Научная теория, её сущность, структура и функции. Виды теорий

В психологии используются в целом те же формы научного познания, что и в других науках: понятия, суждения, умозаключения, проблемы, гипотезы, теории. Каждая из них представляет собой относительно самостоятельный способ отражения субъектом объекта, способ фиксации знания, сложившийся в ходе развития общечеловеческой духовной деятельности.

Среди всех форм познания самой высшей, наиболее совершенной и сложноустроенной в методологии науки признаётся теория. Действительно, если понятия или умозаключения, проблемы или гипотезы нередко формулируются в одном предложении, то для выражения теории необходима взаимосвязанная, упорядоченная система высказываний. Для изложения и обоснования теорий нередко пишутся целые тома: например, теорию всемирного тяготения Ньютон обосновал в объёмном труде ««Математические начала натуральной философии» (1687), на написание которого он потратил более 20-ти лет; З. Фрейд изложил теорию психоанализа не в одной, а уже во множестве работ, причём на протяжении последних 40 лет жизни он постоянно вносил в неё изменения и уточнения, стараясь приспособить к меняющимся социальным условиям, ассимилировать новые факты из области психотерапии, отразить критику оппонентов.

Однако это не означает, что теории сверхсложны, а потому недоступны пониманию «человека с улицы». Во-первых, любую теорию можно изложить в сжатом, несколько схематизированном варианте, убрав второстепенное, малозначащее, вынеся за скобки обосновывающую аргументацию и подтверждающие факты. Во-вторых, обычные люди (т.е. не являющиеся профессиональными учёными) ещё со школьной скамьи осваивают многие теории вместе с имплицитно присущей им логикой, а потому в зрелом возрасте нередко строят собственные теории, основанные на обобщении и анализе повседневного опыта, отличающиеся от научных степенью сложности, отсутствием математизации и формализации, недостаточной обоснованностью, меньшей системной и логической стройностью, в частности, нечувствительностью к противоречиям. Таким образом, научная теория – это несколько уточнённый и усложнённый вариант повседневных теорий.

Теории выступают методологическим единицами, своего рода «клеточками», научного знания: в них представлены все уровни научного познания вместе с методологическими процедурами по получению и обоснованию знания. Научная теория включает, объединяет в себе все другие формы научного познания: её основной «строительный материал» -- понятия, они связываются между собой суждениями, из них по правилам логики делаются умозаключения; в основе любой теории лежит одна или несколько гипотез (идей), которые являются ответом на значимую проблему (или комплекс проблем). Если бы конкретная наука состояла только из одной теории, то она, тем не менее, обладала бы всеми основными свойствами науки. Например, геометрия долгие века отождествлялась с теорией Евклида и считалась при этом «образцовой» наукой в смысле точности и строгости. Одним словом, теория – это наука в миниатюре[241]. Поэтому если мы поймём, как устроена теория, какие функции она выполняет, то мы постигнем внутреннее устройство и «механизмы работы» научного знания в целом.

В методологии науки термин «теория» (от греч. theoria — рассмотрение, исследование) понимается в двух основных смыслах: широком и узком. В широком значении теория – это комплекс взглядов (идей, представлений), направленных на истолкование какого-либо явления (или группы сходных явлений). В этом смысле практически каждый человек имеет собственные теории, многие из которых относятся к сфере житейской психологии. С их помощью человек может упорядочивать свои представления о добре, справедливости, взаимоотношениях полов, любви, смысле жизни, посмертном существовании и т.п. В узком, специальном значении под теорией понимается высшая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях определённой области действительности[242]. Для научной теории характерны системная стройность, логическая зависимость одних её элементов от других, выводимость её содержания по определённым логико-методологическим правилам из некоторой совокупности утверждений и понятий, образующих исходный базис теории.

В процессе развития знания возникновению теорий предшествует стадия накопления, обобщения и классификации опытных данных. Например, до появления теории всемирного тяготения уже было собрано множество сведений как в астрономии (начиная от отдельных астрономических наблюдений и заканчивая законами Кеплера, которые представляют собой эмпирические обобщения наблюдаемого движения планет), так и в области механики (наибольшее значение для Ньютона имели опыты Галилея по изучению свободного падения тел); в биологии эволюционным теория Ламарка и Дарвина предшествовали обширные классификации организмов. Появление теории напоминает инсайт, в ходе которого в голове теоретика массив сведений вдруг ясно упорядочивается благодаря внезапно возникшей эвристичной идее. Однако это не совсем так: одно дело – новаторская гипотеза, и совсем другое – её обоснование и развитие. Только после завершения второго процесса можно говорить о появлении теории. Причём, как показывает история науки, развитие теории, связанное с её модификациями, уточнениями, экстраполяцией на новые области, может длиться десятки и даже сотни лет.

По вопросу о структуре теорий существует несколько позиций. Отметим наиболее влиятельные из них.

Согласно В.С. Швырёву, научная теория включает в себя следующие основные компоненты:

1) исходную эмпирическую основу, которая включает множество зафиксированных в данной области знания фактов, достигнутых в ходе экспериментов и требующих теоретического объяснения;

2) исходную теоретическую основу --множество первичных допущений, постулатов, аксиом, общих законов, в совокупности описывающих идеализированный объект теории;

3) логику теории –множество допустимых в рамках теории правил логического вывода и доказательства;

4) совокупность выведенных в теории утвержденийс их доказательствами, составляющую основной массив теоретического знания[243].

Центральную роль в формировании теории, по мнению Швырёва, играет лежащий в её основе идеализированный объект – теоретическая модель существенных связей реальности, представленных с помощью определённых гипотетических допущений и идеализаций[244]. В классической механике таким объектом выступает система материальных точек, в молекулярно-кинетической теории – множество замкнутых в определённом объёме хаотически соударяющихся молекул, представляемых в виде абсолютно упругих материальных точек.

Нетрудно продемонстрировать наличие указанных компонентов в развитых субъектоцентричных психологических теориях личности. В психоанализе роль эмпирического базиса выполняют психоаналитические факты (данные клинических наблюдений, описания сновидений, ошибочных действий и др.), теоретическая основа складывается из постулатов метапсихологии и клинической теории, используемую логику можно охарактеризовать как «диалектическую» или как логику «естественного языка», в качестве идеализированного объекта выступает «многоаспектная» модель психики (топологическая, энергетическая, экономическая). Отсюда ясно, что психоаналитическая теория сложнее любой физической теории, поскольку включает в себя больше базовых теоретических постулатов, оперирует сразу несколькими идеализированными моделями, использует более «тонкие» логические средства. Согласование этих компонентов, устранение противоречий между ними представляет важную эпистемологическую задачу, которая пока далека от разрешения.

Иной подход к экспликации структуры теории предлагают М.С. Бургин и В.И. Кузнецов, выделяя в ней четыре подсистемы: логико-лингвистическую (языковые и логические средства), модельно-репрезентативную (модели и образы, описывающие объект), прагматико-процедурную (методы познания и преобразования объекта) и проблемно-эвристическую (описание сущности и путей решения проблем)[245]. Выделение этих подсистем, как подчёркивают авторы, имеет определённые онтологические основания. «Логико-лингвистическая подсистема соответствует существующей упорядоченности реального мира или некоторой его части, наличию тех или иных закономерностей. Прагматико-процедурная подсистема выражает динамический характер реального мира и наличие взаимодействия с ним познающего субъекта. Проблемно-эвристическая подсистема появляется в силу сложности познаваемой реальности, что приводит к возникновению различных противоречий, проблем и необходимости их решения. И, наконец, модельно-репрезентативная подсистема отражает в первую очередь единство мышления и бытия применительно к процессу научного познания»[246].

Заслуживает внимания сравнение теории с организмом, которое производят вышеупомянутые исследователи. Как и живое существо, теории рождаются, развиваются, достигая зрелости, а затем стареют и нередко умирают, как это произошло с теориями теплорода и эфира в 19-м столетии. Как и в живом теле, подсистемы теории тесно взаимосвязаны, находятся в согласованном взаимодействии.

Несколько иначе вопрос о строении научного знания решает В.С. Степин[247]. Исходя из того, что методологической единицей анализа знания должна служить не теория, а научная дисциплина, он в структуре последней выделяет три уровня: эмпирический, теоретический и философский, каждый из которых имеет сложную организацию.

Эмпирический уровень включает, во-первых, непосредственные наблюдения и эксперименты, результатом которых являются данные наблюдения; во-вторых, познавательные процедуры, посредством которых осуществляется переход от данных наблюдения к эмпирическим зависимостям и фактам. Данные наблюдения фиксируются в протоколах наблюдения, в которых указывается, кто наблюдал, время наблюдения, описываются приборы, если они применялись. Если, например, проводился социологический опрос, то в роли протокола наблюдения выступает анкета с ответом опрашиваемого. Для психолога – это также опросники, рисунки (например, в проективных рисуночных тестах), магнитофонные записи бесед и т.п. Переход от данных наблюдения к эмпирическим зависимостям (обобщениям) и научным фактам предполагает элиминацию из наблюдений содержащихся в них субъективных моментов (связанных с возможными ошибками наблюдателя, случайными помехами, искажающими протеание изучаемых явлений, ошибками приборов) с целью получения достоверного интерсубъективного знания о явлениях. Такой переход предполагает рациональную обработку данных наблюдения, поиск в них устойчивого инвариантного содержания, сравнения между собой множества наблюдений. Например, историк, устанавливающий хронологию событий прошлого, всегда стремится выявить и сопоставить множество независимых исторических свидетельств, выступающих для него в функции данных наблюдения. Затем выявленное в наблюдениях инвариантное содержание истолковывается (интерпретируется), при этом используются известные теоретические знания. Таким образом, эмпирические факты, составляющие основной массив соответствующего уровня научного знания, конституируются в результате интерпретации данных наблюдения в свете определённой теории.

Теоретический уровень образуется также двумя подуровнями. Первый составляют частные теоретические модели и законы, которые выступают в качестве теорий, относящихся к достаточно ограниченной области явлений. Второй – составляют развитые научные теории, включающие частные теоретические законы в качестве следствий, выводимых из фундаментальных законов теории. Примерами знаний первого подуровня могут служить теоретические модели и законы, характеризующие отдельные виды механического движения: модель и закон колебания маятника (законы Гюйгенса), движения планет вокруг Солнца (законы Кеплера), свободного падения тел (законы Галилея) и др. В ньютоновской механике, выступающей типичным примером развитой теории, эти частные законы, с одной стороны, обобщаются и, с другой стороны, выводятся в качестве следствий.

Своеобразной клеточкой организации теоретических знаний на каждом из его подуровней является двухслойная конструкция, состоящая из теоретической модели и формулируемого относительно неё закона. Модель строится из абстрактных объектов (таких, как материальная точка, система отсчёта, абсолютно твёрдая поверхность, упругая сила и т.п.), которые находятся в строго определённых связях и отношениях друг с другом. Законы выражают взаимосвязь между этими объектами (например, закон всемирного тяготения выражает взаимосвязь между массой тел, понимаемых как материальные точки, расстоянием между ними и силой притяжения: F = Gm1m2/ r2).

Объяснение и предсказание теориями опытных фактов связано, во-первых, с выведением из них следствий, сопоставимых с результатами опыта, и, во-вторых, с эмпирической интерпретацией теоретических моделей достигаемой через установления соответствия между ними и реальными объектами, которые они отображают. Таким образом, не только факты интерпретируются в свете теории, но и элементы теории (модели и законы) интерпретируются так, чтобы быть подверженными опытной проверке.

Уровень оснований наукиявляется самым фундаментальным в структуре научного знания. Однако до середины 20-го века он не выделялся: методологи и учёные просто-напросто его не замечали. Но именно этот уровень «выступает системообразующим блоком, который определяет стратегию научного поиска, систематизацию полученных знаний и обеспечивает их включение в культуру соответствующей эпохи»[248]. По мнению В.С. Стёпина, можно выделить по меньшей мере три главных компонента оснований научной деятельности: идеалы и нормы исследования, научную картину мира и философские основания науки.

В параграфе 2 главы 1 мы уже рассматривали первые два компонента этого уровня, поэтому остановимся на третьем. Согласно В.С. Стёпину, философские основания – это идеи и принципы, которые обосновывают онтологические постулаты науки, а также её идеалы и нормы. Например, обоснование Фарадеем материального статуса электрических и магнитных полей осуществлялось ссылками на метафизический принцип единства материи и силы. Философские основания также обеспечивают «стыковку» научного знания, идеалов и норм, научной картины мира с господствующим мировоззрением той или иной исторической эпохи, с категориями её культуры.

Формирование философских оснований осуществляется путём выборки и последующей адаптации идей, выработанных в философском анализе, к потребностям определённой области научного познания. В их структуре В.С. Стёпин выделяет две подсистемы: онтологическую, представленную сеткой категорий, которые служат матрицей понимания и познания исследуемых объектов (например, категории «вещь», «свойство», «отношение», «процесс», «состояние», «причинность», «необходимость», «случайность», «пространство», «время» и т.п.), и эпистемологическую, выраженную категориальными схемами, которые характеризуют познавательные процедуры и их результат (понимание истины, метода, знания, объяснения, доказательства, теории, факта)[249].

Отмечая обоснованность и эвристичность обозначенных нами позиций по вопросу строения научной теории, в частности, и научного знания, в целом, попробуем выявить их слабые стороны и определить собственное видение проблемы. Первый, закономерно возникающий вопрос связан с тем, относить ли эмпирический уровень науки к содержанию теории или нет: согласно Швырёву, эмпирический уровень входит в теорию, по мнению Стёпина – нет (но входит в состав научной дисциплины), Бургин и Кузнецов неявно включают эмпирический уровень в состав прагматико-процедурной подсистемы. Действительно, с одной стороны, теория очень тесно взаимосвязана с фактами, она и создаётся для их описания и объяснения, поэтому элиминация фактов из теории явно обедняет её. Но, с другой стороны, факты способны «вести собственную жизнь», независимую от конкретной теории, например, «перекочёвывать» из одной теории в другую. Последнее обстоятельство, как нам кажется, является весомее: теория именно описывает и объясняет факты, налагается на них, а потому их надлежит вывести за пределы теории. В пользу этого говорит и утвердившееся деление уровней научного познания на теоретический и эмпирический (фактофиксирующий).

Поэтому точка зрения Стёпина кажется нам наиболее обоснованной, но и в неё надлежит внести коррективы, связанные с пониманием структуры и роли философских оснований науки. Во-первых, их нельзя рассматривать как однопорядковые с идеалами и нормами, с научной картиной мира, нельзя именно в силу их фундаментальности, первичности, что отмечает и сам автор. Во-вторых, они не сводятся к онтологическим и гносеологическим, а включают также ценностное (аксиологическое) и практическое (праксиологическое) измерения. В целом же их структура гомологична структуре философского знания, куда входят не только онтология и гносеология, но также этика, эстетика, социальная философия, философская антропология. В-третьих, трактовка генезиса философских оснований как «перетекания» идей из философии в науку представляется нам слишком узкой, нельзя недооценивать и роль личного жизненного опыта учёного, в котором философские воззрения хотя и вырабатываются в значительной степени стихийно, но наиболее глубоко укоренены в силу «эмоциональной и ценностно-смысловой заряженности», непосредственной связи с увиденным и пережитым.

Таким образом,теория представляет собой высшую форму научного знания, системно организованную и логически связанную многоуровневую совокупность абстрактных объектов различной степени общности: философских идей и принципов, фундаментальных и частных моделей и законов, строящихся из понятий, суждений и образов.

Дальнейшая конкретизация представлений о природе научных теорий связана с выявлением их функций и видов.

Вопрос о функциях теории – это, по существу, вопрос о предназначении теории, о её роли как в науке, так и в культуре в целом. Составить исчерпывающий список функций довольно сложно. Во-первых, в различных науках теории не всегда выполняют одни и те же роли: одно дело математическое знание, имеющее дело с миром «застывших», самим себе равных идеальных сущностей, и другое дело – знание гуманитарное, ориентированное на постижение постоянно изменяющегося, текучего бытия человека в таком же нестабильном мире. Это предметное различие детерминирует малозначимость (нередко, и полное отсутствие) прогностической функции в теориях математики, и, напротив, её важность для наук, изучающих человека и общество. Во-вторых, само научное знание постоянно изменяется, а вместе с ним трансформируются представления о роли научных теорий: в целом, с развитием науки теориям приписывается всё больше новых функций. Поэтому отметим только наиболее важные, основные функции научной теории.

1. Отражательная.Идеализированный объект теории является своего рода упрощённой, схематизированной копией реальных объектов, поэтому теория отображает действительность, но не во всей полноте, а только в наиболее существенных моментах. Прежде всего, теория отражает основные свойства объектов, важнейшие связи и взаимоотношения между объектами, закономерности их существования, функционирования и развития. Поскольку идеализированный объект – модель реального объекта, то эту функцию также можно именовать моделирующей (модельно-репрезентативной).На наш взгляд, можно говорить о трёх видах моделей (идеализированных объектов): структурных, отражающих строение, состав объекта (подсистемы, элементы и их взаимоотношения); функциональных, описывающих его функционирование во времени (т.е. те однокачественные процессы, которые происходят регулярно); эволюционных, реконструирующих ход, этапы, причины, факторы, тенденции развития объекта[250]. Психология использует множество моделей: психики, сознания, личности, общения, малой социальной группы, семьи, творчества, памяти, внимания и т.д.

2. Описательнаяфункция производна от отражательной, выступает её частным аналогом и выражается в фиксации теорией свойств и качеств объектов, связей и отношений между ними. Описание, по-видимому, является самой древней, простейшей функцией науки, поэтому любая теория всегда нечто описывает, но далеко не всякое описание является научным. Главное в научном описании – точность, строгость, однозначность. Важнейшим средством описания служит язык: как естественный, так и научный, последний создаётся как раз для увеличения точности и строгости при фиксации свойств и качеств объектов. Также и психолог начинает обследование клиента с поиска и фиксации значимых фактов. Поэтому трудно представить, чтобы, например, Фрейд строил психоаналитическую теорию без опоры на предшествующий собственный и чужой клинический опыт, в котором обильно были представлены описания историй болезней с подробным указанием на их этиологию, симптоматику, этапы развития, методы лечения.

3. Объяснительнаятакже производна от отражательной функции. Объяснение уже предполагает поиск законосообразных связей, выяснение причин появления и протекания тех или иных феноменов. Иными словами, объяснить – значит, во-первых, подвести единичное явление под общий закон (например, единичный случай падения кирпича на землю можно подвести под общий закон тяготения, который нам покажет, почему кирпич полетел именно вниз (а не вверх или не остался висеть в воздухе) и именно с такой скоростью (или ускорением) и, во-вторых, найти причину, породившее это явление (в нашем примере такой причиной, обусловившей падение кирпича, будет сила земного тяготения, гравитационное поле Земли). Психолог, впрочем, как и любой человек, не может обойтись без поиска законосообразных связей, без выяснения причин событий и учёта влияния на происходящее с ним и вокруг него различных факторов.

4. Прогностическаяфункция проистекает из объяснительной: зная законы мира, мы можем экстраполировать их на будущие события и, соответственно, предвидеть их ход. Например, я могу достоверно предполагать (причём со стопроцентной вероятностью!), что выброшенный мной в окно кирпич упадёт на землю. Основу для такого прогноза, с одной стороны, составляет обыденный опыт, с другой стороны, -- теория всемирного тяготения. Привлечение последней может сделать прогноз более точным[251]. В современных науках, имеющих дело со сложными самоорганизующимися и «человекоразмерными» объектами абсолютно точные прогнозы являются редкостью: и дело здесь не только в сложности исследуемых объектов, имеющих множество независимых параметров, но и в самой динамике процессов самоорганизации, в которых случайность, малое силовое воздействие в точках бифуркации может радикально изменить направление развития системы. Также и в психологии подавляющее большинство прогнозов имеют вероятностно-статистическую природу, поскольку, как правило, не могут учесть роль многочисленных случайных факторов, имеющих место в социальной жизни.

5. Ограничительная (запрещающая)функция коренится в принципе фальсифицируемости, согласно которому теория не должна быть всеядной, способной объяснить любые, в первую очередь, ранее неизвестные, явления из своей предметной области, напротив, «хорошая» теория должна запрещать те или иные события (например, теория всемирного тяготения запрещает полёт кирпича, выброшенного из окна, вверх; теория относительности ограничивает предельную скорость передачи материальных взаимодействий скоростью света; современная генетика запрещает наследование благоприобритённых признаков)[252]. В психологии (особенно в таких разделах, как психология личности, социальная психология), по-видимому, следует говорить не столько о категорических запретах, сколько о маловероятности определённых событий. Например, из концепции любви Э. Фромма вытекает, что человек, не любящий самого себя, не сможет по-настоящему полюбить другого. Это, конечно, запрет, но не абсолютный. Также весьма маловероятно, что ребёнок, пропустивший сенситивный период для освоения речи (например, из-за социальной изоляции), сможет полноценно овладеть ею в зрелом возрасте; в психологии творчества признаётся низкая вероятность возможности для полного дилетанта сделать важное научное открытие в фундаментальных областях науки. И практически невозможно представить, чтобы ребёнок с объективно подтверждённым диагнозом имбецильности или идиотии смог стать выдающимся учёным.

6. Систематизирующая функция детерминирована стремлением человека к упорядочению мира, а также свойствами нашего мышления, спонтанно стремящегося к порядку[253]. Теории выступают важным средством систематизации, конденсации информации просто в силу имманентной им организации, логической взаимосвязи (выводимости) одних элементов с другими. Простейшей формой систематизации являются процессы классификации. Например, в биологии классификации видов растений и животных необходимо предшествовали эволюционным теориям: только на обширном эмпирическом материале первых стало возможно выдвижение последних[254]. В психологии, пожалуй, наиболее известные классификации относятся к типологии личности: Фрейд, Юнг, Фромм, Айзенк, Леонгард и др. внесли значимый вклад в эту область науки. Другие примеры – выделение видов патопсихологических расстройств, форм любви, психологического влияния, разновидностей интеллекта, памяти, внимания, способностей и др. психических функций.

7. Эвристическаяфункция акцентирует роль теории как «мощнейшего средства решения фундаментальных задач познания действительности»[255]. Иными словами, теория не только отвечает на вопросы, но также ставит новые проблемы, открывает новые области исследования, которые затем старается исследовать в процессе своего развития. Нередко вопросы, поставленные одной теорией, решает уже другая. Например, Ньютон, открыв гравитационную силу, не смог ответить на вопрос о природе тяготения, эту проблему решил уже Эйнштейн в общей теории относительности. В психологии самой эвристичной теорией до сих пор остаётся, по-видимому, психоанализ. По этому поводу Хьелл и Зиглер пишут: «Хотя исследования, касающиеся психодинамической теории Фрейда, не могут безоговорочно доказать его концепции ( так как верифицируемость теории низка), он вдохновил многих учёных, показав им, в каком направлении можно проводить исследования, чтобы улучшить наши знания о поведении. Буквально тысячи исследований были подсказаны теоретическими утверждениями Фрейда»[256]. В плане эвристической функции нечёткость, незавершённость теории выступают скорее достоинствами, чем недостатками. Такова теория личности Маслоу, представляющая собой скорее собрание восхитительных догадок и предположений, чем чётко оформленную структуру. Во многом именно в силу своей незавершённости вкупе со смелостью выдвинутых гипотез она «послужила стимулом для исследования самоуважения, вершинного переживания и самоактуализации,…оказала влияние не только на исследователей в области персонологии, но также и в сфере образования, менеджмента и здравоохранения»[257].

8. Практическаяфункция олицетворяется известным афоризмом немецкого физика 19-го века Роберта Кирхгофа: «Нет ничего практичнее, чем хорошая теория». Действительно, теории мы строим не только для удовлетворения любознательности, но, прежде всего, для понимания окружающего мира. В понятном, упорядоченном мире мы не просто чувствуем себя в большей безопасности, но и можем в нём успешно действовать. Таким образом, теории выступают средством решения личных и общественных проблем, повышают эффективность нашей деятельности. В эпоху постнеклассики практическая значимость научного знания выдвигается на первый план, что неудивительно, ведь современное человечество стоит перед лицом глобальных проблем, преодоление которых большинством учёных видится возможным лишь на пути развития науки. Теории психологии претендуют сегодня не только на решение проблем индивидов и малых групп, но и стремятся внести вклад в оптимизацию общественной жизни в целом. По мнению Хьелла и Зиглера, психология должна внести важный вклад в решение проблем, связанных с нищетой, расовой и половой дискриминацией, отчуждением, самоубийствами, разводами, жестоким обращением с детьми, наркоманией и алкоголизмом, преступлениями и др[258].

Виды теорий выделяются на основании их структуры, определяемой, в свою очередь, методами построения теоретического знания. Существуют три основных, «классических» типа теорий: аксиоматические (дедуктивные), индуктивные и гипотетико-дедуктивные. Каждому из них соответствует своя «построительная база» в лице трёх аналогичных методов.

Аксиоматические теории, утвердившиеся в науке ещё с античности, олицетворяют точность и строгость научного знания. Сегодня они наиболее распространены в математике (формализованная арифметика, аксиоматическая теория множеств), формальной логике (логика высказываний, логика предикатов) и некоторых разделах физики (механика, термодинамика, электродинамика). Классический пример такой теории – геометрия Евклида, долгие века считавшаяся образцом научной строгости. В составе обычной аксиоматической теории выделяют три компонента: аксиомы (постулаты), теоремы (выведенное знание), правила вывода (доказательства).

Аксиомы (от греч. axioma «удостоенное, принятое положение») – принимаемые за истинные (как правило, в силу самоочевидности) положения, в совокупности составляющие аксиоматикукак фундаментальный базис конкретной теории[259]. Для их введения используются предварительно сформулированные основные понятия (определения терминов). Например, Евклид перед формулировкой основных постулатов даёт определения «точки», «прямой», «плоскости» и др. Вслед за Евклидом (впрочем, создание аксиоматического метода приписывается не ему, а Пифагору) строить знание на основе аксиом пытались строить многие: не только математики, но и философы (Б. Спиноза), социологи (Дж. Вико), биологи (Дж. Вуджер). Взгляд на аксиомы как на вечные и незыблемые начала познания серьёзно пошатнулся с открытием неевклидовых геометрий, в 1931 К. Гёдель доказал, что даже простейшие математические теории нельзя полностью построить в качестве аксиоматических формальных теорий (теорема о неполноте)[260]. Сегодня понятно, что принятие аксиом обусловлено конкретным опытом эпохи, с расширением последнего даже самые, казалось бы, незыблемые истины могут оказаться ошибочными[261].

Из аксиом по определённым правилам выводятся (дедуцируются)[262] остальные положения теории (теоремы), последние и составляют основной массив аксиоматической теории. Правила изучаются логикой – наукой о формах правильного мышления. В большинстве случаев они представляют собой законы классической логики: такие, как закон тождества («всякая сущность совпадает сама с собой»), закон противоречия («никакое суждение не может быть одновременно истинным и ложным»), закон исключённого третьего («всякое суждение или истинно, или ложно, третьего не дано»), закон достаточного основания («всякое принимаемое суждение должно быть надлежащим образом обосновано»). Часто эти правила применяются учёными полуосознанно, а иногда и вовсе неосознанно. Как отмечалось выше, исследователи нередко совершают логические ошибки, опираясь больше на собственную интуицию, чем на законы мышления, предпочитая использовать более «мягкую» логику здравого смысла. С начала 20-го века стали развиваться неклассические логики (модальная, многозначная, паранепротиворечивая, вероятностная и др.), отходящие от классических законов, старающиеся уловить диалектику жизни с её текучестью, противоречивостью, неподвластную классической логике[263].

Если аксиоматические теории релевантны математическому и формально-логическому знанию, то гипотетико-дедуктивные теории специфичны для естественных наук. Создателем гипотетико-дедуктивного метода считается Г. Галилей, который заложил также основы экспериментального естествознания[264]. После Галилея этот метод использовали (правда, большей частью неявно) многие физики, от Ньютона до Эйнштейна, а потому он до недавнего времени считался основным в естествознании.

Суть метода состоит в выдвижении смелых предположений (гипотез), истинностное значение которых неопределённо. Затем из гипотез дедуктивно выводятся следствия до тех пор, пока мы не придём к таким утверждениям, которые можно сопоставить с опытом. Если эмпирическая проверка удостоверяет их адекватность, тогда правомерен вывод (в силу их логической взаимосвязи) о правильности исходных гипотез. Таким образом, гипотетико-дедуктивная теория представляет собой систему гипотез различной степени общности: на самом верху располагаются наиболее абстрактные гипотезы, а на низшем уровне – наиболее конкретные, но подлежащие прямой опытной верификации. Следует отметить, что такая система является всегда неполной, а потому может быть расширена за счёт дополнительных гипотез и моделей.

Чем больше из теории можно вывести новаторских, удостоверяемых последующим опытом следствий, тем большим авторитетом она пользуется в науке. Российский астроном А. Фридман в 1922 году из теории относительности Эйнштейна вывел уравнения, доказывающие её нестационарность, а в 1929 году американский астроном Э. Хаббл обнаружил «красное смещение» в спектре далёких галактик, удостоверяющее правильность и теории относительности, и уравнений Фридмана. В 1946 году американский физик российского происхожденияГ. Гамов из своей теории горячей Вселенной вывел следствие о необходимости наличия в космосе микроволнового изотропного излучения с температурой около 3 К, а в 1965 году это излучение, получившее название реликтового, было обнаружено астрофизиками А. Пензиасом и Р. Вильсоном. Вполне закономерно, что и теория относительности, и концепция горячей Вселенной вошли в «твёрдое ядро» современной научной картины мира.

Индуктивные теории в чистом виде в науке, по-видимому, отсутствуют, поскольку не дают логически обоснованного, аподиктического знания. Поэтому скорее следует говорить об индуктивном методе, который также характерен, прежде всего, для естествознания, поскольку позволяет перейти от опытных фактов сначала к эмпирическим, а затем и теоретическим обобщениям. Иными словами, если дедуктивные теории строятся «сверху вниз» (от аксиом и гипотез к фактам, от абстрактного к конкретному), то индуктивные – «снизу вверх» (от единичных явлений к универсальным выводам).

Основоположником индуктивной методологии признаётся обычно Ф. Бэкон, хотя определение индукции дал ещё Аристотель[265], а эпикурейцы считали её единственным авторитетным методом доказательства законов природы[266]. Интересно, что, возможно под влиянием авторитета Бэкона, Ньютон, опиравшийся на деле в основном на гипотетико-дедуктивную методологию, объявлял себя сторонником индуктивного метода[267]. Видным защитником индуктивной методологии являлся наш соотечественник В.И. Вернадский, полагавший, что именно на основе эмпирических обобщений надлежит строить научное знание: до тех пор, пока не обнаружится хотя бы один факт, противоречащий полученному ранее эмпирическому обобщению (закону), последнее надлежит считать истинным[268].

Начинается индуктивный вывод обычно с анализа и сравнения данных наблюдения или эксперимента. Если при этом в них усматривается нечто общее, сходное (например, регулярная повторяемость какого-либо свойства) при отсутствии исключений (противоречащих сведений), тогда данные обобщаются в форме универсального положения (эмпирического закона)[269].

Различают полную (совершенную) индукцию, когда обобщение относится к конечнообозримой области фактов, и неполную индукцию, когда оно относится к бесконечно- или конечнонеобозримой области фактов. Для научного знания наиболее важна вторая форма индукции, поскольку именно она даёт приращение нового знания, позволяет перейти к законосообразным связям. Однако неполная индукция не является логически обоснованным рассуждением, так как никакой закон не соответствует переходу от частного к общему. Поэтому неполная индукция носит вероятностный характер: всегда есть шанс появления новых фактов, противоречащих наблюдавшимся ранее[270].

«Беда» индукции в том, что единственный опровергающий факт делает несостоятельным эмпирическое обобщение в целом. Этого нельзя сказать о теоретически обоснованных утверждениях, которые могут считаться адекватными даже при столкновении со многими противоречащими фактами[271]. Поэтому, чтобы «усилить» значимость индуктивных обобщений учёные стремятся обосновать их не только фактами, но и логическими доводами, например, вывести эмпирические законы в качестве следствий из теоретических предпосылок или найти причину, детерминирующую наличие у объектов сходных признаков. Тем не менее, индуктивные гипотезы и теории в целом носят описательный, констатирующий характер, обладают меньшим объяснительным потенциалом, чем дедуктивные. Однако в перспективе индуктивные обобщения нередко получают теоретическую поддержку, описательные теории трансформируются в объяснительные.

Рассмотренные основные модели теорий выступают преимущественно в качестве идеально-типических конструкций. В реальной научной практике естествознания при построении теорий учёные, как правило, используют одновременно и индуктивную, и гипотетико-дедуктивную методологию (причём нередко интуитивно): движение от фактов к теории сочетается с обратным переходом от теории к проверяемым следствиям. Более конкретно механизм строительства, обоснования и проверки теории можно представить схемой: данные наблюдения → факты → эмпирическое обобщение → универсальная гипотеза → частные гипотезы → проверяемые следствия → постановка эксперимента или организация наблюдения → интерпретация результатов опыта → вывод о состоятельности (несостоятельности) гипотез → выдвижение новых гипотез. Переход от одного этапа к другому далеко нетривиален, требует подключения интуиции и известной изобретательности. На каждой стадии учёный также осуществляет рефлексию полученных результатов, нацеленную на понимание их значения, соответствия стандартам рациональности, элиминацию возможных ошибок.

Разумеется, не любая удостоверенная опытом гипотеза трансформируется впоследствии в теорию. Чтобы образовать вокруг себя теорию гипотеза (или несколько гипотез)[272] должна быть не только адекватной и новой, но и обладать мощным эвристическим потенциалом, относиться к широкой области явлений.

Развитие психологического знания в целом происходит по аналогичному сценарию. Возьмём, например, теорию личности (точнее, психотерапевтическую концепцию как одну из её частей) К.Р. Роджерса, признанную во всём мире, отвечающую в достаточно высокой степени критериям эвристичности, опытной апробируемости, функциональной значимости. Прежде, чем перейти к построению теории, Роджерс получил психологическое образование, приобрёл богатый и разнообразный опыт работы с людьми: сначала оказывал помощь трудным детям, затем преподавал в университетах и консультировал взрослых, проводил научные исследования. Одновременно он углублённо изучал теорию психологии, осваивал методы психологической, психиатрической и социальной помощи. В результате анализа и обобщения полученного опыта Роджерс пришёл к пониманию бесплодности «интеллектуальных подходов», психоаналитической и бихевиористской терапии и осознанию того, что «изменения происходят через опыт во взаимоотношениях»[273]. Роджерса также не удовлетворяло несоответствие фрейдистских воззрений «научному, чисто объективному статистическому подходу в науке»[274].

В основу собственной психотерапевтической концепции Роджерс кладёт «основную гипотезу»: «если я могу создать определённый тип отношений с другим человеком, он обнаружит в себе способность использовать эти отношения для своего развития, что вызовет изменение и развитие его личности»[275]. По-видимому, выдвижение этого предположения основано не только на терапевтическом и жизненном опыте автора, но своим появлением на свет также обязано философским представлениям Роджерса, интуитивной убеждённости в его правильности. Из основной гипотезы вытекают частные следствия, например, положение о трёх «необходимых и достаточных условиях» успешной терапии: безоценочного принятия, конгруэнтности (искренности), эмпатического понимания. Вывод частных гипотез в данном случае нельзя считать чисто логическим, формальным, напротив, он носит содержательный, творческий характер, связан, опять-таки, с обобщением и анализом опыта отношений с людьми. Что касается основной гипотезы, то она вполне соответствует отмеченным выше требованиям эвристичности и фундаментальности, а потому вполне может служить «идейным центром» для построения развитой теории. Эвристичность основной гипотезы проявилась, в частности, в том, что она ориентировала многих исследователей на изучение качества отношений между консультантом и клиентом. Её фундаментальность связана с возможностью экстраполяции на любые (а не только психотерапевтические) отношения между людьми, что и было сделано самим Роджерсом.

Выдвинутые гипотезы составили теоретическую базу клиент-центрированной терапии, которая затем стала предметом объективного, строгого, основанного на измерении, эмпирического изучения. Роджерс не только сформулировал ряд проверяемых следствий за счёт, прежде всего, операционализации основных понятий[276], но и определил программу и методы по их верификации. Реализация этой программы убедительно доказала эффективность клиент-центрированной терапии.

Из теории Роджерса вытекает, что успех терапии зависит не столько от знаний, опыта, теоретической позиции консультанта, сколько от качества отношений. Это предположение также можно проверить, если мы сможем операционализировать понятие «качество отношений», складывающееся из «искренности», «эмпатии», «доброжелательности», «любви» к клиенту[277]. Для этой цели один из сотрудников Роджерса на основе процедур шкалирования и ранжирования разработал опросник «Список отношений», предназначенный для клиентов. Например, доброжелательность измерялась с помощью предложений разного ранга: от «Я ему нравлюсь», «Он мной интересуется» (высокий и средний уровень доброжелательности) до «Он безразличен ко мне», «Он неодобрительно относится ко мне» (соответственно нулевой и отрицательный уровень доброжелательности). Эти высказывания клиент оценивал по шкале от «очень верно» до «совсем неверно». В результате проведения опроса обнаружилась высокая положительная корреляция между эмпатией, искренностью, доброжелательностью консультанта, с одной стороны, и успешностью терапии – с другой[278]. Ряд других исследований показал, что успешность терапии не зависит от теоретической позиции консультанта. В частности, сравнение психоаналитической, адлеровской и клиент-центрированной психотерапии показало, что успех зависит именно от качества отношений между участниками терапевтического процесса, а не от того, на основе каких теоретических представлений он развёртывается[279]. Таким образом, частные, а, следовательно, и основная гипотезы Роджерса получили опытное подтверждение.

На примере концепции межчеловеческих отношений Роджерса мы видим, что развитие теории носит цикличный, спиралевидный характер: терапевтический и жизненный опыт → его обобщение и анализ → выдвижение универсальных и частных гипотез → вывод проверяемых следствий → их проверка → уточнение гипотез → модификация на основе уточнённого знания терапевтического опыта. Подобный цикл может многократно повторяться, при этом одни гипотезы остаются неизменными, другие уточняются и модифицируются, третьи – отбрасываются, четвёртые – генерируются впервые. В таком «круговращении» теория развивается, уточняется, обогащается, ассимилируя новый опыт, выдвигая контраргументы на критику со стороны конкурирующих концепций.

Большинство других психологических теорий функционирует и развивается по такому же сценарию, поэтому правомерен будет вывод, что «средняя психологическая теория» совмещает в себе черты как гипотетико-дедуктивных, так и индуктивных теорий. Существуют ли «чистые» индуктивные и гипотетико-дедуктивные теории в психологии? На наш взгляд, правильнее говорить о тяготении конкретной концепции к полюсу индукции или дедукции. Например, большинство концепций развития личности носит преимущественно индуктивный характер (в частности, учение Фрейда о психосексуальных стадиях, теория психосоциального развития Э. Эриксона, теория стадий развития интеллекта Ж. Пиаже) поскольку они, во-первых, опираются на обобщение наблюдений и экспериментов, во-вторых, носят преимущественно описательный характер, отличаются «бедностью» и слабостью объяснительных принципов (например, теория Пиаже не может объяснить, кроме как ссылками на данные наблюдений, почему должно быть именно четыре (а не три или пять) стадий формирования интеллекта, почему одни дети развиваются быстрее других, почему порядок стадий именно таков и пр.). В отношении других теорий часто нельзя точно сказать, к какому типу они ближе, так как выдвижение универсальных гипотез в большинстве случаев равно опирается и на опыт, и на интуицию исследователя, вследствие этого многие положения теорий сочетают в себе качества эмпирических обобщений и универсальных гипотез-догадок.

Но почему в психологии так много теорий, чем обусловлено их разнообразие, ведь мы живём в одном и том же мире, имеем сходный жизненный опыт: рождаемся, осваиваем язык и нормы этикета, ходим в школу, влюбляемся, болеем и страдаем, надеемся и мечтаем? Отчего же теоретики этот опыт по-разному интерпретируют, акцентируя каждый своё, обращая внимание на одни его стороны и упуская из вида другие, соответственно и гипотезы они выдвигают различные, и строят теории, совершенно не похожие по своёму содержанию друг на друга? По нашему убеждению, ключ к ответам на эти вопросы лежит через исследование философских оснований психологических теорий, к которому мы и переходим.