МЛАДОГРАММАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА В ЯЗЫКОЗНАНИИ

§ 1. ИЗ ИСТОРИИ МЛАДОГРАММАТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ

В 70—80-е годы XIX в. в европейском языкознании, в частности в Германии, оформилось новое направление, сторонники которого вы­ступили с резкой критикой взглядов старшего поколения языковедов-компаративистов — Ф. Боппа, Я. Гримма, А. Шлейхера и др. Именно за эту критику представителей нового направления назвали млад о-грамматиками, а отстаиваемое ими направление — младо­грамматическим. Возникновение младограмматического направления связано с именами таких лингвистов, как К- Бругман(1849—1919), Г. Остхоф(1847—1909), Г. Пауль(1846—1921), Б. Дельбрюк(1842—1922), А. Лескин (1840—1916). Поскольку эти ученые были связаны с Лейпцигским университетом, то направление нередко назы­вают также Лейпцигской школой языкознания.

Не все немецкие лингвисты разделяли взгляды младограмматиков. Так, между Бругманом и Остхофом и представителями старого направ­ления сравнительно-исторического языкознания, группировавшимися вокруг этимолога А. Фика в Гёттингенском университете, с самого на­чала разгорелась ожесточенная полемика. Представители того направ­ления, к которому принадлежал Фик (А. Бецценбергер, Г. Коллитц, Ф. Бехтель и др.), уделяли большое внимание семантической истории слов, в то время как Бругман и Остхоф считали такой способ исследова­ния ненадежным, поскольку, по их мнению, развитие значения слова (осуществляется весьма сложными путями, не поддающимися точному {определению. Глава так называемой Берлинской школы И. Шмидт продолжал развивать взгляды своего учителя А. Шлейхера и к методи­ческим принципам младограмматиков относился если не отрицательно, то, во всяком случае, сдержанно. Характеризуя сложившуюся в не­мецком лингвистическом мире того времени обстановку, академик И. В. Ягич писал, что в Германии сколько университетов, столько и «школ». Сами немецкие лингвисты отмечали остроту борьбы между отдельными направлениями, их изолированность друг от друга, бес­конечные споры, касавшиеся больше личностей, чем сути дела.

Но стремление лейпцигских младограмматиков к усовершенствова­нию . методов исследования языка, тщательная обработка огромного языкового материала, углубление и расширение сравнительно-истори­ческого изучения языков оказали большое влияние не только на боль­шинство языковедов Германии, которые со временем перешли на пози­ции младограмматиков, но и на многих европейских языковедов.

В той или иной мере к младограмматикам примыкали скандинавские языковеды В. Томсен (1842—1927) и К. Вернер (1846—1896), француз М. Бреаль (1832—1915), итальянец Г. Асколи (1829— 1907), американец У. Уитней (1827—1894) и др. Что же касается рус­ских лингвистов Ф. Ф. Фортунатова и И. А. Бодуэна де Куртенэ (см. гл. 9 и 10), которых ранее признавали сторонниками младограм-матизма, то Л. В. Щерба справедливо считал, что эти так называемые русские младограмматики не поддерживали полностью концепцию младограмматиков и стремились отойти от идей теоретика младограм-матизма Пауля. В. А. Богородицкий прямо указывает на то, что в Рос­сии новое движение младограмматиков весьма слабо отразилось. Фор­тунатов, Бодуэн де Куртенэ и некоторые их ученики очень быстро осознали недостатки предлагавшегося лейпцигскими младограммати­ками метода исследования языка и критику его вели с позиций, при­ближающихся к положениям современного языкознания.

§ 2. ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ПСИХОЛОГИЗМ КАК ОСНОВА ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ МЛАДОГРАММАТИКОВ

Принципы младограмматического направления наиболее четко отражены в предисловии К. Бругмана и Г. Остхофа к первому тому издававшегося ими непериодического сборника «Морфологические ис­следования в области индоевропейских языков» (1878), который иногда называют манифестом младограмматиков, в книге Г. Пауля «Прин­ципы истории языка» (1880), в работе Б. Дельбрюка «Введение в изуче­ние индоевропейских языков» (1880). Можно также упомянуть полеми­ческую работу Г. Курциуса «К критике новейших исследований по языку» (1885), а также «К современному состоянию языкознания» (1885) Бругмана и «Основные вопросы исследования языка» (1901) Дельбрюка.

Из всех этих работ наиболее важной являются «Принципы исто­рии языка» Пауля — теоретическое обобщение взглядов представителей младограмматического направления Лейпцигской школы. Из широкого комплекса проблем, поднятых Паулем в этой книге, мы ограничимся рассмотрением вопросов, связанных с пси­хологической основой его теории, с пониманием соотношения индивидуального и социального, речевой деятельности и нормы, ин­дивида, общества и языка, с определением объекта языкознания и принципа историзма.

Прежде всего следует отметить, что младограмматики стремились .Избегать философии, это связано с их разочарованием в глоттогони­ческих" построениях В. Гумбольдта и А. Шлейхера. Недаром Дель­брюк заключает свое «Введение в изучение языка» словами: «Языко­знание вступило из философского периода в исторический». Вот этот историзм лежит в основе всей концепции Пауля, который обо­сновывает его как единственно научный принцип лингвистического анализа. Все языкознание Пауль сводит к истории языка: «То, что понимают под нёисторическим и все же научным рассмотрением языка, есть по сути дела также историческое, но не совершенное изучение

ПО

языка <...>• Как только исследователь переступает за пределы простой констатации единичных фактов, как только он делает попытку уловить связь между явлениями и понять их, так сразу же начинается область истории. <...> Мне вообще неизвестно, как можно с успехом рассуждать о языке, не добывая сведений о его историческом становлении»¹.

Для того чтобы понять историческое развитие языка, Пауль пред­
лагает особую «основоустанавливающую науку», которую он называет
учением о принципах. Только с помощью науки о принципах исследо­
вания история обретает, по его мнению, свою подлинную ценность;
языкознание как история языка относится к историческим наукам,
которые делятся на естественноисторические и культурно-историче­
ские. Языкознание — наука культурно-историческая, общественная.
Лишь общество создает культуру, отсюда следует, что задача учения
о принципах культурно-исторической науки (языкознания) заклю­
чается, по мнению Пауля, в том, «чтобы показать, как протекает про­
цесс взаимодействия индивидов, как отдельное лицо, выступая в роли
получателя и дающего, определяемого и определяющего, соотносится
с общностью, как младшее поколение овладевает наследием старшего».
Таким образом, он ставит проблему взаимоотношения индивида и об­
щества. Все многообразие этих отношений Пауль сводит к четырем
категориям: а) в индивиде возникают психические образования или
комплексы представлений под влиянием других индивидов; б) глядя
на движения других людей, индивид научается целесообразным дви­
жениям частей своего тела; хотя движение — процесс физиологиче­
ский, но в нем есть и психологический момент; в) только сотрудничество
нескольких индивидов делает возможным изготовление орудий труда
и накопление капитала; г) индивиды оказывают друг на друга физи­
ческое воздействие, которое может быть или во вред, или на благо
прогрессу, но оно не может быть отделено от культуры.. • _;

Эти категории выступают отличительными признаками, позволяю- * щими Паулю отграничить учение о принципах от коллективной психо-⁴^ логин, или этнопсихологии, выдвинутой в середине XIX в. Г. Штейн- * талем, который утверждал, что сущностью человеческой души яв­ляется то, что она не есть обособленный индивид,. но_пр и надлежит / определенному народу. Пауль исходит из того, что всякие чисто психические образования (комплексы представлений) появляются в душе индивида, и «таким образом, остается лишь признать, что в действительности существует лишь индивидуальная,психология и что никакая этнопсихология, или как" бы ее еще ни называли, не может быть ей противопоставлена».

Пауль считает, что важнейшим признаком культуры является психическое начало, это «важнейший фактор всякого дви­жения культуры, все вращается вокруг этого фактора. Психология является поэтому, главной базой культурно-исторической...науки ео всей полноте ее содержания». Младограмматики считали психологию

¹ Цит. по кн.: Пауль Г. Принципы истории языка. М., I960.

Ill

основой языкознания, поэтому учение о принципах развития строится на основе психологии. Однако Пауль признает, что «культуры на чисто психической основе не существует», что, помимо психологии, которая является законоустанавливающей наукой, надо знать законы действия физических факторов культуры. Принцип историзма пред­полагает психологическое понимание сущности языка, потому вполне закономерен основной вывод Пауля: «Языко­знание должно быть психологическим насквозь, даже там, где речь идет о констатации единичных фактов».

Отрицая коллективную психологию, исключая существование об­щего духа и элементов общего духа, Пауль говорит о взаимоотноше­ниях психологических сущностей отдельных индивидов («всякое чисто психическое взаимодействие совершается в недрах души индивида»). И подлинной реальностью в его концепции выступает лишь инди­видуальный язык: «Если руководствоваться бесспорным по­ложением, что каждый индивид обладает собственным языком, а каж­дый из этих языков — собственной историей», то придем к выводу о том, что «на свете столько же отдельных языков, сколько индивидов». С предельной ясностью это положение выражено Бругманом и Остхо-фом: язык «по-настоящему существует только в индивидууме, тем самым все изменения в жизни языка могут исходить только от говоря­щих индивидов»¹. Таким образом, психологизм, по Паулю, определяет ; индивидуализм. Поэтому его концепция может быть определена как ; индивидуалистически-психологическая,

Пауль различает две сферы психики: а) сферу сознания, к которой относятся говорение, слышание, а также всплывающие при этом представления и мелькающие в сознании языковые образования, и б) сферу бессознательного: «Все проявления речевой деятельности вы­текают из смутной сферы бессознательного. Все языковые средства, используемые говорящими <...>, хранятся в сфере бессознательного в виде сложнейшего психического образования, состоящего из разно­образных сцеплений групп представлений». Эти хранящиеся бессозна­тельно представления являются следствием того, что появлялось ранее в сознании как при слушании других, так и в процессе собственного говорения и мышления с помощью форм языка. Именно они, по мысли Пауля, обусловливают возможность повторного появления в сознании того, что некогда в нем уже было, а следовательно, возможность пони­мания или произнесения того, что ранее понималось или произноси­лось. Связь между этими сферами устанавливается при помощи психи­ческих организмов, которые непрестанно изменяются, причем у каж­дого индивида своеобразны и развиваются по-своему. Эти психические организмы, по убеждению Пауля, развиваются исторически, а не речь.

Следует отметить, что современная психология еще не в состоянии ответить на вопрос, какие процессы происходят в той сфере человече-

¹ О с т х о ф Г. и Б р у г м а н К. Предисловие к книге «Морфологические исследования в области индоевропейских языков.— Цит. по кн.: Звегинцев В. А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. 1.

ского сознания, которую Пауль называет сферой бессознательного. Заслуга Пауля в том, что он привлек внимание к области познания, которая в настоящее время стремится ответить на вопрос, где и как хранится полученная человеком информация.

Пауль исключает обособленное развитие индивида, так как лишь общество делает человека разумным существом. Но с другой" стороны, по егожгению, в действительности существуют одни индивидуальные языки. Это противоречие лингвистической концепции Пауля было слишком очевидным, чтобы он сам мог не обратить на него внимания. , И для объяснения коммуникативной функции языка Пауль вводит Д понятие узуса: «Сравнение отдельных языковых организмов поз­воляет выявить нечто среднее, на основе чего определяются сущест­вующие в языке нормьгупотребления, языковой узус»./Узус} выступает как нечто общее в индивидуальных «языковых организмах», как надын­дивидуальная дзыковая абстракция, которая, противопоставляясь индивидуальной речевой деятельности, делает возможным общение. Описание узуса и составляет цель исследования грамматики. Узус не совпадает с речевой деятельностью, так как он лишь до известной степени управляет языком, в котором встречается еще много такого, что не только не зависит от узуса, но и прямо ему противоречит. Под­линной причиной изменения узуса, по Паулю, выступает обычная речевая деятельность. Эту же мысль высказывали и другие младо­грамматики. Дельбрюк, например, считает, что по своему характеру однородные (тождественные) изменения в произношении, возникающие у отдельных лиц, затем путем подражания широко распространяются. А. Бецценбергер также указывает, что многие перенимают чье-либо произношение, видя в нем образец хорошего вкуса. Своеобразное произношение какого-то лица сначала становится модой, а затем, рас­пространившись среди членов коллектива, находящихся в постоянном общении,— узусом, т. е. общепринятой нормой. Младограмматическая \ концепция развития языка и сводится к выявлению в з а и м о о т- | ношений языкового узуса и речевой деятел ь-J ности отдельного лица.

- Изменения языкового узуса могут быть, по Паулю, положи-/тельными и отрицательными: положительные про-v цессы — это возникновение нового, а отрицательными процессами является то, что в языке младшего поколения забываются элементы языка старшего поколения. И наконец, могут быть процессы замены, когда отмирание старого и появление нового являются одним актом. Эти три вида изменений в языке соответствуют последовательности поколений (генераций), говорящих на этом языке («между поколением, активно владеющим данным [языковым.— Ф. Б.] фактом, и поколе­нием, утратившим его полностью, стоит поколение, лишь пассивно владеющее им»). Эта теория языковой непрерывности и роли смены поколений в изменениях языка характерна для младограмматического направления.

Пауль учитывает общественный характер-языка, но он не замечает его социальности. Он утверждает реальность индивидуального языка, / но не показывает, как индивидуальный язык может служить средством ~

Д13

(

ойщшия. Из теории Пауля не ясно, как психологически обусловленная речевая....^аеательность индивида влияет на историческое разщтие языка,-— таковы недостатки исторической концепции Пауля.

§3. УЧЕНИЕ О ЗВУКОВЫХ ЗАКОНАХ II АНАЛОГИИ КАК ВАЖНЕЙШИХ ФАКТОРАХ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА

Рассмотрение младограмматиками языка как проявления психофи­зиологической деятельности организма привело к изменению мето­дологии я з*ы к о з н а н и я. Были выдвинуты новые принципы исследования языка. Важнейшие из них изложены К. Бругманом и Г. Остхофом — это изучение речи говорящего человека, а не письмен­ных памятников прошлого, и учет при анализе истории языка действия звуковых (фонетических) законов и аналогии.

Главный недостаток прежнего сравнительно-исторического языко­знания Бругман и Остхоф видят в том, что оно «подходило к объекту своего исследования — индоевропейским языкам, не составив себе предварительно ясного представления о том, как живет и развивается человеческий язык вообще, какие факторы действуют при речевой деятельности и как совместное действие этих факторов влияет на даль­нейшее развитие и преобразование языкового материала. С исключи­тельным рвением исследовали языки, но слишком мало — гово­рящего человека». Стремление восстановить индоевропей­ский праязык приводило к тому, что ученые старшего поколения недо­статочно исследовали речевой механизм говорящего индивида, не уделяли должного внимания его психологии, недооценивали историю языков, пренебрегали новыми и новейшими периодами в их жизни.

Далее Бругман и Остхоф высказали предложения, которые должны были способствовать устранению отмеченных недостатков. Прежде всего они советуют изменить объект исследования («ученый, занимаю-"¹ щийся сравнительным изучением языков, должен обратить свой взор не к праязыку, а к современности»). Это свое требование они выразили очень образно: «...Только тот компаративист-языковед, который поки­нет душную, полную туманных гипотез атмосферу мастерской, где куются индоевропейские праформы, и выйдет на свежий воздух ося­заемой действительности и современности, чтобы познать то, что непо­стигаемо с помощью сухой теории, только тот, кто раз и навсегда откажется от столь распространенного ранее и встречающегося и сей­час метода исследования, согласно которому язык изучают только на бумаге, растворяют все в терминологии, в формулах и в грамма­тическом схематизме <...>,— только такой ученый сможет достичь правильного понимания характера жизни и преобразования языко­вых форм». Изучать живые языки следует потому, что они: а) народ­ные, не подвергшиеся литературной обработке, следовательно, отра­жают разговорный язык; б) живые языки," включающие множество диалектов.

/ Смена объекта исследования привела к изменению теоретической

'базы языкознания. В основе новых методологических принципов

«лежат две предельно ясные мысли: EO-первых, язык не есть вещь,

стоящая вне людей и над ними и существующая для себя; он по-на­стоящему существует только в индивидууме, тем самым все изменения в жизни языка могут исходить только от говорящих индивидов, во-вторыд, психическая и физическая деятельность человека при усвоении унаследованного от предков языка и при воспроизведении и преобразо­вании воспринятых сознанием звуковых образов остается в своем существе неизменной во все времена».

Бругман и Остхоф указали также на необходимость коренного из­менения методики лингвистических исследований. Важнейшими младо­грамматики считали следующие методические принципы: «Во-первых: *f каждое звуковое изменение, поскольку оно происходит механически, совершается по законам, не знающим исключе­ний <...>. Во-вторых, так как ясно, что ассоциация форм, т. е._> новообразование языковых форм по аналогии, играет очень важную роль в жизни новых языков, следует без колебаний признать значение этого способа обогащения языка для древних и древ­нейших периодов». Они исходили из того, что источник всех изме­нений языка находится в сфере бессознательного. Бессоз­нательно происходят и сами изменения, которые обусловливаются психологическими и физиологическими процессами, протекающими

в душе индивида. Эти процессы и отражаются в языке в виде звуковых ■

законов и образований по аналогии.

Младограмматики не первыми обратили внимание на закономер- /

ность совершающихся в языке звуковых изменений. Известный ела- у

вист А. Лескин, отмечая существование системы в звуковых измене­ниях, в своей книге «Склонение в славяно-балтийских и германских языках» (1876) писал, что допускать произвольные, случайные, не согласуемые между собой отклонения—значит, признать, что объект исследования, язык, недоступен для науки. Немецкий филолог-классик Г. Курциус еще ранее указывал, что именно в жизни звуков можно с наибольшей достоверностью установить такие законы, которые действуют с такой же последовательностью, как силы природы. Однако ни Лескин, ни Курциус не проводили этого принципа с достаточной строгостью, и их мнения о действии звуковых законов были противо­речивы (в частности, Лескин допускал, что в звуковых законах есть исключения).

Выступая против ошибочного отождествления звуковых законов с законами природы, Г. Пауль в «Принципах истории языка» писал: «Понятие звукового закона не следует употреблять в том смысле, в ка­ком мы говорим о законах в физике или химии <...>. Звуковой закон не содержит в себе указаний на то, что непременно должно наступить всякий раз при данных общих условиях, он констатирует лишь регу­лярность определенной группы исторических явлений». Кроме того,

^; младограмматики неоднократно подчеркивали, что звуковые законы действуют без всяких исключений, понимая под этим однородность

| изменения одинакового звука в определенных условиях'у всех членов

jколлектива.

Как же младограмматики понимали звуковые законы? Точный от­вет на это дает Б. Дельбрюк: звуковые законы есть не что иное, «как

единообразия, возникающие в известном языке и в известное время и имеющие силу только для этого языка и времени»¹. Пауль преду­преждал против отождествления звуковых законов с чередованием звуков, так как о звуковом законе можно говорить лишь в случае зву­ковых изменений. Современная лингвистика к «известным» ограниче­ниям, данным в определении Дельбрюка («в известном языке и в из­вестное время»), добавляет еще «известные условия и территорию» и определяет понятие фонетического закона следующим образом: фоне­тическим законом называется звуковое изменение, происходящее в'дан­ном языке, в данных условиях, на данной территории, в данное время.

Конкретным примером действия фонетических законов может служить изменение (не чередование!) звука [к] в [ч] (ср.: пеку — печёт, теку — течёт и др.). Это изменение происходило в определен­ных условиях (перед всеми гласными переднего ряда и перед /), в определенное время (в общеславянскую эпоху; в совре­менном русском языке этого изменения не происходит: мы говорим по реке, гиря и т. п.), в определенном языке (например, в близкородственных балтийских языках такого изменения не наблю­дается: ср. рус. четыре, но литов. keturi). Примером территориального ©граничения звукового закона может служить изменение [о] в [л] в предударном слоге в средних диалектах русского языка (так назы­ваемое «аканье»). Младограмматики считали, что «только тот, кто строго учитывает действие звуковых законов, на понятии которых зиждется вся наша наука, находится на твердой почве в своих исследованиях».

Однако очень много споров велось по поводу исключений в фоне­тических законах. Противники младограмматизма часто приводили убедительные примеры существования исключений. Так, датский языковед К- Вернер в статье «Исключение из первого передвижения "согласных» (1877) объясняет некоторые противоречия в первом герман­ском передвижении согласных. По закону Раска — Гримма, система смычных согласных всех германских языков передвинулась на одну ступень, т. е. индоевропейские глухие смычные в германских языках перешли в глухие щелевые:

индоевроп. общегерм. готск. нем.

[*р] m m [Ь]

t*t[ . -. [th] " • [th] [d]
i*k] [h] ih] [h]

Если такие соответствия, как санскр. bhratar, готск. brothar, нем. Bruder — «брат», обнаруживают точное соблюдение закона Раска — Гримма (в середине слова [t]->-[thj->-[d]), то в санскр. pitar, готск. fadar, нем. Vater — «отец» мы наблюдаем отклонение (в середине слова представлены готск. [d] и нем. [t], которые соответствуют индоевроп. [*dh], а не [*t]). Эти факты так и считались бы исключением, если бы

'Дельбрюк Б. Введение в изучение языка.— Цит. по кн.: 3 в е г и н-це в В. А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. 1, с. 232.

Вернер не открыл закона, объясняющего все влиянием индоевропей­ского ударения. В переработке Пауля закон Вернера гласит: глухие щелевые, возникшие из индоевропейских глухих смычных, а также звук [s] озвончились, если непосредственно предшествующий гласный не имел на себе индоевропейского ударения (обратите внимание на место ударения в словах bhratar и pitar!). Русский языковед Ф. Ф. Фор­тунатов (см. гл. 9) указал, что подобные «исключения» вызываются

а) действием иного фонетического закона (как в приведенном примере),

б) аналогией и в) заимствованием слов либо из другого языка, либо -•■
из другого диалекта того же языка.

Оставив в стороне заимствование слов, рассмотрим процессы а н а- и л о г и и. По мнению Пауля, аналогия имеет исключительное значение^ как для речевой деятельности, так и для развития языка в целом. Первым обратил внимание на значение аналогии в .развитии языка датский лингвист Я. Бредсдорф. Его работу «0__причинах языковых изменений» младограмматики считают самой важной до «Принципов истории языка» Пауля.

Младограмматики исходили из того, что слова в сознании говоря­щего, появляясь не изолированно, но в тесной связи с другими, образуют определенные группы. В результате большей частоты употребления одна группа слов превосходит другую и подчиняет ее себе. Например, в древнерусском языке существовали следующие отношения между падежами существительных, относящихся к разным типам склонений:

Под влиянием широкого распространения существительных, отно­сящихся к словам с основой на -а, падежные формы слов с основой на -о и -i были вытеснены, установилась единая форма для всех указанных склонений. В результате такого выравнивания форм возникли совре­менные женах, волках, костях (ср. с формами .местного падежа множе­ственного числа в древнерусском языке). Это пример морфологической аналогии.

Следует обратить внимание на действие фонетического закона в парадигме слова волк, где произошло смягчение заднеязычного [к] перед гласным переднего ряда ([к]->[ц]). В большинстве же случаев основа во всех формах этого слова оканчивалась на -к. В дальнейшем происходит выравнивание звуков (звуковая аналогия): формы на -ц уступают давлению форм на '-к и происходит унификация по этой форме.

Приведенные примеры показывают отношение между фонети­ческими законами и аналогией, которое Дельбрюк формулирует следующим образом: «...Звуковое изменение основано на перемене в произведении звука и проявляется везде при одинаковом стечении звуков; аналогия же, напротив, влечет за собой замену старой формы новообразованной». Звуковые законы, по мнению младограмматиков,

нарушали симметрию и целесообразность системы форм, способство­вали ослаблению грамматических, связей, объединяющих слова. Грамматическую аналогию они воспринимали как противопоставление ненужным различиям, привносимым фонетическими законами. Пгж^ знавая существование противоречия между звуковыми законами и ."аналогией, "младограмматики тем не менее использовали звуковые законы для объяснения исторического развития языка, поскольку последние были разработаны более основательно. «...Мы,— пишут Бругман и Остхоф,— строжайшим образом соблюдаем принцип, сог­ласно которому к аналогии следует прибегать только тогда, когда нас принуждают к этому звуковые законы. Ассоциация форм является и для нас последним прибежищем (ultimum refugium)». Таким образом, кто отказывался от объяснения изменений в жизни языка действием фонетических законов, тот неизбежно должен был апеллировать к аналогии, сделавшейся, по меткому замечанию одного из младограмматиков, «идолом современного языкознания».

Образование по аналогии, считал Пауль, «напоминает решение пропорционального уравнения, когда, зная ряд привычных пропорций, мы свободно создаем по образцу этих отноше­ний искомый второй член пропорции, первый член которой нам также известен», «поскольку новообразование по аналогии представляет собой решение пропорционального уравнения, то ясно, что для состав­ления такой пропорции необходимо наличие по крайней мере трех подходящих для этого членов». Так, например, в латинском языке можно составить уравнение animus : animi=senatus : х, где x—senati. Чаще всего аналогия встречается в устной речи: ср. читать : читаю=махать : махаю, лизать : лижи—бежать : беоки и др. Такие формы, как «махаю», «бежи», «текёт», «хочшпе», вместо литературных беги, машу, течет, хотите возникают именно под влиянием аналогии.

Обратив внимание на необходимость изучения звуковых изменений в языке и аналогии как мощного фактора перестройки грамматической системы языка, младограмматики сильно преувеличивали их значение в жизни языка. Они настолько сильно"полагались на действие анало­гии, что считали, будто и в древнейших периодах истории языка она действовала в том же или еще большем объеме, как и в современном состоянии языка. На самом деле, хотя учение о грамматической ана­логии имеет важное значение, следует учитывать многообразные пути преобразования отдельных элементов грамматической системы языка, различные типы аналитического выравнивания форм, связь со смысло­вой стороной слов и т. д.

§4. ВОПРОСЫ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ В ТРУДАХ МЛАДОГРАММАТИКОВ

Быстрое распространение методических принципов, выдвинутых младограмматиками, объясняется тем, что в это время было сделано несколько важных открытий, которые привели к совершенно новой трактовке фонетики индоевропейских языков и праязыка. Так, опираясь на усовершенствованную методику, К. Бругман (в ра-

боте, написанной вместе с Б. Дельбрюком, «Основы сравнительной грамматики индоевропейских языков»,, 1886—1900) выделяет 73 звука в индоевропейском праязыке, вместо 24 звуков, установленных А. Шлейхером. Большая часть фонетических исследований 80-х годов XIX в. была посзящена вокализму (совершенно справедливым было утверждение Й.~ Шмидта, что вся сравнительная грамматика раство­рилась в изучении гласных), но сделанные в вокализме открытия были решающими.

Так, если Г. Курциус пытался защищать явно не подтверждаемую языковыми фактами гипотезу о «расщеплении» единого праязыкового гласного [а] на три различных гласных ([а], [е], [о]), то младограмма­тики выдвинули новую концепцию, согласно которой гласный типа {el уже существовал в общеиндоевропейскую эпоху и находился в че­редовании с гласным типа [о] (ср. несу — ноша). Автором этой концеп­ции был Г. Коллитц, который на основе открытого им закона смягчения (палатализации) определил систему гласных индоевропейского пра­языка. Согласно этому закону, [к], [g] сохраняются перед гласными заднего ряда [а], но переходят в [с], [dz] перед гласными переднего ряда и таким [а], которое возникло из [е], например, лат. que, но санскр. са (ср. рус. пеку — печь, могу — можешь). Из этого следует, что в эпоху, когда в древнеиндийском языке совершился переход [к] в [с], следующий за согласным гласный звук был еще звуком [е]. Так было доказано существование в древнеиндийском языке древнего звука [е].

Бругман в статье «Носовой сонант» доказывает, что индоевропей­
ские плавные и носовые звуки могли, при отсутствии ударения, высту­
пать в слогообразующей функции, т. е. ударные [am], [an], [ar[,
[all, переходя в безударное положение, становились сонантами (сло­
говыми согласными) [гп,] [п], [г], [1] (кружочком внизу обозначается
слоговая функция этих звуков). Естественно было предположить от­
сюда, что и ударным [ai], |au] в безударном положении соответствуют
Ш, [и]. Следовательно, основными гласными для индоевропейского
праязыка оказались не простые гласные, как полагал Шлейхер, а
дифтонги; простые же гласные являются результатом ослабления
"дифтонгов в ^безударном положении. Бругман устанавливает для индо­
европейского праязыка 14 дифтонгов и 11 слогообразующих
согласных. .....

В 70-х годах XIX в. А. Фик обосновал теорию двух рядов индоев­ропейских заднеязычных согласных — палатальных [к] и [g] и ве­лярных (твердых) [к] и [g]. Позже к этим рядам А. Бецценбергер, Г. Остхоф и К. Бругман добавляют третий, который они назвали ла-биовелярным [к-] и [g~], т. е. велярный, сопровождаемый округле­нием губ. Остхоф открывает в индоевропейском праязыке сонанты — плавный [1] и дрожащий [г].

Остановимся на знаменитой работе швейцарского языковеда Ф. де Соссюра «О первоначальной системе гласных в индоевро­пейских языках» (1879), в которой излагается теория строения индоевропейского корня. Де Соссюр констатировал"," что каждый

индоевропейский корень в ударном виде содержит гласный ^([е]), чередующийся с fl₂([o]), т. е. aja₂ (или ]е]/[о[). Гласный а₁ может выступать либо самостоятельно, либо в сочетании с сонантами П], [и], [г], [1], [ml, [n], а также с исчезнувшими звуками [А] и [О] (де Соссюр называл их сонантическими коэффициентами), фонети­ческий характер которых оставался неуточненным. Сочетания основ­ного гласного с сонантами дают дифтонги (например, a₁+[i]=[ei], fl₂+[ul = [ou] и т. д.), а с сонантическим коэффициентом — различные варианты долгих гласных, т. е. а₁+[А]=[ё], а₂+[А]=[о] и т. д. Эти долгие гласные по своей функции соответствуют дифтонгам. И подобно тому, как ударные [am], [an] и т. д. в неударном положении дают со­нанты [ф], [п] и т. д., точно так же в неударном положении в сочета­ниях а₁ [А], а.₂ [А] основной гласный выпадает, а сонантический коэф­фициент выполняет слогообразующую функцию. Введение сонанти-ческих коэффициентов, изучение различных сочетаний их с основными гласными, их положения в ударной или неударной форме корня помогли де Соссюру объяснить все многообразие фонетической системы отдельных индоевропейских языков.

Итогом достижений младограмматиков в области сравнительно-исторического языкознания являются «Основы сравнительной грам­матики индоевропейских языков». В этой работе все факты индоевро­пейских языков были тщательно зарегистрированы, исторически объ­яснены, определено место каждого. Привлекая огромный фактический материал (использованы данные почти 70 различных индоевропейских языков и диалектов, однако половина примеров взята из древнегре­ческого, древнеиндийского, латинского и древневерхненемецкого язы­ков), авторы этого исследования дают подробное описание звуковой системы индоевропейского праязыка, отдельных явлений праиндо-европейской морфологии, характеристику праязыка. К сожалению, собранному и систематизированному фактическому материалу не было дано объяснения. И все же этот капитальный труд стал гор­достью индоевропейского сравнительно-исторического языкознания XIX в.¹

§5. ПРОБЛЕМЫ СИНТАКСИСА В УЧЕНИИ МЛАДОГРАММАТИКОВ

Младограмматики ограничивались изучением фонетических и мор­фологических проблем индоевропейского праязыка и отдельных язы­ков, совершенно не уделяя внимания сравнительному синтаксису. Из крупных синтаксических исследований этого времени следует упомянуть лишь «Синтаксические исследования» (1871—1888) Б. Дель­брюка, которыми были заложены основы греческого и особенно ведий­ского синтаксиса, и «Синтаксис индоевропейского простого предложе­ния» (поем. 1925)К. Бругмана. Вместе с тем младограмматики, и в част­ности Г. Пауль, заложили основы научного теоретического синтаксиса на психологической основе, покон-

¹ О работах русских языковедов в области сравнительно-исторического языко­знания рассматриваемого периода см. гл. 9 и 10.

чив тем самым с многовековым господством логической грамматики. В «Принципах истории языка» Пауль уделяет много внимания опре­делению и анализу предложения, различным синтаксическим конст­рукциям и синтаксическим отношениям.

Специфика синтаксической концепции Пауля обусловлена влия­нием ассоциативной психологии И. Гербарта^х и философии лингвисти­ческого позитивизма. Гербарт считал представления основным психи­ческим феноменом, а ассоциацию — основныыГпсихическим процессом. Его философия, исходящая из непознаваемости находящихся в «сфере бессознательного» представлений, и легла в основу определения пред­ложения Паулем: «...Предложение является выражением, символом того, что в психике говорящего произошло соединение нескольких представлений или групп представлений, а также средством возбуж­дения в психике слушателя такого же соединения тех же самых пред­ставлений». Вместе с тем Пауль признает, что в отдельных случаях в предложении имеются элементы расчленения, анализа.

При определении предложения Пауль, исходя из его двучлен-н о с т и как характерной особенности, выделяет грамматические ка­тегории подлежащего и сказуемого. Поскольку грамматическая кате­гория возникает на психологической основе и является в известной мере внешним выражением психологической категории, то Пауль и выделяет психологическое подлежащее и психологическое сказуемое. Психологическое подлежащее — это совокупность представлений, ко­торая с самого начала имеется в сознании говорящего, т. е. то, что известно говорящему. Психологическим подлежащим или его частью является, как правило, вынесенное в начало предложения анафориче­ское местоимение² или относительное местоимение. Психологическое сказуемое — это совокупность представлений, которая присоединяется к психологическому подлежащему и содержит в себе что-то новое, поэтому на него всегда падает более сильное ударение,

А как же быть с односоставными предложениями типа Пожар! или Вот мельница? Это противоречие Пауль объясняет тем, что один из членов, как правило, психологическое подлежащее, представляет собой нечто само собой разумеющееся и поэтому не получает языко­вого выражения. В наших примерах психологическим подлежащим является сама ситуация, та непосредственная действительность, кото­рая присутствует в данный момент в сознании говорящего и слушаю­щего. Советский языковед С. Д. Кацнельсон считает, что предлагаемый Паулем выход недостаточно убедителен, поскольку включение пред­ставления о внешнем объекте в число внутренних элементов предложе­ния недопустимо и произвольно, так как легко позволяет превратить одночленные предложения в двучленные, двучленные — в трехчлен­ные и т. д., что не соответствует языковой реальности.

Хотя, как говорит Пауль, грамматические связи строятся на основе психологических отношений, в языках с развитыми формальными

₂ !*• ^ГеР^баРт (1776—1841) — немецкий философ, психолог и педагог предшесТвующ"гоТло^Св^Ла°^В°' ^ФУ"^{КЦИЯ К0Т}°^Р°^{Г0 заключается в} воспроизведении идеи

средствами психологические подлежащее и сказуемое не всегда совпа­дают с грамматическими. Так, в предложении Карл едет завтра в Берлин с грамматической точки зрения выделяются подлежащее Карл и сказуемое едет. При подходе с точки зрения выделения психо­логического подлежащего (что известно) и психологического сказуе­мого (что сообщается нового) возможны различные варианты. Если уже шла речь о поездке, которую Карл завтра предпримет, и неиз­вестно только место пбездки, то сказуемым становится в Берлин. Если уже говорилось о предстоящей поездке Карла в Берлин и оста­лось неясным только время этой поездки, то сказуемым становится завтра. Если, наконец, известно, что кто-то поедет завтра в Берлин, и неясно только, кто поедет, то грамматическое подлежащее Карл превращается в психологическое сказуемое. С психологической точки зрения, подлежащим или сказуемым, по мнению Пауля, может быть каждый член предложения, в какой бы грамматической форме он ни выступал.

Разграничение психологических и грамматических членов предло­жения имеет под собой реальное основание, хотя соотношение и содер­жание этих категорий еще во многом неясно. Обращение к есшрем^ен" _ж>^мУ языку, замена традиционной логической схемы предложения более гибкой структурой психологических категорий, утрата психоло­гического индивидуализма в применении к синтаксическим пробле­мам — все это объясняет то глубокое влияние, которое синтаксическая концепция Пауля оказывает на синтаксические исследования наших дней.

Пауль, подробно рассматривая проблему частей речи и членов предложения, образование второстепенных членов предложения из главных, типы отношений и т. д., в большинстве случаев не предлагает ничего нового. Но при рассмотрении морфологических процессов он подходит к понятию системы языка и существующих в этой системе отношений: «...Отдельное языковое явление можно исследовать только при постоянном учете всей совокупности языкового материала.., только таким путем можно прийти к познанию причинной связи». Однако тут же Пауль утверждает, что в этой системе отношений мы .постоянно сталкиваемся с проявлением случайности. Такое противо­речивое понимание системности в языке и приводит к тому, что Пауль ограничивается протокольным описанием отдельных средств синта­ксической связи, падежных значений и т.д., без теоретического их обобщения.

§6. ПРОБЛЕМА ИЗМЕНЕНИЯ ЗНАЧЕНИЙ СЛОВ В ТРАКТОВКЕ

Г. ПАУЛЯ

В «Принципах истории языка» Г. Пауль подробно рассматривает вопрос о различных ^шдах_ изменения значений слов. Созданная им классификация этих изменений, основанная"на"ло'гическом принципе, с некоторыми модификациями применяется и в настоящее время. Говоря о смысловых изменениях, Пауль считает необходимым разгра­ничивать окказиональное и узуальное значения слов:

«Под узуальным зш^нием, мы будем понимать всю,.М)МКУЛШ1СДЬ-Щ2£Д-ставлечдЕГЗ^тавляющих ..для.. члена данной языковой общности содержание, данного слова, под окказиональным значением — те представления, которые говорящий связывает с этим словом в момент его произнесения и которые, как он полагает, свяжет, в свою очередь, й слушатель с данным словом». Иначе говоря, узуальное значение \слова внеконтекстно, а окказиональное значение конкретизировано V» индивидуальном речевом акте. Если мы вспомним, что А. А. Потебня тоже выделял два вида значений слов — ближайшее, объективное, народное, которое делает возможным процесс общения, и личное, дальнейшее, субъективное, характерное для данного индивидуума, то,ближайшее значение слова у Потебни можно соотнести с узуальным значением у Пауля, а дальнейшее значение — с окказиональным зна­чением. Например, значение слова осёл является узуальным, ближай­шим, а конкретное его значение, известное собеседникам (тупой чело­век) — окказиональным, дальнейшим.

/Причину изменения значений слов Пауль видит в неустой­чивости индивидуальной психики, вызывающей смещение границ между узуальным и окказиональным значениями слова. Разницу между окказиональным и узуальным значениями он сводит к двум моментам. Во-первых, окказиональное значение чаще. / в_сего богаче узуального..по содержанию и уже его по объему, т. е. слово в окказиональном употреблении может выражать нечто кон­кретное, в то время как узуально оно обозначает лишь нечто абстракт­ное. Во-вторых, в узуальном плане слово может быть многозначным, % окказионально же оно всегда однозначно. Выдвинув это положение, Пауль выступает против Г. Штейнталя, который отрицал многознач­ность слова, сводя полисемию к единому всеохватывающему значению. Пауль выдвигает критерии несводимости полисемии к моносемии, что позволяет отличать окказиональные значения от производных:* а)не­возможно дать простое определение, которое охватывало бы целиком весь объем значений, и б) невозможно окказиональное употребление слова в полном объеме его значения. В самом деле, вряд ли можно дать общее определение слова лиса, которое включало бы в себя и узуальное его значение (животное) и окказиональное употребление (хитрец).

Положив в основу классификации логический принцип, основан­ный на количественном"противопоставлении значения до и после из­менения, Пауль различает: а) сужение значения, б) расширение значения, в) перенос значения и г) прочие случаи («ухудшение» или «улучшение» значения, литота, гипербола и т. д.). Сужение .значения слова, которое Пауль называет специализацией значения, характеризуется сужением назывной функции слова, [^гда_общее_зшчеш^^ значением. Например, в современном русском языке пиво — напи-"ток7"а в Древней Руси — то, что пьют; балык в татарском языке — рыба, а в русском — копченая спинка осетра, белуги; в средневерхне-немецком List — «ум», а в современном немецком — «хитрость, лу­кавство»; древнеанглийское fu^ol — «птица», а в современном англий-

ском fowl — «домашняя птица». Специализация значения характерна для процесса перехода слов из общего употребления в узкоспециаль­ное, например из литературного языка в профессиональную лексику.

При расширении значения, по Паулю, происходит обед­нение содержания представления, когда, несмотря на присутствие в слове всех элементов его старого значения, существенными для говорящего оказывались только некоторые из них. Например, рус. дом — здание и дом — родина, англ. pipe первоначально обозначало музыкальный инструмент, а ныне — любую трубку; нем. der Brief ранее являлось названием только официального письменного доку­мента, а теперь обозначает любой письменный документ.

Пауль рассматривает также перенос названий на базе ассо­циативных связей (пространственных, временных, каузальных), осно­ванный на внешней похожести предметов, сходстве функций, смеж­ности, т. е. изменения, известные под названиями метафоры, метони­мии, синекдохи.

Разбирая некоторые другие разновидности изменения значений, Пауль полагает, что когда-то эти значения были окказиональными, а в результате длительной традиции их употребление стало узуальным. К таким изменениям он относит случаи, подводимые под рубрику «ухудшение» значения, под которым понимается усиление эмоциональ­ного оттенка до такой степени, что оно поглощает все прочие значения слова. Например, др.-англ. cnafa — «мальчик»; мальчики часто испол­няли функции слуг, а отношение господствующих классов к слугам было отрицательным, отсюда англ. knave — «плут, негодяй». При «улучшении» значения усиливается положительная эмоциональная оценка. Так, др.-англ. cnicht — «мальчик, слуга» превратилось в Knight — «рыцарь», а в переносном значении — «благородный чело­век». Народная речь, считает Пауль, изобилует гиперболами, т. е. крайним преувеличением размеров какого-либо явления или пред­мета (ср.: умирать со скуки, лёгкий как перышко, тысячу лет и т. д.). Противоположность гиперболы — литота, т. е. намеренное пре­уменьшение размеров предмета или явления, а также определение в форме отрицания противоположного, например неплохо в смысле «хорошо».

При ознакомлении с этой классификацией прежде всего бросается в глаза, с одной стороны, недостаток логики, привнесение этических и эстетических критериев оценки семантических процессов (ср. «ухуд­шение» и «улучшение» значения), а с другой стороны — его логическая непоследовательность: если первый, второй и третий виды изменения значений действительно исходят из сравнения понятий, то четвертый вид объединяет самые разнообразные процессы.

Классификация Пауля четкая и стройная, но при этом Пауль не показывает внутренних связей между отдельными семантическими процессами. По мнению С. Д. Кацнельсона, общий недостаток семан­тической концепции Пауля в том, что, рассматривая развитие значений как результат отклонений и колебаний, вызванных неустойчивостью ..индивидуальной психики и словоупотребления, он искажает действи­тельную сущность процесса семантического развития, упуская из виду

его объективные основания и общественно-историческую и социальную обусловленность. Однако при всех недостатках этой классификации семантических изменений ее придерживается большинство лингвистов.

§7. КРИТИКА КОНЦЕПЦИЙ МЛАДОГРАММАТИКОВ

В РАБОТАХ ЕВРОПЕЙСКИХ И РУССКИХ ЯЗЫКОВЕДОВ

(О ТАК НАЗЫВАЕМОМ «РУССКОМ МЛАДОГРАММАТИЗМЕ»)

Младограмматики не смогли дать теоретического обоснования вы­двинутым ими звуковым законам. Неуточненным оказалось также и положение о различных видах аналогии, ее направлении, взаимо­действии с фонетическими законами и т. д. Все это дало повод для рез­кой критики младограмматической концепции языковедами разных стран. Известный итальянский лингвист Г. Асколи оспаривал новизну младограмматических принципов, указывая на то, что учение о звуко­вых законах давно применялось при исследовании романских языков. Известный австрийский языковед Г. Шухардт в статье «О фонетических законах (против младограмматиков)» (1885) писал, что учение о непре­ложности действия фонетических законов является тормозом для дальнейшего развития науки, а новые методические принципы младо-траматиков не знаменуют никакого подъема в языкознании. Основ­ные положения младограмматиков, по мнению Шухардта, исключают творческое исследование языка и приводят к механизации методов его изучения.

Основатель Казанской лингвистической школы И. А. Бодуэн де Куртенэ также критиковал положение младограмматиков о тождестве всех звуковых изменений за полное игнорирование экстралинг­вистических факторов, влияющих на звуковые изменения: «...Разум многих сторонников этой теории омрачен <...>. Для этих людей по­стоянно существует некий индивидуум, олицетворяющий все челове­чество... который говорит непрерывно, никогда не закрывая рта; кроме того, это фонетическое перпетуум мобиле говорит столь искусно, что постоянно выкрикивает сразу все звуки или фонемы, никогда не засыпая и не отдыхая. <...> Они [младограмматики.— Ф. Б.] счи­тают носителем вариантности языка некое воображаемое существо, олицетворяющее собой все человечество, и. исследуют относящиеся к нему факты, отвлекаясь от социального общения людей»¹.

Бодуэн де Куртенэ доказал, что говорить о существовании каких-то определенных факторов, вызывающих звуковые изменения, невоз­можно, как невозможно показать все связи и зависимости, относящиеся к звукам языка. Звуковые изменения совершаются под действием . множества факторов, часто противоречивых. Поэтому фонетические | законы следует заменить психическими законами ассоциаций, вос­приятий, чувства, законами проявлений языковых представлений, 'законами физического мира, т. е. фонетико-акустическими законами, 'механическими, оптическими законами, законами эволюции и т. д.

! М.° ^Д1963" с^Д 205-206^{Т 6} " ^{Э И}' ^А" ^ИЗбР' ^{ТРУДЫ П}° ^{СбщеМу языкознани}к>.

В отличие от младограмматиков, Бодуэн де Куртенэ выдвинул тезис о причинной обусловленности языковых изменений. Он указы­вает, что на изменение речи членов данного коллектива влияет не под­ражание, как полагали младограмматики, а одинаковые условия, индивидуальные и социальные, которые сближают каждого отдель­ного индивида, наделенного способностью говорить, с ему подобными.

Квалифицируя точку зрения младограмматиков, согласно которой «каждое фонетическое изменение имеет своего автора, своего инициа­тора... а другие люди следуют его примеру, подражают ему, как овцы или гуси»¹, как весьма вульгарную, Бодуэн де Куртенэ выдви­гает тезис о коллективной индивидуальности, т. е. об индивидууме как неотъемлемой частице общества, носителе всех привычек, свойств, качеств, особенностей, характеризующих тот или иной языковой кол­лектив. И языковые изменения возникают не в некоей индивидуаль­ной «душе», а обусловливаются целым рядом условий, «непосредст-' венно действующих ив индивидуумах и в процессах социального общения, условий, включающих в себя также и общение индивидуума с самим собой»². Кроме того, по мнению Бо- » дуэна де Куртенэ, на языковые изменения могут оказывать влияние : сознание и воля людей, обучение грамоте, образование и другие при­чины.

Бодуэн де Куртенэ считал, что выдвигаемая младограмматиками,:: теория безысключительности действия звуковых законов затрагивает'; лишь поверхностную констатацию явлений и не вскрывает существау. фонетических изменений. Критикуя эту концепцию, он высказал мысль о том, что причину изменений в языке следует искать на стыке различ­ных элементов языковой системы, в пограничных областях, где сопри­касаются между собой различные уровни системы языка. Имея дело со множеством их наиразличнейших комбинаций, Бодуэн де Куртенэ полагает, что языкознание должно выяснить причины, условия дейст­вия существующих в языке законов, управляющих изменениями и развитием языка. «Действителыгые законы», законы причинности скрыты в глубине, среди самых различных элементов.

«Теоретическая суть разногласий между Бодуэном и младограмма­тиками,— указывал Л. В. Щерба,— состоит в следующем: во-первых, сводя в сущности язык (langue) к речевой деятельности:" человека (parole), Бодуэн указывал на множественность, а зачастую и противо­речивость факторов каждого данного языкового изменения, а «звуко­вые законы» считал лишь результатом скрещенного действия этих факторов, отказывая им поэтому в праве называться «законами»; во-вторых, он возражал против механистического объяснения языко­вых изменений, и, в-третьих, он восставал против понимания языка как организма, которое шло от Шлей хер а и которое еще существовало у Бругмана»³.

'Бодуэн д е Куртенэ И. А. Избр. труды по общему языкознанию, т. 2, с. 207.

^! Т а м же, с. 207—208.

³ Щ е р б а Л. В. II. А. Бодуэн де Куртенэ и его значение в науке о языке.— «Русский язык в школе», 1940, К» 4, с. 86.

В 1886 г. появилась интересная рецензия К. Ю. Аппеля на рабо­ту Г. Курциуса «К критике новейших исследований по языку» и на статью Шухардта «О фонетических законах (против младограм­матиков)». Она содержала обстоятельную критику общих положе­ний младограмматиков. «Различия во взглядах между господство­вавшим до половины 70-х годов и новейшим направлением языко­знания,— указывает Аппель,— далеко не так значительны, как это на первых порах старались представить новограмматики. <...> Во всяком случае, различия обоих направлений, старого и нового, лишь количественны, не качественны. Ышоср.амматики не.создали новых, .неизвестных дотоле научных приемов, но требуют более строгого и последовательно.вд.. применения принципов, уже установленных. К Шлейхеровой школе они относятся почти так же, как Шлейхер сам относится к Боппу и его сподвижникам; значит, на новограмматическое направление следует смотреть просто как на дальнейший фазис (есте­ственного) развития науки о языке»¹. Аппель также отмечал, что жела­ние младограмматиков примирить искусственный тезис о безысключи­тельности звуковых законов с требованиями живого языка заставляло их до тех пор суживать пределы говора, пока они не провозгласили достойным изучения лишь язык отдельного индивидуума. «Но разве такое ограничение,— резонно спрашивает Аппель,— не равносильно окончательному reductio ad absnrdum основного положения ново-грамматиков?»

Аппель высмеивает «безысключительность» действия звуковых за­конов как «полное тождество произношения всех индивидуумов, живущих.в одной и той же местности, в одно и то же время». Объясняется это тем, что Г. Пауль и его последователи, по сло­вам Аппеля, слишком уж упрощенно подходят к вопросу об изменении звуков, игнорируя социальные, возрастные и другие условия, которые вызывают заметные отклонения в изменении звуков у членов данного языкового коллектива. Кроме того, младограмматики совершенно не принимают во внимание того, что звук может быть различным, в зави­симости от частотности употребления той формы слова, в которую он входит, либо от тех морфологических единиц, в которых он находится. Вот это «безразличие категорий слов и, стало быть, морфологических единиц, к которым принадлежат чередующиеся звуки», представ­ляется Аппелю совершенно неверным. Ошибка младограмматиков, по его мнению, заключается еще и в том, что они «почему-то ШЖШДРуют ^в языке, ^по крайней мере в области фонетики, участие сознания, в о.ли, индивидуального почина и вообще искусственного влия­ния (школы, общества, и т. п.)». Критикуя отдельных младограмма­тиков, увлекшихся объяснениями звуковых изменений различного рода перестановками, Аппель замечает: «По-моему, если здесь и может быть речь о «перестановке» и вообще о «перемене звуков»,— то, конечно уж, причины явления следует искать не в анатомических и физиологических условиях артикуляции, но в п с и х о-

¹ «Русский филологический вестник», 1886, т. 16,с. 354.

(127

физиологических условиях механизма языка,в из­вестных отношениях (связях) психомоторных центров языка в мозге»¹.

Понимание Аппелем языка как механизма и выявление условий функционирования его элементов и их связей в тесной связи с проис­ходящими в мозгу человека мыслительными процессами является ддшш из первых в русском языкознании указаний на психолингви­стическое направление языковых исследований. С этой точки зрения Аппель пытался объяснить влияние мыслительных процессов на фор­мирование различных морфологических изменений.

Далее Аппель писал, что среди ученых, использовавших принцип аналогии, незаслуженно замалчивают Бодуэна де Куртенэ, который совершенно самостоятельно и с несколько иных позиций подошел к анализу вопроса о характере морфологических изменений в языке. В одном из писем Бодуэн де Куртенэ писал: «...Труд Лескина «Ueber den Dialekt der russischen Volksleider des Gouvernements Olonec» был составлен только в декабре 1868 г., тогда как мое рассуждение «Einige Falle der Wirkung der Analogie» было готово и передано Шлейхеру еще в феврале 1868 г. Я указываю это потому, что в работе Лескина приме­няется тоже «аналогия» как средство объяснения, хотя далеко не в тон мере и не так последовательно, как в моем рассуждении. <...> Итак, оказывается, что я применил «аналогию» при объяснении многих явле­ний в истории польского склонения совершенно независимо от Шерера и Лескина, точно так же как и в своем последовавшем затем научном развитии я не подвергался их влиянию»².

По мнению Аппеля, младограмматики стремились изучать живые говоры потому, что они позволяют принимать во внимание те факты, которые «лучше мирятся с построенной a priori теориею и игнорировать те, которые ей противоречат». Но поскольку они никогда не занимались диалектологией, главным предметом их научных исследований остава­лись мертвые литературные языки.

Положению младограмматиков о том, что всякий акт языкового творчества является делом индивида, русские языковеды противопо­ставили учение о социальной детерминированности языковых явлений. Изолированное рассмотрение отдельных факторов языкового разви­тия, безысключительность проявления звуковых законов и односто­ронний характер действия аналогии встретили резкую критику рус­ских лингвистов, которые выдвинули принцип системной организован­ности языка. Бодуэн де Куртенэ и Ф. Ф. Фортунатов выдвинули тезис о множественности причин изменения языка — фонетическое окружение, морфологическое чередование, социальные условия, воз­растные особенности, диалектные различия и т. д. Эти особенности обусловливают вечно изменяющийся процесс развития языка. Харак­терному для младограмматиков исключительно историческому взгляду на язык русские языковеды противопоставили две точки зрения на { язык — статическую и динамическую.

¹ «Русский филологический вестник», 1881, т. 5, №2, с. 381.

² Цит. по кн.: Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских
писателей и ученых, т. 5. Спб., 1897, с. 30.

Глава 9

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯФ. Ф. ФОРТУНАТОВА