ВВЕДЕНИЕ 13 страница

Среди последующих произведений Энника особенно характерен «образцовый» натуралистический роман «Приключение г-на Эбера» (1884), сюжет которого сводится к несостоявшейся любовной интриге. Энник презирает и высмеивает своих героев, считая их олицетворением глупости и пошлости.

В романе Энника «Характер» (1889) проповедуются мистические, спиритические идеи. «Факт весьма знаменательный: один из учеников

310

Золя, один из участников „меданских вечеров“ с энтузиазмом славит торжество самого экзальтированного идеализма», — проницательно отмечал Франс.

Таким образом, в творчестве трех писателей-меданцев ясно проявилась методологическая и художественная ущербность натуралистической эстетики. Пессимизм, неверие в человеческую активность проходят красной нитью во всех их произведениях; разоблачение ненавистной буржуазной действительности звучит как признание ее окончательного торжества.

Свое логическое завершение натуралистическое движение получило в поисках религиозного, мистического, поскольку возможность практического изменения реальной действительности писателями «натуралистической школы» исключалась вовсе. Эта эволюция к «спиритуалистическому натурализму» наиболее полно отразилась в творчестве Гюисманса, которому и принадлежит этот термин.

Жорис-Карл Гюисманс (1848—1907) по происхождению голландец, однако целиком принадлежит к французской культуре. Демобилизовавшись после окончания франко-прусской войны, Гюисманс проработал более тридцати лет в министерстве внутренних дел.

Первые произведения Гюисманса — его романы «Марта» (1876), «Сестры Ватар» (1879) и «Семейный очаг» (1881) — изображают среду мелкобуржуазного мещанства и богемы, описываемых с натуралистической точностью. Личный «вклад» Гюисманса в натурализм на этом этапе — любовь к описаниям вещей и еще более всеобъемлющий пессимизм, чем у других натуралистов.

Кульминационный пункт отрицания Гюисмансом всех ценностей реального человеческого существования — его повесть «По течению» (1882). В этом произведении писатель почти полностью осуществляет свое стремление к бессюжетности (даже «дождливый» роман Сеара казался ему «слишком фабульным»). Книга с утомительными подробностями рассказывает о всех деталях бесцветного существования бедного чиновника Фолантена. Итог повести — полная капитуляция Фолантена перед ничтожными житейскими мелочами, которые олицетворяют ничтожность человеческой жизни вообще. «...Шопенгауэр прав, — сказал он себе, — жизнь человека, как маятник, качается между страданием и скукой... остается только скрестить руки и попробовать заснуть».

Но Гюисманс все же пытается бежать от отвратительной реальности, создавая свой прекрасный мир при помощи искусства. Так возник один из наиболее известных его романов «Наоборот» (1884), который оказал сильнейшее влияние на развитие декадентского романа во французской и вообще европейской литературе, в частности на Оскара Уайльда и его «Портрет Дориана Грея».

Роман «Наоборот» — переломное произведение, в котором Гюисманс отказывается от эстетики натурализма. Герой «Наоборот» богатый аристократ Дэз Эссент имеет возможность отгородиться от реального мира и создать себе «искусственный рай», причудливую, изысканную атмосферу, доставляющую всем его чувствам утонченное наслаждение. Он окружает себя любимыми произведениями искусства, творит пьянящие «симфонии запахов», неестественные, не встречающиеся в природе сочетания красок, изобретает небывалые остро-пряные кушанья. «Воображение должно заменить вульгарную реальность фактов» — такова основная цель Дэз Эссента. Писатель, обладающий утонченным стилистическим мастерством, стремится воссоздать гармонией фраз, ритмом слова то ощущение, которое испытывает Дэз Эссент от утонченных чувственных наслаждений, граничащих с извращением; Гюисманс находит в пороках ту привлекательность, которой будто бы лишено нормальное человеческое существование.

Однако попытка героя «Наоборот» оказывается неудачной; Дэз Эссентом овладевают сомнения, он охвачен ужасом, ощущая свою слабость и одиночество, и тогда он впервые обращается к богу, моля послать ему веру. Так сочетается в романе признание всеобъемлющей ценности искусства, вообще характерное для французской культуры того времени, и поворот к религии.

Произведения Гюисманса, последовавшие за «Наоборот» в 80-е годы, свидетельствовали о колебаниях автора, о неуверенности его в правильности найденного выхода. Писатель возвращается к изображению уродств реальной жизни — повесть «Дилемма» (1887), в которой автор создает, быть может, самую яркую свою сатиру на буржуа. Но в эти же годы Гюисманс входит в кружки «сатанистов», посещает «черные мессы», его все более влечет к мистике. Отражением внутренней борьбы автора, поисков нового мировоззрения является почти бессюжетный роман «Там, внизу» (1891), содержание которого сводится к эстетическим и литературным дискуссиям между рупором идей автора — писателем Дюрталем и его другом. Дюрталь хочет «обогатить» натурализм: сохранить «документальность», но в то же время допустить в него элемент потустороннего, создать «спиритуалистический натурализм».

«Там, внизу» — подготовительный этап к окончательному «обращению» Гюисманса, ставшего в 90-е годы ревностным католиком-мистиком. Романы Гюисманса, написанные после его «обращения»

311

— «В пути» (1895), «Собор» (1898) и другие, свидетельствуют о том, что путь от «материалистического натурализма» к «спиритуалистическому натурализму» оказался весьма кратким. В этих произведениях преобладают религиозные рассуждения, однако Гюисманс сохраняет натуралистические приемы. Так, основное действующее лицо в романе «Собор» — собор в Шартре, описанный с чрезвычайной тщательностью во всех его архитектурных и скульптурных деталях.

Эволюция Гюисманса от позиций меданской школы к декадансу знаменательна для судеб натуралистического направления в конце века.

Натуралистические тенденции сказались и в развитии французского театра, хотя их влияние проявлялось более затрудненно, чем в прозе. Отдельные попытки обновления театра в начале 70-х годов (инсценировка «Терезы Ракен» Золя, «Арлезианки» Доде, «Кандидата» Флобера) проваливаются, как провалилась «Анриэтта Марешаль» Гонкуров в середине 60-х годов.

Положение меняется после «театральной битвы» Золя, выступившего в 1876—1878 гг. с серией статей, подвергших уничтожающей критике положение в драматургии и на театральных подмостках Франции. Это облегчает и проникновение на сцену произведений с демократическими, разоблачительными тенденциями. Сначала театры, в первую очередь «Амбигю», ставят инсценировки романов Золя, превращая их, однако, в мелодрамы. В начале 80-х годов инициатива переходит к театру «Одеон», где ставятся драматические произведения Гонкуров, Доде. Но постепенно обновляется репертуар и «Комеди Франсез», на сцене которого в 1882 г. появляется лучшее драматургическое произведение той эпохи — реалистическая драма «Воронье» Анри Бека.

Анри Бек (1837—1899), начавший свою деятельность театрального писателя с водевиля, создал в 1869 г. свою первую серьезную социальную драму — «Мишель Попе». Герой ее совершенно необычен для французской драматургии. Это плебей, рабочий, выбившийся из нужды благодаря выдающимся способностям. Сочувствие к трудной жизни обездоленных классов сочетается в пьесе Бека с интересом к судьбам рабочего движения. Но перспективы его автор видит в «справедливом управлении» фабрикой и в распространении образования среди рабочего люда. Сильна в пьесе и натуралистическая тенденция.

Результатом длительного труда Бека явилась законченная в 1876 г. драма «Воронье», смело разбившая штампы буржуазной драмы, реалистически показавшая картину современных нравов. «Воронье» — это шайка кредиторов и дельцов, набрасывающаяся на семью скончавшегося состоятельного буржуа Виньерона. Остаток его состояния беззастенчиво и нагло растаскивается этими хищниками, которые не брезгуют воровством и мошенничеством. Стремясь воспроизвести «кусок жизни» в ее точно наблюденной низменности, без лицемерных покровов, Бек отказался от традиционной счастливой развязки в духе Ожье или Сарду. Нет в пьесе и традиционного противопоставления добрых и злых, положительных и отрицательных героев; есть лишь пессимистическая констатация: мир делится на сильных и слабых, палачей и жертв. И эта жестокая ситуация определяется не детерминистской порочностью характеров, а существом буржуазной морали, в основе которой — денежная выгода.

По жестокости ситуации, беспощадности обвинения, предъявленного «сильным мира сего», «Воронье», во многом продолжающее традицию Бальзака-драматурга, может быть сопоставлено с драматургией Сухово-Кобылина. Пьеса, разумеется, не понравилась буржуазной публике, которой был по вкусу «успокаивающий» театр. Критика возмутилась «мизантропией» автора, и после восемнадцати представлений «Воронье» было снято со сцены. Следующая получившая известность пьеса Бека — «Парижанка» (1885) — была компромиссом между собственными стремлениями писателя и вкусами публики. Это история «брака втроем», который нарушается изменой женщины... любовнику. Горечь морального разоблачения смягчается в пьесе смехом: в развязке мирный адюльтер восстанавливается.

Драме Бека «Полишинели» суждено было остаться незаконченной. Публикация пьесы посмертно (1910) показала глубину реалистического замысла и в то же время композиционную несобранность драмы, распадавшейся на отдельные эпизоды — «куски жизни». В «Полишинелях» разоблачаются грязные финансовые махинации, в которых замешаны политиканы и журналисты, маклеры и куртизанки — в равной степени продажные.

В 90-е годы к Беку приходит известность, его пьесы идут за рубежом. Именно творчество Бека дало толчок созданию в 1887 г. знаменитого «Свободного театра» Андре Антуана, ставшего своеобразной «экспериментальной лабораторией» для театрального авангарда того времени, просуществовавшего по 1895 г. и имевшего общеевропейское значение для театрального искусства.

Антуан в содружестве с Беком, который не ставил там ничего своего, но активно поддерживал «Свободный театр», утвердил репертуар нового поколения драматургов. Правда, силы реалистического мастерства Бека никто из них

312

достичь не смог; они не смогли преодолеть влияния натурализма. Заслугой «Свободного театра» была постановка пьес Л. Толстого, Стриндберга, Ибсена. Антуан упорно отказывался от символистского репертуара и так и не поставил модного в то время Метерлинка.

В начале 80-х годов Золя публикует один за другим сборники своих критико-теоретических работ. Эти сборники, подытожившие деятельность Золя-публициста за предшествующие годы и выходившие в период ожесточенной битвы, кипевшей вокруг «Нана», казалось бы, увенчали его победу. Но после появления «Земли» (1887), также вызвавшей острую полемику, дело обернулось иначе. В том же 1887 г. «Фигаро» публикует так называемый «Манифест пяти» — письмо к Золя, подписанное пятью писателями из числа его вчерашних почитателей и адептов. Ж.-А. Рони-старший, П. Бонеттэн, Г. Гиш, П. Маргерит и Л. Декав в резкой форме обличают заблуждение мэтра, заявляют, что он изменил собственной программе, обвиняют его в порнографии. Время показало, что критика натуралистических крайностей не означала единства творческих позиций этих писателей. Так, П. Бонеттэн и Г. Гиш — писатели второстепенные — так и не проявили себя сколько-нибудь оригинально. Люсьен Декав (1861—1949) за свой антимилитаристский роман «Унтера» (1889), разоблачавший порядки во французской армии, подвергся судебному преследованию, причем в числе писателей, выступавших в его защиту, был Золя. Позже Декав обратился к тематике Парижской коммуны. Поль Маргернт (1860—1918) не вышел за пределы натуралистического бытового романа, за исключением написанного совместно с его более даровитым братом Виктором Маргеритом романа «Коммуна» (1904). Наконец, Рони-старший (1856—1940), весьма плодовитый писатель, в первый период своего творчества интересовался положением обездоленных слоев общества (роман «Нелль Горн из Армии Спасения», 1886), социалистическим движением (роман «Двусторонний. Парижские революционные нравы», 1887). Но затем герои его романов разочаровываются в действенности социалистических идей.

Наиболее серьезную оппозицию натуралистическому движению составили не авторы «Манифеста пяти», а противники Золя «справа», выражавшие идеалистическую реакцию на позитивизм как миросозерцание. В этом ряду стоят критик Брюнетьер, прозаик и критик Барбе д’Оревильи. «Католическое обновление» проповедует в своих спиритуалистических произведениях Гюисманс. Решительный бой позитивизму как философии и золаизму в художественной практике дает Поль Бурже (1852—1935).

В первые годы литературной деятельности Бурже выступает как верный ученик Тэна. В «Этюдах современной психологии» (1883—1885) писатель стремится обрисовать морально-психологический портрет своего поколения через наиболее примечательные книги эпохи. Среди них — произведения Тэна, Ренана, Флобера. Уже здесь Бурже говорит об «умственной болезни» Франции, которая, по его словам, проявляется как в декадентстве, так и в культе науки. В 1885 г. писатель обращается к жанру психологического романа и завоевывает себе репутацию историями об обманутой любви и адюльтере в светском обществе (романы «Мучительная загадка», 1885; «В сетях лжи», 1887, и др.). Народ, по мнению Бурже, не заслуживает внимания писателя-аналитика.

В 1889 г. появляется наиболее значительное произведение Бурже — роман «Ученик». Это в известной степени «роман с ключом». В образе философа-рационалиста Адриана Сикста, детерминистски безоценочно объясняющего все поступки человека, отрицающего моральный критерий поведения личности, повинующейся лишь совокупности «наследственности, среды и момента», выведен Ипполит Тэн. Молодой позитивист Робер Грелу, духовный последователь Сикста, претворяет в жизнь теории учителя и ради «психологического опыта» и честолюбивого самоутверждения соблазняет девушку из аристократической семьи, где служит гувернером. Но «научная» схема оказывается несостоятельной и преступной перед лицом живых человеческих страстей. Молодые люди искренне полюбили друг друга, и их история завершается трагически.

Таким образом, старый ученый оказывается морально ответственным за гибель обоих. Узнав подробности драмы из письменной исповеди юноши, Сикст понимает, что он «отравил человеческую душу», что он «несет в себе зародыш разложения». В заключении книги философ-материалист, потерпев духовный крах, шепчет молитву у гроба Грелу. Опору против разрушительных сил можно, следовательно, обрести в вере.

Критикой установлена связь этого романа Бурже с «Преступлением и наказанием», французский перевод которого вышел в 1884 г. Но «Ученик» — несравненно мельче шедевра Достоевского, как и сам Робер Грелу с его теориями равноценности добра и зла ничтожен перед «идеей» Раскольникова, пытающегося «перешагнуть» через зло во имя всеобщего добра.

В дальнейшем Бурже становится монархистом, воинствующим католиком, ненавидящим

313

принципы демократии. В его творчестве возникают и декадентские патологические мотивы.

Особняком стоит творчество писателей, произведения которых являются своего рода соединительным звеном между тенденциями позднего романтизма и декадентскими направлениями. Тут следует назвать прежде всего два имени: Барбе д’Оревильи и Вилье де Лиль-Адан.

В прозе Барбе д’Оревильи романтические тенденции переплетаются с использованием достижений реализма и даже натурализма. Литературная и критическая деятельность Барбе д’Оревильи (1808—1889), воинствующего католика и легитимиста, была «оппозицией справа» ко всей литературе своего времени. Поздний романтик по литературным вкусам, боровшийся против «рабского копирования реальности», как и против «движения современной мысли», которую он презирал со всем пылом религиозного фанатика, Барбе в то же время ненавидел вульгарность и пошлось буржуазной действительности и противопоставлял ей романтизированное прошлое (романы «Околдованная», 1854; «Кавалер де Туш», 1864). Барбе оплакивает невозвратный уход воскрешаемого им прошлого, гибель аристократии, которую он идеализирует. Романы проникнуты духом воинствующего католицизма. Есть в них и струя мистицизма, который наиболее ярко проявился в более поздний период творчества Барбе, в период кризиса позитивистской мысли. В предисловии к сборнику «Дьявольские новеллы» (1874) Барбе провозглашает право писателя на полную свободу в изображении отвратительного, декларирует свою веру в сатану. Здесь уже намечается сближение писателя с декадентством. В то же время он бичует и современное ему мещанство. Литературные статьи Барбе, писавшиеся на протяжении 35 лет и собранные в четырнадцатитомнике «Произведения и люди» (1860—1895) — это проникнутый злой насмешкой обвинительный акт против натурализма.

Вне открытой журнальной полемики развивается в 80-е годы символистская проза, наиболее талантливым представителем которой был Вилье де Лиль-Адан (1838—1889). Бретонец графского рода, католик, вернувшийся в лоно роялизма после краткого сочувствия Коммуне, Вилье начинает свой творческий путь в 60-е годы в духе «Парнаса». Его литературная известность начинается после выхода в 1883 г. сборника «Жестокие рассказы», в которых ощущается влияние Эдгара По: тот же вкус к таинственности, кровавым сюжетам, к страшным феноменам на рубеже познаваемого мира, в который то и дело врывается потустороннее. В сборнике «Новые жестокие рассказы» (1888) эти тенденции усиливаются, автор открывает темные стороны в человеческой душе, упивающейся чужим страданием.

Сборник рассказов «Трибюла Бономе» (1887) как бы вскрывает реальную подкладку мистических новелл Вилье. Его «черный юмор» оборачивается сатирой на современные нравы. Вилье ненавидит окружающий его мир, в котором нет места для его идеалов, в котором он видит глупость толпы, тиранию денег, триумф злобной посредственности. Герой серии этих рассказов — профессор физиологии Трибюла Бономе, тупой буржуа-позитивист, враг красоты и тайн, смешной и страшный одновременно, — «архетип эпохи», как называет его автор. В рассказе «Убийца лебедей» Бономе убивает благородных птиц, чтобы услышать их последнюю песню.

В последнем произведении Вилье де Лиль-Адана — драме «Аксель», изданной посмертно в 1890 г., — сказалось сильное влияние Вагнера. Смысл жизни Вилье де Лиль-Адан, друг Гюисманса, Малларме и Верлена, ищет в тайне бесконечного, в прославлении мечты, в которой сочетаются франк-масонские идеи и романтические мотивы.

По вкусу буржуазному читателю, желающему отвлечься от проблем реальной жизни, пришлось творчество Пьера Лоти (1850—1923; настоящее имя — Жюльен Вио). Тематика его романов сводится к бегству от скуки и разочарования повседневности в овеянные дымкой фантазии экзотические края, где на лоне природы идиллия сочетается с плотскими утехами. Бывший моряк, Лоти обладает поэтическим чутьем, умеет создавать импрессионистические описания пейзажа, быта чужих стран. Подчас в романах Лоти почти и нет сюжета. Таковы его «Азиаде» (1879) — роман о Турции, «Свадьба Лоти» (1880) — о Таити, «Мадам Хризантем» (1887) — о Японии... Более интересны морские романы Лоти, где поэтично транспонировались личные впечатления. Лучший из них — «Исландские рыбаки» (1886), где автор пытается передать оттенки душевных состояний, в чем-то предвосхищая Пруста.

В известной мере все романы Лоти могли бы иметь эпиграфом строки из бодлеровского «Приглашения к путешествию» — туда, где «царит красота, роскошь, спокойствие и сладострастие». Ощущается здесь и эстетский эскепизм гюисмансовского Дэз Эссента, спасающегося от вульгарности и монотонности буржуазного существования. Кроме того, по меткому замечанию одного из французских критиков, «ностальгия о потерянном рае служила удобной ширмой для колониальных экспансий». Произведения Пьера Лоти являются одним из звеньев в истории колониального романа.

Полной противоположностью сентиментально-эскепистским

314

странствованиям Лоти был жанр научного романа фантастики и приключений, созданный Жюлем Верном (1828—1905). Жюль Верн, приехавший в Париж из Нанта в 1848 г., довольно долго искал сферу приложения своих творческих интересов. Лишь к концу 50-х годов он приходит к идее создания «романа науки», который «соединял бы романтизм вчерашнего с реализмом сегодняшнего и символом завтрашнего дня». После нескольких лет изучения различных областей наук в 1862 г. Жюль Верн выпускает роман «Пять недель на воздушном шаре» на актуальную тему исследования африканского континента. Окрыленный небывалым успехом книги, писатель составляет план серии «Необыкновенных путешествий», в которых были бы освещены различные области человеческих знаний и исследований. В неустанном многолетнем труде писатель создает шестидесятипятитомную эпопею, последние книги которой появились уже после смерти Жюля Верна, накануне первой мировой войны. С последних лет существования Второй империи и до середины 80-х годов появились лучшие романы Жюля Верна, в которых гуманистически понимаемый прогресс науки сочетается с демократическими идеалами. Знаменитая трилогия «Дети капитана Гранта» (1868), «Двадцать тысяч лье под водой» (1870) и «Таинственный остров» (1875) воплотила веру в творческий разум человека, направленный на создание лучших условий существования, веру в науку на службе общества. В этих романах, как и во многих других, Жюль Верн создает образ ученого-борца за права человека, за свободу и справедливость, за мирный труд против бессмысленных войн (один из самых ярких образов такого рода — капитан Немо). В таких произведениях, как «С земли на Луну» (1865), «Вокруг света в восемьдесят дней» (1872), «Пятнадцатилетний капитан» (1878), «Матиас Шандор» (1885), и многих других устойчиво закрепились особенности романа Жюля Верна как нового жанрового типа. Научно-фантастическое предвидение автора никогда не предполагает чудес, неосуществимого, в отличие от мистической фантастики романтиков и от апокалиптических ужасов современного нам западного научно-фантастического романа. Жюль Верн умеет связать научно-познавательную сторону своих книг с увлекательным приключенческим сюжетом, в то же время резко противостоя вульгарному развлекательному роману, широко распространившемуся во времена Второй империи. Приключение у Жюля Верна раскрывает лучшие стороны человеческой натуры, побуждая героев к взаимовыручке, самопожертвованию во имя общего блага, достижения научной цели. Во многих его романах научная сторона или отсутствует совсем, или находится на втором плане, а на первый выходит национально-освободительная борьба или восстановление справедливости (романы «Север против Юга», «Безымянное семейство», «Архипелаг в огне» и др.). Эта неуклонная защита свободы как высшей ценности составляет одну из самых сильных сторон творчества писателя. Человек науки становится у него и руководителем восстания, и мстителем за преданное дело освобождения родины (капитан Немо, Матиас Шандор). При этом такой герой не одинок, ему неизменно помогают простые люди, в образах которых автор воплощает лучшие черты народного, национального характера. Присущий романам Жюля Верна юмор, делающий научно-техническую тематику живой и доходчивой, снижающий, когда нужно, слишком высокую патетику, — один из существенных реалистических моментов его творчества. В его романах созданы замечательные юмористические герои, как, например, Жак Паганель в «Детях капитана Гранта».

В некоторых романах отразились представления Жюля Верна о гармонически организованном человеческом обществе. Колония на «таинственном острове» построена на принципах сенсимонизма; в утопическом городе Франсвиле («Пятьсот миллионов Бегумы», 1879) нет ни обездоленных, ни тунеядцев, наука служит всеобщему благу. Именно Франсвиль противостоит использованию науки в разрушительных целях. Неудача смертоносных планов врага Франсвиля фабриканта оружия Шульца отражает социальный оптимизм Жюля Верна. Этот роман — одно из первых антиимпериалистических произведений в мировой литературе.

Конец 80-х — начало 90-х годов — серьезный рубеж в творчестве писателя-фантаста. Наступление эпохи империализма, борьба за колонии, подготовка к переделу мира лишают Жюля Верна безоговорочной веры в науку, которая является двигателем прогресса. В его романах последнего периода образ ученого часто приобретает зловещие черты. В романе «Робур-завоеватель» (1886) изобретатель летательного аппарата тяжелее воздуха — эгоистичный честолюбец, безразличный к идее свободы. А в романе «Властелин мира» (1904) Робур становится злобным человеконенавистником. В романе «Вверх дном» (1889) знакомые читателю по «полету на Луну» члены американского «Пушечного Клуба», когда-то участвовавшие в Гражданской войне в США, теперь затевают авантюру, сулящую им наживу, а человечеству — тяжелейшие бедствия. Однако писатель не утрачивает уверенности в том, что силы прогресса не допустят антигуманистического использования научных

315

достижений. Недаром не увенчивается успехом ни одна из человекоубийственных затей: ученые либо сами в последний момент осознают гибельность своих планов, либо их предотвращают смелые и решительные люди. Этими же идеями проникнут последний роман Жюля Верна «Приключения экспедиции Барсака» (издан посмертно в 1910 г.), звучащий в наши дни особенно актуально. Попытка колонизаторов создать в Африке крепость и установить кровавую диктатуру сорвана учеными при поддержке восставших рабов. Так до последнего дня остаются сплетены у Жюля Верна темы гуманистической миссии науки и борьбы за свободу.

Творчество писателя-фантаста имело прочный успех в России, где его романы переводились с первых лет их появления. Мастерство Жюля Верна ценили русские писатели (Толстой, Тургенев, Горький), русские мыслители и ученые. Прогрессивное содержание романов Жюля Верна, общая гуманистическая направленность его творчества определяют его важное место не только в общем литературном процессе его времени, но и в развитии жанра научно-фантастического романа XX в.

Период 80-х — начала 90-х годов был для французской прозы в известном смысле переходным этапом. Переживает явный упадок натуралистическое направление. В то же время на литературную арену выступают писатели, чье творчество ознаменовало новый этап в развитии критического реализма — Анатоль Франс, Ромен Роллан. Возникают и новые направления, связанные с декадентством.

315

ВЕРЛЕН. «ПРО́КЛЯТЫЕ ПОЭТЫ».
РЕМБО. МАЛЛАРМЕ И СИМВОЛИЗМ

Надтреснутое, тронутое какой-то неизлечимой червоточиной жизнечувствие «конца века», напитавшее своими токами уже бодлеровские «Цветы Зла», вскоре на разные лады откликается у всех сколько-нибудь крупных лириков Франции последней трети XIX столетия. Судьбы их, да и самый настрой умов, так или иначе отмечены печатью неприкаянности, душевного разлада, изгойства — «проклятости», если воспользоваться словом старшего и самого одаренного из них, Верлена.

Крен в сумеречное томление духа был чреват соскальзыванием к упадочничеству, и вслед за Бодлером его преемники этой опасности не избежали. Оно, однако, не исчерпывает их умонастроений. Те из «проклятых», чьи исповеди и поиски составляют непреходящее достояние французской словесности, свою сердечную хворь пробуют обычно превозмочь, над нею подняться. Собственно, здесь, в подмеченной у Бодлера А. Блоком способности, «находясь в преисподней... грезить о белоснежных вершинах», и коренится разница между «героизмом времен упадка», по Бодлеру, и декадентством как таковым, покорно согласившимся со своей ущербностью, а порой и возводившим недужное худосочие в утонченную доблесть, как это делали в середине 1880-х годов сотрудники журнальчика «Декадент». «Проклятые» нередко смыкались с упадочническим поветрием и им проникались, однако всегда не без внутреннего непокорства, тяготясь как напастью и делая попытки хоть как-то, каждый по-своему, с нею справиться. Неизменно сохраняемая доля сопротивления угнездившейся в них болезненной нравственной смуте и обеспечивала неподдельно трагический накал признаниям Верлена, Кро или Корбьера, выделяя их из множества упоенных собой ее воспевателей, с наслаждением лелеявших собственную изысканную выморочность.

Давший однажды всем упадочникам во Франции, да и вне ее, расхожее самоопределение: «Я — римский мир периода упадка», Поль Верлен (1844—1896) на поверку как раз явственно обнаруживает такие поползновения вырваться из засасывающей душевной трясины, вновь и вновь им овладевавшие. В доверительных, трогательно бесхитростных сетованиях-заплачках Верлена, возобновлявшихся от одной его книги к другой, образуя лирический дневник долголетних мытарств слабого сердца, слышны, по словам Горького, «вопль отчаяния, боль чуткой и нежной души, которая жаждет чистоты, ищет бога и не находит». Снедавшая уже Бодлера хандра, только без жгучей терпкости, скромнее и мягче, обрела в злополучном «бедном Лилиане», как он себя прозвал, своего грешного великомученика и трепетного певца.

По жизни Верлен не столько плыл сам, сколько его несло как щепку, хотя время от времени он пробовал взять себя в руки, выкарабкаться на стезю добронравия и даже благочестия, вопреки податливости на соблазны «зеленого змия», да и другие, не менее запретные. И каждый раз порывы воспрянуть из скверны порока, где он маялся от стыда, из-за чего впадал подчас в слепое буйство, вроде приведших его в тюрьму выстрелов в Рембо, своего младшего друга-искусителя и спутника в бродяжничествах между Парижем, Лондоном и Брюсселем, опять и опять сменялись срывами, все ниже, пока он не докатился до участи совсем пропащего «кабацкого святого» (Луначарский).