56 страница

В XIV в. города Далмации приобрели вполне славянский характер. Патриции, происходившие от архонтов и стратегов византийских времен — романизированных греков и иллиров, постепенно усвоили славянский язык. В состав патрициата были приняты потомки славянских вождей и старшин. Напрасно гуманист Элий Цервин (Цриевич) взывал к основателям Рагузы — «римлянам», «потомкам квиритов»: дубровницкие патриции чувствовали себя славянами, а Шишко Менчетич (из семьи Менце романского происхождения) оставил латинскую музу ради поэзии на славянском языке.

С 1468 г. на территорию венецианской Далмации стали нападать турки, которые, покорив в 1463 г. Боснию, завладели почти всем Балканским полуостровом. Города жили в вечном страхе, сельское население скрывалось за стенами замков, бежало на острова, эмигрировало в Италию. Одновременно в Далмацию переселялись беженцы из внутренних областей, главным образом сербы, которые принесли с собой героический эпос (в то время как в народном творчестве хорватской Далмации, по-видимому, преобладала лирическая и обрядовая песня). Сербские ускоки и гайдуки прославились как непримиримые враги турок.

Лишь Дубровнику, который выплачивал большую дань султану и признал номинально турецкий протекторат, удалось избежать этих вторжений на свою территорию. Дубровчане даже обогащались в результате установления новых порядков на Балканах, так как успешно торговали с турками, одновременно развивая деловые сношения с Западом морскими путями. Они посредничали при выкупе пленных, предоставляли убежище знатным византийцам, сербам и албанцам, спасавшимся от турок. После падения

Константинополя в республику св. Влаха переселились родители Михаила Марулла Тарханиота (погиб в 1500 г.), одного из лучших латинских поэтов Возрождения. Тарханиот провел отроческие годы в Дубровнике и посвятил приютившему его городу торжественную оду, в которой противополагал упорядоченность нравов и обычаев, государственную мудрость славянской республики анархии Неаполитанского королевства, где политические события напоминают извержение Этны.

Средь бурь и невзгод XV в. в Далмации возникла гуманистическая образованность раньше, чем в большинстве европейских стран. Быстрое развитие далматинского гуманизма объясняется не только итальянским влиянием, но и наследием местной латино-иллирийской и византийской культур. Почва Далмации была почвой классической древности, и в Задаре, Сплите, Трогире на каждом шагу встречались памятники греко-римской древности: гробницы, статуи, руины.

Не могли не повлиять на ренессансную поэзию далматинских городов и глаголическое богослужение, литература на церковнославянском языке и народное творчество. В Южной Далмации католические Дубровник и Котор были окружены православной деревней, а с XVI в. также магометанскими крепостями и поселками. Морские торговые связи дубровчан с арабским миром были и до тех пор не менее развиты, чем с Неаполем, Каталонией и Византией.

Это смешение влияний постепенно привело к веротерпимости, а у некоторых мыслящих людей, читавших Лукреция и Эпикура, к скептицизму. В литературе Далмации XIV—XVI вв. следует искать не только образы Италии и не одно лишь греко-латинское наследие, усвоенное в той или иной степени, но и многообразные элементы средиземноморской культуры той эпохи. Гуманисты Далмации чувствовали себя потомками «античных славян» — иллиров, которые, по преданию, населяли восточный берег Адриатики еще с тех времен, когда рухнула вавилонская башня и человечество рассеялось по лицу земли. Из Иллирика, как гласит легенда, ушли затем на север три брата: Чех, Лех и Мех (или Рус), от которых и происходят западные и восточные славяне. Блаженный Иероним, покровитель Далмации, по убеждению далматинских гуманистов, был якобы не греком, а славянином. Иллирия, таким образом, в воображении южнославянских писателей эпохи Возрождения была колыбелью единого славянского племени, ставшего столь многочисленным. Это сказание восприняли многие ренессансные историки Чехии и Польши времен Ягеллонов.

ЛАТИНСКАЯ ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

Когда в 1435 г. известный собиратель памятников греко-латинской древности Чириако де Пиццикколи из Анконы приехал в Далмацию, он нашел в Задаре и Трогире двух далматинцев, Георгия Бенью и Петра Чипико, уже собравших коллекцию записей римской эпохи и переписывавших редкие латинские рукописи. Сын Чипико, Кориолан, капитан боевой галеры венецианского флота, был автором воспоминаний о морской войне с турками, вышедших в 1477 г., переведенных затем на итальянский и переиздававшихся до конца XVIII в. Они написаны гуманистической латынью и стилем, напоминающим Цезаря. Внук Петра Чипико — Альвизе (Лудовик, ум. 1504) был известным в свое время, несколько манерным неолатинским поэтом. Таким образом, в одной семье Чипико в течение XV в. три поколения представляли гуманистическую литературу и науку. В 80-х годах XV в. гуманист и поэт Юрий Шижгорич из Шибеника свидетельствует о высоком уровне культуры в его родном городе: «На нашей памяти были сограждане, которые прославились эрудицией в теологии, физике, поэтике, ораторском искусстве, церковном и императорском (гражданском) праве, возвышенному духу которых нередко дивились даже в Италии».

В середине века вокруг итальянского поэта-петраркиста Реджино из Фельры, секретаря Дубровницкой республики, собирались патриции, писавшие стихи, которые до нас не дошли. Дубровчанин Дживо Гучетич (Иоанн Гоций, 1451—1502) был одним из первых предшественников Ш. Менчетича и Дж. Држича, писавших на родном языке. Свои латинские стихи он посылал для отзыва в Италию. Полициано осыпал Гоция в письме к нему самыми лестными похвалами. К сожалению, от этого дубровницкого гуманиста дошла лишь одна латинская эпиграмма. В Задаре дом архиепископа Маффао Валларезо, читавшего Лукреция, был открыт для поклонников латинской поэзии. Там задарские гуманисты обсуждали сочинения Поджо Браччолини и стихи Панормиты.

Под разными латинизованными именами — Иоанн Барбула Помпилий, Поликарп Северитан — в Италии стяжал известность «венчанный лаврами поэт» Иван Барбула из Шибеника (1472 — ок. 1526). Барбула был учеником Помпония Лета и Маркантония Сабеллика; он составлял грамматические, философские и исторические трактаты, сочинил эпическую поэму о сотворении мира.

В 1457 г. крупный дубровницкий купец и неаполитанский дипломат Бенедикт Котрульевич (Бенедетто Котрульи, XV в.) написал книгу

«О торговле и совершенном торговце» (издана в Венеции в 1573 г.), показавшую не только коммерческие и политические интересы автора, но и его гуманистическую культуру. По-видимому, классические традиции переходили в семье Котрульевичей из поколения в поколение: отец и дед Бенедикта, имевшие большие связи в Неаполитанском королевстве, были «ораторами» (т. е. послами) Дубровницкой республики. Дочерей Котрульевич учил латыни; они знали наизусть стихи Вергилия.

Не без гордости говорит автор в начале своей книги, что он первым в Европе определил, в чем состоит «наука и искусство» торговли. Котрульевич настаивал в своем трактате на необходимости гуманистического образования для купца. Купцов в качестве дипломатов направляют к владетельным государям, синьорам и синьориям, но, не имея литературного образования и не будучи сведущими в риторике, они уподобляются «ослу за лирой» — tanquam asinus ad liram. Настаивая на необходимости истинного образования, Б. Котрульевич приводит свидетельства мудрецов древности (примеры взяты из Диогена Лаэртского и Авла Геллия). Конечно, замечал он, торговцу в его деятельности необходимы прежде всего науки. Он должен разбираться в качестве товаров, быть сведущим в географии и навигации. Но не повредит и знание философии, а также логики, помогающей отличать ложное от истинного и опровергать неверные аргументы и силлогизмы. Автор трактата о «совершенном торговце» был ярким выразителем нового духа городского купечества, антифеодального по самой своей сущности. Его сочинение — замечательный памятник не только культуры Далмации, но и всей истории буржуазного общества в Европе.

На исходе XV в. далматинская гуманистическая культура достигла весьма высокого уровня. Европейской известностью пользовался в то время гуманист Якоб Баннизий (Баничевич, 1466—1534), бывший секретарем императора Максимилиана. Баннизий переписывался с Эразмом Роттердамским, весьма его почитавшим, и стоял, без сомнения, на уровне классической образованности своего времени. Альбрехт Дюрер, которому Баннизий покровительствовал, написал его портрет. Имя далматинского гуманиста часто приводится в переписке Генриха VIII с дипломатическими представителями Британии.

В конце XV — начале XVI в. Далмация, еще не имевшая своих типографий, дала Италии двух выдающихся типографов-издателей — Андрия Палташича (Андреа да Катаро или Катарензис) и Добрича Добричевича (Бонинус де Бонинис). Их имена известны всем библиографам, интересующимся эпохой Возрождения. Андрий Палташич, чья деятельность относится к 1476—1492 гг., напечатал в Венеции около 30 книг, главным образом латинских классических писателей (Цицерона, Проперция, Теренция). Добрич Добричевич (ок. 1450—1528) работал в Вероне, Брешии, Венеции и Лионе. Он издал начиная с 1481 г. 43 книги, в том числе стихи Тибулла, Проперция и Катулла, «Божественную комедию» Данте (1487) и посвященные Риму сочинения гуманиста Флавио Бьондо.

Далмация была родиной одареннейших поэтов-гуманистов, среди которых первое место занимают Илия Цриевич (Элий Лампридий Цервин, 1469—1520) из Дубровника и Марко Марулич (Марк Маруля, 1450—1524) из Сплита. Элий Цервин получил гуманистическое образование в Дубровнике, затем учился в Ферраре и у Помпония Лета (ум. 1497), основателя Римской академии, где царил дух языческой древности. 21 апреля 1484 г. Элий был увенчан капитолийскими лаврами как лучший латинский лирик своего времени. Он участвовал в организованных Помпонием Летом представлениях комедий Плавта во дворце кардинала Риарио. В ранней лирике дубровницкого поэта звучали эротические мотивы, близкие творчеству Понтано. Образ возлюбленной Цервина, римлянки Флавии, несколько напоминает Лесбию, Делию или Цинтию. Все же стихи далматинца не являются ни перепевами латинских элегий, ни подражанием латинской лирике неаполитанской школы. Вернувшись на родину, Элий сначала довольствовался скромными местами в администрации республики, затем ему было поручено руководить гуманистической школой. В Италии его забывали, несмотря на переписку с римскими и неаполитанскими друзьями, среди которых был поэт Понтано. Несчастья и бедность преследовали поэта. Под конец жизни, овдовев, он стал священником. Горько звучит эпитафия, написанная им самому себе:

Элий скрывается здесь молчаливый в убежище тесном.
Что ж: наконец обо мне, черная зависть, молчи!

(Здесь и далее переводы И. Н. Голенищева-Кутузова)

В Дубровнике написал он несколько зрелых стихотворений, среди них оду Рагузе, где настаивал на римском происхождении дубровчан. Элий не любил «иллирийского» (т. е. славянского) языка, нарушавшего, по его мнению, гармонию латинского, но первым среди далматинских гуманистов писал о Славянском царстве, которое простирается от берегов Адрии до Балтики и от Черного моря до крайних пределов Московии. Интерес к славянским странам

мог окрепнуть у Цервина под впечатлением рассказов П. Лета, побывавшего в Польше и на Украине.

Суровый Марко Марулич, автор назидательных латинских трактатов, изданных в Венеции, Базеле, Страсбурге, остался чужд любовной лирике петраркистов. Он предпочитал близкого ему по духу Данте и переводил «Ад» на латынь. Одно из самых удачных его произведений — латинская поэма «Давидиада», в которой автор порой достигает большой эпической выразительности. Марулич проникал фантазией в космические пределы и слушал гармонию небесных сфер:

Там, над грядой облаков и трудами воздушной стихии,
Круговращеньем небес бесконечных и неизмеримых,
Над ликованием сфер и созвучием их непреложным...
Вечный разверзся простор безгранично широкой Вселенной...
Там полярный предел, растекаясь, себя поглощает,
Все же не может, усталый, своих же достигнуть пределов;
Нежным ширится светом, зарницами тихими блещет...

Марулич обращался к образам героев, борющихся с тиранами и насильниками. Он воспел героизм Юдифи, от ученой латыни обратившись к языку народному — хорватскому. Библейский сюжет выражает чувства, навеянные борьбой с турками. Антиоттоманская тема оживила условные образы, заимствовавшиеся гуманистами у латинских классиков. В Далмации тема эта встречается впервые у Шижгорича («Элегия об опустошении полей Шибеника»), но с наибольшей силой выражена в хорватском стихотворении Марулича «Молитва против турок». Марулич обращался к папе, прося защитить балканских христиан. Но голос его остался гласом вопиющего в пустыне. В стихотворении «Жалобы Иерусалима» (где Иерусалим — это Далмация) ощущается горечь и разочарование поэта-патриота.

Патриотический и моральный пафос, гневные тирады в духе библейских пророков чередуются в поэзии Марулича с живописно-наглядными деталями. Он любит описания садов, дворцов, трапез, одежд, сражений. Как показали новейшие стилистические исследования, певец Юдифи не остался чужд народной поэзии, ее образам и сравнениям.

В своих латинских стихах (в «Давидиаде», посланиях) Марко Марулич важен и торжествен. Эпиграммы же его резко сатиричны или исполнены возвышенных дум о благе сограждан, как, например, обращение к патрициям Сплита:

В должный час собирайтесь судить о важных предметах,
Правду, порядок, закон и справедливость храня.
Ненависть или любовь ваш разум пусть не тревожит,
Голос народа ценя, слушайте мудрый совет.

В середине XVI в. латинская поэзия в Далмации в значительной степени вытесняется поэзией на хорватском, а также итальянском языках. Прославившийся на всю Европу как политик-авантюрист латинский поэт Фран Транквилл Андреис (Транквилл Партений Андроник, 1490—1571) родился и умер в Трогире, но почти всю жизнь провел за пределами родины. Он учился в Дубровнике, Падуе и Риме, объяснял латинские тексты в Лейпциге. Там в 1518 г. вышли его «Похвала красноречию» и латинская поэма «Молитва против турок» (где очевидно влияние Марулича). В том же году выступал он с речью антиоттоманского содержания перед Максимилианом и германскими князьями на съезде в Аугсбурге.

С письмом и стихами молодой далматинский эрудит обратился к Эразму, надеясь, что тот поможет ему получить кафедру в Лувене. Потерпев неудачу в университетской карьере. Транквилл Андроник очутился в Париже, где началась его политическая деятельность (1526): сначала он находился на службе у французов, а затем был дипломатическим агентом венгерского короля Яноша Запояи. Побывав в столицах Европы от Венеции до Лондона, Транквилл стал секретарем авантюриста Альвизо Гритти (1480—1534), побочного сына дожа и доверенного лица султана. Гритти враждовал с Запояи и был убит его сторонниками. Бежав из владений Запояи, Андроник сочинил апологию Гритти.

По совету своего друга Иеронима Ласки — «польского Улисса», перешедшего от Запояи на службу к Габсбургам, далматинский гуманист тоже переменил ориентацию и стал дипломатическим агентом короля Фердинанда. Как австрийский представитель он убеждал в Кракове вспомнить славу Польши и начать войну с турками за освобождение балканских народов («Увещание польских магнатов», посвященное Андрею Горка, вышло в 1645 г.).

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ
ЛИТЕРАТУРЫ НА НАРОДНОМ ЯЗЫКЕ

Литературная поэзия на народном языке появилась в конце XV в. в Сплите и в Дубровнике. До М. Марулича, Ш. Менчетича и Дж. Држича в Далмации существовало несколько поэтов, упомянутых у Марулича среди старых «зачинателей», которые писали двенадцатисложным

стихом с рифмой на цезуре. Стих этот появился в Средней Далмации в области древнего чакавского диалекта, сохранившего до сих пор архаические черты и отличающегося более свободной системой ударения, чем современный сербохорватский литературный язык. В Южной Далмации (Дубровник) и в пределах Боки Которской население (по племенному происхождению сербское) говорит на штокавском и чакавском диалектах. Различие диалектов никогда не препятствовало языковому общению «штокавцев» и «чакавцев». В литературном языке Дубровника, штокавском в своей основе, немало чакавских форм. Одна и та же система стихосложения была принята в литературной поэзии как Средней, так и Южной Далмации.

Иллюстрация:

Титульный лист
книги стихотворений С. Бобальевича

Венеция, 1589 г.

Народная лирика влияла уже на первых поэтов Далмации — на Джоре Држича, на Марулича и Менчетича. Латинская и итальянская ритмика сочеталась с народной, так же как куртуазные мотивы — с метафорами и образами славянской поэзии. Раньина, Бобальевич и Златарич восприняли некоторые итальянские формы (сикстина, белые стихи). Правда, сонет, столь распространенный в Италии, почти не встречается в хорватской поэзии Далмации. Бобальевич и Раньина писали сонеты с большим мастерством, но по-итальянски.

В конце XV в. петраркистская поэзия вульгаризовалась. Образы, метафоры, ситуации стали повторяться. В стихах появилась манерность. Возвышенные чувства (не пережитые, а механически заимствованные у Петрарки) смешивались с чувственностью зачастую литературного происхождения, почерпнутой у римских элегиков. Огромным успехом пользовался тогда Серафино Чеминелли дель Аквила (1466—1500). Он писал сонеты и страмботти (краткие стихи сицилийского происхождения, обычно в восемь строк с чередующейся рифмой). Страмботти и риспетти пелись с музыкальным сопровождением. Войдя в моду при итальянских дворах, они подверглись обработке ученых поэтов и стали псевдонародным жанром, приспособленным ко вкусам великосветских кругов. Петраркистские мотивы в упрощенном виде проникли в страмботти, что окончательно превратило их в модную литературу, по существу довольно чуждую и народному творчеству, и поэзии певца Лауры.

Влияние не только Петрарки, но и Серафино дель Аквила, Тебальдео и других «страмботтистов» несомненно в произведениях дубровчан Менчетича, Джоре Држича, а также поэтов Хвара (особенно Ганнибала Луцича). У Менчетича встречаются переводы и перепевы кратких стихов Серафино. Сильно повлиял Серафино на ранние стихи Раньины.

Шишко (Сигизмунд) Менчетич родился в 1457 г. в семье патрициев, возводивших род к романским основателям Рагузы. Образование он получил в гуманистической школе у себя на родине. Отличаясь необузданным характером, Менчетич не раз представал перед дубровницким судом. В зрелом возрасте он занимал в республике ответственные должности, а в 64 года был избран ректором (князем). Как большинство патрициев, Менчетич занимался торговлей и ездил по делам в Турцию. В 1527 г. умер от чумы. Творческий диапазон Менчетича, писавшего на сербскохорватском языке, не был обширен. Он был поэтом любви, иногда возвышенной, в духе Петрарки, чаще откровенно чувственной. Муза дубровницкого поэта, администратора и торговца, не парит в разреженном небесном эфире. Старейшие ренессансные поэты Дубровника должны были выработать новый поэтический словарь, переосмыслить мифологические

термины, придать славянский характер западным куртуазным и греко-латинским образам. Так, нимфы, дриады и ореады были названы «вилами» (вила — фея, волшебница сербскохорватского фольклора; вилой называли и даму сердца, возлюбленную).

Джоре Држич (1461—1501) в гораздо большей степени, чем другие поэты Далмации конца XV — начала XVI в., использовал народную песню. Он получил солидное образование, усвоил поэтику петраркистской школы, но не был подражателем. Држич часто соединял мотивы куртуазные с мотивами народного творчества. Подчас стихи его звучат как вариации на фольклорные темы и ближе к народной лирике, чем произведения придворных поэтов Лоренцо Медичи (например, стихотворение «Сокол и вила»). Соединение гуманистического стиля и простосердечности чувств, образов латинской поэзии и народной ритмики характерны для далматинской ренессансной поэзии.

Немного позже, чем в Сплите и Дубровнике, поэзия на народном языке появилась на острове Хваре. Хварский патриций Ганнибал Луцич (1482—1553) слагал любовные стихи, переводил Петрарку и был автором первой оригинальной драмы светского содержания на сербскохорватском языке — «Рабыня». Драма написана на современную тему: представлена судьба славянки, попавшей в плен к туркам и освобожденной ее поклонником, юнаком Деренчином, потомком хорватского народного героя, прославленного в эпических песнях. Свободу и древние обычаи Дубровника Луцич восхвалял не только в «Рабыне», но и в стихотворном послании друзьям. Республика св. Влаха была для него образцом совершенства. К Дубровнику влекло его национальное чувство: он предпочитал славянское государство венецианскому владычеству.

Петр Гекторович (1487—1572) с острова Хвара в преклонных годах рассказал в поэме «Рыбная ловля» о путешествии среди островов далматинского архипелага в обществе двух рыбаков. Описания его отражают современную жизнь. К спутникам хварский патриций не относился свысока, интересовался жизнью народа, его обычаями и творчеством. Гекторович был первым среди южных славян, записавшим эпические народные песни долгого стиха (бугарштицы). Внес он в свой текст и три народные лирические песни. В кружке хварских поэтов, приятелей Гекторовича, заслуживает внимания Микша Пелегринович (ум. 1563), автор маскарадной поэмы «Цыганка», пользовавшейся большим успехом в Дубровнике (изд. 1599).

В середине XVI в. Петр Зоранич из Задара (1506 — ок. 1569) написал на сербскохорватском языке роман-эклогу «Горы» (Planine), перемежая прозу со стихом на манер «Аркадии» Саннадзаро. Проза в далматинской литературе на народном языке была явлением редким. Особенно удались Зораничу стихи в народном духе. Следует отметить его горячую любовь к родине. Большое влияние оказал на него М. Марулич.

После Менчетича и Джоре Држича самым известным поэтом Дубровника был Мавро Ветранович (1482—1576). Бенедиктинский монах, Ветранович — человек Возрождения. Ему не слишком удалась аллегорическо-поучительная поэма «Пилигрим». Нельзя не предпочесть его сатиры на земных владык, не спешащих оказать помощь порабощенным турками балканским народам; на старую противницу Дубровника Венецию; на мораль клириков. Мавро любил проливать слезы, вспоминая об умерших, погибших, покинувших дубровницкие райские кущи ради небесных. В его драматической поэме «Орфей» вся природа — горы, леса, реки, вилы в зеленых чащах, наяды на синих волнах моря — оплакивает утерянную Эвридику. «Орфей» написан на ту же тему, что и «Сказание об Орфее» Полициано. По существу же между произведениями, кроме основного сюжета, мало общего. В поэме Ветрановича (особенно в описании ада) скорее чувствуется влияние Данте. Повествовал он и о горестях, злоключениях и лишениях своей жизни на уединенном острове, не избегая конкретно-бытовых деталей (поэма «Пустынник»). Порой старого Мавро охватывали радостные настроения ренессансных празднеств, пиршеств и шествий, и он писал веселые, слегка насмешливые карнавальные песни на темы, близкие его слушателям (как, например, «Немецкие ландскнехты»).

МАРИН ДРЖИЧ

Талантливый дубровницкий поэт Марин Држич (ок. 1508—1567) был священником, как и его дядя, поэт Джоре Држич, но священником ренессансного типа, живо напоминающим Рабле. В Сиене, где он провел студенческие годы, Марин Држич пристрастился к итальянскому театру.

В пьесах сиенцев комедия Плавта мешалась со сценами из народной жизни, вольными и порой грубоватыми. Возвратясь в Дубровник, Држич организовал любительскую труппу. Не находя постоянного занятия, он одно время служил переводчиком у австрийского искателя приключений графа Рогендорфа, ездил с ним в Вену и Константинополь. Под конец жизни комедиограф превратился в политика и бежал

во Флоренцию, где добивался помощи от тосканского герцога для ниспровержения власти аристократов в своем городе. Не найдя помощи у герцога и опасаясь долгих рук дубровницкого сената, Марин Држич перебрался в Венецию, где вскоре умер.

В прозе, что было новшеством в далматинской литературе, Држич написал несколько комедий, из которых самая известная — «Дундо Марое» (ставилась в наше время на сценах Югославии, в СССР и других странах). Театр Држича берет начало в драматургии Плавта и сиенцев. Однако не общность типов и отдельных сцен в пьесах Држича и в театре Италии представляет основной интерес. Следует отметить переход от стихов к прозе, яркость «местного колорита», отход от условностей классической драматургии, вторжение подробностей реального быта, отразивших социальные конфликты.

Итальянское влияние и здесь обнаруживается лишь как пример, побуждающий к творчеству, а не как обезличивающая сила. Исходя из Плавта, подобно всем комедиографам Возрождения, Марин Држич пошел своими путями. Он преобразил условные типы латинской комедии и придал им далматинские черты. Его дядюшка Марое — не плавтовский скупец и не сколок с итальянского комического типа скряги, а живое лицо. Родной брат тех «дядюшек Мароев», которые заседали в Большом совете республики. Он представитель патрициев — торговцев XVI в., стремившихся спасти богатство, которое уплывало из рук, переходило к предприимчивым пополанам, вытеснявшим их из международной торговли. Сын дядюшки Марое — тоже не прожигатель жизни, не тип традиционной комедии, а молодой патриций из Дубровника, промотавший достояние своих предков. Власть золота не укрылась от проницательного взора поэта-сатирика. Стяжатель и скупец говорит в его пьесе: «Я собираю все плоды, все злаки, все, что производит земля, а затем перепродаю людям; поэтому я — бог богатства».

Слуги в комедиях Држича воплощают природные свойства дубровницкого народа: оборотливость и остроумие (переходящее в сарказм). В прологе аллегорический персонаж, чернокнижник из Индии Долгий Нос, под покровом невинной шутки высказывает острую критику в адрес дубровницкой общественной жизни. Он же, выражая демократические идеи автора, повествует об утопическом индийском царстве справедливости, где нет ни бедных, ни богатых.

Кроме комедий в прозе, Марин Држич писал петраркистские стихи, подражая Ш. Менчетичу, и пасторали в стихах: «Повесть о том как богиня Венера воспылала любовью к Прекрасному Адонису, переложенная в комедию»; «Тирена» (Венеция, 1551).

Как у Шекспира («Сон в летнюю ночь»), чередуются фантастические и реальные сцены в пастушеских пьесах М. Држича. Мифологические персонажи сталкиваются с комическими типами, забредшими из Дубровника в царство вил и сатиров. Крестьяне изъясняются в любви, пародируя пасторальную и куртуазную поэзию. Рядом мелькают легкие поэтические образы, создания фантазии, не оторванные от действительности, а только чуть приподнятые над повседневностью.

ЛИТЕРАТУРА
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVI в.

Для изменений, происшедших в дубровницкой литературе середины XVI в., важна была реформа Пьетро Бембо, упорядочившего итальянский литературный язык. Бембо разработал теорию трех стилей, он искал гармонии стиха, исследуя наследие Петрарки. Подражание великим писателям Треченто отразилось на лексиконе Бембо (архаизирующем) и на подборе эпитетов (он принимал лишь встречающиеся у певца Лауры). Эти стеснения все же не помешали появлению в Италии нескольких одаренных поэтов, сумевших сохранить свое лицо. Среди «бембистов» Джованни Делла Каза и Анджело ди Костанцо вместе с самим Великим Бембо (как называл его дубровчанин Савко Бобальевич) оказали влияние на дубровницкую поэзию 50—60-х годов XVI в. В стихах Раньины, Бобальевича и Златарича поэтический синтаксис Делла Казы, особенно переносы из строки в строку, вполне привился и придал ритмике дубровчан гибкость и выразительность. По примеру итальянских академий в Дубровнике во второй половине века основывается «Академия согласных» (Sloznih, dei Concordi). Членами академии были Савко Бобальевич, Михо Мональди, писавший итальянские стихи и диалоги в духе Бембо, ученый-юрист Марин Кабога (1505—1582), философ Никола Витов Гучетич, автор диалогов о республике и о совершенной красоте, занимавшийся также политической экономией.

«Академики» (за исключением итальянца Мональди) принадлежали к патрицианским родам. Поэтому интересно, что М. Кабога (Кабожич) написал резкую сатиру на благородное сословие (напечатанную впервые русским историком В. Макушевым). Кабога ставил на вид дубровницким патрициям, что великие люди древности зачастую происходили из простонародья. В сербскохорватской сатире «О динаре» Кабога упомянул известных юристов античного мира,

которые были демократического происхождения.