Крушевский Н. В. Очерк науки оязыке, с. 114.

² Т а м ж е,

Там же. с. 68.

Ак. 169 161

нием они обязаны ассоциациям смежности»¹. Эти два важнейших закона ассоциации определяют, по Крушевскому, положение слов в системе языка — их линейную последовательность, когда группы слов складываются в ряды либо на основе тождественно­сти выражаемых ими значений, когда то или иное слово воспроизво­дится по памяти (например, глагол внести вызывает тотчас в нашей памяти слова деньги, залог, сумму и т.д.) — ассоциация по смежности; либо на основе сходства или различия с другими словами (например, борона, борозда; водить, возить, носить; ближний, весенний, внешний), когда слова соединяются на основании внешнего сходства или сход­ства по значению — ассоциация по сходству.

«Если вследствии закона ассоциации по сходству,— пишет Крушев-ский,— слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнез­да, то благодаря закону ассоциации по смежности те же слова должны строиться в ряды»². Эти двоякие связи слов в системе языка удивитель­но напоминают учение основоположника структурализма Ф. де Соссю-ра об ассоциативных и синтагматических соотношениях в языковой структуре. Подробнее об этом мы будем говорить далее, а сейчас толь­ко кратко отметим, что под синтагматическими отношениями де Соссюр понимал отношения, основанные на линейном характере языка, опи­рающиеся на протяженность (например, пере-читать, человеческая жизнь и т. д.), а под ассоциативными — отношения слов, имеющие меж­ду собой что-то общее, причем они ассоциируются в сознании так, что из них образуются группы с самыми разнообразными внутренними отношениями: по общности акустических образов (обучать, печать), по аналогии означаемых (обучать, наставлять, просвещать) и т. д.

Таким образом, указанные Крушевским ассоциации по сходству аналогичны соссюровским ассоциативным отношениям, а ассоциации по смежности (тоже с указанием различных отношений между словами в этой группе ассоциаций) —- синтагматическим отношениям. Крушев-ский, рассуждая об ассоциациях, говорит, что эти различные отноше­ния слов теснейшим образом связаны между собой и их взаимное функ­ционирование определяет развитие языка.

§5. ЗНАКОВЫЙ ХАРАКТЕР ЯЗЫКА В ТРАКТОВКЕ И. А. БОДУЭНА ДЕ КУРТЕНЭ И Н. В. КРУШЕВСКОГО

Понятие системности языка у И. А. Бодуэна де Куртенэ теснейшим образом связано с понятием языка как системы знаков," как совокупности «множества случайных символов, связанных самым" различным образом». «...Подавляющая часть слов человеческого язы­ка — лишь случайно возникшие символы. <...> И как раз эта случайность есть характерная черта язык а». В понимании этой особенности знака Бодуэн де Куртенэ был глубоко прав, если признавать слова символами, служащими для обозначения тех или иных предметов объективной действитель-

¹ Крушевский Н. В. Очерк науки о языке, с. 129.

² Там же, с. 65.

1С2

ности. Выбор символа (наименования) данного предмета определяет­ся его случайными признаками, поскольку случайность есть форма проявления необходимости.

Особенности человеческих слов как символов особенно характер­но проявляются при сравнении со знаковыми системами, используе­мыми для целей общения в других биологических обществах, в част­ности среди животных: «Постоянное и неустранимое различие между языком людей и «языком» животных составляют, однако, следующие отличительные черты: 1) голоса животных неделимы, неразложимы, с начала до конца однородны, без переходов от одних звуков к другим <...>; 2) голоса или звуки человеческого языка являются голосами членораздельными или артикулованными». Бодуэн де Куртенэ под­черкивает прежде всего независимость механизмов, управляющих голосом, у животных и человека.

Кроме того, «звук и», издаваемые животными, обладают одной общей всем им чертой: они самой природой соответ­ствующих животных организмов предназначе­ны для того, чтобы выражать именно то, что они в действительности выражают. Они должны вызывать как раз то чувство, как раз то представление, какие в дейст­вительности — именно путем непосредственного чувственного впечат­ления — и вызывают. И этим их задача исчерпывается.

Между тем все слова, принадлежащие собст­венно человеческому языку, отличаются спо­собностью принимать все новые значения, причем их генезис, источник их значения обычно совершенно забывает­ся. Сами по себе они-ничего не говорят ни о чувстве, ни о способности воображения; они что-то означают лишь потому, что они ассоцииро­ваны с известным рядом значений. Характер необходимости им совер­шенно чужд».

И особенно важно отметить определение социального ха­рактера языкового знака. Упрекая Н. В. Крушевского за то, что 'он иногда смотрит на морфемы, корни как на голые звуки, лишенные значения, Бодуэн де Куртенэ замечает: «Если можно составлять мор­фологические единицы (морфемы), слова, предложения и вообще речь из простых, голых звуков, то, может быть, только в языке говорящей машины или фонографа, но никогда в живом человеческом языке, в языке живых общественных существ».

^Крушевский с несколько иных позиций подходил к интерпретации языкового знака. Он исходит из того, что слово со стороны внутренней нельзя рассматривать как нечто неделимое, «оно обозначает известное понятие с его оттенком или оттенками»¹. Это понятие о предмете тес­ным образом связано с процессом его наименования, причем название предмету дается по его наиболее характерному, бросающему­ся в глаза признаку. Возьмем, например, слово весло,— рассуждает Крушевский,— «предмет назван по одному из его качеств. Что сделал бы тот, кому неизвестно слово весло? Он, вероятно, сказал бы: вещь, сде-

¹ К р у ш е в с к и й Н.' В. Очерк науки о языке, с. 86.

О

ланная из дерева, длинная, одна половина тонкая и круглая,— другая пошире, плоская; служит для плавания. Мы выбираем последнее каче­ство, кажущееся нам в данное время более важным, берем уже суще­ствующее слово, обозначающее что-нибудь родственное этому качест­ву, и из него делаем название нашему предмету. Таким образом, наз­вание предмета первоначально есть часть его описания, служащая субститутом всего описания. <...> Такое название, как весло, будет первоначально несобственным, так как оно дано предмету только вследствие какого-нибудь его сходства с чем-нибудь уже названным, и неполным, так как оно подчеркивает только од и н наиболее выдающийся признак предмета» \ В этом определении слова как знака явственно прослеживается стремление считать знак субститутом, символом того предмета, который оно обоз-' начает, причем «возможность такой субституции есть одно из величай­ших преимуществ языка»².

Крушевский указывает -также на^произвольный характера слова: «...Слово может по очереди служить знаком бесконечному ряду ме­няющихся с течением времени вещей. Так, слово стол, которым была названа первоначально простая подстилка при приношении жертв (ср. санскр. pra-stara), служит отличным знаком не только для массы разнообразных домашних предметов, существующих в наше время для известного употребления (сосуществующая семья предметов), но слу­жило в продолжение веков таким же знаком для целых рядов пред­шественников этих предметов (последовательный ряд предметов)»³.

Если первоначально наименование предмета было основано на од­ном каком-нибудь его признаке, то «вследствие продолжительного употребления, слово соединяется в такую неразрывную пару с пред­ставлением о вещи, что становится собственным и полным ее знаком, приобретает способность всякий раз возбуждать в нашем уме представ­ление о вещи со всеми ее признаками»⁴.

Итак, по Крушевскому, слово есть первоначально неполный знак (субститут) вещи, предмета, основанный на каком-нибудь одном его при­знаке, впоследствии становящемся собственным и полным знаком этой вещи, охватывающим совокупность всех признаков предмета.

§6. УЧЕНИЕ И. А. БОДУЭНА ДЕ КУРТЕНЭ О ФОНЕМЕ

Именно в казанский период своей деятельности И. А. Бодуэн де Куртенэ четко осознает необходимость выделения фонетичес­ких единиц, которые нельзя отождествлять со звуками. К таким фонетическим единицам относятся _когеренты и дивергенты, с одной стороны, и коррелятивы и корреспонденты — с друТбйТ "Поскольку звуки находятся в более или менее близком соседстве друг с другом и .•между ними устанавливается тесная причинная связь, то они находят­ся в отношениях зависимости и различия.

¹ Крушевский Н. В. Очерк науки о языке, с. 129.

² Там ж е.

³ Т а м же, с. 133.
«Там же, с. 129.

Комбинационную зависимость звуков друг от друга или одного звука от другого Бодуэн де Куртенэ называл когеренцией; в когерентных отношениях находятся [б] и [б ] и [ы] и 1и] в был — бил. Комбинационные изменения, которые вызываются этой комбинацион­ной зависимостью, называются дивергенцией. Ди в е р г е н-т ы — однородные по происхождению (гомогенные) звуки, подвергаю­щиеся комбинационным изменениям; ср.: лодка — лодочка, год — года — годовой, где 1т] и [д], [о], [л1, Ы —дивергенты. Дивергенты отли­чаются откоррелятивов — различных звуков на данном эта­пе развития языка, но имеющих одно происхождение (исторические чередования звуков: [г/ж] в бегу — бежать, [к/ч] в теку — течь и т. п.). Дивергенты и коррелятивы отличаются откорреспонден-_т о _в __ однородных по происхождению звуков, сопоставляемых в об­ласти нескольких родственных языков, например Ipl и [И в лат. pater и англ. father — «отец». Такие фонетические единицы, которые нельзя отождествлять со звуками (коррелятивы и корреегюнденты), Бодуэн де Куртенэ называет фонемами, определяя дюнёму! ^как «сумму обобщенных антропофонических свойств известной фонетичес-кой части слова, неделимую при установлении коррелятивных связей в области одного языка и корреспондентных связей в области не­скольких языков».

..Коррелятивные ^вязи—это оттенки, свойства звуков (например,
твердостьГШгюостьУЗоторые проявляются в различном фонетическом
окружении. Причем «следует отличать положения, благоприятствую­
щие проявлению всех индивидуальных свойств данной фонемы, от по­
ложений, каким-то образом препятствующих этому», различать «фо­
немы, кажущиеся идентичными, в зависимости от того, находятся ли
эти фонемы в начале, в конце или в середине слова». Бодуэн де Куртенэ
не первым обратил на это внимание. Еще Г. Пауль отмечал, что коли­
чество звуковых оттенков, обусловленных положением звука, гораздо
больше количества букв алфавита ¹. Кроме того, он различает устой­
чивый слуховой образ и изменчивые артикуляторные воспроизведения
"звуков речи. Но это были лишь отдельные замечания. •,

В работе «Некоторые отделы «сравнительной грамматики» славян-^ ских языков» (1881) Бодуэн де Куртенэ определяет фонему как обоб­щенное выражение всех антропофонических свойств звуков7*к"ак фонети­ческий тип: «...Знаки же фонем — это знаки фонетических типов, знаки отвлеченностей, знаки результатов обобщения, очищенных от поло­жительно данных свойств действительного появления или существова-

" k/k'] \k/c ния». Оперируя примерами чередования -~~ -*- , он говорит о

L * J . L ^fe Jвозможности обобщения определенных свойств фонемы в более общие фонемы, в фонемы высшего порядка.

Бодуэн де Куртенэ непосредственно не упоминает о смыслоразли-\ чительиой функции фонем, но указывает на связь фонемы со значе-\ -I-нием слова, т. е. на функциональную значимость фонем. Так, одной из •

¹ См.: Пауль Г. Принципы истории языка, с. 446.

задач фонетики он считает «рассмотрение отдельных звуков в связи со значением слов», ибо в механизме звуков существуют «взаимные от­ношения, основанные на связи значения со звуком».

Давая определение фонемы, Бодуэн де Куртенэ учитывает ее эти-
молого-морфологический характер, ибо «морфологические сопостав­
ления составляют исходную точку для сопоставлений фонетических».
Тесная связь фонетики с морфологией признавалась и в работах уче­
ников Бодуэна де Куртенэ, осоОеШго о соотношении звуковых законов
и аналогии. _, ,

Позднее понимание Бодуэном де Куртенэ фонемы несколько" изменилось. В 1910-х годах он пытается дать психологизирован­ное определение фонемы: «постоянно в нашей jncjrxHKe существую­щее представление «звука», т. е. одновременного'сложного комплекса произносительных работ и получаемых от этого впечатлений, мы бу­дем называть ф о н е м о ю». В этом определении фигурируют уже психологические сущности, не раскрываемые на языковом материале. Однако это не переход от одного понимания фонемы к другому, так как в разное время Бодуэн де Куртенэ фонемами называл различные единицы. В классическом труде «Опыт теории фонетических альтер­наций» (1895), положившем начало морфонологии, Бодуэн де Куртенэ объясняет фонетические изменения на морфологическом уровне. Под альтернацией он понимает отношение, друг к другу, фоне­тически различных фонем, находящихся в этимологически родственных морфемах и занимающих в фонетической структуре этих морфем пос­тоянное место. Так, если мы возьмем такие морфологические формы, как везу— воз, несу — ноша, муха ■—мушка, то фонемы <е>, <о>, <с>, <ш>, <х>, <ш> находятся в отношениях альтернации и являются альтернантами. «...Во всех подобных случаях альтернирую­щими единицами могут считаться не фонемы, а целые морфемы, так как только морфемы являются семасиологически неделимыми языковыми единицами», а фонемы составляют часть определенного типа морфем. Таким образом, в приведенном примере альтернирующими (чередую­щимися) являются морфемы: вез-, воз-, нес-, нош-; фонетическое раз­личие морфологически родственных морфем Бодуэн де Куртенэ назы­вает фонетической альтернацией. Для альтернации чрезвычайно важно, по его мнению, историческое происхождение фо­нем из общего источника, этимологическое родство в пределах одного и того же языка. При этимологическом родстве морфем в разных язы­ках мы имеем дело с альтернацией другого типа, называемой к о р-респонденцией.

Причиной альтернации, по мнению Бодуэна де Куртенэ, являются произносительные нормы, характерные для данного состояния языка, выработанные в результате коллективного общения людей. «В данном состоянии языка причиной альтернации со стороны фонетической мо­жет считаться только традиция (передача), только со­циальное общение, только «u s и s». Мы научились говорить имен­но так, а не иначе благодаря среде и благодаря своим предкам»; «мы не можем указать индивидуального подхода к сохранению данной аль­тернации».

С точки зрения фонетической (антропофонической) причинности, в альтернациях можно выделить дивергенции, т. е. чередо­вания, возникшие в современном языке в результате расщепления од­ной фонемы на две, причем на это расщепление повлияло фонетическое окружение. Так, сравнив <а> в мат и <а> в мать, мы замечаем, что мягкость предшествующего согласного изменила качество <а> в слове мать. Это чисто фонетическая дивергенция. Расщеп­ление гласного в этимологически родственных морфемах дает фоне­тически-этимологическую дивергенцию или неофонетическую альтернацию типа <о/л/ъ> в воды [воды], вода [влда], водяной [въд'ано]].

Альтернация фонем, связанная с морфологическим или смысловым различием, дает корреляции или психофонетичес­кие альтернации, используемые наряду со словообразующи­ми морфемами для различения морфологических категорий «с/ш> в носить — ноша, <т/ч> в светить — свеча); сюда же относится внутрен­няя флексия для различения видовых значений глаголов (рус. ходить^ хаживать), образование множественного числа (англ. child — children, нем. Wolf — Wolfe).

В морфологических чередованиях определенную фонетическую значимость имеет также отсутствие фонемы, например в сон — сна. Нулевой фонеме аналогична «нулевая» морфема, т. е. морфема, «ли­шенная всякого произносительно-слухового состава, и тем не менее ассоциируемая с известными семасиологическими и морфологическими представлениями».

Если для дивергентов характерна фонетическая причинность, для коррелятивов—психическая, то традиционные, илипалеофо-нетические, альтернации вызваны исторической эволюцией язы­ка «е/о> в рус. несу — ноша, <i/o> в англ. write — wrote, <e/a> в нем. geben — gab). Этот вид альтернаций в настоящее время относят к раз­ряду спонтанных фонетических изменений, в основе которых лежат исчезнувшие фонетические причины.

Морфологические чередования могут вызываться не только дей­ствующими в данном языке факторами, но обусловливаться взаимо­действием языков. Бодуэн де Куртенэ приводит примеры русских альтернаций, целиком заимствованных из церковнославянского язы­ка: родить — рождать, осветить — освещать, светить — свечу, госу­дарь — уосударь.

Указанные типы альтернаций представляют собой макроскопиче­ские явления языка. Наряду с ними Бодуэн де Куртенэ выделяет микроскопические явления, к которым принадлежат незаметные, з а-рождающиеся, э м б риональные альтернации фонем. Что же создает эти незаметные различия? — «Сам факт, что фонема входит в состав слов, которые обна­руживают то антропофоничес к ие различия <...>, то психические различия (семасиологическиеили морфологические), создает разницу между внешне одинаковыми фонемами, которая со временем может стать заметной». В качестве примера таких эмбрио-

дифференциацию, опрощение и переразложение, обращает внимание на их исторический характер. Богородицкий пытается выяснить зако­номерности морфологических процессов в области языка, в частности аналогии. «Процессы аналогии в языке,—указывает он,—так же закономерны, как и процессы фонетические; эта закономерность об­наруживается в том, что аналогия действует в каждом языке обычно в определенном, характерном для него направлении»¹.

Анализируя процессы аналогии, Богородицкий определяет фоне­тическую и морфологическую основы ее действия. Под фонетиче­ской основой действия аналогии он понимает дивергенцию (рас­щепление) морфем, совершающуюся в результате фонетических про­цессов. Что же касается морфологической основы, то ее сущность — в изменении формы слова под влиянием другой формы, выражающей то же или подобное значение. Например, глагол чихать некогда в 1-м лице единственного числа имел форму чишу (ср. пишу), однако под влиянием широко распространенных глаголов с показате­лем -а- в инфинитиве (ср.: читать—читаю, мечтать — мечтаю) в настоящее время распространена форма чихаю.

Причиной появления другого морфологического процесса — диф­ференциации является, по мнению Богородицкого, вырази­тельность языка: за каждым вновь возникающим оттенком значения закрепляется по возможности и особое выражение. Типичным приме­ром дифференциации является дифференциация по оттенку значения окончаний родительного падежа единственного числа существительных мужского рода (цвет снега — много снегу, во втором случае оконча­ние -у свойственно словам, обозначающим количество).

Богородицкий обращает внимание и на семасиологическую сто­рону морфологических процессов, которая является, по сути дела, связующим звеном между аналогией и дифференциацией. Ведь если в языке под действием аналогии появляются новые разновидности мор­фем, то они наполняются новым семасиологическим содержанием; это способствует большей выразительности языка. Новое семасиологиче­ское содержание морфемы препятствует вытеснению ее другой морфе­мой.

Сущность процесса переразложения, по Богородицкому, состоит в том, что «слова в умах индивидуумов известного времени <...> ассоциируются не теми сходными частями, которыми они ассо­циировались в умах индивидуумов прежнего времени»². Переразло­жение, или изменение границ между морфологическими элементами слова, чаще всего происходит между основой и окончанием и приводит к сокращению основ; встречается оно также между префиксом и осно­вой, когда в качестве префикса выступает предлог, древнейшая форма которого оканчивалась на -«. Примером переразложения могут служить формы женам, женами, женах, которые первоначально разлагались

так, что в них -а- принадлежало основе (жена-м, жена-ми, жсна-х). Но так как [а] повторялся перед окончаниями и во всех других словах того же склонения (рыба-м, рука-м и т. п.), то он стал восприниматься как принадлежность флексии, и потому первоначальные основы, кон­чавшиеся гласными, стали уже оканчиваться согласным звуком (жен­ам, жен-ами, жен-ах).

Все многочисленные морфологические изменения слов подразде­ляются Богородицким на изменения внешней стороны и изменения внутренней стороны. Аналогию, дифференциа­цию и переразложение он безоговорочно относит к изменениям внешней стороны, процесс опрощения — к изменениям внутренней стороны слов.

Богородицкий определяет опрощение как такой случай из­менения морфологической структуры слова, когда «слово, в умах ин­дивидуумов прежнего времени разлагавшееся на морфологические части, в умах индивидуумов последующего времени <...> не разла­гается, становится простым»¹.

Причины опрощения различны. Это может быть утеря со временем J значения, которое связывалось с данным словом, как, например, в слове подушка; опрощение может возникать в результате фонетических ,2 изменений, претерпеваемых словом (в слове подушка ухо и -ушка не свя­зываются между собой); и, наконец, в результате выхода из употреб­ления родственных слов, когда слово остается одиноким в язЬше (на- «<J пример, слово кольцо, уменьшительное от коло, становится простым, так ' как коло вышло из употребления).

Рассматривая виды и формы опрощения, Богородицкий отмечает, что кроме неполного опрощения, когда возможна еще продук­ция слова, может быть опрощение совершенное, или полнее. Примером полного опрощения служит слово сутки: «Если бы мы взду­мали попросту разложить это слово на морфологические части, то, ве­роятно, разложили бы на сут-ки, принявши сут за корень, а ки за суффикс с окончанием: такое деление получилось бы с точки зрения чутья современного языка. Между тем, принявши в соображение эти­мологические указания, мы должны разделить это слово так: су-тк-и, где корень тк... (ср. ткнуть)»*.

Кроме того, Богородицкий различал еще опрощение внешнее и внутреннее. Примером внутреннего опрощения является слава богу, потому что выражение это утратило свое первоначальное значение, оно почти равнозначно словам хорошо, ничего. Слово безвы­ходный — пример внешнего опрощения; сложного префикса «безвы-» нет, хотя слово выход имеет прозрачный морфологический состав. Бо­городицкий объясняет, почему нет сложного префикса «безвы-к а) количество сложных слов этого рода очень мало, б) смысловая при­чина — нераспространенность значения «безвы-». То же самое наблю­дается и в слове безвыгодный, где префикс без- присоединен к слову,

¹ См.: Богородицкий В. А. Об основных факторах морфологического развития языка.— «Русский филологический вестник», 1895, т. 33, № 2, с. 224.

²Богородицкий В. А. Очерки по языковедению и русскому языку. Казань, 1901, с. 259-260.

ока ^0Г0Р^{0ДИЦКИИ} В' А. Очерки по языковедению и русскому языку,

С. ьоо.

² Т а м же, с. 272.

начинающемуся префиксом еы-, но в словах выгодный, выгода уже нет ясной морфологической делимости из-за опрощения.

Наблюдается еще случай семасиологического опро-щ'е н и я типа дворянин: это слово не связывается со словом двор, так как они не сходны теперь по своим значениям.

§8. ВОПРОСЫ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

И ТИПОЛОГИИ ЯЗЫКОВ В ТРУДАХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ

КАЗАНСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ

I В уже упоминавшейся работе И. А. Бодуэна де Куртенэ «Опыт ^>" теории фонетических альтернаций» наряду с положениями о регуляр­ном чередовании фонем в разных вариантах одной и той же морфемы содержится много типологических¹ наблюдений. В России Бодуэн де /Куртенэ первым занялся т ипологическим изучением языков. Он указывал, что «вместо необоснованного различения языков «флек-сивных» и «агглютинативных» следует говорить... о различии между со­четанием морфем друг с другом и между психофонетическими альтер­нациями одних и тех же морфем». Бодуэн де Куртенэ стремится найти иные, не морфологические критерии классификации языков, которая основывалась бы не на предвзятой, «сомнительной» идее об исторической последовательности языковых морфологических типов, а лишь на фактах сходства и различия в родственных и неродственных язы-• ках. Уже в его работах казанского периода намечается двусторонний / подход к пониманию сущности типологических исследований. Д« С одной стороны, речь идет о типологическом (сопоставительном) изучении фонетических и морфологических структур родственных языков, особенно славянских, что дает возможность проследить общие закономерности, развитдя„э1ШС_^31>Ш0в. Сравнение родственных язы­ков в статическом и динамическом планах с целью изучения фоноло­гической и морфонологической структуры этих языков легло в даль­нейшем в основу бодуэновской теории сравнительной грамматики, ко­торая занимается «сопоставлением и сравнением структуры разных родственных языков в двух направлениях». С) С другой стороны, Бодуэн де Куртенэ считает, что сопоставитель­ное изучение языков, имеющее дело с определением сходств и разли­чий между языками, может основываться на выявлении общего сход­ства независимо от исторических или генеалогических связей: «Мы пос­тоянно находим одинаковые свойства, одинаковые изменения, одинако­вые исторические процессы и перерождения в языках, чуждых друг другу и исторически, и географически. С этой точки зрения мы можем сравнивать развитие языков романских с развитием языков новоин­дийских, развитие языков славянских с развитием языков семитиче­ских, развитие языка русского с развитием языка коптского, развитие языка английского с развитием языка китайского и т. д.». Здесь он

¹ Типология — раздел языкознания, занимающийся изучением черт сходства и различия в родственных и неродственных языках.

подходит к выделению и сопоставлению в этих языках целостных сис­тем, определенных структурных отношений, в которых обнаруживают­ся функционально-тождественные общие черты. Именно такой подход "будет принят в современных направлениях типологического изуче­ния языков.

При выявлении общих структурных черт в неродственных языках Бодуэн де Куртенэ основной акцент делает на ф о н е т и ч е скую, типологию, так как, по его мнению, «в разных, совершенно различных морфологических классах языков, при совершенно различном строе, все же таки фонетическая сторона, фонетические законы, изменения и соответствия в общем одинаковы, и это как с диалектической, (гео­графической), так и хронологической (временного порядка) точки _ зрения». Наиболее характерным фонетическим признаком, типичным ' для ряда языков (романских, германских, индийских, семитских, фин­ских и т. д.), является консонантное чередование, например [к/ч], как ' ъпеку;— печёшь. Этот общий тип чередования можно назвать «общече­ловеческим языковым явлением», или, иначе говоря, языковой.универ­салией. Из других типологических особенностей в области фонетики неродственных языков Бодуэн де Куртенэ отмечает исчезновение звон­ких смычных согласных в датском, средневерхненемецком, эстонском и других языках, регрессивнее направление ассимиляции в индоевро­пейских языках и прогрессивное в финно-угорских и урало-алтайских и т. д.

. Чрезвычайно любопытны замечания Бодуэна де Куртенэ о типоло­гии морфологических элементов слова в языках различных типов. Так, если в индоевропейских языках окончания и приставки тесно сливаются с корнем, то для урало-алтайских языков характерна само­стоятельность их существования; корень в индоевропейских языках подвергается фонетическим и морфологическим изменениям, а в ура­ло-алтайских — нет. В индоевропейских языках строение слова ха­рактеризуется замкнутостью, а в урало-алтайских корень стоит в на­чале слова и за ним следуют морфологические элементы и т. д. Эти от­дельные наблюдения Бодуэна де Куртенэ в области морфологической типологии недостаточно глубоки, однако они приближаются к тем тре­бованиям, которые предъявляет к типологическому изучению языков современная лингвистика.

Под влиянием типологических идей Бодуэна де Куртенэ теорию изменения звуков во времени Н. В. Кггушевский пытается приложить не только к родственным, но и к неродственным языкам и находит I интересные типологические параллели в фонетических системах не- ] родственных языков.

Как же объяснить удивительную аналогию в развитии звуков и звукосочетаний родственных и неродственных языков? Крушевский считает, что существуют в с е о б щ и е звуковые законы, которые и | объясняют параллелизм в развитии фонетических систем. Признавая действие общечеловеческих звуковых законов, выражающееся всегда в одинаковом изменений определенного звука, Крушевский подтверж­дает существование я з ы ковы х универсалий как опрело- | ленных свойств или признаков всех языков. Признание этих всеобщих

законов он основывает на типологическом изучении родственных и не­родственных языков, их фонетических систем как наиболее доступных наблюдению. Эти идеи Крушевского предвосхитили современное нап­равление языкознания, связанное с изучением языковых универсалий.

Стремление к сопоставительному изучению родственных и нерод­ственных языков характерно и для исследований В. А. Б_огородицкого: «Сравнение может быть не только генетическое "или осНб'вагг-ное на родстве языков, но также аналогическое, т. е. можно сравнивать однородные явления и в языках неродственных»¹. Типо­логическим (аналогическим, по терминологии Богородицкого) изу­чением языков он заинтересовался в 20-е годы нашего столетия. Бо-городицкий четко представлял себе цели и задачи генетического и «аналогического» изучения языков. На основании сравнения грамма­тических явлений в родственных индоевропейских языках строились гипотезы относительно того, что соответствовало этим явлениям в индоевропейском праязыке. «Аналогическое» сравнение заключается в систематическом и углубленном сравнении морфологических и син­таксических структур языков, принадлежащих к разным семьям ². Это разграничение генетического и «аналогического» сравнения языков позволяло уяснить природу общих явлений в родственных и неродст­венных языках.

Если наличие общих признаков в родственных языках объясняется происхождением этих языков от единого источника, то в неродствен­ных языках они представляют собой либо результат соприкосновения или смешения этих языков при племенных передвижениях в прошлом, либо результат общечеловеческой способности к мышлению.

Сопоставительное изучение общих структурных черт в родствен­ных и неродственных языках Богородицкий проводил в области ф о-нетики, морфологии и синтаксиса. Он указывал, что с фонетической стороны нужно стремиться к установлению соотно­шения между звуковыми системами разных языков. Сам он изучал соотношения звуковых систем русского и татарского языков, весьма подробно характеризуя общие и различные признаки ударяемых и не­ударяемых гласных.

Представляет интерес типологическая характеристика роли ударе­ния в дифференциации значения в языках различных семейств. Так, рассматривая смыслоразличительную роль интонации в китайском языке, Богородицкий отмечает, что аналогичную функцию интонации можно обнаружить в индоевропейских языках, именно в тех, в которых существуют различные виды ударения, например, в литовском: austi— «стынуть», austi — «светать». Рассматривая чередования в тюркских языках, он отмечает, что, как и в индоевропейских, здесь нужно выде­лять чередования на основе морфологической функции ударения и че­редования под влиянием гармонии гласных, или сингармонизма, ко-

¹ Богородицкий В. А. Сравнительная грамматика ариосвропейских
языков, вып. 1. Казань, 1914, с. 4.

² См.: Богородицкий В. А. Введение в татарское языкознание в связи
с другими тюркскими языками. Казань, 1934, с. 23.

торое, по его мнению, является общей типологической особенностью ряда'неродственных языков.

Для изучения общих тенденций языкового развития в родствен­ных и неродственных языках гораздо большее значение по сравнению с морфологическими явлениями имеют типы синтаксической связи, так как они весьма сходны в разных языках ввиду ограниченного кру­га выражаемых ими отношений. Богородицкий рассматривает одну из таких синтаксических конструкций —^эргативную. Он находит аналогию между способами выражения субъекта в косвенном падеже, а объекта в прямом, характерными для эргативной конструкции и в русском языке, иллюстрируя это примером Мне виделся сон, по его мнению, тождественным конструкции Охотнику убита птица (т. е. Охотник убил птицу).

Богородицкий специально не занимался типологическими исследо­ваниями и не имел определенной методики проведения этих исследо­ваний. 0^й устанавливал сходные структурные особенности лишь в ста- ""* тическом плане, путем сопоставления разных языков безотносительно к их генетическому родству, без установления определенных тенден­ций их развития, учета их относительной хронологии. Но Богородиц-кому была чужда" мысль о противопоставлении типологических ис- "г" следований сравнительно-историческим, он стремился к их объедине­нию, чтобы «идти все дальше и дальше в глубь времен, к выяснению глоттогонических вопросов и к гипотетическому построе­нию общего родословного древа человеческих языков»¹.

Богородицкий внес большой вклад и в разработку новой м е т о д и-к и сравнительно-исторических исследований. Гипотетичность вос­создаваемых праязыковых форм, отсутствие в них конкретности, харак­терной для живых языков, заставили Богородицкого перейти от вос­создания праязыка к определению хронологической последователь­ности явлений и уже затем — к сравнению таких явлений в отдель­ных ветвях и распространению их по языкам-основам отдельных групп языков. Прежде исследователи, изучая закономерности развития ка­кого-либо языка, игнорировали анализ закономерностей развития семьи или группы языков, что вело, в свою очередь, к недооценке срав­нительного изучения истории родственных языков. Причина этого заключалась в том, что лингвисты брали за основу сравнения хроно­логически не сопоставимые древнейшие письменные памятники, пре­небрегая всем последующим развитием языков. Богородицкий указы­вает, что в этом случае как бы выхватывался лишь один из моментов истории этих языков. Между тем характер языка определяется всем • ходом его истории. Таким образом, по мнению Богородицкого, в срав­нительной грамматике нельзя ограничиваться только древнейшими представителями данного языкового семейства, взятыми в известный момент своей истории, но необходимо вместе с тем следить за всем хо­дом их развития до настоящего времени. Этот синхронисти­ческий принцип он назвал самым главным в языкознании.

■Богородицкий В. А. О научных задачах татарского языкознания. Казань, 1935, с. 9-10.

Таким образом, старые методы сравнительно-грамматических ис­следований Богородицкий предлагал заменить новыми: рассматривать явления языка с исторической точки зрения, сравнивать пути разви­тия отдельных языков индоевропейского семейства. При изучении раз­вития языковых явлений они должны располагаться таким образом, чтобы приобрести характер одновременности в каком-либо временном пункте, и в этом пункте их следует изучать статически.

разовали авангард современного структурализма»¹, а другой видный ученый А. Соммерфельт подчеркивал, что «Ф. де Соссюр и Бодуэн де Куртенэ... являются прямыми вдохновителями современного структу­рализма»². Нельзя не согласиться с такой справедливой и заслужи­вающей внимания оценкой деятельности представителей Казанской лингвистической школы, вписавших славную страницу в историю русского и мирового языкознания.

§ 9. ЗНАЧЕНИЕ РАБОТ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ КАЗАНСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ^ШКОЛЫ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКОЗНАНИЯ

Каковы же были особенности интерпретации фактов языка пред­ставителями Казанской лингвистической школы? Ответ на этот вопрос дал сам И. А. Бодуэн де Куртенэ: «Существенным признаком «Казанской лингвистической школы» является стремление к обобще- \ нияйц-стремление, многими порицаемое и даже осмеиваемое," но тем ^г"не'менее стремление, без которого немыслима ни одна настоящая наука» (мы бы назвали это стремлением к созданию общего, теоретического i языкознания), «затем <...> важность различения фонетических и А морфологических частей слов, важность различения фонетической и морфологической делимости слов, важность различения чисто фонети­ческого (физиологического) и психического элемента в языке, важность различения изменений, совершающихся каждовременно в дачном со­стоянии языка, и изменений, совершившихся в истории, на протяжении . многих веков и в целом ряду говорящих поколений, важность считать- Н§ ся с требованиями географии и хронологии по отношению к языку (разные наслоения языковых процессов), преимущественно наблюде­ний над живым языком перед догадками, извлекаемыми из рассмотре­ния памятников, великая важность анализа и разложения сложных I единиц на их отличительные признаки и т. д. При этом проповедова-| лась полная равноправность всех языков, полная демократизация ¹ объекта исследования, <...> все языки заслуживают внимания языко­веда и всестороннего изучения. <...> В связи с этим находилось при­знание важности диалектологии, признание важности изучения но­вых языков». Одним из требований школы было требование «не на­вязывать языку чуждых ему категорий, а доискиваться того, что в нем действительно существует».

Выражаясь языком современной лингвистики, можно сказать, что понимание языка как системы, понимание множественности причин изменений языка, социальная обусловленность языковых изменений, элементы знаковой теории языка, теория фонем и морфонологических изменений (альхернацйи),Т^,ипология. языков составили тот круг проб­лем и задач общего языкознания, которые решали в своих работах пред­ставители Казанской лингвистической школы и которые оказали огромное влияние на формирование современных структуралистских течений. В статье «Истоки структурализма» шведский ученый Б. Кол-линдер писал: «Можно сказать, что молодые казанские лингвисты об-

¹ К о I 1 i n d е г В. Les origines du structuralism.— «Acta Universitatis Uppsa-liensis», Uppsala, 1962, p. 13.

²Sommerfelt A. The French school of linguistics,— «Trends in European and American Linguistics», Antverp., 1961, p. 283.

ГЛАВА 11