ВВЕДЕНИЕ 1 страница. Во второй половине XIX в

Во второй половине XIX в. вступает в заключительную стадию колониальный раздел Южной и Юго-Восточной Азии — региона, культурная память которого — где в большей, где в меньшей степени — сохраняла еще верность «индийской античности» — одному из краеугольных камней местной средневековой культуры. Подавив в 1857—1859 гг. сипайское восстание, англичане вступили в 1885 г. в столицу государства Ава — «золотой город» Мандалай и покончили тем самым с независимостью еще недавно внушавшей трепет всем своим соседям Бирмы; к концу 80-х годов они подчинили себе также большинство малайских княжеств с их вассальными территориями на Малаккском полуострове и на Северном Калимантане. Правительство Третьей республики, верное завоевательной политике Наполеона III, объявляет в 1887 г. о создании Индокитайского Союза, включающего в себя наряду с расчлененным Вьетнамом королевство Камбоджа, а с 1893 г. и французский Лаос. В это же время Нидерланды овладевают значительной частью прибрежных княжеств Западного и Юго-Восточного Калимантана, равно как и других островов Индонезии, образовавших так называемые Внешние владения Нидерландской Ост-Индии, и сосредоточивают усилия на покорении последнего сильного государства Малайского архипелага — султаната Ачех.

Усилившееся европейское присутствие не повлекло за собой немедленной перестройки всей местной культуры по западным образцам, как не привело оно и к полному преобразованию местных социальных структур и хозяйственных укладов. Практически незатронутым западным влиянием (если не считать христианизированных Филиппин) остается здесь фольклор. Покоясь на нем, как на живой основе, питаемые им и в то же время оказывающие на него воздействие сохраняются здесь и традиционные литературы, существующие при дворах благоденствующих еще раджей и султанов, воспроизводящиеся в среде местного духовенства. Процессы, протекающие в этих литературах, неравнозначны — так, в лаосской литературе второй половины XIX в. царил как будто упадок, связанный с тем, что лаосские княжества переживали в ту пору смутное время. Однако в ряде случаев придворные литературы продолжают свое развитие, ориентируясь по преимуществу на иноязычные классические образцы. Это можно сказать, например, о кашмирской или непальской литературах, где появляются в это время крупные по местным масштабам стихотворцы. Иногда эволюция придворных литератур идет главным образом за счет мобилизации местных художественных ресурсов — в связи с этим заслуживают внимания и многочисленные анонимные авторы почти изолированного в ту пору от внешнего мира острова Бали и такие значительные урдоязычные поэты, как Наваб Мирза-хан Даг и Амир Ахмад Минаи.

Более того, европейская экспансия, казалось, подхлестнула развитие некоторых из местных литератур, стремящихся по-своему, порой в сугубо традиционном духе, ответить на тот вызов, который они ощущают для себя в западной культуре, устремившейся в Южную и Юго-Восточную Азию вслед за пришельцами. Своеобразный подъем наблюдается в это время в литературах Сиама, Шри-Ланки, Центральной Явы, а также малайского султаната Риау. Яркие формы принимает «буддийский ренессанс» в государстве Ава при короле Миндоуне (1853—1878). При этом в бирманской литературе того времени усматривается не только стремление вернуться к религиозным, а частично и к фольклорным истокам (усиление песенной стихии в придворной поэзии), но и обусловленные отчасти этой тенденцией развитие житийной, проповеднической, комментаторской прозы, усиление разговорности в поэтическом языке, демократизация, актуализация, тематическое обновление местной драмы (творчество У Поун Нья). Сходные явления в ряде местных литератур позволяют говорить о том, что во второй половине XIX в. некоторые из них, испытав лишь минимальное косвенное влияние западной культуры, начали нащупывать выход в Новое время, до известной степени совпадающий с тем, который давно уже был найден европейскими литературами.

Стержневым путем местной модернизации оказывается, однако, сложный и во многих отношениях мучительный процесс «вестернизации» или «европеизации», заметно ускоряющийся к

622

Иллюстрация:

Будда Шакья-Муни

Бронза. XIX в. Ленинград.
Музей антропологии и этнографии АН СССР

концу XIX в., когда начинается вовлечение региона в мировую капиталистическую систему. Художественный потенциал, накопленный местными литературами, становится важной субстанциональной предпосылкой этого характерного для всего незападного мира типа модернизации. Его социальной предпосылкой следует считать формирование той среды, в которой (в последовательности, сформулированной советским этнографом С. А. Арутюновым) может происходить отбор, воспроизведение, модификация и в конечном счете структурная интеграция явлений западной культуры и литературы. Среда эта создается, естественно, там, где наиболее интенсивно и долговременно контактируют европейские и местные культуры. В преимущественном положении здесь оказывается Индия (где в качестве лидера выступает Бенгалия, попавшая в сферу английского влияния еще в XVIII в.) вкупе со Шри-Ланкой, почти целиком окрещенные испанцами в XVI—XVII вв. Филиппины и Нидерландская Ост-Индия. Культурное взаимодействие сосредоточивается во всех этих трех сферах по преимуществу в крупных городских анклавах, таких, как Калькутта, Манила и Батавия, форпостах торгово-промышленной и административной деятельности, охватывающей и пришлое, и местное, и смешанное, метизированное городское население.

Очевидны общие черты, присущие всем трем основным очагам модернизации в Южной и Юго-Восточной Азии. Так, во всех трех, подобно тому как это было и в других неевропейских странах, важную, если не решающую роль в формировании местной интеллигенции, т. е. читателей и писателей нового типа, играли миссионерские, а затем и светские европеизированные школы, равно как и местная периодическая печать. С развитием печати меняется и тип чтения (экстенсивное вместо интенсивного, чтение про себя вместо чтения вслух). Во многих отношениях сходна и местная рецепция европейской культуры и литературы, опять-таки напоминающая соответствующий тип рецепции в других странах Азии. Так, не подлежит сомнению пиетет, с которым местная интеллигенция, как правило, относится к европейской культуре. По словам советского культуролога Г. С. Померанца, «основные ценности европейского просвещения — это ценности именно Просвещения: прогресс, развитие, права человека и гражданина. Как бы ни жила Европа после XVIII в., Восток она больше всего поражала этим просветительским наследством...». Неудивительно поэтому, что местные авторы критически рассматривают как местные общественные пороки (включая сюда и религиозный обскурантизм), так и несправедливости колониального строя, находящиеся в противоречии с усвоенными ими идеалами Просвещения.

По-своему истолкованный просвещенческий рационализм причудливо, на европейский вкус, сочетается у местных писателей с чертами сентиментализма и особенно популярного здесь романтизма — «неминуемых» этапов литературной эволюции Нового времени. В то же время здесь создается собственная шкала ценностей, подсказанная динамикой местного литературного развития, причем на этой шкале высшие места наряду с Д. Дефо, В. Скоттом, А. Дюма-отцом и Ж. Верном занимают, например, Г. Рейнолдс, П. А. Понсон дю Террайль или П. Ш. де Кок. Говоря об общих процессах, протекающих в модернизирующихся литературах региона (как и других частей Азии), следует отметить расширение информативных функций литературы, существенное обновление тематики, равно как и проблематики местных литературных произведений

623

(а тем самым и изменение их дидактической направленности), разработку нового литературного языка, адекватного задаче отображения действительности, встающей перед литературой, и в связи со всем этим — заходящие все глубже структурные перемены в присущей каждой из местных литератур системе литературных родов и видов.

Не менее существенны, разумеется, и отличия, выявляющиеся в ходе образования конкретных модернизированных социумов, в процессе освоения ими явлений западной культуры и литературы и в конечном счете в ходе литературной революции, разворачивающейся в указанных странах. Никоим образом не сводясь к «продвинутости» той или иной литературы в ее перестройке по некоему усредненному западному образцу, локальные особенности литературного развития определяются и спецификой преобразуемой литературной системы (груз традиций), и типами культурных и литературных контактов, преобладающих в той или иной из рассматриваемых сфер, и своеобразием исторических процессов, характерных для каждого отдельно взятого общества и так или иначе влияющих на местных литераторов.

Так, яркая и многоплановая картина, которую являют нам модернизирующиеся бенгальская, маратхская, гуджаратская литературы, а за ними литературы на хинди и урду, объясняется и многообразными традициями, стоявшими за этими литературами, и особой мобильностью индийского типа культуры, и влиятельностью тех местных социальных слоев, которые оказываются застрельщиками модернизации, и своего рода равнением на передовых, характерным для индийских литератур, и, наконец, тем, что литераторы полной мерой черпали из культурного и литературного опыта одной из наиболее развитых европейских наций того времени. Результатом всего этого явилось радикальное обновление местного театра и возникновение разноплановой новой драматургии, с самого начала берущейся за наиболее острые и насущные проблемы индийского общества («Зеркало индиго» Динобондху Митро), становление романа, который в немалой степени ориентируется на английский просветительский и исторический роман, вплоть до создания оригинальных индийских версий конкретных произведений английской романистики, первые опыты модернизации — в романтическом духе — местной поэзии.

Голландцы, более склонные к культурной сегрегации, не торопились открыть окно в Европу колонизируемым ими народам. Этим в немалой степени объясняется то, что литературы Нидерландской Ост-Индии продолжали вариться в собственном соку, и лишь в последней четверти XIX в. здесь складывается «второсортная» прослойка метизированного городского населения, тяготеющая к европейской культуре и получившая, как правило, посредственное светское образование на единственно доступном ей «низком малайском» языке — городском койне Малайского архипелага. Письменная (на латинской основе) форма «низкого малайского», лишь в незначительной степени связанная с языком классической малайской литературы, оказывается единственно возможным и в то же время по-своему идеальным языком местной печати, равно как и местной переводной литературы, которую составляют как европейские (по большей части переведенные с голландского), так и китайские приключенческие повести и романы. Лишь к концу 80-х годов относятся первые попытки отобразить на «низком малайском» в квазитрадиционной поэтической форме актуальные события современности. Тогда же впервые заявляет о себе коммерческая музыкальная комедия на «низком малайском».

Особая ситуация складывается в это время на Филиппинах. Народы Филиппин до колонизации в массе своей были бесписьменными, и лишь после обращения их в христианство у них формируются литературы, возникшие путем трансплантации на местную почву средневековой испанской словесности. Однако образующаяся во второй половине XIX в. частично креолизованная филиппинская интеллигенция, вместо того чтобы тратить силы на реформирование этих популярных и черепашьими темпами эволюционизирующих литератур, обращается к литературной деятельности на испанском языке, изучение которого поощрялось колониальной администрацией. В результате первые и наиболее значительные произведения новой филиппинской поэзии и прозы пишутся по-испански, что не лишает их примет, свойственных многим другим модернизирующимся литературам Востока, таких, например, как антиклерикализм или отголоски произведений А. Дюма-отца и Э. Сю в шедевре испаноязычной филиппинской романистики «Noli me tangere» Х. Рисаля.

В целом же для литературной истории Южной и Юго-Восточной Азии во второй половине XIX в. характерно неустойчивое равновесие между традиционными и модернизирующимися литературными системами, где количественный перевес (за исключением сравнительно немногочисленных городских анклавов) оказывается еще на стороне первых, обреченных, однако, на распад в первой половине XX столетия.

Литературы Индии [второй половины XIX в.]

624

ВВЕДЕНИЕ

Период второй половины XIX в. характеризуется дальнейшим усложнением общественно-политической и культурной жизни Индии. Все прочнее укореняются капиталистические формы хозяйствования, в этот процесс втягиваются окраинные районы Индии, феодальные княжества. Открытие колледжей, университетов (в Калькутте, Бомбее, Мадрасе, Лахоре) сопровождается увеличением числа европейски образованных индийцев. В огромной мере возрастает количество печатных органов — общественно-политических, литературных, религиозно-философских; расширяется сеть культурно-просветительских и литературных обществ. Все это способствует установлению более тесных связей и контактов между культурными центрами, общественными организациями, деятелями культуры различных районов Индии.

Общественно-политическая жизнь Индии отмечена заметным усилением напряжения между колониальными властями и местным населением, которое принимает порой резкие формы. Так, после Великого национального восстания 1857—1859 гг. одно за другим вспыхивают в различных местах Индии восстания («Восстания индиго», крестьянские восстания под предводительством Пхадке, движение намдхари, выступление аборигенных племен и т. д.). Возрастают социальные претензии и буржуазной интеллигенции, хотя они не выливаются в столь резкие формы. Все настойчивее становится ее требование допуска к экономическому и политическому управлению страной. К данному периоду относится создание общественных организаций — Индийская ассоциация (Бенгалия), Сарваджаник Сабха (Западная Индия). Центральная мусульманская ассоциация и др., на основе которых в 1885 г. был организован Индийский национальный конгресс — общеиндийская партия национальной буржуазии.

Культурно-просветительская и литературная, общественно-политическая и религиозно-реформаторская виды деятельности, переплетаясь и взаимодополняясь, создавали сложную, порой противоречивую духовную атмосферу.

Во второй половине XIX в. усиливаются реставраторские, традиционалистские тенденции; былой пиетет перед западной культурой заметно ослабевает, уступая место более углубленному осмыслению и творческому ее освоению. Именно к этому времени относится распространение романтической идеи «Индия — духовная родина человечества», которая, не являясь отнюдь изобретением самих индийцев, тем не менее весьма успешно использовалась идеологами индийского буржуазного национализма.

Героическое прошлое и народные восстания второй половины XIX в. способствовали возбуждению патриотических настроений в индийской среде и одновременно обостряли интерес к национальной культуре и истории. В условиях колониального господства это часто приводило к идеализации наследия прошлого. Этим интересом были вызваны к жизни кроме созданного еще в начале века «Брахмо самадж» многочисленные религиозно-реформаторские общества, среди которых огромную популярность приобрело основанное в 1876 г. «Арья самадж».

Что бы ни брали за исходное в своей деятельности религиозные реформаторы (учение вед, средневековый вишнуизм, веданту Шанкары или Рамануджи), суть сводилась к одному — очистить религиозные идеи от искажений позднейших времен. На деле «восстановление в чистоте» оборачивалось реформацией, модернизацией религиозных учений прошлого под влиянием западноевропейских идей и требований реальной действительности.

Религиозные реформаторы пересматривали главным образом социально-этическую сторону индуизма и ислама. Они выступали против неравенства каст, женского бесправия, ранних браков; давали идеологическое обоснование трудовой, социальной, гражданской активности человека и т. д. Социальные реформаторы, просветители (Наороджи, Бонкимчондро Чоттопадхай, Даянад Сарасвати, М. Г. Ранаде, В. Чиплункар, Г. Агаркар, Локманья Тилак и др.) определили идеологический и культурный климат страны на долгие годы.

Существенной чертой данного периода является резкая активизация мусульманской общины. Мусульманская интеллигенция выдвинула из своих рядов целую плеяду реформаторов во главе с Саидом Ахмад-ханом, А. Х. Хали, которые выступили с радикальной программой пересмотра социально-этических и культурных традиций.

Говоря об идеологической обстановке в колониальной Индии, необходимо учитывать тот факт, что в деятельности как индусских, так и мусульманских просветителей к этому времени уже наметилась тенденция взаимного общинного

625

недоверия и претензий, поощряемая колониальными властями и имевшая в дальнейшем роковые последствия. Это было закономерно вследствие того, что идеологические настроения и тех и других все явственнее облекались в конфессиональные формы.

Формированию идеологических построений индийцев в значительной мере способствовали позитивистские теории О. Конта, Г. Спенсера, Д. Милля, учение Т. Карлейля, идеи европейского Просвещения.

Наряду с позитивизмом огромное воздействие на умы индийцев оказывали идейно-эстетические декларации и художественная практика английских романтиков. Индийцы с энтузиазмом восприняли романтический пафос индивидуализма, сильных страстей, культ сильной личности. Но у индийских просветителей индивидуализм был наполнен патриотическим и гражданским содержанием, мерой личности выступала способность личного самопожертвования во имя служения родине и социальному прогрессу.

Сложная идейно-политическая обстановка в Индии непосредственно отозвалась и на литературе, оказавшейся к тому же под одновременным воздействием разновременных, разностадиальных художественных методов и направлений (Ренессанс, классицизм, сентиментализм, просветительский реализм, романтизм). Стяжение, совмещение и синтезирование разных художественных направлений и образование в результате этого сложной художественно-эстетической системы — характерная черта всей индийской литературы не только XIX, но, в известной мере, и XX в.

Индия решала совокупность духовных проблем, связанных с существенными изменениями в традиционном сознании, что сказалось расширением эстетического горизонта, ориентацией литературы на меняющуюся действительность, обогащением ее жанровой системы. К литературе предъявляется требование правдивого и нелицеприятного отражения социальной действительности, критики пороков общества и воспитания у читателей высокой нравственности, социальной и гражданской активности. В произведениях писателей иногда проявляется тенденция критического отношения к буржуазной реальности, но это скорее периферийное явление; ценностный центр литературы — критика феодальной действительности с позиций просветительского гуманизма. Просветительский морализм литературы проявляется и тогда, когда произведение искусства посвящено конфликту с колониальным режимом; даже в самых антиколониальных произведениях данного периода авторский замысел нередко ограничивается взыванием к разуму и совести властей, к вере в возможность сотрудничества с ними. Смягчение форм колониального угнетения, широкое, равноправное участие индийцев в управлении страной — вот главное требование идеологов буржуазного индийского национализма.

Иллюстрация:

Титульный лист повести
Бонкимчондро Чоттопадхая «Роджони»

В этот период дальнейшее развитие получают жанры семейно-бытового и социально-реформистского романа, утверждается жанр исторического романа; появляется социально-политическая аллегорическая драма, музыкальная мифологическая драма — сангит. Характерное явление данного периода — это поиск синтетического сочетания элементов отечественных и европейских жанров.

Европейские жанры не сразу прижились на древе индийских литератур, на это потребовалось более полвека даже в таких развитых сравнительно с другими литературами, как бенгальская, маратхская, урду. Для реализации

626

своей идеино-эстетической программы индийские писатели в течение этого времени прибегают к привычным образам и сюжетам, к претерпевающим определенную трансформацию жанрам национальной литературы. В конфликте художественных систем победили европейские жанры, но и угасая, такие традиционные жанры, как санскритский роман и дастан на урду, наложили свой отпечаток на современный индийский роман, придали ему своеобразный национальный колорит. Еще больше своих черт передала санскритская драма новым драматическим жанрам. На волне все возрастающего интереса к национальному наследию как форме выражения духовного сопротивления культуре колонизаторов большого размаха достигает деятельность по переводу на национальные языки произведений санскритской классики, легенд, «Рамаяны» и «Махабхараты», изданию средневековой поэзии на местных языках. В ряде литератур продолжает развиваться линия средневековой религиозной лирики.

Литературы, которые в первой половине века все еще оставались в русле средневековой тематики, постепенно вовлекаются в «просветительский процесс», в них возникают новые жанры прозы и поэзии. В первую очередь это относится к литературам на ассами, ория, малаялам, тамили, телугу, хинди. Характерно, что эти литературы претерпевают структурные изменения под воздействием не только европейских, но и более развитых индийских литератур, таких, как бенгальская, маратхи.

626

БЕНГАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Как и в первой половине XIX в., бенгальская литература продолжает оставаться в авангарде общеиндийского литературного процесса: она раньше всех отзывается на острые проблемы индийской современности, раньше, чем в остальных литературах, в ней утверждаются наиболее развитые и разнообразные формы художественного освоения действительности. Своей нацеленностью на насущные запросы общества, широтой своей жанровой системы бенгальская литература оказывала огромное влияние на творческую интеллигенцию других районов Индии. Публицистическая «оперативность» бенгальской литературы проявилась и в драме, и в поэзии, и в прозе.

Редкое литературное произведение XIX в. имело такой общественный резонанс, как социальная драма Динобондху Митро (1829—1874) «Зеркало индиго» (1860). Драма, посвященная судьбе крестьян индиговых плантаций Бенгалии, взаимоотношениям белых плантаторов и подневольных арендаторов, стала своего рода обличительным документом грабительской хозяйственной политики колонизаторов. Плантаторы насильно заставляли крестьян возделывать индиговые плантации, и, доведенные до отчаяния, они поднялись на стихийное восстание против своих эксплуататоров («Индиговое восстание»). В предисловии автор выражал надежду, что королева Англии и генерал-губернатор Индии «возьмут в руки жезл правосудия», чтобы наказать плантаторов. Разумеется, надежды автора не оправдались. И тем не менее эффект от представления пьесы превзошел намерения самого автора: драма несла в себе обличительный заряд огромной силы. Пьеса через некоторое время была запрещена, а издатель Д. Лонг был предан суду за «распространение клеветы на политику официальных властей».

Несмотря на явные художественные издержки, пьеса Д. Митро явилась крупнейшим завоеванием бенгальской реалистической драматургии XIX в., благодаря ей в бенгальской литературе утвердилась крестьянская тема — тема, которой редко касались другие индийские литературы до второго десятилетия XX в. Драма «Зеркало индиго» была первым произведением индийской литературы, в которой не в аллегорической, иносказательной, а в прямой форме на материале реальной действительности изображалась античеловеческая, грабительская политика английских колонизаторов. Англичане не могли уже вытравить из сознания индийцев пьесу; издаваемая нелегально, она оказывала воздействие на поколение участников национально-освободительного движения.

Динобондху Митро создал еще ряд пьес: «Насильственное вдовство» (1866), «Безумие старца-жениха» (1866) и другие, в которых высмеивались несуразности традиционных социальных и нравственных предписаний и которые с успехом шли на сценах Бенгалии, но ни одно из его последующих произведений не могло сравниться по своей общественной значимости с «Зеркалом индиго».

К 70-м годам относится появление в бенгальской драматургии жанра аллегорической драмы. В 1873 г. была осуществлена постановка пьесы Кирочондро Бондопадхая «Мать-Индия». Действующими лицами выступают Мать-Индия, сыновья ее — представители разных каст и общин, англичане. Мать обвиняет своих сыновей в том, что они не заботятся о ней, терпящей голод и жажду. Сыновья отвечают, что им некуда приложить силы, ибо они лишены доступа к государственной службе, к торговле. Мать обращается к королеве Виктории, прося ее облегчить участь сыновей. Пьеса заканчивается появлением «хорошего англичанина»,

627

изгоняющего «плохого англичанина», и аллегорической фигуры единства Индии, которая призывает братьев-индийцев избавиться от кастовой и общинной розни. Мелодраматическое снятие конфликта — вполне в духе идеологических установок индийских просветителей, тем не менее это не мешало восприятию современниками подобных произведений как выражения протеста против колониального режима.

В произведениях индийских художников нашла свое отражение и критика местных помещиков-заминдаров. Однако подход к этой теме был отмечен умеренным либерализмом: в контексте борьбы того времени за развитие отраслей национальной промышленности и торговли, критика самих форм национального землевладения в глазах индийских просветителей не была столь актуальной и уместной, как антиколониальная тема. В целом в изображении как антиколониальной, так и антипомещичьей темы в произведениях бенгальских художников сказывалась позиция просветительского морализма — вера в возможность и необходимость разрешения любых социальных конфликтов путем нравственного воздействия, вера в возможность смягчения и «гуманизации» форм социального угнетения и колониального управления.

Теме борьбы против «своих» и ««чужих» угнетателей посвящены были драмы Мир Ашраф Хусейна (1847—1912) «Зеркало заминдаров» (1873) и Упендронатха Даша (1848—1895) «Шорот и Шороджини» и «Шурендро и Бинодини» (1875). Драма «Зеркало заминдаров», написанная под несомненным влиянием «Зеркала индиго», отражала реальные события в Бенгалии — взрыв негодования крестьян против притеснений местных помещиков.

Заметными явлениями в культурной жизни бенгальского общества были пьесы Даша. Молодой помещик Шорот из «Шорот и Шороджини» посвящает себя борьбе за освобождение Индии от угнетателей. Ради этого он отказывается от личной жизни, считая, что любовь, семейная жизнь помешают ему в этом. Но, избрав путь бунтаря-одиночки, он приходит к убеждению, что индийцы еще не созрели для решительного отпора врагам. Пьеса обильно насыщена романтическими событиями, невероятными приключениями, злодействами, выстрелами, убийствами. Атмосфера борьбы за высокие цели, дух самоотверженности, нравственная безупречность положительных героев обеспечили драме шумный успех у бенгальского зрителя. Вторая пьеса Даша «Шурендро и Бинодини» была направлена против произвола английского судопроизводства. Здесь, как и в первой своей пьесе, Даш изображает индийцев не трепещущими перед белыми господами, а смелыми и решительными борцами за свои права.

Драма стала популярным видом искусства Нового времени, ибо она была достоянием не только интеллектуального слоя, но и всего населения, в большой своей части не приобщившегося к образованию. Огромная популярность пьес с антиколониальным содержанием вынудила колониальную администрацию принять жесткие цензурные меры, и в 1876 г. был обнародован «Акт о драматургических представлениях», который во многом умерил остроту социальных коллизий, критический пафос бенгальской драмы. Исчезают с бенгальской сцены жанры политической и социальной драмы, все большее развитие получают псевдоисторические и мифологические драмы, пьесы на религиозные сюжеты.

Большого развития к этому времени достигла бенгальская поэзия, она заметно обогатилась и в области идейно-тематического содержания и жанрового разнообразия, формальных, образных средств. Наиболее яркое выражение в бенгальской поэзии находит патриотическая тема. Гордость духовным наследием прошлого, героическими страницами национальной истории, обостренное чувство боли за бесславное настоящее своей родины, призыв к возрождению былого величия Индии — все эти мотивы прозвучали в творчестве двух крупнейших поэтов — Хемочондро Бондопадхая (1838—1903) и Нобичондро Шена (1847—1909).

Современники называют Хемочондро достойным преемником М. Дотто. Он писал во многих жанрах, но наибольшей популярностью пользовались его патриотические стихи, которые вошли в сборник «Стихотворения» (1870), особенно «Плач Индии» и «Песня Индии». Последнее стихотворение стало своеобразным гимном участников позднейших событий национально-освободительного движения в Бенгалии. «Встань, Индия, гневом пылая!» — обращается поэт к соотечественникам. Пожалуй, нигде и никогда еще в индийской литературе не звучало столь решительное требование вооруженной борьбы против колонизаторов. Реакция властей на «Песнь Индии» была однозначной — стихотворение никогда больше не переиздавалось.

Хемочондро Бондопадхаю принадлежит поэма на мифологический сюжет «Гибель Вритры», в которой сказалось влияние «Гибели Мегхнада» М. Дотто. Поэма написана частью белым, частью рифмованным стихом. Взяв традиционный мифологический сюжет — борьбу демонов и богов, поэт, однако, придал ему современное звучание. Центральный идейный нерв поэмы связан с образом Дадхичи, легендарного святого,