ЛЮБОВЬ И ОРГАЗМ 11 страница

чтобы можно было на него согласиться. Гомосексуальность и здесь дает

легкий выход, однако, если бы Уильям пошел по этому пути, то это привело

бы его к дальнейшей потере самоуважения и к разрушению собственного

мужского самосознания. Очевидно, что у него нашлось достаточно уважения к

себе, чтобы не совершить ошибки. Инцидент послужил для него

предостережением и позволил увидеть свои истинные чувства в их истинном

виде, без прикрас.

Некоторые пациенты легко раскрывают свои тайные гомосексуальные

переживания; зато другие скрывают их, как только могут, так что приходится

догадываться о них, оценивая поведение и случайные высказывания. Например,

у меня был пациент, которого звали Тед; когда он впервые пришел на прием,

то выглядел как курсант Военной академии: высокий рост, выпяченная грудь,

втянутый живот и спина, прямая, как доска. Ему было 31 год, а его проблема

заключалась в том, что он состоял в связи с двумя женщинами и не мог

решиться, какую из них выбрать окончательно: когда он был с одной из них,

ему хотелось быть с другой; когда он отдавал предпочтение одной из двух -

она тут же теряла для него свою привлекательность. Интересно, что обе

женщины умело использовали ситуацию и крепко держали Теда "на крючке".

Теда воспитывала бабушка; он был так сильно к ней привязан, что испытал

нервный срыв, когда пришлось с ней расстаться (после окончания школы).

Бабушка уж слишком опекала и оберегала внука; по утрам она отводила

его в школу, а вечером встречала и сопровождала домой. Мужчины - члены

семьи видели, что Тед растет "бабушкиным любимчиком" и призывали его "быть

мужчиной", но Тед оставлял их призывы без внимания. Теперь он вырос и

выглядел настоящим мужчиной, но на самом деле продолжал играть ту же роль,

что и в детстве.

Я сразу же понял, что в личности Теда есть слабая сторона, скрытая

под маской мужественности. Первым признаком была слишком прямая осанка; но

были и другие проблемы, которые он не скрывал: например, он испытывал

приступы беспокойства при мысли о какой-то поездке. Когда он впервые ко

мне обратился, то жаловался, что не может оставаться ночью в одиночестве.

Его ужасно пугала мысль о возможной неудаче в сексе, а также мысль о драке

или о физической агрессии.

У Теда никогда не было гомосексуальных переживаний или фантазий на

эту тему, но у него не было и близких друзей среди мужчин, и вообще он не

понимал, что за дела могут быть у мужчины с мужчиной. Его личная жизнь

была целиком занята отношениями с двумя женщинами, так же как раньше вся

жизнь была занята отношениями с матерью и с бабушкой. То, что он -

мужчина, он чувствовал только по тому, что женщины вызывали у него

интерес.

В ходе лечения его гомосексуальные страхи проявились по разным

поводам. Однажды, нагнувшись, чтобы подобрать что-то с пола (и находясь

при этом спиной ко мне), он вдруг испугался нападения сзади (с целью

анального проникновения). В другой раз, когда он сосал палец, он сказал,

что как будто сосет пенис или "пустышку", а потом спохватился и замолчал.

Все эти признаки, наряду с его физическим обликом, свидетельствовали

достаточно убедительно (для нас обоих) о том, что он боится своих скрытых

гомосексуальных склонностей.

Какую же ценность имеет обнаружение у пациента скрытых

гомосексуальных чувств? Ведь Тед никогда не был гомосексуалом и, скорее

всего, никогда бы им не стал. Его настоящая проблема состояла в его

неспособности примириться с самим собой и найти для себя смысл жизни,

чтобы получать от нее удовольствие и удовлетворение; однако он не мог

этого сделать, поскольку значительная часть его физической и психической

энергии расходовалась на подавление гомосексуальных чувств. Известно, что

гомосексуальная тенденция прямо связана и зависит от страха кастрации. Тед

не соглашался с таким определением своей проблемы, поскольку чувствовал

только беспокойство от одиночества и боязнь быть покинутым. Первое (по

предположению Б. Брофи) связано с переживанием вины по поводу мастурбации.

Брофи указывает, что этим занимаются, оставаясь в одиночестве, и что

одиночество увеличивает искушение. Тед жестоко страдал от тревоги,

связанной с мастурбацией; в молодости он думал, что она приведет его к

физической слабости, упадку половой потенции, к уродству и даже к безумию,

а в тридцать лет еще верил, что она принесла ему вред. Он утверждал, что

чувствует потом весь день усталость, слабость и беспокойство. Было нелегко

убедить его, что все это было именно результатом беспокойства, а не

занятий мастурбацией.

В случае с Тедом страх быть покинутым проистекал из детской боязни

быть отвергнутым из-за своей сексуальной активности. Угрозы матери

покинуть ребенка, если он не откажется от своих сексуальных чувств, могут

вызвать его "психическую кастрацию". Этим же средством контроля

пользовалась и бабушка Теда; "Если ты будешь плохо себя вести, то я уйду!

" К несчастью, его отец умер, когда мальчику было 5 лет, поэтому он не

смог послужить примером для сына, которому тот мог бы подражать. Была еще

старшая сестра, часто грозившая его "наказать". Тед думал (даже будучи уже

подростком), что она грозится "отрезать ему пенис". В общем, в детстве

сложилась ситуация, которая могла бы привести к формированию

гомосексуальной личности. Врач-аналитик, у которого Тед лечился до меня,

удивлялся, почему этого не произошло в действительности.

Будучи отягощен сильным беспокойством по поводу кастрации, Тед не

смог создать удовлетворительных отношений ни с одной женщиной. Любая

угроза со стороны близкой женщины покинуть его лишала его уверенности и

повергала в панику. Я надеялся освободить его от этой проблемы, избавив от

бессознательного страха кастрации, который он испытывал по отношению к

женщинам. Однако все говорило о том, что еще больше, чем быть покинутым

женщиной, он боялся анального проникновения со стороны мужчины; а его

страх одиночества был защитной реакцией на действие скрытых в нем

гомосексуальных чувств. Раньше уже говорилось о том, что требование "быть

хорошим мальчиком", сопровождавшееся угрозой его покинуть, означало отказ

от любого эротического самоудовлетворения, но это требование имело и

другое значение. Тед "хорошо себя вел", позволяя матери поставить ему

клизму, чтобы устранить запор; эта процедура повторялась, по его словам,

каждую неделю, и он был твердо убежден, что клизмы полезны и необходимы,

так же, как мастурбация вредна и опасна. Таким образом, согласие

подчиняться любой форме анального проникновения, считая его допустимой

процедурой, показывает, в какой степени Тед утратил свою мужественность

еще в начале жизни, уступив требованиям матери.

Обе женщины, с которыми Тед был в связи, тоже постоянно

"кастрировали" его (в переносном смысле, конечно), критикуя и унижая его и

заставляя чувствовать свою вину; и он, переживая мазохистское

удовлетворение, подчинялся им, соглашаясь на дальнейшую деградацию своей

личности, ради того, чтобы избежать более страшной (по его мнению) угрозы

- быть покинутым, остаться в одиночестве. Так что, к тому времени, когда

он ко мне обратился, он снова оказался в ситуации, которую переживал в

детстве. Конечно, он не сознавал, что его пассивное подчинение этим

женщинам представляло собой повторение согласия терпеть клизмы, которые

ему ставила когда-то мать. Он чувствовал свою вину, понимая, что

использует одну женщину как защитное средство против другой; он понимал их

жалобы, признавая их обоснованность: ведь все это уже было с ним, когда он

был ребенком. Продолжая идти этим путем, он мог бы так "рационализировать"

свое поведение, что оно стало бы опасным, из-за его неспособности понять

проблему, которая завела его в этот тупик.

Если бы Тед был настоящим гомосексуалом, страдающим от таких же

проблем, то не возникало бы сомнений, что его сексуальное возбуждение

связано именно с ними; но он был уверен, что на сексуальном уровне он

функционирует как мужчина, и эта иллюзия питала его невроз, так что его

случай представлял собой пример трудной проблемы личности, претерпевшей

"промывание мозгов". Единственной чертой, нарушавшей созданное им самим

представление о себе, был гомосексуальный страх анального проникновения, и

пока он мог бессознательно сдерживать этот страх, он был способен

сохранять свое обычное состояние, что было под силу только гомосексуальной

личности.

Поведение Теда можно понять только с учетом садомазохистских

тенденций, составлявших основу его гомосексуальности. Так, ситуацией

сохранения связи с двумя женщинами одновременно он умудрялся управлять,

используя их финансовую зависимость от него; он позволял себе грубо

вторгаться в их личную жизнь, донимая их постоянными телефонными звонками.

С точки зрения психологии это можно рассматривать как вымещение на них тех

обид и душевных страданий, которые он перенес от матери и бабушки, так что

фактически Тед был самым настоящим скрытым гомосексуалом, поскольку в его

поведении проявлялись все особенности гомосексуальной системы взглядов,

которые он применял к гетеросексуальным отношениям. Отсюда следует, что

выявление скрытой гомосексуальности невротической личности проясняет

характер нарушений гетеросексуального функционирования. Для Уильяма (о

котором говорилось выше) искушение стать гомосексуалом было связано с его

глубоким желанием отказаться от борьбы за достижение зрелой сексуальности

и вернуться к инфантильному существованию, когда о нем заботились и

постоянно опекали; это было выражением его страстного желания остаться в

стороне от проблем. При этом его боязнь гомосексуального нападения

выражала бессознательное признание существования этих проблем. Это был

именно тот случай, когда в основе сексуальных проблем индивидуума лежат

его гомосексуальные фантазии, желания, страх или побуждения.

Неудивительно, что эти склонности жестоко подавлялись. Зато выявление

скрытых гомосексуальных чувств и их анализ открыли возможности для

разрешения трудностей гомосексуальных отношений.

У меня была пациентка, Роза, которая, не будучи явным гомосексуалом,

признавала наличие у себя гомосексуальных чувств и спокойно к этому

относилась; гораздо труднее давались ей гетеросексуальные отношения с

мужем, по поводу которых она высказывалась так: "Лежишь, как доска, и во

всем ему подчиняешься! " Потом она рассказала об отношениях с подругой,

которую знала с 16 лет: "Чудесная девушка, лесбианка, с мужскими чертами

характера. Когда я была моложе, мне хотелось вступить с ней в связь. Как-

то вечером, примерно год назад, мы с ней целовались, и мне было очень

приятно, я спокойно себя чувствовала, но огорчалась, что это не может

продолжаться в будущем".

Такое противоречие между гомосексуальным переживанием и отношением к

гомосексуальной связи свидетельствовало о конфликте, существовавшем на

уровне подсознания. Обмениваясь поцелуями с подругой-лесбианкой, Роза

чувствовала себя свободной и добровольной участницей развлечения, тогда

как половой акт с мужем она воспринимала с чувством мазохистского

подчинения. Разница в характере отклика объясняется страхом Розы по

отношению к пенису, являвшемуся для нее символом силы и власти, которым

она не хотела подчиняться. Ее внутренний конфликт имел причиной

подсознательную потребность управлять ходом полового акта и был связан с

чувством, что отношения с мужчиной превращают ее в безличный объект

сексуальных действий. Анализ ее гомосексуальных склонностей позволил ей

понять характер своих затруднений, и она сказала: "Мама всегда внушала

мне, что я должна быть лучшей во всем. Я и в постели всегда старалась быть

лучшей и как следует исполнять свою роль; но я получила настоящее

удовольствие от секса всего несколько раз, когда я расслаблялась. После

моего очередного прихода сюда у нас с мужем была связь, и я почувствовала,

что забыла о своем теле, потеряла контроль над собой. Я пережила чудный

оргазм, меня просто затопил поток чувств, и тогда я поняла, что до этого

вела себя так же, как моя мать, желавшая всегда контролировать все и всех!

"

Рассказ Розы показывает, что ее стремление контролировать ход

полового акта проистекало от неосознанного отношения к своему телу, как к

объекту контроля, которым нужно управлять, чтобы не дать свободы своим

сексуальным побуждениям. Анализ показал, что она боялась как раз тех

побуждений, которые должны были обеспечить ей получение удовлетворения от

секса. Свое поведение во время акта она описала как "траханье", но и

мастурбация не вызывала у нее желания. Таковы плоды сексуальной

искушенности, допускающей применение грубых "дополнений" к нормальному

половому акту, но отвергающей естественную функцию самоудовлетворения;

подобное поведение типично для современного невротического индивидуума.

Роза позволяла себе расслабиться только в ситуации лесбийских отношений,

потому что они не требовали вагинального проникновения. Таким образом, ее

гомосексуальная склонность выражала отказ от собственной телесной

женственности. Именно такое понимание ситуации позволило Розе добиться

лучшего взаимодействия с мужем.

Итак, гомосексуальная тенденция личности Розы была ею осознана и

пережита. В других случаях приходится делать вывод о наличии такой

тенденции, наблюдая боязнь индивидуума по отношению к контактам с лицами

того же пола. Например, если женщине явно неприятны прикосновения другой

женщины, то это может указывать на наличие скрытой гомосексуальной

склонности. Некоторые стороны этой проблемы удалось выявить из наблюдений

за другой пациенткой, Анной, которую я попросил описать свои

гомосексуальные чувства. Вот что она рассказала: "Я испытываю такое

сильное недоверие и такую острую зависть к другим женщинам, что не может

быть и речи о каком-то подавленном желании иметь любовную связь с одной из

них. Я думаю, что и ко мне относятся с неприязнью, особенно женщины. Я

запуталась: боюсь, что никто мной не увлечется, и еще больше боюсь, если

кто-то в самом деле станет за мной ухаживать. Например, если женщина-

доктор меня касается, мне так приятно это чувствовать, что я думаю: может,

было бы неплохо, если бы она в меня влюбилась и захотела меня? Но я знаю,

конечно, что этого не будет; ведь ни одна женщина на это не пойдет, ну

разве что в молодости, в каком-нибудь летнем лагере, с другими такими же

глупыми влюбленными девочками. Если же я почувствую хотя бы легкий намек

на то, что она может меня пожалеть, я сразу вся застываю от страха и

неловкости. Я еще могу себе представить, что хотела бы потрогать другую

женщину за грудь, но хотеть чего-нибудь большего - нет и нет! Может, я и

хотела бы, чтобы другая женщина меня потрогала, например, погладила бы по

спине, но только не по груди, потому что тогда сразу станет ясно, что я ни

на что такое не гожусь".

Из этого рассказа очевидно, что Анна полностью запуталась в своих

чувствах и достигла крайней степени эмоционального расстройства. Рассказ

отражает ее внутренние конфликты и трудности в гетеросексуальных

отношениях и дает ключ к пониманию некоторых из них, которое вряд ли было

бы возможно без знания скрытой гомосексуальной тенденции, нарушавшей ее

гетеросексуальную функцию.

Надо сказать, что внешне Анна казалась оживленной, привлекательной и

яркой молодой женщиной. Ей было 24 года, она уже побывала замужем и

развелась, оставшись с ребенком 5 лет. Однако ее веселая, возбужденная

манера поведения скрывала за собой маленькую девочку, ужасно смущенную,

печальную и сердитую на весь мир. Она страдала от жестокой депрессии,

переходящей в меланхолию. Эти чувства, однако, пропадали, если в ее

окружении появлялся кто-то новый. По этому поводу она заметила: "Я

чувствую себя такой усталой и подавленной, и в этом виноват не Том, я

знаю; но стоит мне оказаться в новой компании или в обществе нового

человека, как моя усталость сразу же пропадает, я преображаюсь". В такой

ситуации Анна становилась "душой общества", затмевая любую из

присутствующих женщин; если же ей это не удавалось, она впадала в отчаяние

и уныние. Еще в детстве она исполняла эту роль "маленькой веселой

принцессы" для своего отца, чтобы поднять ему настроение и заслужить его

похвалу. "С появлением нового человека приходят новые переживания, как

будто совершаешь открытие, которое тебя возвышает. Пруст говорил, что

любая новая связь может оказаться ключом, открывающим дверь в

сокровищницу, полную золота, или вселить новые надежды" - так говорила

Анна; но Пруст был гомосексуалом и говорил именно о надеждах и

разочарованиях, связанных с гомосексуальностью.

Анна очень сильно откликалась на проявление сексуального желания или

влечения; на это ясно указывали мазохистские фантазии, которым она

предавалась, чтобы пережить возбуждение. Обычным героем ее мечтаний был

"муж-любовник", мужчина тиранического склада, относящийся к ней с

обожанием. "Я - неотразимо прекрасна, особенно мое тело; он хочет

постоянно удерживать меня в своей власти. Он возбуждает меня, потом

останавливается, и мы куда-то идем. Потом, когда мы оказываемся на улице,

он решает заняться любовью прямо на месте, иногда - в виде наказания за

то, что я на кого-то посмотрела (или на меня кто-то посмотрел). Его умение

возбуждать меня и заставлять откликаться на его ласки - просто бесподобно!

"

Вторая часть фантазии имела несколько вариантов, один из которых

звучал так: "Мы - в примерочной комнате универсального магазина. Он решает

сделать это прямо там. Я почти раздета, только в белье, и уступаю,

становясь против зеркала, вытянув руки вперед или заложив их за спину;

ноги немного раздвинуты. Иногда он заставляет кого-то раздвинуть их

сильнее, это какая-то женщина, возможно, продавщица. Потом он трогает мои

гениталии, то слегка, то крепче, и, наконец, вводит пенис. Почему-то этот

момент связан с представлением о боли, как будто пенис слишком большой,

так что эта часть фантазии возникает не всегда".

В другом варианте "муж-любовник" "трогает мою грудь через одежду,

например, через комбинацию, а потом, в момент возбуждения, вводит руку в

бюстгальтер и ласкает мне грудь, так что я сама ее обнажаю".

Многие элементы этой фантазии выявляют проблемы личности Анны. Первая

состояла в том, что она явно была эксгибиционисткой. В начале лечения Анна

как раз начала учиться на актрису и обнаружила, что, играя на сцене, она

как будто возвращается к жизни. Во-вторых, ее возбуждение возникало, в

основном, от желания или страсти мужчины, для которого она была "лакомым

кусочком", вызывавшим вожделение. Поскольку ее переживания целиком

зависели от партнера, то они имели гомосексуальный оттенок. В-третьих, у

нее явно присутствовал страх перед пенисом, игравшим в ее фантазиях

второстепенную роль, а главное значение имели раздевания и действия рук

партнера, так что сцена даже не всегда заканчивалась коитусом и могла

иметь воплощение в виде гомосексуального переживания.

Если принять во внимание гомосексуальность Анны, то можно лучше

понять и ее переживания, связанные с женщиной, трогающей ее грудь. Ведь

"муж-любовник", ласкающий и возбуждающий ее грудь до тех пор, пока она

сама ее не обнажает, - это женщина, и не кто иная, как ее мать. Это

следует из того, что всякие гомосексуальные отношения представляют собой

повторение, на каком-то ином уровне, детских переживаний, связанных с

матерью. Анна отождествляла себя с матерью, выступавшей в этой сцене в

роли любовника, и сама возбуждалась от того, что любовник ласкает ее

грудь.

Подобное отождествление показывает, как могут меняться роли

действующих лиц в воображении. Анна была ребенком, любившим ласкать

материнскую грудь, а потом выступила в роли матери, грудь которой ласкают.

Иными словами, в этой фантазии выразилось детское желание Анны, связанное

с материнской грудью. Такое толкование облегчается, если известна

гомосексуальная возбудимость Анны.

Может показаться, что другие части фантазии имеют гетеросексуальный

характер, однако это не согласуется с оральным характером структуры ее

личности. Так, отношения Анны с "мужем-любовником" являются отражением

отношений между ребенком и матерью; ее пассивность выражает беспомощность

ребенка, а сила и властность, приписываемые мужчине, - это свойства,

первоначально принадлежавшие матери. Пенис обозначает грудь, а сама Анна -

это ребенок, которого щекочет и трогает мать, выступающая в фантазии в

роли "мужа". Подобное использование ребенка матерью с целью получения ею

сексуального удовольствия уже рассматривалось выше. Итак, Анна,

действовавшая в реальной жизни как взрослая женщина, в своих фантазиях,

сформировавшихся под влиянием боязни гомосексуальности, выступала в роли

ребенка, желания которого не были удовлетворены в свое время.

Таким образом, личность Анны претерпела "расщепление", которое

проявилось в ее разладе со своим телом. В ней было заметно отсутствие

телесных переживаний, что характерно для шизоидной личности, но ее

личность содержала также существенный оральный компонент, проявлявшийся в

живости и выразительности ее лица и рта; таким образом, Анна являла собой

пример личности, колеблющейся между шизоидным уходом от всего и сильным

стремлением к выполнению оральных желаний. Если ее стремление к

удовольствию и возбуждению не встречало отклика, она впадала в депрессию,

отвергая действительность. Она стала понимать свои настроения, когда лучше

осознала себя как личность. Она сказала: "Прежде, если возле меня не было

кого-то другого, кого я могла бы постоянно касаться, - я чувствовала себя

так, будто меня нет. Мне нравилось лежать вместе с мужем. Теперь у меня

нет этого чувства "небытия". Если мне грустно, или я не в ладах сама с

собой, мне хочется прикоснуться к Тому. Но теперь я больше думаю о себе, о

том, что я смогла бы предпринять сама. Это лучше, чем чувствовать себя

заброшенной и одинокой, так что теперь эти чувства меня не страшат".

Душа Анны была полна гнева, вызванного неполнотой ее существования и

направляемого против "матери-мужа-любовника", если им не удавалось ее

удовлетворить; ее чувства (как она сама их описывает) производят иногда

почти пугающее впечатление: "Как-то ночью, когда Тому не удалось сохранить

эрекцию, я почувствовала, что превращаюсь в пантеру. Это было как в

фильме, когда показывают, как человек-оборотень превращается в волка; как

будто у меня появились когти, и мне хотелось его рвать; я и в самом деле

расцарапала ему спину. Я чувствовала себя сильной и злой".

Скрытая жестокость свойственна всем человеческим существам, и размеры

ее зависят от степени перенесенной ими депривации. Анна была "голодным и

жаждущим ребенком", она жаждала любви, и ее фантазии далеко превосходили

ее действительные намерения. Иногда ее мечты принимали прямо-таки

людоедскую окраску (как показывает следующий рассказ), но это все - лишь

отражение страстного желания ребенка заполучить тугую материнскую грудь и

наполнить живот. Однажды она рассказала: "Раз, когда я занималась

мастурбацией, мне пришла в голову ужасная фантазия: я подумала, что мои

ноги растут и вытягиваются, как у чудовищного насекомого, а вагина

превращается в ловушку, в которую мне хотелось втянуть мужчину, чтобы

раздавить его. Если бы он туда попал, то пропал бы, я бы его поглотила".

Просто невозможно более ярко выразить взаимное замещение образов рта

и вагины, и неудивительно, познакомившись с такой фантазией, услышать от

некоторых мужчин, что они испытывают страх по отношению к вагине. Впрочем,

мужчина раним лишь постольку, поскольку он подвергается действию своих

собственных тревог, а его генитальный орган не так-то легко повредить, так

что чувства Анны могли бы испугать только такого мужчину, у которого уже

был развит страх кастрации от рук женщины.

Несмотря на сильную скрытую гомосексуальность, Анна сохранила

гетеросексуальную ориентацию, благодаря тому, что на нее оказало большое

влияние одобрение отца, хвалившего ее женственность. Это способствовало

переносу ее оральных чувств с матери на отца, хотя и усложнило ее

проблемы, так как теперь в ее переживания был вовлечен мужчина. Однако,

благодаря этому, в ее воображении сформировалось положительное

представление о себе как о сексуально привлекательной женщине, и она всеми

силами старалась сохранить в себе этот образ.

По мере того как Анна, благодаря лечению, стала лучше понимать себя,

она стала чувствовать вину, если применяла свои фантазии во время полового

акта, потому что, как она сказала: "Из-за этих мечтаний я как будто не с

ним занимаюсь любовью и поэтому не могу выразить ему свою любовь и свое

желание". Хотя фантазии, казалось бы, были нужны, чтобы усилить ее

чувства, они, наоборот, ограничивали ее отклик. "Когда Том начинает

двигаться слишком быстро, я полностью отключаюсь, как будто не хочу дать

волю своим чувствам. Я чувствую, что обязана контролировать весь ход

событий с помощью воображения, чтобы я сама (а не Том и не мое тело) могла

решать, когда мне можно расслабиться".

Затруднения, которые испытывала Анна, так сильно зависели от мужчины,

что возникал вопрос: а не была ли ее гетеросексуальность просто защитным

маневром? Ее неспособность отождествить себя с матерью на уровне сознания

можно объяснить ее неудовлетворенностью своей ролью матери и хозяйки дома,

а ее страх и недоверие к женщинам отражали ее собственные подавленные

орально-гомосексуальные импульсы. Она стала более терпимо относиться к

себе как к женщине, только когда поняла, что вымещает на собственном

ребенке переживание отверженности, испытанное ею в детстве от своей

матери; включение в ее личность материнской функции позволило ей

отказаться от инфантильного представления о себе как о "голодном ребенке"

и "объекте сексуальных желаний".

Зависимость физических и психических травм от гомосексуальности,

приводящая к неврозам, обычно выявляется путем интерпретации фантазий,

сновидений и мировоззрения. Эта зависимость очень ярко проявилась в

рассказе другого пациента, где он говорит о своих фантазиях и снах: "После

очередного курса лечения я почувствовал себя очень хорошо. Пришлось много

поработать физически, даже ноги дрожали, но я хорошо ощущал свое тело и

чувствовал прилив эротических желаний. Очень сильно хотелось женщину, но я

не мог отыскать свою подругу. Тогда я пошел домой и занялся мастурбацией;

мне захотелось вставить что-нибудь в анус, например, свечу. Эта мысль так

захватила меня, что я был бы рад, наверное, даже гомосексуальному контакту

через анус. Ночью я видел сон. Мне приснилось, что я помогаю какому-то

человеку намазаться особой мазью, чтобы стать невидимым и убить своих

старых врагов. Я спросил его, кого он хочет убить первым, и он ответил: