ЖУРНАЛИСТ КАК ПЕДАГОГ

Если исходить из первоначальной древнегреческой этимологии слова педагог, то это вовсе не учитель, не преподаватель, а лишь слуга, раб, которому господин доверяет сопровождать своего ребенка в школу. Самое скромное поручение, хотя, безусловно, ответственное. Своя «улица», как догадываемся, была и у античных греков, и педагог был лицом доверенным. Ему поручалось нейтрализовать воздействие «улицы» на господского ребенка. Вот почему и сохранялось в веках, вплоть до наших дней, недвусмысленно-положительное содержание понятия педагог. Применительно к русскому быту – добрый дядька. Пушкинский Савельич, к примеру. Советский быт придал понятию высокую культовую окраску: «Педагогическая поэма».

Но, похоже, современный журналист с ухмылкой отмахнется, услышав о педагогической функции своей профессии. Педагог? Это для него что-то мелкое, слишком суетное и скучное – и в древнегреческом, и в старорусском, и в советском понимании слова.

Современный журналист троны шатает, тасует как колоду карт кабинеты министров, смещает прокуроров, изгаляется над президентами, в считанные дни на пустом месте создает великолепные репутации. Социальный маг, полубог, распоряжающийся интеллектуальными энергиями мира, блистательный сверхчеловек, – и ему предлагают вернуться к заботам о сохранности заячьего тулупчика?

Более того, современный журналист в России как раз и разрушал и продолжает разрушать ветхие, по его понятиям, педагогические устои и принципы. Правда, еще не до конца разрушил, и школьники пока еще не ставят в угол провинившихся учителей, а новобранцы не отправляют на гауптвахту нерасторопных генералов.

Уж скорее такого журналиста можно назвать антипедагогом, упразднителем традиционных заветов воспитания. На заре своей известности именно такой тип деятельности предложил своим коллегам в качестве образца Сагалаев: стая тусующихся на лестнице старшеклассников заклевывает вопросами сидящего перед ними крупного госчиновника. Это ведь куда занятней, чем сидеть за партой и с тоской ждать, когда вызовут к доске. Сагалаевский эксперимент быстро завалился, но слава ниспровергательства разошлась кругами: тех же самых старшеклассников, но чуть остепенившихся, мы видим теперь на трибунах многочисленных ток-шоу. Они лишь изредка высказываются, но часто аплодируют. Зрелище слишком хорошо отрепетированное, чтобы это сразу не бросалось в глаза.

Но что бы ни мнил о себе типичный представитель «четвертой власти», как бы ни внушал себе и аудитории, что его власть на самом деле первая, все равно подсобная, служебная функция журналистики остается у общества на виду. Градации этой служебной роли могут быть разными – от очевидного прислуживания до высокого служения. Декларирование собственной независимости есть поэтому или романтический самообман или заведомое дураченье публики. Но всякое дураченье чревато возмездием, и мы видим сегодня на каждом шагу, как доверие к журналистскому слову и поведению сменяется раздражением, озлобленностью. Телекамера, затыкаемая чьей-то пятерней – вот тема для самого популярного плаката наших дней: «Заткнись! Проваливай!»

Никакое «независимое» издание или вещание не решится сегодня провести объективный опрос с целью выяснить: как же все-таки общество относится к журналистике. Потому что выяснится, что с журналистикой связаны представления о лжи, продажности, беспринципности, верхоглядстве, нечистоплотности, патологическом любопытстве, разнузданной болтливости. Пуще того, нам назовут имена тех, кто занимается прямым растлением, соблазняет зрителей и читателей к жизни порочной – к духовной смерти.

Чтобы не быть голословным, назову здесь хотя бы одно из великого множества изданий, подключенных к индустрии массового соблазна. Это широко известный ежемесячник «Спид-инфо», именующий себя «самой массовой газетой России» (характерно, однако, что тираж «самой массовой» ее издатели не указывают). В свое время газета, как можно догадываться, создавалась именно с педагогическими намерениями – в связи с угрозой массового распространения в России «болезни века». Читатель, следовательно, вправе ожидать, что на страницах газеты его проинформируют о размерах и качестве надвигающейся смертельной угрозы. Тем более, что речь идет о читателе наивном, беззащитном и доверчивом. Наивном, понятно, не до такой степени, чтобы не знать, от чего бывают дети и от чего бывают постыдные болезни.

Как же «Спид-инфо» наставляет доверчивых учеников и учениц? По прочтении одного-единственного октябрьского номера ежемесячника за 2000 год могу вполне ответственно заключить: наставления «Спид-инфо» весьма специфичны. На обложке (а обложка почти любого современного газетно-журнального изделия есть активнейшее зазывание внутрь), в левом верхнем углу вижу физиономию популярного актера М. Боярского в шляпе Д’ Артаньяна с интригующим текстом: «Одна на всех, и все – на одну» (как снимали «Трех мушкетеров»). Рядом, правее еще зазыв: «Спящая женщина – мечта маньяка». Далее, еще правей: «Мода: на свидание – без бюстгальтера!».

Хочу представить себе ошеломление читателя, гораздо более наивного, чем сам я. Ведь в конце-концов именно на такого предельно наивного и доверчивого потребителя и рассчитаны зазывы «научно-популярного», как указано здесь же на обложке, ежемесячника. Какое смятение, догадываюсь я, должно охватить душу неиспорченную, невинную при виде главного, ударного изображения первой страницы: почти обнаженные молодой человек и девушка напряжены в позе какого-то замысловатого акробатически-эротического этюда, сопровожденного подписью: «за $100 престижные студентки становятся... порномоделями». Сбоку, помельче – черно-белая фотография полураздевшейся девицы в темных очках (догадывайся: одна из «престижных»; но, кстати же, догадывайся, что и акробатически-эротическая парочка – тоже модели, хотя и не «порно», и тоже работают на оформителей «Спид-инфо» не только славы ради).

Что же все-таки предлагает обложка: возмутиться продажностью студенток? последовать их примеру? запомнить на всякий случай, что почем? девицам и дамам отказаться от бюстгальтеров? Маньякам сосредоточиться на поиске спящих женщин?.. И что за странный девиз придумали советские мушкетеры во главе с Боярским?

Читатель, допустим, не испугался, обуздал приступ смятения и неловкости за «научно-популярных» зазывал. Купил и, надежно уединившись, чтоб никто не осмеял за «сексуальную озабоченность», читает, начав прямиком с популярного киноактера. Впрочем, за Боярского докладывает его тогдашний режиссер Г. Юнгвальд-Хилькевич и докладывает, надо полагать, правдиво, поскольку опровержений со стороны «мушкетеров» что-то не слышно. «На съемках мушкетеры жили чудовищно, – признается режиссер, – и я это поощрял». «У ребят был мушкетерский договор: никаких отдельных романов. Выбирают самую красивую – одну на всех. Конечно, с ее согласия – тут проблем ни разу не возникало... Договор «одна на всех», насколько я знаю, строго выполнялся всеми мушкетерами, кроме Гюрзы» (актер Старыгин). С какой целью Юнгвальд-Хилькевич поощрял свальные развлечения молодых советских киножеребцов, он не объясняет читателям «Спид-инфо». Так же не упоминает он, что по общепринятым религиозным да и мирским понятиям такие групповые забавы именуются «содомским грехом». К счастью, град Львов и его окрестности, где упражнялись новоявленные содомиты, не провалились сквозь землю, как блудные ветхозаветные города Содом и Гоморра. Да и сами забавники не пострадали. «Насколько я знаю, при всех широчайших сексуальных контактах ни один из мушкетеров не подхватил никакого венерического заболевания», – заканчивает этот сюжет словоохотливый режиссер. Ни он сам, ни сотрудники газеты С. Амроян и Д. Филатов, которые «изготовили» беседу с Юнгвальдом-Хилькевичем, не стали утруждать себя морализирующими сентенциями. Видимо, решили, что надлежащие выводы сделает сам ошеломленный читатель.

Но какие именно выводы? Игриво-зубоскальный тон повествования поощряет лишь к одному: резвись и ты, если можешь, авось пронесет.

Такую вот «научность» и «популярность» преподносит газета и на всех других своих страницах: в сюжете о порнозаработках «престижных студенток» (журналистка Т. Гордеева обстоятельно, со знанием дела расписывает, сколько платят «модели» за сцены лесбиянства, за съемку полового акта, за групповой секс, за запись с лишением девственности), или в подробнейшем живописании ухищрений извращенца, усыплявшего своих дам перед совокуплением с ними (автор О. Краснова).

Читаешь имена журналистов (Ю. Донская, И. Кирина, Д. Юрьев, Ю. Лукьянова, А. Манн – главный редактор и генеральный директор заодно) и думаешь: неужели все реальные имена и фамилии, а не псевдонимы? Ведь если реальные, то как не срамно им – перед своими детьми или родителями, перед знакомыми и друзьями – за свое участие в этом двусмысленном вареве, именуемом «Спид-инфо»?

Впрочем, разве «научно-популярная» одинока в своем пристрастии ко всему, что ниже пояса? Газет-сладострастниц и похотливых журналов у нас теперь пруд пруди, причем, большинство даже не прилепливает себе фиговый листок «научности». А чего стесняться? Вываливай все наружу, выпотрашивайся, заголяйся! — вот директива, которую усердно исполняют многие десятки эротоманных изданий, заваливших киоски и лотки постсоветской России. Пансексуальная журналистика у нас сегодня количественно опережает всякую другую, – это и на глаз видно. Подходите к любому лотку – самые яркие, дразнящие, соблазнительные обложки наперебой предлагают обнаженную или полуобнаженную плоть «моделек». За их истомно вывернутыми позами, за томно-зазывными взорами, может быть, действительно, полуголодное существование студенток из крестьянских или пролетарских семей. Но, может, простенькое желание развлечься, выделиться из скучной среды, прославиться. Но за ними, в первую очередь, – смутные очертания громадного ненасытного существа по имени Порнобизнес, которому все на пользу: СПИД, венерические болезни, маньяки, извращенцы, наркоманы, притоны, сутенеры, газетные зазывалы и вежливые растлители в чине докторов сексологии. Потому что все и все работают на его грандиозный проект содомизации мира. А уж как там услужливые журналисты и социологи назовут проект, – сексуальной революцией, эротическим безумием или еще как, – ему совершенно все равно.

Чем же обеспечен сегодня наглядный успех проекта или сценария тотальной содомизации, намеренного оскотинивания человечества? Почему этот долго действующий сценарий в истории иногда почти уже осуществлялся (те же времена Содома и Гоморры)? Может быть, человек слишком животен по изначальной своей сути, чтобы противостоять соблазну оскотинивания?

Ведь физиологическое начало в человеке, действительно, в количественном смысле колоссально преобладает. Разве будет преувеличением сказать, что человек почти полностью – физиологический человек? Беспрерывные заботы (унижающие нас или, наоборот, вдохновляющие) о еде, питье, одежде, жилище, о достаточном тепле, заботы о реализации наших плотских вожделений и отправлений, – все это важно, почти без остатка пожирает наши часы, дни и годы. Физиологический принцип внутри нас ощерен как ненасытный хронофаг – поглотитель живого времени. Нас почти никогда не остается на большее. Часто ли мы смущаемся, краснеем от стыда, часто ли приходим в уныние от этой обескураживающей несвободы от собственного физиологического тирана?

И все же человек, как многие догадываются, не безнадежен. Человеку дарована возможность выбора. Животному не дана способность оценить себя со стороны. Человеку такой дар присущ: свобода самооценки, искусство рассмотреть в себе животное начало как бы чуть со стороны. Наш физиологизм не бесконтролен, не абсолютен. Это не значит, что мы уже спасены. Это лишь значит, что внутренняя свобода действует в нас, и этот принцип несравнимо ценнее, чем всякие внешние свободы, ради которых мы так безуспешно и безрассудно бьемся не на жизнь, а на смерть.

Итак, человек свободен выбрать в себе лучшее, предпочтительное: не только в сиюминутной деятельности, но и в историческом срезе. Способен обнаружить, что на громадном историческом поле физиологический человек постоянно соперничал, скажем так, с человеком человечным или внутренне освобожденным человеком. Способен, далее, заключить, что в этом соперничестве чаще преобладал физиологический человек, исповедующий гедонизм, то есть, доктрину и практику наслаждения всей полнотой материального мира. Наслажденческий тип поведения гедонистическая доктрина давным-давно определила как оптимальный, наиболее разумный, соблазнительный и легкий.

Современный сербский мыслитель Драгош Калаич называет человека, исповедующего подобный принцип социального поведения, экономическим животным (в более откровенном переводе: экономической скотиной). Уже сам эпитет подсказывает: речь идет о своего рода социальной инженерии, о репродукции все новых и новых поколений экономического скота. Именно такому податливому типу, по замыслу проектантов и сценаристов, обеспечена надежная футурологическая перспектива – устойчивое место количественно преобладающего усредненного класса. Это не народ, который всегда разнообразен и непредсказуем, это – однородная гедонистическая масса в мягком и теплом стойле. Лозунги и девизы для нее, появившиеся в разные века, но будто из одного источника, впечатляют своей циничной прямотой: «хлеба и зрелищ», «живи текущим днем, не веря в остальное», «после меня хоть потоп», «бытие определяет сознание», «догоним Америку по производству мяса и молока на душу населения»...

Все эти признаки и декларации физиологического самодовольства можно было бы отнести к разряду антиутопий, если бы не слишком очевидное их присутствие и в истории, и в самой злободневной современности. По крайней мере, наша пансексуальная журналистика, наши пансексуальные кино и телезрелища вполне вписываются в проект оскотинивания человека, превращения большинства человечества в податливую физиологическую массу.

Сальвадор Дали, один из самых упорных в искусстве XX века исследователей и потрошителей сферы бессознательного, постоянно, из десятилетия в десятилетие, возвращался к одному и тому же назойливому видению: фигура обнаженной женщины, напоминающая какой-то затейливый комод, со множеством створок-секций, полуоткрытых на уровне груди, живота, бедер. К этой метафоре подыскивались самые разные коды. Но разгадка, похоже, проста («а ларчик просто открывался»): приходят или уже пришли времена, когда человека примутся методично выпотрашивать, опустошать, чтобы заполнить порожние секции и блоки по собственному произволу или... оставить их навсегда пустыми. Тут есть предвидение (или демонстрация) чрезвычайных способностей папараццизма в его маниакальном стремлении вскрыть, взломать самое интимное, личностное в человеке. Ведь типичный папарацци обнажает человека не для того, чтобы полюбоваться красотой богосозданной твари, а для того, чтобы похихикать, поглумиться над голеньким.

Похоже, наша современная пансексуальная индустрия в журналистике задалась целью заполнить человеческий «комод» своим специфическим материалом под самую крышку. Это как если бы пушкинский Савельич, вместо того, чтобы оберегать дитятю от мошенников и воров, повел его за ручку по подворотням, притонам, игорным домам...

Между тем, журналист, как бы он ни заблуждался относительно истинного своего предназначения, и сегодня остается свободен в выборе: соблазнитель он или педагог. Других вариантов у него просто нет, не бывает. С соблазнительством как таковым все давно ясно, – с тех самых пор, как были произнесены слова: «Горе миру от соблазнов; ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит… тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф, 18, 6-7). Кстати, нелишне напомнить, что наше слово соблазн по-гречески звучит как скандал, а соответствующий греческий глагол означает не только соблазнять, но также вводить в грех, лишать веры, сбивать с пути, быть причиной падения.

Напрасно опасаться, что приравнивая журналиста к педагогу, мы слегка принижаем общественное служение первого. Наоборот. Стоит хотя бы вспомнить, что во многих религиях учитель – понятие священное, а в Евангелии Учителем постоянно называют Иисуса Христа.

Педагогический дар в его полноте есть искусство умного неназойливого собеседования, когда не давят знанием, а делают вид, что оно уже известно собеседнику, но, может быть, слегка подзабылось. Значит, журналисту, чтобы не быть обыкновенным верхоглядом, передатчиком информационной текучки и скандальных сплетен, нужно расти и расти до педагога. Вспоминая при этом хотя бы один великолепный пример – поступок Федора Достоевского, когда он, будучи уже знаменитым романистом, предпринял труд журналистского учительства под названием «Дневник писателя».