ВВЕДЕНИЕ 5 страница. Историография XVII в. представлена краткими летописными заметками, связанными с определенным местностями

Историография XVII в. представлена краткими летописными заметками, связанными с определенным местностями, городами, монастырями (летописи — Киевская, Острожская, Львовская, Черниговская, Межигорская, Подгорецкая, Добромильская и др.), и подробными изложениями, охватывающими большой промежуток времени или повествующими об отдельных исторически значительных эпохах и колеблющимися в жанровом отношении между формами летописи и хроники («Густынская летопись», «Хроника» Феодосия Софоновича, «Синопсис» Иннокентия Гизеля, «казацкая летопись» Самовидца).

Выдающимся памятником историографии первой половины XVII в., соединяющим в себе давнюю летописную традицию и зачатки новых форм историографического творчества, является «Густынская летопись» (1623—1627). Она начинается изложением событий всемирной истории в духе традиционных хронографов. Далее автор пересказывает летописную историю Киевской Руси, южнорусских княжеств XII—XIV вв., Литовской Руси, используя «Повесть временных лет», Киевскую и Галицко-Волынскую летописи, литовские летописи, а также польские хроники и многие другие источники. В конце «Густынской летописи» характер изложения меняется — хронику завершают три очерка о недавнем прошлом: «О начале казачества», «О введении нового календаря» и «Об унии, как она началась в Русской земле». В целом «Густынская летопись» отличается своеобразным толкованием фактов, почерпнутых из различных источников, и собственным взглядом автора на историю как предмет.

Существенным шагом вперед в развитии не только украинской, но и всей восточнославянской историографии явился «Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев», изданный с благословения киево-печерского архимандрита Иннокентия Гизеля (Киев, 1674, 1678, 1680). В мировоззрении и стиле составителя «Синопсиса» новое сосуществует со старым, прогрессивное — с регрессивным. В нем осуществляется переход от провиденциализма к прагматическому объяснению истории.

Составителю «Синопсиса» свойственна приверженность к феодально-монархической идее. Преувеличивая «самодержавие» киевских князей, он прослеживает историю династии Рюриковичей, а также развитие православной церковной организации у восточных славян от момента крещения Руси Владимиром до установления московского патриаршего престола.

Одна из ведущих тем «Синопсиса» — тема борьбы Руси с татаро-турецкой агрессией. Четверть книги (в издании 1680 г.) занимает рассказ о Куликовской битве. Здесь же подробно излагается история Чигиринской войны (1677—1678). Автор настоятельно пропагандирует идею единения славянских стран перед лицом иноземной опасности, идею необходимости общих усилий всех славянских стран под эгидой России в борьбе за освобождение христианских земель из-под турецкого ига. Именно этим, очевидно, объясняется его «нейтралитет» по отношению к Польше и умолчание об украинско-польской войне 1648—1654 гг. Это та же идея, которую развивали украинцы Лазарь Баранович и Иоанникий Галятовский, хорват Юрий Крижанич, русские Андрей Лызлов и Афанасий Ордин-Нащокин, поляк Шимон Старовольский и другие деятели XVII в.

В стилевом отношении «Синопсис» — это сплав древнерусской летописной традиции и попыток рассказывать об исторических событиях в барочной манере. Новый подход к источникам, тяготение к прагматическому толкованию исторических явлений, актуальность рассматриваемых вопросов, широкий временной диапазон освещаемых событий в сочетании с хорошей литературной формой — связностью, лаконичностью, живостью повествования, включением в текст сказаний и крылатых выражений, с обращением к широкой аудитории — сделали «Синопсис» одной из самых читаемых исторических книг XVII в.

Он имел большое значение и для развития исторических знаний. Об этом свидетельствуют большое количество переизданий «Синопсиса» в XVII и XVIII вв., многочисленные его рукописные копии, переводы на греческий и латинский языки, а также использование последующими историографами: на Украине — Леонтием Боболинским, Григорием Грабянкой, Самуилом Величко; в России — Василием Татищевым и Михаилом Ломоносовым; в Болгарии — Паисием Хиландарским. «Синопсис» давал сюжетный материал для литературных произведений, народных сказок и лубочных картин.

Новым явлением в украинской исторической литературе на грани XVII и XVIII вв. стали так называемые «казацкие летописи» Самовидца, Григория Грабянки (? — ок. 1738) и Самуила Величко (1670 — после 1728) — сложные историографические композиции, составленные из характеристик выдающихся деятелей, описаний важных событий и эпизодов, толкований бо́льших

367

и меньших периодов политической жизни. Все это излагалось в форме погодных статей, хроникальных обзоров, более или менее подробных рассказов. Источниками для них служили личные воспоминания, дневниковые записи, свидетельства очевидцев, литературные произведения, сочинения других историографов. «Казацкие летописи» по хронологии описываемых явлений, содержанию и форме имеют мало общего с традиционным летописанием и даже с хрониками XVI—XVII вв. Это новый жанр историографической литературы.

Из «казацких» летописей к XVII в. относится «Летопись самовидца о войнах Богдана Хмельницкого и о междоусобиях, бывших в малой России по его смерти», которая повествует о событиях 1648—1702 гг. В форме отдельных очерков автор освещает причины и важнейшие события «войны Хмельницкого», воссоединение Украины с Россией, эпизоды столкновений между казацкой верхушкой и «чернью», междоусобные распри старшинских партий.

Самовидец создает выразительные характеристики деятелей своего времени, среди которых особое внимание привлекает образ Богдана Хмельницкого. Исходя из классовых интересов старшины, автор летописи неприязненно обрисовывает бунтующую «чернь», хотя вместе с тем порой осуждает и некоторых представителей казацкой верхушки, создает впечатляющие типы властолюбцев, стяжателей и авантюристов.

Для Самовидца характерно стремление к общественному успокоению, которое, по его мнению, возможно только при наличии сильной государственной власти. Он является приверженцем неразрывного единения Украины с Россией. Воссоздавая события и лица, Самовидец нередко прибегает к домыслу, часто используя при этом народные предания. Пишет он книжным языком, близким к живой народной речи.

В XVII в. украинские писатели продолжают пересказывать повествовательные сюжеты, возникшие на западноевропейской почве в Средние века и в эпоху Возрождения.

Большой популярностью среди читателей пользовались обработки легендарных сюжетов. Авторов интересовали морально-этические проблемы, чаще всего коренящиеся в христианском религиозном сознании, иногда же — весьма земные: неминуемость смерти («Повесть о рыцаре и смерти»), тщетность человеческой гордыни и равенство всех перед богом («Повесть о гордом царе»), торжество добропорядочности над злоумышленностью («Повесть о богобоязненном молодце»), верность слову («Повесть о царе Сонхосе») и т. п. (Названия упоминаемых повестей условны.)

Элемент легендарности нередко отодвигается в повестях на задний план, главными становятся жизненная ситуация, ставящая героя перед той или иной морально-этической альтернативой, а также приключения героя — преимущественно вполне реальные, иногда даже бытовые. При этом авантюрный элемент часто приобретает самостоятельную эстетическую ценность.

В конце XVI — начале XVII в. в Белоруссии и на Украине возрастает интерес к западноевропейской рыцарской повествовательной литературе.

Продолжает развиваться жанрово-тематическая линия, начатая в XV—XVI вв. западными версиями «Александрии» и повестей о Трое. В так называемом «Познанском сборнике» (1580) сохранились белорусско-украинские переводы романов о Тристане и Бове. В составе этого же сборника дошел до нас перевод латиноязычной венгерской «Истории об Атилле», более родственной летописным воинским повестям, чем собственно рыцарским романам. Сугубо светский, авантюрный характер этих повестей, внимание в них к чувствам (любовь, жажда славы, гнев, месть), интерес к бытовым подробностям — признаки нового, приобретавшего все большую популярность литературного жанра. В XVII в. пересказываются рыцарские романы о Петре Золотые Ключи и о кесаре Оттоне. К этой же группе переводов и пересказов следует отнести также стихотворный перепев рыцарской поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим».

Рыцарские повести авантюрно-куртуазного содержания больше всего импонировали верхам общества. Образованным представителям казацкой старшины приходились по вкусу описания боев и поединков, побед, поражений и других военных приключений. Иного искали в этих повестях читатели из средних и низших слоев, о чем свидетельствует сборник «Библия малая», составленный в 1660 г. шаргородским священником Григорием. Пересказывая те же сюжеты, Григорий последовательно пропускает места, отражающие феодальные рыцарские идеалы военной доблести, «великой учтивости», служения даме и т. п., и сохраняет эпизоды бытового, психологического, жанрового плана.

Все больший удельный вес в беллетристике XVII в. приобретает любовная тема. Способствует этому усиление интереса к судьбе и внутренней жизни отдельного человека. Тенденция эта проявлялась в обработке средневековых, а также ренессансных сюжетов. Показателен стихотворный пересказ одной из лучших новелл Джованни Боккаччо — о трагической любви дочери

368

салернского князя Танкреда Зигизмунды (Гизмонды) и его слуги Звиздарда (Гвискарда). Его источником послужила стихотворная обработка этого сюжета, осуществленная польским барочным писателем Иеронимом Морштыном. История о Зигизмунде и Звиздарде знаменательна не только темой «свободной любви», пренебрегающей предписаниями христианской морали, но и решительным пренебрежением феодальными сословными предрассудками.

Если в новелле о Зигизмунде и Звиздарде любовная тема развивается в «высоком стиле», то в «Приповести о трех молодцах, как обманула их одна вдова своими уловками весьма искусно» она дается в «низком стиле», по-бытовому, «фацеционно». Здесь на сцену выводятся уже не небожители и святые, не цари и князья, не рыцари и дамы их сердец, даже не придворные, а жители «славного города» — горожанин, купец, «служилец», мещанский сын.

В украинской литературе XVI—XVIII вв. активно усваиваются сюжеты западноевропейской городской раннебуржуазной беллетристики. Повествовательные жанры развлекательно-поучительного характера заполняют многочисленные сборники. Усиленно культивируется в украинской литературе XVII—XVIII вв. жанр эзоповской басни.

На протяжении XVII в. продолжает активно развиваться поэзия духовная, религиозно-философская, церковно-историческая, полемико-публицистическая, святочная, панегирическая.

В стихах на религиозные темы особенно популярна тема непостоянства и быстротекучести земной жизни и мирских радостей, неминуемости и нежданности смерти, равенства всех перед смертью: элегические размышления о добре и зле, о сущности человеческого счастья. Из поэтов, чьи религиозно-философские стихи оставили след в истории литературы не только украинской, но и белорусской и русской, следует назвать составителей Загоровского и Киево-Михайловского сборников — Дамиана Наливайко (? — 1627), Памву Берынду (? — 1632), Кирилла Транквиллиона Ставровецкого, Лазаря Барановича, Димитрия Туптало, Стефана Яворского, Феофана Прокоповича, Ивана Величковского (? — 1701).

Культивируются жанры этикетной поэзии — стихи, провозглашавшиеся на различных торжествах, написанные по поводу тех или иных событий, в честь власть имущих людей, от которых нередко зависела судьба авторов и исполнителей. Это разного рода орации, прославления или поздравления; панегирики похоронные и поминальные плачи (ляменты, трены).

От первой половины XVII в. сохранилось несколько плачей, среди которых выделяются «Стихи на печальное погребение... Петра Конашевича Сагайдачного» (Киев, 1622), написанные Кассианом Саковичем. Выдающимися памятниками панегирической поэзии являются декламации, посвященные Петру Могиле, прежде всего составленная Киево-Печерскими типографами «Имнология» (Киев, 1630) и «Евхаристирион» Софрония Почаского (Киев, 1632).

Адресованные царям, гетманам, магнатам, церковным иерархам, панегирические стихи имели часто официальную феодально-церковную направленность, бывали приправлены лестью. В то же время они давали простор для выражения прогрессивных общественно-политических идеалов и даже конкретных требований от лица тех или иных кругов к людям, наделенным властью и деньгами, как, например, стихи Ивана Величковского в честь Лазаря Барановича (ок. 1683) и в честь Ивана Самойловича (1687). Своеобразной разновидностью гражданской политической поэзии были «антипанегирики» — пасквили на тех или иных деятелей, отражающие сословные и групповые противоречия (стихотворный пасквиль на гетмана Ивана Самойловича и его сыновей).

Панегирические формы характерны для стиля барокко. Авторы «изобретали» неожиданные тропы и изысканные фигуры, аллегории и символы, каламбуры, заимствовали образы из античной мифологии, истории и литературы, прибегали к вычурнейшим способам стихосложения, к усложненым приемам композиции.

Среди стихотворений, дошедших к нам от «спудеев» и «странствующих дьяков», находим немало шуточных ораций, выдержанных в бурлескно-травестийном и пародийном ключе.

Большой популярностью пользовались эпиграммы. Этим термином обозначали стихотворение, лаконично, понятно и остроумно рассказывающее об определенном предмете, лице или событии. Эпиграмма должна была удивлять и увлекать игрой слов. Поэт-эпиграмматист, описывая, обязан был поучать, восхвалять или осуждать. Среди эпиграмматистов первой половины XVII в. обращают на себя внимание Дамиан Наливайко, Памво Берында, Лаврентий Зизаний, Тарасий Земка, Кирилл Транквиллион Ставровецкий. Приняв духовный сан, они занимались типографской деятельностью и «орнаментировали» эпиграмматическими, главным образом геральдическими, стихами издаваемые книги. В этих стихотворениях выражались злободневные идеи и настроения. Прославляя и благодаря меценатов, поэты приписывали им те черты, которые им хотелось бы видеть в украинских и белорусских феодалах.

Лазарь Баранович в эпиграммах своего сборника польскоязычных стихотворений «Лютня

369

Аполлонова» (Киев, 1671) проявляет стремление к миру, призывает к прекращению междоусобных свар, к объединению для борьбы против турецко-татарских захватчиков, напоминает о мучениях, которые терпят христианские невольники в турецком и татарском плену. В его эпиграммах встречаются выразительные зарисовки лихолетья, черт быта, противоречий между бедностью и богатством, а также картины природы.

Талантливые эпиграммы, написанные в 60—70-е годы украинским книжным языком, оставил после себя Иван Величковский. Много интересных по содержанию и по форме эпиграмм сочинил Климентий Зиновиев. В них поэтизируется труд, прославляются «труждатели» — ремесленники, рабочие промыслов, хлебопашцы.

Выдающимся памятником украинской литературы является сборник эпиграмм «Мир, осмотренный по частям» (Краков, 1697), написанных по-польски Даниилом Братковским (? — 1702). В нем осмеиваются своеволие, продажность и паразитизм шляхты. Поэт выступает в защиту угнетенных, отстаивает равенство всех людей, требует, чтобы каждый работал сам на себя. Эти идеи привели шляхтича Братковского к участию в крестьянско-казацком восстании. Поэта казнили на луцком рынке.

Своеобразной разновидностью эпиграмматического жанра были «курьезные» или «фигурные» стихи. Эстетический смысл этих словесных «игрушек», как именовал их мастер и теоретик курьезного стихотворства Иван Величковский («Млеко», 1691), состоял в том, чтобы вызвать у читателей умственное напряжение, помогающее постичь неизвестное и непонятное, принудить их разгадывать загадки. Словесная игра сочеталась в произведениях подобного рода с графическими формами и живописными (цветовыми) эффектами. Как и в геральдических стихах, здесь воплощалась характерная для барокко тенденция к синтезированию разных типов художественного творчества — в данном случае поэзии и изобразительного искусства.

В середине и во второй половине века появляются стихотворные произведения о событиях освободительной войны 1648—1654 гг. и последующих лет. Созданные в период общественного подъема, вызванного всенародной борьбой, они иногда настолько близки по содержанию, языку, стилю к фольклорным произведениям, что их трудно отграничить от народных песен и дум на те же темы. В них воспеваются победные битвы народа, прославляется Богдан Хмельницкий. В стихотворении «Плач российский» отражены чувства сторонника Переяславского соглашения 1654 г. Стихотворение «О гордых и гневливых ляхах» описывает опустошение Украины из-за беспрерывных войн. Возможность умиротворения автор усматривает лишь под защитой Русского государства. Стихотворения-песни «Украинонька, матушка моя», «Ах, Украинонька, бедная головушка теперь твоя» рассказывают о хозяйничанье турецко-татарских орд на Правобережье.

В светской лирике выделяются элегические стихотворения, преломляющие социальные и политические проблемы сквозь призму интимных чувств и переживаний. Стихотворения такого рода находим в наследии Симеона Полоцкого, Лазаря Барановича, Стефана Яворского, Димитрия Туптало, Феофана Прокоповича, хотя в общем социальные мотивы их лирики окрашены в абстрактно-христианские тона. Основной массив литературных памятников этого типа составляют анонимные стихотворения, возникшие в средних и низших общественных слоях. В них отразились мотивы антагонизма между «властями» и «людьми», лихоимства, нищенской жизни на чужбине. Типичны в этом отношении элегии, сетующие на жизнь человека «мизерного», «бездольного», «убогого», не имеющего ни счастья, ни друзей и видящего причину всех бед в имущественном неравенстве, царящем на «этом свете».

Несколько украинских любовных песен литературного происхождения, тесно связанных с музыкой и пением, дошло до нас в польских изданиях первой половины XVII в. К концу XVII — началу XVIII в. любовная лирика, отражая усиление интереса к интимному миру человека, наводняет рукописные сборники и сливается с народной лирической песенностью. Авторами любовных стихотворений и песен были «странствующие дьяки», студенты, канцеляристы, казаки и другие грамотеи из социальных низов и средних слоев. Мотивы любовного томления нередко переплетаются с сетованиями на жизненные трудности, имущественное неравенство, убивающие искренность любовных отношений. В некоторых произведениях XVII—XVIII вв. появляются элементы, характерные для сентиментального романса. Среди любовных стихотворений и песен значительное место занимают произведения шуточно-фривольного и откровенно эротического содержания, свидетельствующие о стремлении личности выйти из-под контроля морали, насаждаемой церковью.

Лирике XVII—XVIII вв. свойственна изощренная версификация (в основном в пределах силлабической системы стихосложения, но с нередкими проявлениями силлабо-тонических тенденций) и яркая, барочного характера поэтика — разнообразие ритмов и строф, перекрещивание

370

ключевых понятий, концепты, остраненная метафорика, игра символами, акростихи и т. п. В то же время большинство элегий и песен насыщено народно-поэтическими образами и символами.

Развитие драматических жанров в украинской литературе XVII в. связано с жизнью тогдашних школ. Драматические произведения сочинялись с образовательной и воспитательной целью. Авторами, как правило, были преподаватели поэтики, исполнителями — ученики, зрителями — все члены школьной корпорации, а также гости из числа власть придержащих, родителей, меценатов, пользующихся уважением горожан и т. п. В школьных поэтиках излагались основы теории драматических жанров. Представления устраивали и вне школ, в частности во время ярмарок.

Драматическое творчество культивировалось в католических, иезуитских и пиарских школах, среди учеников и преподавателей которых было немало местных жителей. Они вносили в произведения польского школьного театра местные черты; в эти пьесы и спектакли включались фрагменты на украинском и белорусском языках. Польская школьно-театральная практика оказывала влияние на формирование драматического творчества и театральной деятельности в православных украинских и белорусских школах.

Начала драмы можно усматривать уже в декламационных композициях панегирического и святочного содержания — одной из основных форм функционирования тогдашней поэзии. К драматургическому творчеству имеют отношение и «Просфонима» (Львов, 1591) и «Стихи на погребение Сагайдачного» Кассиана Саковича (Киев, 1622), и «Имнология» (Киев, 1630) и «Евхаристирион» Софрония Почаского (Киев, 1632).

Более близкой к собственно драматическим жанрам формой являются диалоги, в которых действующие лица не просто декламируют свои стихотворные партии, а представляют определенные персонажи. Среди них выступают герои христианской истории, а также аллегорические фигуры. К этой разновидности драматургических произведений относятся «Вирши из трагедии „Христос пасхон“ Андрея Скульского» (Львов, 1630) и «Размышления о муке Христа» Иоанникия Волковича (Львов, 1631).

Собственно драма в XVII в. развивается в жанровых формах мистерии (пьес на рождественские и пасхальные сюжеты) и миракля (пьес на сюжеты из жизни святых).

Жанр мистерии представлен пьесами «Слово о разорении ада» (середина или вторая половина XVII в.), «Действие на страсти Христовы» (80-е годы XVII в.), «Царство натуры людской» (1693). Самая интересная из них первая, дающая яркий образец народного барокко. В ней разрабатывается сюжет из апокрифического «Никодимова евангелия» о том, как Христос разоряет ад и освобождает души праотцев. Место действия представлено в виде средневекового замка. Персонажи — Ад, Люцифер, Соломон Премудрый, Христос, Богородица, Иоанн Креститель и др. — наделены некоторыми индивидуальными и локальными штрихами, выявляют «заземленные», человеческие эмоции. В обрисовке места действия и персонажей, а также в языке и в стихе проступают народные элементы.

Жанр миракля представлен пьесой «Алексей, человек божий» (1673—1674), разрабатывающей популярный агиографический сюжет; ей также присущи элементы психологизации и народной эстетики.

Все темы и сюжеты школьной драмы реализуются в «высоком» и «среднем» стилевом регистре. Однако в ходе спектакля «высокий» стилевой полюс имеет «низкий» противовес в виде интермедий или интерлюдий — небольших пьесок или фрагментов на анекдотические сюжеты из простонародной жизни.

Самые ранние из известных интермедий на украинском языке — две интермедии к польскоязычной драме Якуба Гаватовича о смерти Иоанна Крестителя, датируемой 1619 г. В первой из них сюжет близок одному из рассказов об Уленшпигеле о том, как плут-бедняк оставляет в дураках недалекого хозяйственного крестьянина. Во второй интермедии драматизирован сюжет, известный из «Римских деяний», о том, как три голодных крестьянина, найдя пирог, затрудняются разделить его между собой. Оба сюжета издавна популярны как в фольклорных, так и в литературных версиях; в украинских интермедиях им придан локальный колорит в обрисовке действующих лиц и обстановки.

Интермедиям присущи напряженность ситуаций, динамичность действия, живость и остроумие диалога, натуралистичность описаний (в рассказах о виденных во сне яствах, о мучениях грешников в аду), антитетичность положений, реакций и деталей обстановки, контрастность слов и выражений, почерпнутых из живой разговорной речи. Персонажи интермедий представляют собой маски определенных социально-психологических типов — хозяйственного крестьянина, плута, шляхтича, казака и т. п. Они родственны персонажам бытовой повести и новеллы-фацеции.

371

В украинской литературе XVII в. начинают преобладать явления, характерные для барокко, хотя в новых формах еще весьма интенсивно продолжают жить и ренессансные идеи. Барочный по преимуществу характер украинская литература сохраняет и в XVIII в., особенно в первой его половине. XVII век породил на Украине литературные произведения, темы и формы, значительно обогатившие духовную сокровищницу украинского народа.

371

БЕЛОРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Развитие белорусской литературы в период со второй четверти по конец XVII в. происходило в сложных исторических условиях. Усиление социального и национального угнетения белорусского народа, разорительные войны, дальнейшее наступление Контрреформации и другие факторы вызвали упадок белорусской культуры и значительно задержали общий прогресс страны. Активизировались консервативные силы, в первую очередь церковь, которая пыталась восстановить свое пошатнувшееся господствующее положение в духовной жизни общества. Вновь повеяло духом Средневековья с его религиозным фанатизмом. В 1689 г. в Варшаве был сожжен на костре выдающийся белорусский мыслитель-атеист Казимир Лыщинский. По вине белорусских феодалов, перешедших на сторону правящего класса Польши, отказавшихся от борьбы за политическую независимость своей родины и развитие национальной культуры, белорусский язык в XVII в. был постепенно вытеснен польским во всех основных общественно-политических и культурных сферах, что и было узаконено специальным постановлением польского сейма (1696). Единственным хранителем национальных традиций, родного языка остался простой народ, томившийся в темноте и рабстве.

Развитие белорусской литературы в XVII в. осложнялось и тормозилось также общим кризисом средневековой системы древней белорусской литературы. Ее последним значительным взлетом была литература полемическая, упадок которой наметился в 30-е годы XVII в. Практически уже исчерпала себя полемика между сторонниками и противниками унии. По характеру своего содержания полемическая литература отстала от жизни, потеряла свою злободневность и, естественно, не могла удовлетворять духовные запросы времени. Не случайно попытка возобновить полемику и возродить полемическую литературу, предпринятая в 40-е годы некоторыми церковными писателями, например К. Саковичем, потерпела неудачу.

Последним представителем большой плеяды писателей-полемистов был в Белоруссии Афанасий Филиппович (1597—1648). Выходец из семьи ремесленника, он в 1627 г. принял монашеский сан и всецело отдался религиозной и общественно-политической деятельности. Как общественный деятель и как писатель А. Филиппович сформировался в духе традиций полемической литературы и братского движения. Он чувствовал глубокую духовную связь со своими предшественниками, борцами против унии, и считал себя непосредственным продолжателем их правого дела. Однако вторая четверть XVII в. была в Белоруссии еще более драматичной, чем первая. Наступил период максимального обострения социальных и национальных противоречий, наивысшего напряжения противоборствующих общественных сил, канун вооруженного выступления народных масс против своих угнетателей (1648—1654), и это не могло не сказаться на деятельности А. Филипповича.

Решительный и энергичный в поступках, непреклонный и бескомпромиссный в идейных убеждениях, А. Филиппович боролся против кровавого насаждения в Белоруссии и на Украине «проклятой» унии и даже ходил к московскому царю просить заступничества за православную веру. Он смело бросил вызов господствующим верхам Польши, предсказывая пришествие «суда страшного божьего», т. е. народную месть.

В историю белорусской литературы А. Филиппович вошел как автор «Диариуша» (дневника), представляющего собой своеобразное соединение полемической антиуниатской публицистики с автобиографическим повествованием. «Диариуш» находится еще в русле полемической литературы, однако в жанровом отношении он во многом близок к произведениям историко-мемуарного характера, в которых рассказ о событиях обычно связан с фактами личной биографии автора или преимущественно основывается на его личных впечатлениях. В отличие от писателей-полемистов конца XVI — начала XVII в. А. Филиппович почти совсем не касается догматических вопросов богословия. Направляя свой обличительный пафос против господствующих верхов Речи Посполитой, он основное внимание сосредоточивает на раскрытии бесправного положения белорусского и украинского

372

народов, на описании истории их борьбы за традиционную веру. Для «Диариуша» характерны правдивость, напряженность, страстность и драматизм повествования, повышенная экспрессивность, а порой даже и религиозная экзальтация.

Взглядам А. Филипповича, при всем их демократизме, присущи определенные противоречия. Религиозный фанатик до мозга костей, вроде протопопа Аввакума, он считал унию основной причиной всех зол и ошибочно видел спасение своего народа и его национальное освобождение в возрождении православной церкви.

С более широких и передовых позиций выступал автор сатирических произведений «Речь Мелешки» (вторая четверть XVII в.) и «Послание к Обуховичу» (1655). «Речь Мелешки» написана в форме выступления на варшавском сейме реально существовавшего Яна Мелешки, бывшего в 1615—1622 гг. смоленским каштеляном, и является литературной мистификацией. Произведение направлено против засилия в Белоруссии иностранцев (поляков, немцев), которые чувствовали себя здесь полновластными хозяевами. Сознательно выдавая себя за человека, малосведующего в вопросах большой политики, прикидываясь этаким простаком, автор умело и остроумно пародирует их нравы и этикет, едко, с присущим ему острословием высмеивает слепое преклонение перед всем иностранным, свойственное белорусской шляхте, которая отреклась от своих национальных традиций и обычаев. Он смело обвиняет правящие верхи Польши в захватнической, колониальной политике на белорусских и украинских землях и подвергает беспощадному осуждению антинародную, верноподданническую позицию местных феодалов. Спасение своей родины писатель видит в изгнании всех иностранцев, «што до нас влезли противко праву нашему».