Необходимая осторожность в отношении вопроса о смысле
На предыдущих страницах я часто упоминал о смысле. Понятия «открытия» и «конструирования» долгое время противопоставлялись. Вопрос о смысле неизбежно влечет нас к герменевтике, предметом которой он по определению является. Европейский конгресс по гештальт-терапии в 1998 году был посвящен теме «Герменевтика и клиника». Ссылка на гер-
66
Жан-Мари Робин
Быть в присутствии другого
67
меневтику рождает во мне некоторое неудобство, которое в данный момент для меня не вполне ясно и которое требует от меня дополнительных исследований. Конечно, Поль Рикер замечательно показал, что «герменевтическое поле само по себе расколото», взорвано противоречиями и различными стратегиями, и, следовательно, обращаться к герменевтике можно по-разному. Но я еще раз хочу сказать, что, по моему мнению, постановка вопроса о смысле в центр того, что должно волновать терапевта, может оказаться тонкой подменой. В самом деле, герменевтика вышла из «науки» об интерпретации письменных текстов. Изначально это были сакральные тексты. Затем границы дисциплины раздвинулись в разных направлениях, вобрав в себя обширную проблематику «смысла смысла». Тем не менее остается то, что герменевтика ориентирована на интерпретацию текстов. Мне очень нравится определение человека, предложенное бельгийским философом Анри Ван Лиром: «обозначенное животное», и мысль о том, чтобы прочитывать человека как животное, испещренное знаками, далеко не лишена интереса. Повторяю, остается ответить на вопрос, должна ли психотерапия рассматриваться прежде всего дешифровка или же как конструирование? Я полагаю — это предмет веры, — что гештальт-те-рапия строится скорее на понятии опыта, и в этом отношении смысл есть только одно из построений опыта.
Точно то, что обращение к герменевтике, постмодернизму, теориям объектных отношений, психоаналитическим отсылкам к бессознательному, переносу или иным понятиям, к феноменологии или гештальт-психологии настоятельно ставит вопрос эпистемологической когерентности, от которого исследователи охотно уклоняются. Нельзя безнаказанно переходить от одной дисциплины к другой, от одного способа рассуждения к другому, не рискуя ослепнуть.
Опыт
Переживаемый опыт («das Erlebnis»), который подразумевает субъективный аспект события такой, каким в настоящий момент его схватывает субъект в личностном, индивидуальном и конкретном значении, мне кажется на деле единственным организующим понятием, способным выразить субъективность и дифференциацию в поле.
Позвольте мне процитировать несколько строк, принадлежащих Эрвину Строе, знаменитому психиатру феноменологической ориентации, который, анализируя феномен вздоха, написал в 1952 году замечательное «Введение в теорию выражения»: «К несчастью, — пишет он, — непосредственный опыт невыразим; он не ведает себя самого не потому, что он является неосознанным, а потому что он не является осмысленным. Как Спящая Красавица должна дожидаться своего Принца, который разорвет чары, непосредственный опыт должен дожидаться того, кто окажется в достаточной мере наделенным властью над словами, чтобы вывести его на свет. Но в момент, когда это происходит, опыту угрожает другая опасность». В проговаривании опыта сталкиваются традиция, образование, интерпретация, стереотипы и предрассудки, и, разумеется, необходимо не путать опыт с осознанием, которое у него есть, или со смыслом, который в него вкладывается.
«Опыт, — продолжает Строе, — есть синоним «опыта-мира» и «опыта-себя-в-мире». Это то, что повернуто лицом к другому; он опыт другого существует только в отношении с «я»; и наоборот. Это отношение не соединение двух частей, «я» и*«мир», а существует как целое».
68 |
Жан-Мари Робин
Левин выдвинул мысль, что человеческие факты «зависят не от наличия или отсутствия некоего фактора или некоего набора факторов, взятых изолированно, а от констелляции (структур и сил) специфического поля, взятого как целостность».
Именно в этой диалектике контакта поля и в поле, выражения поля и в поле, речи поля и в поле, благодаря сложной динамике подтверждений и включений, резонансов и Einfhlung, или эмпатии, выражение и речь подводят меня к тому, чтобы определить психотерапию как опыт «бытия благодаря другому».
Заключение
Моей целью было напомнить читателю, в чем принадлежность к модернизму отличается от принадлежности к постмодернизму, а также сказать о следствиях постмодернизма в области гештальт-терапии. Философ Ж.-Ф. Лиотар, который одним из первых много писал на эти темы, внимательно исследовал понятие постмодернизма. Он замечает, что слово «постмодернизм» подразумевает отсылку к модернизму. Приставка «пост-» не означает на самом деле разрыва с предшествующим, но как раз напротив, подразумевает определенную преемственность. Она означает, что постмодернизм находится в рамках модернизма. Для гештальт-терапевта, привычного к понятию «постконтакт», эта идея не покажется непонятной. Постконтакт также не является опытом, не зависимым от контакта; это опыт, составляющий часть целостного контакта, его особая модальность, преходящий этап в конструировании специфического гештальта, а именно деконструкции с целью усвоения. Упомянутый здесь постмодернизм со всеми его коннотациями, которые сопряжены с употреблением этого слова,
Быть в присутствии другого 69
таким образом, надо рассматривать как продолжение и переустройство, а не как разрыв с прошлым.
Так что именно это — иногда не очень внятно — и было сделано в книге Перлза и Гудмена: в своей «теории self» они попытались скомпоновать и связать некоторые теоретические возможности, которые открывает модернизм, с рядом других, относящихся к модернистской философии. Приблизиться к этому пониманию мы можем лишь посредством диалектики темпоральности. Но для этого потребуется время и много общения!
Выдвинутые в этой статье идеи должны побуждать к совместному размышлению, а не к догматизму какого бы то ни было рода. В сущности говоря, постмодернистский вызов является главным образом приглашением к анализу и разговору. Скептицизм по поводу реальности и истины распространяется на знание, власть, self, язык и т. д., т. е. на то, что в большинстве случаев не рождает вопросов и служит легитимации и увековечению нашей западной культуры. Индивиды конструируют свои реальности, и эти реальности поддерживаются социальным взаимодействием, которое в свою очередь подтверждает верования, имеющие социальное происхождение. Модернизм давал нам уверенность в наших потребностях в достоверном и позволяла нам низводить новое до уровня уже известного. Есть ли отсюда выход? Возможно ли нам пойти навстречу неизвестному? Непросто. Вспомним название психологического романа Ханны Грин, которое любил цитировать Перлз: «Я никогда не обещал тебе сад из роз».
Быть в присутствии другого 71
2. «Есть тут кто-нибудь?»
Ввести понятия экспрессии в поле наук о человеке вообще и клинических наук о человеке в частности — значит занять философскую и эпистемологическую позицию, чем я занимаюсь с самого начала 1960-х годов, продолжая направление, начатое в начале 1970-х годов Ги Лафаргом, Жаном Брустра, затем Максом Пажесом
8 Этот текст написан почти одновременно с предыдущим очерком «Осмелиться на постмодернизм в психотерапии», но написан в форме лекции, для другой аудитории. Потому некоторое число параграфов общие в обоих главах. Они иллюстрируют то, что я сказал во Введении, а именно ряд находящихся в работе идей и продолжающих их выводов в форме этапов размышления и разработки. Несмотря на подчас излишнюю многословность особенно в том, что касается критики современности и открытии постмодернизма, я решил ничего не менять в этом тексте. Он знаменует собой существенный этап критического разрыва между двумя подходами; речь идет о неотвратимом и постоянном присутствии другого в опыте. Эта тема будет широко воспринята и продолжена в последующих очерках. Я надеюсь, что читатель извинит меня за то, что местами я повторяюсь.
и некоторыми другими, первые плоды могут проявиться для нас с большей ясностью спустя десятилетия.
1960-980-е годы, как мне кажется сегодня, представляют собой акме того, что обычно называют «модернизмом». Модернизм соответствует той модальности, которая с века Просвещения попыталась открыть новые перспективы научного и технического прогресса, знания, порывающего с более или менее обскурантистскими традициями предшествующих столетий.
Даже если мыслители, социологи и социальные критики могут расходиться в своих анализах, все согласны в том, что на социальном уровне с «модернизмом» связано появление примата понятия индивида и его «порочного следствия» — индивидуализма.
В самом деле, именно с модернизмом связан подъем разума и науки, права человека с их принципами равенства и свободы, разрушение социальной ткани племенной общины и утверждение понятия «общества», и, таким образом, примат индивидуальности и понятия субъекта, которое занимает настолько важную роль в современных науках о человеке.
Модернизм тем самым также позволил развиться романтизму и взгляду на эмоции как нечто выдающееся. Эстетическое отношение заняло место религиозного отношения.
Сегодня есть все для того, чтобы на этой почве родился интерес к приспособлению в контакте и через контакт, » интерес к творчеству, автономии и ответственности, так тесно связанным с самим определением субъекта.
Дата добавления: 2014-12-03; просмотров: 934;