ВВЕДЕНИЕ 5 страница. Широкое распространение в годы Монгкута и Чулалонгкорна получила традиция коллективного сочинительства

Широкое распространение в годы Монгкута и Чулалонгкорна получила традиция коллективного сочинительства, сложившаяся еще в XVII в. при дворе Нарая Великого. Однако теперь наряду с литературными кружками, собиравшимися в покоях королевского дворца, возникло немало салонов более частного и даже интимного характера, как, например, в апартаментах придворных дам и поэтесс Кун Пум (ок. 1815 — ок. 1860) или Кун Суван (ок. 1820 — ок. 1880). Посетителями подобных салонов были придворные ревнители изысканной поэзии, известные поэты и музыканты, в творчестве которых нашли развитие песенно-лирические формы — пленг-яо, доксой, сакрава; стихи или даже циклы стихотворений создавались во время поэтических вечеров и нередко носили состязательный характер. Наряду с Кун Пум и Кун Суван в салонном сочинительстве участвовали принцы Вонгсатират или Бамрап Порапак (1819—1886), вице-король Пинклао (1808—1886) и др.

В развитии национальной сиамской драматургии 50—90-е годы XIX в. можно считать переломным периодом. Реформы Рамы IV, новшества Рамы V, интерес к западноевропейской драматургии влияли на творчество писателей. Оригинальные произведения, созданные в этот период специально для театра, в общем немногочисленны; чаще встречаются переделки, обработки и новые редакции прежних популярных текстов. В творчестве значительных писателей драматургия представлена слабо; зато широкое хождение приобретают сочинения для лакона либо анонимные, либо подписанные неизвестными

648

в литературе именами. С развитием в Сиаме книгопечатания тексты любимых зрителем пьес стали публиковаться уже для чтения: дешевые книжки, нередко содержащие только несколько эпизодов из пространной театральной композиции, пользовались большим спросом. Художественный уровень таких народных книг был, как правило, невысок и к области изящной словесности их относить было не принято.

Лучшими образцами сиамской театральной поэзии (в прозе для придворного театра тогда еще не писали) таиландская филологическая традиция признает упоминавшиеся выше произведения Монгкута и Чулалонгкорна, а также весьма ограниченное число сочинений придворных авторов, скажем поэму в стихах клон «Пра Самут» принца Вичайчана (1838—1885) или цикл песен с оркестровым сопровождением принца Бамрапа Порапака (1819—1886).

Во второй половине XIX и в начале XX в. прозаический язык завоевывает равные права с языком поэзии; при этом развитие прозы по-прежнему имеет синкретический характер, к области литературного творчества, как и встарь, относят и беллетристику, и сочинения по филологии, истории, праву, философии, географии, медицине, религии, астрологии. В числе сочинений, содержащих идеи просветительства, оказываются фармакопея «Тамра саппакунья» принца Вонгсатирата, ряд исторических хроник, созданных Монгкутом, Пра Сисунтоном Воханом (1805—1870), Типакаравонгом (1857—1915), Прачакитом Корачаком, многочисленные статьи и очерки по вопросам философии, этнографии, естествознания, истории Чулалонгкорна, Сатита Дамронга, Патсакаравонга (1849—1920), Соммота (1860—1915), Вачираяна Варорота (1859—1921) и др. Особое место среди работ такого рода занимает трактат Прая Типакона (Прая Пракланга) «О смысле различных явлений» (60-е годы XIX в.), в котором автор с точки зрения рационализма пытается опровергнуть ряд буддийских представлений о мире, критикуя, в частности, культурно-эстетические взгляды и традиции феодального Сиама. Стремясь к научному объяснению законов природы и мироздания, общества и государства, Прая Типакон ставит перед собой дидактические цели просвещения молодежи, доказывает необходимость нравственной и социальной перестройки.

Стремление к более строгому, систематическому, научному описанию фактов, событий, явлений особенно заметно в традиционных для сиамской прозы работах по истории, философии, юриспруденции. Постепенно теряют свой беллетристический характер и сочинения по истории. К концу XIX в. официальная придворная хроника понгсавадан перестает быть жанром художественной прозы, каковым она являлась еще совсем недавно: авторский вымысел, пересказ мифов, народных преданий и действовавшие в них идеальные герои, святые, боги, мало-помалу исчезают из исторических работ, подобных хроникам придворного ученого Типакаравонга.

Отнюдь не были сухим перечнем монаршьих установлений почитаемые таиландской литературоведческой традицией в качестве образцов «высокой» прозы декреты Рамы IV. «Эдикт по поводу женского театра» (1855) содержит целый панегирик сценическому искусству, в яркой и торжественной форме сообщая о милости короля, благосклонного к лицедейству, о гуманных целях театра лакон и новшествах в его практике. Впервые вводится ритуал публичных выступлений самого короля, и речи Рамы V обладают как чисто просветительскими, так и литературно-художественными достоинствами.

В этот период получают широкое распространение различные формы мемуарно-эпистолярной прозы, исторические и нравоописательные эссе, короткие речи. К числу самых плодовитых прозаиков, работавших в этой области, следует отнести Раму IV и Раму V. В придворной среде сделалось модным вести дневник, время от времени предавая гласности те или иные удачные записи. В такой форме извлечений из путевого дневника появилось при дворе одно из первых описаний европейской жизни — сочинение принца Рачотая, автора «лондонского» нирата.

Мысль о вдумчивом и трезвом подходе к иностранному влиянию развивается в серии эпистолярных сочинений и дневников Рамы V. Этот король много путешествовал. Методически занося в дневник впечатления о виденном, он постоянно описывал примечательные события и в письмах на родину, к членам своей семьи, близким сановникам. Цикл его посланий дочери-принцессе, озаглавленный «Вдали от дома», родился во время поездки в Европу и содержит немало живых страниц, посвященных жизни европейцев.

Если в дневниках и письмах Рамы V основное место занимают рассказы о чужих землях и жизни за морем, то широко известный его трактат «Церемонии двенадцати месяцев» посвящен обычаям родной страны. Подробно описывая сложную систему придворного ритуала, торжества и праздники во дворце, которые приходятся в Сиаме на каждый месяц года, автор пытается проследить историю того или иного обряда, отмечает его религиозную основу, останавливаясь на роли буддизма, брахманизма, шиваизма. Следуя традиционной схеме придворных

649

сочинений о церемониале года, Рама V создал произведение интересное и в художественном, и в познавательном отношении. Несколько позже, как бы в дополнение к трактату Рамы V, появилась серия очерков Сатита Дамронга об отдельных значительных праздниках при королевском дворе.

С деятельностью Рамы V связаны и первые шаги сиамской литературной критики. В первой собственно критической статье на тайском языке (1884) король спорит с приверженцами «документальной прозы», отстаивая авторское право на художественный вымысел при воссоздании того или иного события.

Примечательно, что в прозаической литературе почти отсутствуют сюжетные произведения, в этот период популярны эссе, очерк, эпистолы. Правда, иной раз упоминаются «обличительные» новеллы Т. В. С. Ваннапо (известного также как Тиан Ванна, 1842 — ?), который будто бы осмеливался осуждать абсолютизм династии Тьакри; однако сведения об этом авторе из простонародья крайне скудны. Среди простых читателей — грамотных крестьян и горожан — по-прежнему пользовались популярностью народные рассказы, с развитием книгопечатания сделавшиеся и народными книгами, хотя по установившейся традиции доступ в официальную придворную литературу был для них закрыт.

Просветительское движение и развитие научной мысли в Сиаме способствовало переводческой деятельности, в основном придворных писателей.

Сфера интересов в этой области заметно расширилась: переводят уже не только исторические хроники соседних стран (переводы с кхмерского и монского Прая Сисунтона Вохана) или буддийские трактаты с пали (Монгкут, Сисунтон Вохан Ной), но также и научные статьи, очерки, газетные сообщения с английского языка.

649

КАМБОДЖИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Вторая половина XIX в. для Камбоджи проходит под знаком все более настойчивого и последовательного проникновения в страну французских колонизаторов, которое ознаменовалось сначала ратификацией договора об установлении протектората в апреле 1864 г., далее соглашением 1884 г., окончательно лишавшим страну самостоятельности, и, наконец, объединением Камбоджи совместно с другими французскими владениями в Индокитае в Индокитайский Союз в 1887 г. Камбоджа, не терявшая никогда прежде политической самостоятельности (хотя и лавировавшая в течение последних ста пятидесяти лет между своими политически и экономически более сильными соседями — Вьетнамом и Сиамом), на многие годы была лишена теперь национальной независимости. Естественно, колонизация замедлила развитие кхмерской культуры в целом и литературы в частности.

С установлением французского протектората начался первый этап развития литературы периода колониализма, продлившийся до конца 20-х годов XX в. Этот период представлен незначительным числом памятников. С одной стороны, бедность литературного наследия была связана с заторможенностью в условиях колониальной зависимости процесса становления кхмерской литературы. С другой стороны, хрупкость материала, используемого для письма (высушенный пальмовый лист или грубая бумага местного производства), гибнущего быстро в тропическом климате, отсутствие книгопечатания, появившегося в Камбодже лишь в XX в., и некоторые иные причины привели к тому, что до нас дошли далеко не все памятники этой эпохи.

Часть авторов известна лишь под псевдонимами или титулами занимаемых ими должностей, например Кхун Санто Пиныт — «Внимательно проверяющий чиновник», автор поэмы «Золотой мальчик» (1887). Доподлинно известны имена лишь немногих писателей, как, например, Хинг, Мок, Тан, Ук и некоторых других.

В кхмерской литературе второй половины XIX в. сохраняли свои позиции традиционные жанры. В 50—60-х годах преобладали сказочные поэмы («Тиновонг» (1856) Хинга; «Петяда» (1857) Мэка; «Вимиен Тян» (1858) Йэма; «Срей Витей» (1858) Срея, повествующие о путешествиях, битвах и победах героя, с участием богов и сверхъестественных сил, написанные тяжелым языком с большим количеством санскритской и палийской лексики, изощренными поэтическими размерами.

Выдающимся поэтом того времени был Мок, родом из провинции Кампонг Спы, бывший монах, а затем крупный чиновник при дворе короля Нородома. Он вошел в кхмерскую литературную традицию под титулом Сантхо Воха Мок — «Мок, мастер экспромтов». Его способность быстрой, тонкой, остроумной импровизации

650

Иллюстрация:

Обложка книги Тхаммапанья Ука
«Оставшаяся без матери»

Пном-Пень. 1959 г.

принесла ему славу. Он автор небольших стихотворений о любви, о красоте окружающей природы, а также поэмы «Тевон» (1859).

Ощутимое еще с начала века стремление писателей глубже заглянуть в жизнь своего народа определяет в 70-е годы изменения, произошедшие внутри жанра той же сказочной поэмы. Сохраняя по-прежнему сказочный сюжет, сочетание условного и реального, поэмы ставят теперь в центр внимания жизнь бедного человека («Оставшаяся без матери» (1857) Ука; «Потхивонг» неизвестного автора, скрывшегося под псевдонимом Промобареа Пхеакдей, «Особо преданный Брахме», (1881); уже упоминавшийся «Золотой мальчик», (1887); «Сапочет» (1890) Тана; «Лаксинавонг» (1890), автор которой известен лишь как настоятель храма Прек Пранат, и др.). Добродетельный, скромный, несправедливо обижаемый, переносящий лишения и страдания из-за коварства родственников или бывших друзей — таким предстает герой кхмерской литературы тех лет. Пытаясь копировать действительность, поэты обстоятельно повествуют о домашних заботах героев, о мучающих их голоде и холоде, о лохмотьях, в которые укутаны их тела. Описательный момент явно преобладает над повествовательным, и развитие сюжета идет очень медленно. Меняется и метрический строй произведений — поэмы того времени написаны более простым по сравнению с предыдущими размером — семисложным. Значительно более ясным становится и сам поэтический язык.

В этом отношении характерна поэма «Оставшаяся без матери» поэта Ука, многие сюжетные ходы которой находят себе параллели в мировом сказочном фольклоре. Поэма рассказывает о горькой жизни девочки Камари, прозванной после смерти матери Марана Миеда, ставшей, подобно русской Крошечке-Хаврошечке, в конце концов женой короля.

Необходимо подчеркнуть, что кхмерская литература второй половины XIX в., как и литература предыдущих эпох, окрашена буддийской этикой, моралью, пронизана буддийскими нравственными проповедями. Яркий пример тому — поэма «Мальчик, обернутый в банановые листья», одна из самых популярных поэм того времени, единственное уцелевшее произведение поэта Нгына (ум. 1923). Время создания произведения точно не установлено, но его сюжет, стиль и идейная направленность позволяют считать, что оно явно тяготеет к рассматриваемому периоду. В поэме отчетливо проступают буддийские нравственные принципы: человек может добиться в жизни высших почестей, не прилагая к этому усилий, а лишь благодаря смирению, кротости, безропотному перенесению тягот и лишений. Подобная проповедь нравственного самоусовершенствования, не требовавшая от человека проявления собственной активности или воли, не случайно удерживалась в литературе колониального периода, в обстановке реакции, наступившей после 1863 г.

Обращает на себя внимание и то, что сказочные поэмы, явно преобладавшие в то время над прочими жанрами, все еще близки и по форме, и по содержанию к джатакам — точнее, к тем переработкам джатак, которые характерны для творчества кхмерских писателей XVII—XVIII вв. Это позволяет говорить о прочности и живучести традиции буддийского религиозного жанра джатаки в кхмерской литературе второй половины XIX в.

651

ВЬЕТНАМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В 1858 г. после вторжения французских колонизаторов во Вьетнам началась длительная война за независимость страны, в результате которой патриоты потерпели поражение, но не смирились с ним. Начался первый этап освоения французами вновь завоеванной колонии. Все это и определило основное содержание литературы данного периода. В ней находят отражение противоборствующие идейные течения. Объективно антифеодальной направленностью характеризовалось просветительское мировоззрение вьетнамских реформаторов, которое более не мирилось с конфуцианскими догмами. Пагубной близорукостью Нгуен Чыонг То (1828—1871) объявлял начетническое пережевывание древних книг и конфуцианскую идеализацию древности, выдвигая идею исторического прогресса: «Вплоть до нынешних дней многие люди не ведают перемен и событий, совершавшихся в прошлом и настоящем, а лишь не щадя сил восхваляют глубокую древность, полагая, что последующие времена были хуже; потому, принимаясь за что-либо, они хотят возвратиться к старине; из-за этого конфуцианцы сунского толка направили по ложному пути наше государство, сделали его непрочным, не способным достичь расцвета... В действительности же ясно, что в прежние времена все было хуже, чем сейчас».

Никчемным книжникам реформаторы противопоставляли в своей публицистике образ деятельного, постигшего практические науки человека. Но новое содержание нередко облекалось в старые традиционные формы: публицист Нгуен Ло Чать (1852—1895), следуя приемам конфуцианцев, искал опору в прошлом, ссылался на историческую аналогию, но уже взятую не из конфуцианских сочинений, а из истории Европы — он говорил об Англии и петровской России. Образ Петра Первого как важнейший компонент участвовал в формировании передового идеала того времени.

Драма Нгуен Чыонг То и его единомышленников состояла в том, что, оторванные от народа, верящие во всемогущество императорской воли, они ниспровергали конфуцианскую схоластику в посланиях к императору, видевшему свою главную опору в конфуцианстве.

Тем не менее связи с Европой сказывались на всей системе вьетнамской культуры. Сложную роль играл в ней католик Чыонг Винь Ки (1837—1898), ученый, член ряда европейских научных обществ, публицист и полиглот, который был близок к колонизаторам и выступал как проводник их политики и идеологии. С его именем связано начало печатания газет в стране: первая газета «Зядинь бао» стала выходить в Сайгоне с 1865 г. Ему принадлежат первая грамматика вьетнамского языка, первая история Вьетнама, написанная по европейским образцам. Он способствовал распространению латинской алфавитной письменности (куокнгы), записывал и публиковал произведения повествовательного фольклора, писал очерки, оказавшиеся предвестием новой вьетнамской художественной прозы.

В основном, однако, литература развивалась в пределах традиционных форм; изменения происходили внутри старой системы жанров, заметна их перегруппировка. Традиционные рассказы об удивительном совершенно исчезли, почти не появлялись чуены (повествовательные поэмы). Значительное распространение получили жанры воззвания, обращения. С исключительной остротой велась публицистическая полемика. Наблюдалась общая тенденция к дальнейшей демократизации литературы, более близким к разговорному становился язык, хотя ханван (вьетнамизированный вариант вэньяня) все еще играл важную роль.

Зародилась и литература освободительного движения. Для нее характерны высокий накал патриотических чувств, внимание к простому человеку, она призывала к единству народ, противостоящий захватчикам. Тхан Ван Ниеп (1803—1877) писал, обращаясь к императору Ты Дыку: «В пышном величии покоев дворца подумайте, ваше величество, о хижинах простолюдинов Южного края, сожженных дотла врагом; любуясь великолепием усыпальницы Десять тысячелетий, подумайте о могилах простолюдинов Южного края, которые враг сровнял с землей; вкушая диковинные яства, вспомните, ваше величество, что от изобилия Южного края не осталось ничего...»

Для формирования литературы освободительной борьбы огромное значение имело творчество выдающегося поэта Нгуен Динь Тьеу (1822—1888). Его поэма «Люк Ван Тиен», возможно написанная до французского вторжения, еще в 1864 г. была переведена на французский. Это и был первый в Европе перевод большого произведения вьетнамской литературы. Некий парадокс заключен в том, что первым оказалось переведенным произведение поэта, ставшего основоположником литературы антиколониального

652

освободительного движения. Впрочем, переиздавая в разных переводах эту поэму, французы запрещали произведения патриотического содержания того же автора.

Поэма «Люк Ван Тиен», названная так по имени главного героя, была создана в русле традиций классической повествовательной поэмы, которые здесь уже нарушаются хотя бы введением черт автобиографичности. Поэма проникнута возвышающей силой нравственной чистоты: как и сам поэт, Люк Ван Тиен слепнет во время траура по матери — столь велики сыновняя любовь и горесть утраты; как и поэту, герою поэмы отказывают родители невесты, узнав о постигшем его несчастье. На этом сходства не кончаются — герой выражает взгляды и убеждения автора, верность которым доказана всей жизнью Наставника Тьеу. Но Люк Ван Тиен — не второе «я» автора, а образ, художественно претворенный его воображением. Это ученый книжник, поэт и воин, спасающий от разбойников прекрасную Кьеу Нгует Нга.

Апофеоз поэмы — ее финал — героичен и оптимистичен: вновь обретший зрение герой (это можно понимать и в переносном смысле — ведь он познал теперь то, что ранее было скрыто в душах людей) совершает подвиг, изгоняя врагов («в руке серебряное копье, сам на вороном коне. Один в битву бросается»), и находит счастье с Кьеу Нгует Нга. Поэма близка народному сказанию. Она снискала себе, особенно на юге Вьетнама, необычайную популярность.

Стихи и прозопоэтические (характеризующиеся ритмом и даже рифмой) произведения Нгуен Динь Тьеу после начала затянувшейся на десятилетия захватнической войны колонизаторов чутко отзывались на страдания народа, звали его на борьбу с поработителями. В сложном сочетании идущего от жизни и традиционного предстают многие прозопоэтические произведения поэта, например «Памяти воинов, павших при Канзуоке» (1861), в котором воссоздан впервые во вьетнамской литературе собирательный образ повстанца — народного воина, лишь недавно оставившего соху и взявшегося за оружие: «Мотыгой работать привык, ходить за сохой, за бороною ходить умеет, рассаду на поле сажает искусно». Драматическое звучание этого произведения усиливается потому, что в нем говорится о погибших героях. Крестьянин «даже и не видал никогда, не знает, как надо дротик метать, стрелять из ружья, как пикой владеть, под флагом ходить». Но он не страшится колонизаторов и их «кораблей оловянных и кораблей из бронзы, грохочущих пушками».

В книгу сочинений Нгуен Динь Тьеу, поэта и врача, по праву включены своеобразные «Беседы рыбаря и дровосека о врачевании», уникальный медицинский трактат в стихах, обрамленный сюжетным повествованием: эта книга приносила реальную практическую пользу неграмотным вьетнамским крестьянам, учила их не только начаткам искусства «врачевания», но и любви к родине.

Патриотическим стихам Нгуен Динь Тьеу присуща аллегоричность. Они отличаются оригинальной рационалистической поэтичностью:

Сколь ни велик груз добродетели,

лодка скользит легко.

Кисть не истреплешь, предателей

пронзая в самое горло.

Строки эти воспринимаются как программные для всего творчества поэта.

Важное место в литературе того времени занимает творчество поэтов-сатириков. Уродливые колониальные порядки, бесчинства угодничавших перед колонизаторами, превращение императорского двора в сборище марионеток — все это было почвой для возникновения целого течения обличительной сатирической поэзии. Ее наиболее известными представителями по праву считаются Нгуен Кхюен (1835—1909) и Ту Сыонг (1870—1907).

Нгуен Кхюен воспринимал как болезненное, чудовищное извращение «естественного порядка вещей» все те перемены в стране, которые принесли с собой колонизаторы. Некоторые его стихи построены на сатирическом приеме уподобления живого неживому, настоящего игрушечному. В стихотворении «Каменный болван» поэт уподобляет феодальных правителей Вьетнама, бессильных и равнодушных к судьбам страны, воинственным изваяниям, охранявшим ворота вьетнамских храмов. От Нгуен Кхюена идет традиция вьетнамской литературы сравнивать императорский двор, утративший власть, с труппой недалеких и бесталанных актеров, которые возомнили себя вершителями судеб страны («Слово жены старого актера»). Нгуен Кхюен создал также замечательную пейзажную лирику, его стихи о доле крестьянина ознаменовали новый этап в демократизации вьетнамской поэзии.

Ту Сыонг в своих стихах запечатлел перемены в жизни портового города — родного ему Намдиня, в котором раньше, чем где-либо еще, сказывались тогда новые веяния. Поэт сознавал, что в жизни все как бы перевернулось, стало иным и отчасти сожалеет о прошлом, видя в нем утраченную ныне гармонию. Его стихотворение «Засыпанная река», имеющее аллегорический подтекст, в определенной мере можно считать программным:

653

Речная заводь здесь была когда-то,

а ныне — кукуруза и бататы,

Стою и удивляюсь поневоле:

откуда здесь дома и это поле?

Тишь... Кваканье лягушек лезет в ухо.

Я вздрагиваю: кто-то рядом глухо

Паромщика, мне кажется, зовет,

Вот-вот он отзовется, подплывет.

(Перевод Г. Ярославцева)

Но у Ту Сыонга не было безоглядной приверженности к старине. Переоценка прежних моральных и социальных ценностей видна, например, в стихотворении «Их новогодние пожелания», где иронически обыгрываются пожелания почестей и благ, которые поэту отнюдь не представляются притягательными. В стихах Ту Сыонга намечены обличительные образы угнетателей: колониального чиновника-лихоимца, ловких проходимцев, пользующихся своей близостью к колониальным властям, чтобы обирать своих же соотечественников, циничных торговцев и торговок.

Вьетнамская поэзия во второй половине XIX в. шла своим путем к литературе современного типа, она наполнялась новым жизненным содержанием, новым мироощущением, новыми идеями, но продолжала развиваться в рамках старой жанровой системы.

653

ЛИТЕРАТУРА ИНДОНЕЗИЙСКОГО АРХИПЕЛАГА И МАЛАККСКОГО ПОЛУОСТРОВА

В напечатанном в 1860 г. в Амстердаме публицистическом романе «Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества» выдающийся писатель-гуманист Мультатули (в прошлом — колониальный чиновник Эдуард Дауэс Деккер) пишет: «Так называемая Нидерландская Индия... делится на две очень отличающиеся друг от друга части. Одна состоит из племен, князья и князьки которых признали господство Нидерландов. Там управление в большей или меньшей степени оставалось в руках туземных главарей. Другая же часть, к которой принадлежит и Ява, всецело подчинена Нидерландам, за одним ничтожным и, может быть, лишь кажущимся исключением (княжества центральной Явы. — В. С.)».

Продолжая посылать военные экспедиции и укрепляться во «внешних провинциях», голландцы, монополизировав внешнюю торговлю, изолировали их от экономических и культурных связей с остальным миром. Теплившаяся в этих районах культурная жизнь по своим формам и идеологическому содержанию отвечала сохранившимся добуржуазным общественно-экономическим формациям. Даже в центре колонии, на Яве и Мадуре, возможности для серьезных преобразований в сфере духовной культуры оставались ограниченными. Окончательно утвердившийся здесь после подавления восстания Дипонегоро (1825—1830) метод государственно-крепостнической эксплуатации природных и людских ресурсов с опорой на зачисленную на службу феодальную верхушку не способствовал вызреванию буржуазных элементов в туземном обществе (крестьян заставляли выращивать почти бесплатно на своих участках кофе, сахарный тростник и другие сельскохозяйственные культуры для Нидерландского торгового общества).

В этих условиях бурные события в Европе в 1848 г. не могли еще вызвать какого-либо отклика у индонезийцев. Но эти события активизировали общественную жизнь голландской общины, особенно после отмены в том же году запрета на ввоз печатной продукции из метрополии и разрешение частноиздательской инициативы в самой колонии. Быт и нравы натурализовавшихся или уже родившихся здесь, в Индонезии (в том числе от смешанных браков), голландцев получили отражение в так называемой колониальной литературе, затрагивавшей также конфликты в туземной среде. Представляя собой составную часть собственно голландской литературы, это ее ответвление было порождено иной, отличной от метрополии культурной и социальной средой и впитало в себя стилистику устного повествования колонистов (застольные и прочие рассказы). Но можно говорить и о влиянии традиционных литератур Индонезии (особенно прозы), ориентировавшихся скорее на слушателя, нежели читателя, а также местного ораторского искусства. Эти стилевые черты свойственны и самому выдающемуся (хотя отнюдь не типичному в идейном плане) «колониальному» роману «Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества» Мультатули, который не случайно включил в него панегирик малайским пидато (выступлениям перед аудиторией).

Гневное разоблачение в нем преступлений «маленькой страны с большим ртом» в ее заморских

654

владениях и призыв покончить с феодальной заскорузлостью немало способствовали усилению кампании за отмену системы «принудительных культур». Поскольку же она явно становилась невыгодной для окрепшей голландской промышленности, заинтересованной в колониальном рынке для своих товаров, в начале 70-х годов был принят ряд законов, которые открыли дорогу в Индонезии рыночному хозяйствованию. Все это создавало больше возможностей для втягивания местного населения в орбиту современного развития, хотя то обстоятельство, что посреднические функции для европейского капитала взяли на себя тамошние китайцы, ставило существенный предел вызреванию мелкой и средней туземной буржуазии и самого буржуазного уклада жизни. Поэтому процесс национального пробуждения индонезийцев и литературное обновление обозначились только в XX в., т. е. позже, чем в большинстве соседних колониальных же стран.

В целом для литературного процесса Индонезии второй половины XIX в. характерны центробежные тенденции, четко проявившиеся к концу XVIII в. Литературные надъязыки — яванский на Яве и Мадуре и классический («высокий») малайский во внешних провинциях — все определеннее уступают место творчеству на родных языках каждой народности: сунданском, мадурском, ачехском и т. д. Одновременно в портовых городах Явы и других островов продолжала бытовать и набирала силы литература на вульгарном («низком») малайском языке (койне), который в XX в. станет основой для формирования общенационального индонезийского языка. Во второй половине XIX в. на этом койне записываются в арабской графике шаиры (поэмы) о Крымской войне 1854 г., о голландской военной экспедиции в Банджермарсин (о-в Калимантан) и немало прочих манускриптов. Появляются также книги, напечатанные латинским шрифтом: переводы Библии, сборники миссионерских притч; аллегорико-назидательные поэмы «Шаир о ленивцах» (1863) Мухаммеда Хуссена, «Шаир о рыбах» (1865) Саида Ахмада, чисто дидактический «Шаир о чиновниках...» (2-е изд. — 1881) Багинды Мараджалана и др. Основной вклад в заметно активизировавшуюся после реформ 70-х годов прессу и литературу на «низком» малайском языке внесли представители голландской и китайской метисских общин. Преобладали пересказы произведений китайской и европейской литературы и их версификации. Создавались также «информационные» шаиры о текущих событиях и свершениях, например «Шаир о строительстве железной дороги» (1890) плодовитого Тан Тенгки. В 1884 г. журналист и литератор Ли Кимхок (1853—1912) в грамматике «Батавский малайский» предпринял небезуспешную попытку унификации норм «низкого» малайского языка. Ему же принадлежит немало оригинальных романов, действие которых развертывается, однако, в Китае, где сам писатель никогда не был. Освоение же прозой местной действительности начинается к середине 90-х годов.