htm

МИКОЛАЙ РЕЙ

«Отцом польской письменности» называют Миколая Рея из Нагловиц (1505—1569). Унаследовав от отца, шляхтича из Малой Польши, значительное состояние, часто судясь из-за него и занимаясь торговыми делами, Рей прекрасно знал обычаи всех сословий Короны Польской, нравы лицеприятных судей и корыстолюбивых стряпчих. Во дворце воеводы Анджея Теньчинского, где он был секретарем (1525—1530), Рей пополнил свои недостаточные знания общением с высококультурной краковской средой. Сблизившись с проповедниками Реформации в окружении гетмана Миколая Сенявского, Рей стал кальвинистом.

Рей еще в 30-е годы примкнул к политическому шляхетскому движению, получившему название «экзекуция прав». «Экзекуция» (т. е. исправление) предусматривала уравнение в правах, толкуемое шляхтой как уравнение ее в правах с магнатством. Особенно удачно вел Рей полемическую перестрелку на провинциальных сеймиках: принимал участие в так называемой «куриной войне» 1537 г. Он активно выступал на сеймах 1540—1542, 1558—1559, 1569 гг. Рей был одним из самых деятельных сторонников Реформации.

Ранние произведения Рея до нас почти не дошли. Первое из известных нам крупных сочинений писателя — сатирический диалог «Краткая беседа между тремя особами: Паном, Войтом и Плебаном» (1543). Здесь затрагиваются вопросы, которые волновали польское общество того времени. Сначала пан и войт (староста) нападают на священника, обличая его в небрежности при совершении обрядов, в вымогательстве и т. д. Священник, в свою очередь, обрушивается на нравы шляхты. К нему присоединяется войт. В этих спорах слышатся требования экзекуционистов. В «Краткой беседе...» впервые в польской литературе прозвучало сочувствие к крестьянину: «Ксендз винит пана, пан — ксендза, а нам, простым, со всех сторон нужда».

Хотя Рей многое заимствовал из немецкого сочинения «Прекрасный диалог и разговор между священником и старостой», написанного, вероятно, Иоахимом Вадианом, в «Краткой беседе...» затронуты польские вопросы и проблемы. Антицерковные мотивы развиваются в произведении Рея «Купец, сиречь образ и подобие последнего суда божьего» (1549), основанном на латинской «трагедии» баварского гуманиста Томаса Наогеорга «Mercator seu judicium» (1540); правда, Рей изменил поучения Наогеорга, заменив католическую мифологию протестантской.

Портрет М. Рея

Гравюра на дереве, вторая половина XVI в.

Рей легко и быстро писал стихи, обычно с назидательным оттенком. В большой поэме (10 тысяч стихов) «Подлинное изображение жизни достойного человека, в котором, как в зеркале, каждый может легко обозреть свои поступки» (1558) Рей пытается нарисовать образ идеального человека. Поэма насыщена сентенциями из Сократа и Эпикура, Анаксагора и Соломона. Она восходит к «Зодиаку жизни» (1536) Марцелла Палингения. В «Подлинном изображении...» повествуется о блуждании некоего молодого человека по странам аллегорическим и загробным. Предполагают, что Рей обратился также к Данте. Юноша в поэме Рея посещает 12 философов и внемлет премудрости Гиппократа, Плиния, Платона, Аристотеля, который и ведет юношу по небу, объясняет, как нужно жить «достойно», жить в добродетели, в страхе божьем, презирая преходящие блага, постоянно помня о своей душе и о небе.

К нескольким источникам, особенно к «Антиэросу» Баттисто Фульгозо, восходят сюжеты сборника стихов Рея «Зверинец», в котором верно описаны виды разного положения людей, зверей и птиц, их приключения и обычаи (1562). Сравнительно с морализующей тенденцией XVI в. интересны типизированные портреты в восьмистишьях третьей книги: король, воевода,

каштелян, гетман, ротмистр и т. д. Обобщения дают яркие, резкие и условные черты. Такова же и эпиграмма на папу, епископов и монахов. Сатирические выпады смелы, прямолинейны и грубоваты. Четвертая книга содержит зарисовки быта. Значительное количество польских «портретов» — главным образом во второй книге (Сигизмунда Августа, королевы Боны, самого автора, Кохановского, польских вельмож) — указывает, что темы взяты из современности.

В стихотворный сборник «Забавные истории» (1562) входили шуточные (иногда весьма вольные по содержанию) стихи, басни, анекдоты, частично заимствованные из итальянских и немецких авторов, частично оригинальные. Введение в польскую литературу жанра «фрашки», доведенного до совершенства Кохановским, — заслуга Рея. «Зверинец» и «Забавные истории» пользовались большой популярностью. Рей подготовил второе их издание, которое появилось лишь в 1574 г. под новым названием — «Фиглики» («Шутки»).

В 1567 г. Рей закончил новое свое нравоучительное сочинение — «Зерцало или образ, в котором человек каждого состояния легко может, как в зеркале, увидеть свои поступки». Оно, несомненно, тесно связано с поэмой «Подлинное изображение...». В книге «Зерцало...», написанной уже прозой, Рей продолжает свои поиски «достойного человека». Автор не описывает жизни героя, а дает руководство к ней. Он советует, как выбирать себе жену, как воспитывать детей, чему их обучать, как вести хозяйство, как относиться к крестьянам и т. д. Идеал, выдвигаемый Реем, не только идеал доброго семьянина, радушного хозяина, но и идеал шляхтича-гражданина.

С Эразмом Роттердамским Рей соприкасается в своем, может быть, самом популярном в XVI столетии произведении — проповедях. Этот труд заставил Рея обратиться к истории и филологии. Будучи самоучкой, он много трудился, чтобы перевести нужные ему для «Постилл» евангельские тексты. Когда он составлял свои проповеди (1555—1556), не было другого польского Евангелия, кроме весьма несовершенного лютеранского перевода в издании Секлуциана. Рей обратился на только к официальной католической Библии, но и к переводу Нового Завета Эразма. «Постиллы» Рея стали уже в XVI в. известны на Западной Руси.

Творчество Рея тесно связано с польской действительностью. Горячий патриот, он писал свои произведения только на польском языке. Именно в языке его сочинений, сочном, образном, близком к разговорному, полнее всего раскрылся ренессансный демократизм писателя. В произведениях Рея нет стройности и изысканности, но речевые приметы времени и среды представлены весьма щедро и ярко. В творчестве Рея польский литературный язык приобрел новые, самобытные черты. Ян Кохановский именно Рея называл своим предшественником.

ЯН КОХАНОВСКИЙ

Великий поэт польского Возрождения Ян Кохановский (1530—1584), сын шляхтича, получил первоначальное образование дома. В 1544 г. он был занесен в списки Краковского университета и учился там с перерывами до 1547 г. Латинским языком и латинской версификацией молодой Кохановский овладел, по-видимому, еще до отъезда за границу, ибо в Италии он оказался вполне подготовленным к восприятию наук и написал значительную часть своих латинских элегий и эпиграмм. Да и трудно предположить, чтобы столь живое в Краковской академии в начале века изучение Горация замерло в 40-х годах. Вероятно, истоки горацианства Кохановского — в польской культуре его молодости.

Вирши краковских бакалавров могли навести его на мысль о необходимости реформировать польский стих, поднять польскую поэзию на уровень греко-латинской. Эти мысли впоследствии укреплялись в итальянской университетской среде, где велись несмолкаемые споры о языке, и ученики Бембо, т. е. сторонники родного языка, торжествовали, одержав значительные победы над упорными «латинистами». Заграничный период жизни Кохановского продолжался около семи лет (1554—1559). В течение этого времени он несколько раз возвращался в Польшу. Дольше всего Кохановский пробыл в Падуе, куда ездил трижды. Там он занимался у Франческо Робортелло (1516—1567), комментировавшего «Поэтику» Аристотеля и «Послание к Писонам» Горация. Взгляды Робортелло на литературные жанры оказали воздействие на поэта, который обязан ему также основательным знанием классической филологии.

После третьего путешествия в Италию Кохановский очутился в Кенигсберге, который впервые посетил в 1552 г., и пробыл там год. Едва ли он приехал туда для расширения своего образования или по религиозным причинам, так как особых симпатий к Реформации не обнаруживал. Молодой гуманист нашел себе мецената в лице герцога Альбрехта Прусского, вассала польского короля. Герцог платил ему пенсию и, вероятно, помог побывать снова в чужих краях. В 1559 г. Кохановский путешествовал по Франции. Он посетил Париж и его окрестности, Бретань, берега Луары, Гаронны

и Роны, побывал также в Марселе и в Бельгии. Путешествие это продолжалось недолго, и поэт вскоре вернулся на родину. Знакомство Кохановского с Ронсаром некоторые польские и французские литературоведы основывают, главным образом, на стихе: «Ронсара видел я...». Влияние Плеяды на творчество Кохановского не следует преувеличивать.

Следующее десятилетие своей жизни поэт провел преимущественно при польском дворе (1559—1570). В 60-х годах появился в печати у краковских издателей ряд польских произведений Кохановского: «Сусанна» (1562), «Шахматы» (1562—1566), «Согласие» (1564), «Сатир» (1564). На литературном поприще он выступил, таким образом, как поэт дидактический и придворный с произведениями, написанными на польском языке. Из неолатинских поэтов Италии Яну Кохановскому были хорошо известны Палингений, Понтано, Саннадзаро, Панормита, Полициано, Марко Джироламо Вида, который пленил Т. Тассо как автор «Христеиды», а Кохановского привлек своей пародийной поэмой «Игра в шахматы». Однако польский поэт настолько переделал прочитанное — от сюжета до деталей, что справедливее говорить о новом, вполне самостоятельном поэтическом произведении. У Кохановского шахматные фигуры персонифицируют людей и политические отношения. Дидактические же черты, излюбленные итальянским автором, исчезают. Боги Виды заменены людьми, устранены игра слов и анахронизмы.