Особенности вненаучного психологического знания

В духовной культуре функционирует немало знаний, которые ни по способам получения и обоснования, ни по соответствию критериям научности не могут быть квалифицированы в качестве научных. Эти знания суть самые многообразные гносеологические таксоны: начиная от разрозненных представлений и идей и заканчивая системно организованными, сложноустроенными концепциями и квази-теориями. Ненаучность этих знаний не ведёт автоматически к признанию их неистинными, напротив, среди них могут наличествовать воззрения, которые могут оказаться частично или полностью адекватными, однако, будучи полученными либо вне института науки, либо без соблюдения общепринятых методологических процедур, они не включаются в состав научного знания, что, тем не менее, не исключает возможности их последующего обоснования научными средствами и инкорпорации в науку.

Среди этих знаний можно выделить следующие разновидности:

1. Лженаучные –это такие знания, которые являются результатом умышленного искажения, подтасовки результатов научного или околонаучного поиска. Наиболее известный пример – «мичуринское учение», созданное в советской генетике Т.Д. Лысенко, и предполагавшее, в частности, возможность наследования приобретённых признаков, скачкообразное «перерождение» одного вида в другой. Однако намного чаще лженаучные конструкты в рамках конкретной теории перемешаны со знаниями, вполне отвечающими стандартам научности, поэтому отделить первые от вторых можно, как правило, не сразу, а через достаточно длительный промежуток времени, когда «суд истории» уличит учёного в искажении результатов исследования. В истории психологии близкими к лженаучным можно считать, например, представления Ф. Месмера о «животном магнетизме» и близкие им воззрения В. Райха об «энергии оргона», неподтвердившиеся факты об огромной значимости «сублиминального» (подпорогового) влияния визуальных и аудиальных стимулов на поведение человека[142].

2. Антинаучные знания не просто выходят за рамки науки, а вступают с ней в явную конфронтацию, отрицая законность хорошо обоснованных, подтверждённых опытом конкурирующих (т.е. относящихся к тому же предмету исследования) научных знаний. Сегодня, в век торжества науки, такие знания довольно редки, тогда как раньше, особенно в эпоху средневековья, имели широкое распространение. Тем не менее, и в наши дни можно встретить веру в домовых, леших, русалок и т.п., в целительные свойства амулетов и разнообразных экстравагантных снадобий[143], представления о наличии подземного и небесного царств[144] и пр. К анти-научным психологическим знаниям, на наш взгляд, следует отнести, в частности представления об астрале, посмертном существовании душ, реинкарнации, порче, которые явно противоречат современной научной картине мира, однако, их ненаучность не означает их однозначной ложности в силу того, что психика, душа, мозг до сих пор во многом таинственные и загадочные феномены.

3. Квази(псевдо-, пара-)научныезнания представляют собой, пожалуй, самый многочисленный «отряд», состоящий не только из отдельных гипотез или концепций, но включающий и целые паранауки (астрология, алхимия, евгеника, френология), в которых, хотя и можно найти рациональные, совместимые с наукой идеей, всё-таки превалирует далёкое от норм науки знание. Важнейшая особенность квазинаучных знаний в их внешнем соответствии некоторым стандартам (критериям) научности, в частности, астрология отвечает таким нормам науки, как системная стройность, стремление к поиску причинных связей, возможность опытной проверки. Иными словами, псевдонауки стремятся подделаться под науку, ориентированы на внешнее подражание ей. Однако в своём фундаменте псевдонаука имеет положения, несовместимые с научной картиной мира: например, астрология не может рационально обосновать, почему за каждой планетой закреплены те или иные конкретные особенности, влияющие на жизнь людей, не ясен также сам физический механизм, посредством которого светила детерминируют события в социальном и индивидуально-личностном мирах. В психологии также немало как отдельных псевдонаучных идей (например, таковы многие положения ортодоксального фрейдизма: о повсеместной зависти женщин к мужчинам в связи с наличием у последних пениса, о сексуальной детерминации всех человеческих поступков, об адекватности однозначно-знаковой трактовки образов сновидений, о первобытном отцеубийстве как причине зарождения тотемизма и пр.)[145], так и целых псевдонаучных теорий, к числу которых мы относим, в частности, христианскую и трансперсональную психологию. Рассмотрим подробнее их познавательные особенности.

Оба отмеченных направления относятся к вненаучным ответвлениям гуманитарной психологии: трансперсональную психологию, наследующую традициям психоанализа и аналитической психологии, правомерно отнести к глубинно-динамической исследовательской программе, тогда как христианская психология является самостоятельной программой в рамках религиозной психологии, к которой также относятся психологические учения и практики, базирующиеся на иных религиозных мировоззрениях (буддизме, йоге, конфуцианстве, суфизме и пр.)[146].

Анализ христианской психологии представляется актуальным в силу неразрывной связи христианства с отечественной культурой, а также в связи с заметно возросшим за последние 15 лет влиянием православия на все сферы общественной жизни. Фундамент христианской психологии образует соответствующее антропологическое учение, в котором человек предстаёт как двойственное духовно-телесное существо, сотворённое по образу и подобию Бога, но способное отпасть от Него в грехе. С этой точки зрения основной дефект гуманистической психологии усматривается в антропоцентризме, следствиями которого оказываются индивидуализм и эгоизм, чреватые, в конечном счёте, разгулом страстей и войной всех против всех[147]. В «гуманистическом» мировидении человек, по сути, обречён быть свободным, обязан не только выбирать, но и самостоятельно оценивать свои поступки в соответствии с собственными же критериями должного и не-должного. В христианстве человек никогда не одинок: ему есть на кого опереться, попросить помощи и совета.

В христианской психологии ещё в большей степени, нежели это было у гуманистов, выражен момент нормативности. «В православной психологии человек берётся не в модусе его наличного бытия, а в его долженствовании»[148](жирный шрифт мой. – А. К.) Гуманисты возвели в абсолют ценности современного демократического общества западного типа: индивидуализм, свободу, креативность, уважение к другим; отстаиваемая ими аксиология относительна в силу присущего ей антропо- и культуроцентризма. Христианская аксиология, напротив, предельно абсолютна, окончательна, трансцендентна человеку: нормы христианской религии, будучи внеконтекстуальными и внеситуативными, прямо предписывают правильное поведение и не допускают двусмысленности в оценке поступков.

Большинство понятий христианской психологии ценностно нагружены, включают момент оценки, которая может быть либо негативной (понятия «страсти», «греха», «помысла», «падшего состояния человека» и др.), либо позитивной («любовь», «совесть», «духовное Я» и др.).

Основным методом работы христианского психолога являетсядиалог, направленный на пробуждение «духовного Я» человека, т.е. лучшей части его личности. Последняя выступает не объектом исследования, но субъектом живого общения, нуждающимся в понимании и помощи. Преимущество такого диалога в сравнении с другими видами психотерапии – участие в нём Бога, Высшей инстанции, к которой можно обратиться всегда. Такое общение, становясь постоянным и непрерывным, превращается в необходимое условие совершенствования личности.

Христианская психология является в высшей степени прикладной: она направлена не на приращение знания о человеке, поскольку такое знание уже дано в текстах Священного Писания и в Священном Предании, а на оказание психологической помощи, эмоциональной поддержки людям.

Психотерапевтическая практика, базирующаяся на представлениях христианского вероучения, оказалась весьма успешной. Наиболее яркое воплощение она получила в общинах, созданных в рамках движения «Анонимные алкоголики» (АА). Широкую известность получила «Программа 12 шагов», следуя которой человек поэтапно освобождается, в частности, от алкогольной (наркотической) зависимости и приходит к Богу. При этом происходит серьёзная личностная трансформация. «Радикально меняются ценности, жизненные ориентиры, цель и смысл всей жизни. Человек «меняет направление» своих мыслей, устремления своих чувств: целью теперь становится не разросшееся до огромных размеров «эго», как это было всю предыдущую жизнь, целью становится Бог, исполнение Его воли, соучастие в Его делании»[149]. Движение «Анонимные алкоголики» широко распространилось по всему миру, став на сегодня одним из самых эффективных путей исцеления от алкоголизма и наркомании.

Антропология и, шире, онтология, лежащие в основе христианской психологии, с одной стороны, не вписываются в общенаучную картину мира, поскольку допускают существование ненаблюдаемых сущностей (душ, ангелов, Бога и пр.) и чудес, с другой стороны, отличаются догматизмом, ибо основываются на непререкаемом авторитете Священного Писания и Священного Предания[150].

Таким образом, даже если оценивать религиозную психологию в целом и христианскую, в частности, сквозь призму наиболее «мягких» стандартов научности (например, свойственных гуманитарному знанию), то наличие таких её особенностей, как несоответствие научной картине мира, невосприимчивость к обоснованной критике (поскольку основные догматы трактуются как несомненные в силу «богоданности»), чрезмерная нормативность и ценностная нагруженность основных понятий, с необходимостью детерминируют вывод о её ненаучности.

Однако, как подчёркивалось выше, ненаучность не означает неистинности. Сегодня конфронтация между наукой, традиционно опиравшейся на материализм, и религией, базирующейся на идеализме, выглядит если и не архаичной, то уж, во всяком случае, не бесспорной. Так, В.Л. Воейков настаивает: «Основные непреходящие достижения науки – «эмпирические обобщения» – не только не противоречат фундаментальным догматам христианства, но и полностью с ними согласуются»[151]. Также нельзя не отметить, что нормативность присуща, хотя и не в такой степени, гуманистической психологии, а ценностно нагруженными при детальном рассмотрении оказываются многие базовые понятия «академической» психологии, правда, последняя всё же стремится свести к минимуму такую нагруженность, элиминировать «неблагонадёжные», не отличающиеся нейтральностью концепты.

Поэтому религия и наука, оставаясь различными способами освоения мира (хотя бы в силу того, что первая опирается на веру и авторитет, тогда как вторая зиждется на разуме и критике), вполне корректно могут рассматриваться как взаимодополнительные. Наиболее радикальная демаркация между религией и наукой, традиционно осуществлявшаяся по линии «догматизм» – «свобода исследования», ныне уступает место пониманию, что свобода исследований и в науке имеет границы, продуцируемые научной этикой. Переориентация современного позитивного знания с беспристрастного постижения истины на инструментальное её использование в целях созидания антропосоциосферы, подчинённого благу и интересам человека, заставляет по-новому взглянуть на те широчайшие возможности, которые таит религия в деле совершенствования, духовного роста личности.

Сегодня вполне очевидно, что любая мировая религия – часть культуры, выражающая определённый опыт человечества, выдержавший испытания веками, а потому имеющий право на существование. Успехи психотерапии, основывающиеся на религиозном мировоззрении, которые подчас превосходят достижения других школ, заставляют усомниться в обоснованности претензий науки на единоличное владение истиной.

Трансперсональная психологиягенетически связана не только с глубинной, но также и с гуманистической психологией. Один из основателей последней, А. Маслоу, в конце жизни стал говорить о недостаточности самоактуализации и необходимости самотрансценденции, выхода за пределы Эго, Самости в трансперсональное измерение мира[152].

Современные трансперсональные психологи (С. Гроф, К. Уилбер, Р. Ассаджиоли и др.) не довольствуются отдельными идеями о значимости самотрансценденции, а строят всеобъемлющие теории, эклектически объединяя большое число разнообразных концепций (психоанализ, глубинную психологию, райхианский анализ, гештальт-терапию, восточные психопрактики и др.), каждая из которых признаётся истинной и полезной, но лишь в определенных границах. Это стремление к глобальному синтезу различных персонологических подходов можно считать наиболее важной чертой трансперсонального направления.

Человеческая психика рассматривается здесь как многоуровневое образование. К. Уилбер выделяет пять основных ступеней единого «спектра сознания»: уровень тени, уровень эго, экзистенциальный уровень, трансперсональную область и уровень Mind[153]. С. Гроф говорит о наличии трёх «областей бессознательного», к которым относятся биографический, перинатальный и трансперсональный уровни[154]. В процессе психотерапии (например, в серии психоделических сеансов) происходит переход пациента с одного уровня на другой, более глубокий. Этот переход, сопровождаемый самоисследованием и проработкой негативного опыта, должен, в конце концов, привести к мистическому переживанию единства со всей Вселенной, обладающему огромным психотерапевтическим эффектом.

Трансперсональная психология доводит до крайности холистическое видение, которое уже не ограничивается личностью и телом человека, а распространяется на весь мир по принципу «всё во всём». Разделение на прошлое и будущее, субъект и объект, материю и сознание оказывается иллюзией, «покрывалом майя»[155]. Любая мельчайшая частица несёт в себе информацию обо всей Вселенной.

Трансперсональная психология постулирует радикальный разрыв с методологией и картиной мира классического естествознания. Справедливо критикуя объективизм, механицизм, пандетерминизм классической науки, С. Гроф впадает в иную крайность, крайность иррационализмаиидеализма. Вводимые наукой запреты и ограничения (постоянство скорости света, второе начало термодинамики, трёхмерность пространства, однонаправленность времени и др.) действуют лишь в видимом мире, являющемся низшей, иллюзорной реальностью, тогда как в подлинном бытии, прикоснуться к которому возможно в ходе психоделического сеанса, известные нам физические законы не действуют.

В противовес вербальным формам психотерапии, характерным для психоанализа и гуманистической психологии, трансперсональные психологи в стремлении достичь быстрого и глубокого излечения отдают предпочтение работе с чувственной сферой психики. Диалог врача и пациента вторичен, выполняет служебную роль в отношении непосредственного переживанияпациентом различных аспектов индивидуального и трансперсонального опыта.

По существу, трансперсональная психология доводит до логического конца ту тенденцию, которая уже присутствовала в психоанализе в виде феномена трансфера, способного через переживание разрядить патогенную психическую энергию. В этом же ряду стоят «пиковые переживания» А. Маслоу, «ценности переживания» В. Франкла, озарения религиозных мистиков. Переживание избавляет врача и пациента от необходимости кропотливого анализа психического материала, поскольку всё богатство внутреннего мира оказывается непосредственно данным в самом акте восприятия, возникающего в результате перехода сознания в регистр изменённого состояния. Таким образом, «большая часть работы по истолкованию уступает место соучастию в происходящем»[156].

Опора на эмоционально-аффективную сторону опыта, примат переживания над интеллектуальным осмыслением предопределяют близость трансперсональной психологии к мистицизму, сужают сферу рационально постижимого в психике. Глубокая позитивная личностная трансформация оказывается вполне достижимой без адекватного рационального понимания опыта, приобретённого в ходе ЛСД-сеансов.

В целом, трансперсональную психологию следует признать интересной и эвристически ценной попыткой объяснения и психотерапевтического использования необычных (мистических, трансовых, изменённых) состояний сознания. Однако создать достаточно стройную, полную, претендующую на общезначимость теорию, способную адекватно объяснить природу трансперсонального опыта, пока не удалось[157]. Поэтому для понимания необычного субъективного материала оказываются значимыми идеи З. Фрейда и К.-Г. Юнга, а также религиозно-философские представления даосизма, буддизма, йоги. Плодотворность последних проистекает из факта существенной гомологичности между изменёнными состояниями сознания, наблюдаемыми в психоделической терапии, и медитативной практикой йогов и даосов.

Научная ценность концептуальных построений трансперсональных психологов, на наш взгляд, не высока. Опора на идеализм, незаконные экстраполяции субъективно наблюдаемого на объективно существующее, отсутствие интерсубъективности и количественно-статистического анализа, снятие всех запретов и ограничений, приводящее к невозможности формулирования законосообразных связей, антиинтеллектуалистичность и феноменологичность выводят трансперсональную психологию за пределы науки. Необычный опыт сознания, безусловно, нуждается в научном истолковании, но такой анализ должен быть рациональным и корректным, т.е. не предусматривать необходимости онтологизации и универсализации такого опыта.

Тем не менее, исследования трансперсональных психологов внесли позитивный вклад в изучение мира человека хотя бы уже потому, что до них научная и философская мысль Запада, как правило, отмахивалась от необычных психических феноменов или же относила их к разряду патологических явлений[158]. Следует отметить также такие положительные инновационные черты этого направления, как:

1) разрушение американо- и европоцентризма в психологии посредством реабилитации знаний, полученных в восточных и архаичных культурах (кросс-культурная направленность);

2) расширение фактологической базы психологии за счёт включения в её исследовательское поле психического материала, наблюдаемого в изменённых состояниях сознания;

3) критика классического, «ньютоно-картезианского» идеала рациональности как весьма узкого и неадекватного всему богатству бытия[159].

Особое место внутри вненаучного психологического знания занимает житейская психология[160],представляющая собой несистематизированную, стихийно формирующуюся и регулярно воспроизводящуюся в повседневном опыте людей совокупность представлений и идей о человеческой личности, её внутреннем мире и поведении. Взаимоотношения между житейской и научной психологией гомологичны отношениям между обыденно-практическим и научным знанием, поэтому житейской психологии присущи те же особенности, что и обыденно-практическому способу освоения бытия, а именно: низкая степень систематизированности, фрагментарность, алогичность, противоречивость, индифферентность к независимой опытной проверке, неполнота и др.

Житейская психология, как и обыденное сознание в целом, наполняется различными по форме гносеологическими единицами: начиная от отдельных идей и представлений и заканчивая достаточно глубокими и детально развёрнутыми квази-научными теориями[161]. Однако к наиболее специфичным образованиям житейской психологии следует отнести стереотипы и предрассудки[162], выступающие в качестве эмоционально заряженных предвзятых мнений. Как правило, они формируются в результате неправильного воспитания или под воздействием индивидуального, обычно негативного, опыта. Наиболее распространены гендерные («Женщины болтливы», «Все мужчины подлецы» и т.п.), расовые, этнические («Кавказцы агрессивны»), профессиональные («Все чиновники взяточники») стереотипы и предрассудки. Нельзя сказать, что все они полностью неадекватны, напротив, во многих из них содержится «правда жизни», однако, во-первых, получены они стихийно, без соблюдения методологических норм науки, во-вторых, являются плодом незаконной экстраполяции особенностей, выявленных у единичных индивидов, на всю группу (по механизму неполной индукции).