ЛЮБОВЬ И ОРГАЗМ 4 страница

которые можно понять только с указанной точки зрения. У многих птиц

принято, чтобы курочка, сидя рядом с петушком, чистила ему перышки клювом,

причем эти действия явно доставляют ему удовольствие. В ответ он, тоже

проявляя свои чувства, угощает ее отборными червяками и другой едой.

Однажды я наблюдал и фотографировал двух собак-колли, которые с

первого взгляда понравились друг другу и подружились. Самец (крупное

красивое животное) бегал за самкой по пляжу и старался лизнуть ее при

каждом удобном случае или потереться о нее шеей - "понежничать". Раз

вечером он выпрыгнул из окна коттеджа, услышав, что она на берегу. Всю

ночь он провел под окном дома, где жила его подружка, и после этого его

заперли в комнатах на целый день. Надо сказать, что в период ухаживаний

самка "не гуляла", так что поведение самца нельзя объяснить просто как

половое влечение; скорее, это был пример настоящего чувства привязанности.

Поведение животных (по моим наблюдениям и по мнению других)

напоминает поведение людей в подобных обстоятельствах, т. е. оно выражает

чувства любви и привязанности. Я хотел бы особо подчеркнуть, что оно

свойственно только животным, которые в процессе размножения находятся в

тесной физической связи.

У людей нежность и страсть в отношениях между мужчиной и женщиной

обычно связаны со взаимным сексуальным интересом. Один ряд эмоций влечет

за собой другие; эти чувства - любовь и секс - находятся в функциональной

или органической связи между собой, и это невозможно отрицать, не вступая

в противоречие с общим опытом. Далее у супругов, давно состоящих в браке,

у которых ослабло сексуальное влечение, всегда остается взаимная

привязанность, возникшая благодаря сексуальным чувствам, которые привели

их друг к другу. Вопрос лишь в том, действительно ли чувства привязанности

и любви возникают благодаря сексуальному влечению. Если сказать "да", то

важно понять - "почему". Некоторую ясность вносит изучение материнского

поведения животных.

Эволюция животных тоже характеризовалась увеличением физической

близости и связи между матерью и ее потомством. Так, у животных, мечущих

икру в море или оставляющих яйца в земле, не наблюдается признаков

материнской привязанности к выводку. Материнская любовь проявляется только

у высших животных, у которых биологические процессы предполагают более

тесные физические взаимоотношения между матерью и детенышами. Так, птицы

не только высиживают птенцов, согревая кладку яиц теплом своего тела, но и

кормят и защищают их до тех пор, пока они не смогут покинуть гнездо. У

млекопитающих зависимость детенышей от матери еще больше, а ее

привязанности шире. Мать чистит детенышей, оберегает и охраняет их, играет

с ними и обучает их. Неподдельное отчаяние, проявляемое ею при разлуке с

потомством, позволяет предполагать наличие материнского чувства, причем

оно действует тем сильнее, чем более беспомощными являются детеныши.

Какова же связь между материнской любовью и сексуальностью, между

уходом за потомством и коитусом? Даже если признать, что материнская

любовь проистекает из биологической потребности детеныша быть в контакте с

материнским телом, это еще не доказательство того, что любовь происходит

от сексуальности. Чтобы связать указанные явления, необходимо показать

наличие прямой связи между выхаживанием детей и половым актом. И такая

связь существует.

Функция грудного вскармливания свойственна только тем животным, у

которых способ размножения (репродукции) предполагает введение пениса в

вагину. Вряд ли совместное развитие этих двух процессов у животных

является случайностью. То, как взаимодействуют сосок и рот, напоминает во

многом взаимодействие пениса и вагины. Сосок, как и пенис - эрективный

орган; рот, как и вагина - это полость со слизистой оболочкой. Все

перечисленные органы обильно снабжаются кровью, а выделения попадают, в

обоих случаях, в приемную полость. Эротическое удовольствие и

удовлетворение получаются от соприкосновения и трения двух поверхностей;

тесная физическая связь при кормлении грудью напоминает сексуальные

объятия. С другой стороны, сосок более пассивен, чем пенис, но рот более

активен, чем вагина. Тем не менее, совпадения гораздо более поразительны,

чем различия.

Кроме физиологических, существуют и другие признаки, указывающие на

схожесть соска и пениса. Исследование грудной ткани животных показывает,

что она подобна клитору самок и пенису самцов. У самок соски имеют

секреторную функцию, а клитор неактивен, тогда как у самцов - все как раз

наоборот.

Напрашивается предположение: две функции - кормления и репродукции -

имеют общее происхождение, подразумевающее использование выступа на

брюшной поверхности тела (пенис или сосок) и рецептивной полости (рот,

вагина) с целью объединения двух организмов. Так возникает концепция,

звучащая достаточно поэтично: природа приспособила механизм генитальной

репродукции для выращивания потомства, полученного в результате

генитальной деятельности.

Гомологическая (подобная) природа соска и пениса, подтверждаемая их

биологическим и топологическим родством, проясняет тесную связь между

оральностью и генитальностью, наблюдаемую в психиатрической практике. Для

многих женщин фелляция - это оральное желание соска, сместившееся на

пенис, а для некоторых мужчин половой акт имеет дополнительное значение

кормления (об этом рассказывают сами пациенты). Представление о "зубастой

вагине" указывает на смешивание понятий - рта и вагины. Во время сеанса

терапевтического лечения одной из пациенток представилось, что материнская

грудь трансформировалась в отцовский пенис, и это видение прямо-таки

потрясло ее. Все это объясняет, кстати, почему некоторые сексологи

(например, X. Эллис) считают сперму питательным веществом.

Биологическая цепь событий ведет от сексуальности к зачатию и

беременности и от родов - к вскармливанию. Психологически эта

последовательность начинается с любви женщины к мужчине и достигает

кульминации в любви к своему ребенку, выражающейся в кормлении, заботе,

внимании и привязанности. Тут возникает ряд вопросов по поводу логической

связи перечисленных событий, а именно: 1. В какой степени последующее

событие диссоциировано с предыдущим? 2. Может ли женщина испытывать разные

чувства к отцу своего ребенка и к самому ребенку, или, выражаясь точнее,

может ли она, испытывая неприязнь к мужчине, перенести ее на ребенка? 3.

Могут ли различаться чувства женщины, относящиеся к сексуальности (т. е.

открывающие указанный цикл) - с чувствами, сопровождающими вскармливание

(завершающими цикл)? Ответы на эти вопросы дать нелегко. Пожалуй, было бы

наивным полагать, что нет никакой связи между чувствами, относящимися к

событиям начала "цепочки", и чувствами, связанными с завершающими

событиями; ведь не зря говорят, что здоровые дети рождаются у родителей,

которые были счастливы в постели, - и с этим нельзя не согласиться.

Клинический опыт неоднократно подтверждал эту истину, только с ее обратной

стороны, поскольку неизменно прослеживалась связь детских неврозов с

сексуальным несоответствием и конфликтами родителей. В общем, можно смело

утверждать следующее: мать, получающая удовлетворение в сексуальной жизни,

способна легко удовлетворить потребности своего ребенка, потому что

обладает достаточным запасом любви для этого.

Богатый материал для понимания связи любви и секса дает изучение

психосексуального развития ребенка. С точки зрения биологии, каждый

ребенок - плод любви, поскольку секс - это выражение любви на телесном

уровне. К сожалению, большинству людей свойственно переживать конфликты и

противоречия, а секс и беременность нередко отягощены так называемыми

"вторичными побуждениями" (по В. Райху). Так, секс может стать актом

подчинения, с целью избежать конфликта, а не добровольным выражением

любви; а беременность бывает следствием вторичного желания женщины

покрепче привязать мужчину либо заполнить пустоту в своей жизни. Такие

"вторичные чувства" ограничивают материнскую любовь, хотя и не отрицают

ее. Всякое выражение любви и внимания, проявляемое женщиной к ребенку,

показывает ее любовь к нему; но одновременно она может и ненавидеть его;

об этом рассказывают многие матери, говоря, что иногда чувствуют такую

злость к грудному ребенку, как будто готовы его убить. Резкий тон,

холодный взгляд, язвительное замечание могут выдать неосознанную

неприязнь, которую чутко улавливает ребенок. При этом, в первые дни своей

жизни он, подобно всем детенышам млекопитающих, просто отвечает выражением

удовольствия или страдания на удовлетворение или на отказ в удовлетворении

его потребностей, не понимая эмоциональных затруднений матери.

По мере роста ребенка любовь как биологическая функция преобразуется

в любовь, основанную на сознательном психологическом опыте. Это

сопровождается ростом самосознания и, как следствие, пониманием других

людей. В начале жизни ребенок осознает свою мать как объект, доставляющий

удовольствие и удовлетворение, и начинает различать лица людей, выражая

это улыбкой. Обычно это бывает примерно в трехмесячном возрасте и

указывает (по Р. Шпитцу) на то, что в психике ребенка уже присутствуют

память и предвкушение. Восьмимесячный ребенок способен проявлять

беспокойство при приближении незнакомого лица, что является признаком

способности отличать объект своего влечения от других людей (согласно Р.

Шпитцу). Поведение ребенка позволяет сделать вывод, что в этом возрасте он

обретает свое "Я". Нельзя с уверенностью сказать, что восьмимесячный

ребенок сознает, что он любит свою мать, хотя это чувство вскоре приходит.

Тем не менее понятно, что он узнает мать, осознает ее особую роль в

удовлетворении его потребностей и может выражать желание близости с

помощью соответствующих действий.

Психоаналитики считают, что в сознании ребенка формируются два образа

матери, соответствующие ее поведению: "хорошая мама", удовлетворяющая его

потребности и выполняющая его эротические желания, и "плохая мать" -

грозящая и наказывающая, вызывающая тревогу и причиняющая боль. Все добрые

чувства ребенка связаны с образом "хорошей мамы". Таким путем ребенок

решает проблему внутреннего конфликта, отличая "добрую маму" по ее

положительным действиям, а "злую" - по ее раздражительности и отказам.

Пока эти два образа остаются ясно выраженными и разделенными, реакции

ребенка не противоречивы, но когда (позже) они сливаются в образ одной

личности - возникают трудности в формировании поведения.

Когда речь становится развитой (в возрасте примерно 3 лет), ребенок

выражает чувство привязанности к "доброй маме" словами любви. Любой,

слышавший слова ребенка: "Мамочка, я тебя люблю! " - не сомневается в

искренности и глубине его чувств, потому что эти слова идут прямо от

сердца. Так первоначальный биологический отклик на удовольствие и радость

при виде "доброй мамы" превращается в психологический опыт, выражаемый

ребенком с помощью слов. Использование языка позволяет ребенку отделить

чувство от его базы, выражаемой действием - протягиванием рук к матери.

Память и чувство предвкушения создают вместе чувство привязанности к

образу "доброй мамы", воспринимаемое сознанием и выражаемое словами. Вот

почему М. Пруст определил красоту как "обещание счастья". Любовь можно

определить как ожидание удовольствия и удовлетворения.

Объект любви взрослого человека всегда заключает в себе черты образа

"доброй мамы", а для того, чтобы познать любовь, нужно обладать знанием

"плохой (отказывающей) матери". Эту мысль подтверждает и Т. Рейк,

определяя любовь как "контрреакцию на скрытую зависть и враждебность".

Согласно Рейку, "все начинается с желания самоопределения,

самозавершенности, самосовершенствования". Указанные точки зрения на

любовь вполне совместимы, поскольку обе основаны на противопоставлении

чувств: нежности и враждебности, зависти и самоотверженности, любви и

ненависти. Но если Рейк считает, что проблема порождается самой личностью,

то я полагаю, что она берет начало в отношениях между ребенком и его

матерью. Романтичная любовь просто повторяет ситуацию, имевшую место в

детстве; это "мечта о любви", основанная на отрицании плохого, т. е.

враждебности, заключенной в образе "злой матери". Объект любви всегда

видится добрым, чистым, благородным, словом - "идеальным".

Любовь как психологическое переживание - это абстракция, чувство,

отделенное от действия, ожидание, не получившее воплощения, нечто сродни

надежде, желанию, мечте. Такие отвлеченные желания и переживания

необходимы для существования человека; однако оценка любви как

психологического явления не должна заслонять необходимости ее претворения

в действия. Любовь ищет своего воплощения в получении удовольствия и

удовлетворения биологической потребности в объятии и единении.

Романтическая любовь - пособница сексуальности; она тоже исполняет важную

функцию. Любовь усиливает напряженность, вызванную чувством сексуальной

привлекательности, путем создания психической дистанции между влюбленными,

которая возникает из-за обостренного стремления понять объект любви.

Повышенное стремление к осознанию другой личности способно разделить двух

людей, поскольку выявляет их различия и подчеркивает их индивидуальность.

Объект любви - всегда единственный в своем роде, он не бывает обычным.

Известное выражение "Разлука укрепляет любовь" можно понять и так, что чем

больше любовь - тем больше разделены влюбленные. Здесь-то и появляется

секс. Это механизм получения удовольствия, имеющий целью устранение

дистанции и разрядку напряжения. Удовольствие прямо пропорционально

напряжению, или, как говорил Фрейд, чем больше любовь - тем больше

дистанция и тем полнее удовольствие от сексуального единения.

Важное значение имеет факт изменения позиции коитуса с обратной (как

у большинства млекопитающих) на фронтальную (как у большинства людей),

поскольку расположение партнеров лицом к лицу расширяет и углубляет

взаимное осознание личности, помогает легко улавливать чувства другого.

При этом соприкасаются более чувствительные передние поверхности тела.

Существуют интересные рассуждения о том, что такое изменение позиции могло

дать человеку лучшее понимание чувства любви.

Можно так представить себе отношения между сексом и любовью. Секс,

поскольку он отделен от корреляции со стороны сознания, является

подсознательным побуждением и подчиняется принципу получения удовольствия.

Рост сексуального напряжения ведет поэтому к немедленной попытке разрядки

с использованием ближайшего доступного объекта. Когда же появляется

любовь, то начинает действовать принцип "понимания реальности", поскольку

человек, познавший любовь, начинает сознавать, что удовольствие от

сексуальной разрядки может быть выше с одним объектом, чем с другим. Узнав

любовь, человек сдерживает свои действия, сознательно ограничивая

стремление к разрядке сексуального напряжения до достижения наиболее

благоприятной ситуации, которой является, конечно, встреча с объектом

любви. Утверждение избирательности и разборчивости при выборе сексуального

объекта с целью получения большего сексуального удовольствия - одна из

главных функций любви. В поисках "своего" объекта любви человек лучше

осознает свои стремления, становится более восприимчивым к чувству любви

вообще, как и к любви своего партнера. Любовь имеет как духовное, так и

физическое выражение, причем одно не исключает, а скорее дополняет другое.

У здорового человека духовное выражение любви вызывает напряжение,

разряжаемое физическим актом любви, а получаемое при этом удовольствие

способствует росту сознательного и духовного элемента чувства. Одно влечет

за собой другое и усиливает его значение.

Если человек не страдает от неврозов, то его духовность способствует

сексуальности, и наоборот. При отсутствии диссоциативных тенденций,

расщепляющих личность, большая духовность означает и большую

сексуальность. В связи с этим можно сказать, что сексуальность

цивилизованной личности вообще превосходит (в качественном и в

количественном смысле) эту же способность примитивного индивидуума:

качественно она отличается большей нежностью, обостренной

чувствительностью и более глубоким уважением к партнеру, а количественно -

большей частотой и интенсивностью сексуального импульса. Однако это верно

только при отсутствии неврозов, потому что у невротика сексуальная свобода

и удовольствия, переживаемые примитивными людьми, вызывают только зависть.

В прежние времена примитивные люди завидовали цивилизованным, считая

их более сексуальными. Индивидуализм и эгоизм цивилизованного мужчины

подавляли примитивных мужчин и восхищали примитивных женщин. К сожалению,

мышление примитивного человека оказалось неподготовленным к восприятию

невротического поведения цивилизованных людей, к их хитростям и лжи.

Пример того, как сексуальные обычаи белых людей влияли на индейцев,

описан в рассказе Оливера Ла Фарга "Смешной паренек". Герой рассказа,

индеец из племени Навахо, встречает индейскую девушку, воспитанную белыми

людьми и соблазненную одним из них, и влюбляется в нее. Она вовлекает его

в любовную игру, с поцелуями, ласками и с алкоголем. Парень без ума от

любви и чувствует, что не сможет оставить девушку и вернуться к своему

племени, но понимает, что его родня ее не примет. Все же он решает

попытаться, но на пути к индейцам девушка погибает. После этого герой не

может найти себе жену, потому что все девушки-индианки кажутся ему серыми

и скучными, и он решает жить один, храня в сердце память о промелькнувшей

яркой любви.

Конечно, здесь приведена односторонняя картина любви цивилизованных

людей. Ее обещания не так-то легко сбываются, к тому же культура несет с

собой не только надежды, но и проблемы, не только восторги, но и

конфликты. Любовь - союзник секса, но она может оказаться и его

предательницей. Опасность любого диалектически развивающегося

взаимодействия состоит в том, что один партнер может выступить против

другого. Ведь именно во имя любви подавляется детская сексуальность. Мать,

запрещающая ребенку мастурбировать, уверена, что действует в его лучших

интересах. Сексуальность взрослых тоже ограничивается и подрывается - и

тоже во имя любви. Немало женщин говорят: "Если ты меня любишь - ты не

должен требовать от меня "таких вещей! " Правда, теперь такие взгляды не

слишком распространены, но они отнюдь не исчезли. Мужчинам тоже

свойственно применять двойной стандарт, отражающий антагонизм любви и

секса: "Нельзя спать с любимой; нельзя любить ту, с которой спишь". Для

искушенного уха это звучит, как отголосок прошлого, но и многие

современные писатели подчеркивают разницу между сексом и любовью. Такая

разница, несомненно, есть, но подчеркивать ее - значит разделять любовь и

секс, как это делает Т. Рейк, заявивший: "Я уверен в том, что любовь и

секс различны по своей природе и происхождению". Секс, по его словам, -

это биологический инстинкт, имеющий целью только разрядку физического

напряжения, а любовь - порождение культуры, ставящее целью достижение

счастья путем утверждения очень близких личных отношений. Секс без любви

Рейк определял как "непосредственный секс". Такая позиция упрощает и

принижает сексуальность, сводя ее к животной страсти, к низменному

вожделению, не идущему ни в какое сравнение с благородной любовью.

Подобная диссоциация любви и секса проистекает от привычки разделять

единую природу человека на противоположные категории: дух и тело, культуру

и природу, интеллигентный разум и животный организм. И хотя различия,

конечно, существуют, но игнорировать неотъемлемое единство биологической

природы человека - значит, создавать шизоидное состояние. Культуру можно

противопоставлять природе только в ситуации опасности [для культуры или

для природы (прим. переводчика) ]. Разумный человек контролирует тело

только для улучшения его функционирования и для обогащения своих чувств.

Человек может проявлять человечность только в той мере, в какой это

позволяет делать его животная природа, а секс - это часть его животной

природы.

Все эти рассуждения представляют собой не более чем философское

объяснение антагонизма любви и секса. Сам же динамический механизм этого

антагонизма формируется в детстве (как об этом говорилось выше). Дитя или

ребенок может испытывать по отношению к матери два отчетливо различающихся

чувства: эротическое удовольствие, получаемое от ее груди или от близости

ее тела, и сознавание матери как объекта любви и существа, обещающего

удовольствие и исполняющего обещанное самим своим существом. При

нормальных условиях эти два чувства сплавляются, образуя единый образ

матери. Однако часто бывает и так, что этот образ расщепляется на два:

"хорошей мамы" и "плохой матери". Первая обещает счастье, и ребенок

переносит свою любовь на этот образ. "Плохая мать" - фигура, несущая с

собой расстройство чувств (фрустрацию) и отрицающая потребность ребенка в

эротическом удовлетворении. Неприязнь ребенка концентрируется на образе

"плохой матери". Таким образом, в уме ребенка любовь ассоциируется с

надеждой на счастье, но не с его достижением.

Чем больше надежда - тем меньше шансов на ее исполнение. Невозможно

отказаться от впечатления, что все истории о великой любви заканчиваются

трагедией и смертью. Классические примеры: любовь Ромео и Джульетты,

Тристана и Изольды; современный вариант - "Смешной парень" (о котором

говорилось выше), и этот список не имеет конца. Может быть, любовь - не

более чем иллюзия, теряющая краски в безжалостном свете современной

реальности? Или наш мир - такое жестокое место, где не может выжить

великая любовь?

У меня лечилась пациентка, интеллигентная молодая женщина; она была

сильно влюблена и так описывала свои чувства: "Я сказала ему - я люблю

тебя так сильно, что ничто не сможет меня удовлетворить; я хотела бы тебя

поглотить, выпить, чтобы чувствовать в себе каждую твою частицу! " Такую

любовь можно назвать как угодно: невротической, инфантильной,

иррациональной - но невозможно отрицать искренность и подлинность чувств

этой женщины. Она сказала, что даже самые потрясающие сексуальные

переживания не приносили ей полного удовлетворения, и заметила: "Когда я

сильнее всего переживаю любовь, я чувствую себя особенно беспомощной,

слабой и зависимой". Она была достаточно умна, чтобы понимать, что брак не

может быть основан на таких чувствах. В конце концов и эта женщина, и ее

возлюбленный создали свои семьи, но их взаимная привязанность так и не

исчезла.

Любой аналитик, прочтя эти заметки, отметит в чувствах этой пациентки

проявление детского желания "есть" свою мать, ставшего продолжением

неудовлетворенного стремления к ее груди. В первые недели жизни младенца

мать для него - это грудь. Любовь этой женщины стала выражением ее

потребности "заполнить себя". Когда она не любила, она чувствовала себя

подавленной и опустошенной. Поэтому она и не находила удовлетворения в

сексе и не искала генитальной разрядки. Ведь генитальность действует

только на основе избытка энергии, когда организм наполнен и жаждет

разрядки. Ей было нужно оральное удовлетворение, поскольку она

бессознательно отождествляла пенис с соском. Счастье, которое она искала,

заключалось не в сексуальном удовлетворении, а представляло собой

блаженство ребенка, засыпающего в объятиях матери. Возможно, было бы

правильнее сказать, что ее подсознательным желанием было возвращение в

утробу матери, где все ее потребности исполнялись автоматически. Так что

можно сказать: любовь - это поиски утерянного рая.

Эта пациентка была подвержена неврозу; но разве не содержится элемент

указанного поиска во всяком чувстве любви? Рай возвращается, когда мы

находим возлюбленного; такова магия любви, преображающей обычное в нечто

замечательное, переносящей с земли в небеса. Где же тут невроз, незрелость

и иррациональность? По-моему, их нет. Женщина страдала от невроза не из-за

своей глубокой любви; любовь - это было лучшее из того, чем она владела, а

невроз возник из-за неспособности (невозможности) удовлетворить свою

любовь сексуально зрелым способом. Ее фиксированность на оральном уровне

мешала ей получить генитальное удовлетворение. Проблема заключалась не в

неспособности любить, а в неспособности выразить любовь так, как это

должна сделать зрелая женщина. Любовь выражает детскую сторону нашей души;

мы все любим как дети, но выражаем любовь - как взрослые. Этой пациентке

помогло не выявление несообразности ее любви, а разрешение ее сексуального

конфликта.

Любовь, утерявшая связь со своим биологическим первоисточником,

становится "блуждающим чувством". Это хорошо видно на примере "явления

переноса", объектом которого становится врач-психоаналитик. Многие

пациентки влюбляются в своего аналитика. С точки зрения психоанализа это

рассматривается как бессознательный перенос чувств, предназначавшихся отцу

(матери). Тем не менее, бывает (и нередко), что такое чувство длится

годами. Пациентка мечтает о своем целителе, живет от одной встречи до

другой. Это затрудняет решение ее проблем. Можно сказать по опыту, что

ситуация "переноса чувства" возникает, когда врач-аналитик предстает в

виде недоступной фигуры, личность которой скрыта от пациента. Поскольку

физический контакт невозможен, любовь принимает одухотворенный характер,

когда фигура врача идеализируется, а пациентка живет в мире иллюзий.

Явления "блуждания и переноса чувства" можно избежать, если врач-аналитик

выступает как доступное человеческое существо, до которого можно

дотронуться, за которым можно наблюдать, на поступки которого можно

реагировать. Тогда чувство влюбленности быстро преобразуется в сексуальное

влечение, которое пациентка выражает в виде отвлеченных рассуждений,

намеков, флирта, а то и говорит о нем прямо. Чувство, принявшее такую

форму, можно подвергнуть анализу и этим разрешить ситуацию.

Любовь, получившая биологическое исполнение, перестает быть иллюзией.

В ней заключена некая "субстанция", проистекающая из чувства физического

удовлетворения, вызванного осуществлением взаимоотношений. Она приобретает

глубину, поскольку проходит испытание реальностью и усиливается

удовольствием, и широту - благодаря добрым чувствам, связанным с ней, и

распространяется на весь мир. Так что говорить о любви отвлеченно, вообще

- все равно, что рассуждать о еде с голодным: какова бы ни была ценность

идеи, но она не может непосредственно изменить физическое состояние

человека. Жизнь и благосостояние живых существ зависят от их биологических

действий, а не от абстрактных чувств. Секс дает удовлетворение, кормление