Понятно, что такие определения будут иметь смысл только если считать, что само понятие «слова» является в достаточной степени ясным и определенным.

Не имея возможности подробнее остановиться здесь на этом вопросе, следует тем не менее сказать, что одним из крупнейших достижений советского языкознания, нашедшим отражение и в советской лексикогра­фии, является то, что у нас преодолено свойственное многим языковед­ческим направлениям неразличение слова — с одной стороны, и его лексического или грамматического варианта, или формы, или разновид­ности — с другой.

Слова, как наиболее полноценные языковые единицы, в результате общественного применения языка с объективной необходимостью ока­зываются связанными с определенными «единицами внешней оболочки». Материальная языковая оболочка постольку и является языковой обо­лочкой, поскольку она наполнена определенным смысловым содержа­нием. Поэтому наиболее естественным было бы такое положение, при котором каждой единице языкового смысла соответствовала бы отдель­ная и строго закрепленная за ней единица внешней оболочки. Однако этого положения, которое, отвлеченно рассуждая, и могло бы казаться желательным, удобным и т. п., на самом деле не существует. Обычно единицы внешней оболочки оказываются как бы растяжимыми, легко допускающими соотнесение их со все новыми и новыми разновидностя­ми и оттенками языкового содержания или значения. Отсюда обычное сосуществование в границах одного слова весьма разнообразных лексико-семантических его вариантов (или «разных значений»), не разру­шающих, однако, его тождества.

От этого положения, представляющего общее правило, общий закон функционирования и развития языковых единиц, принципиально отли­чаются те случаи, когда единицы внешней оболочки оказываются как бы сдублированными, а иногда и утроенными, учетверенными. Это про­исходит тогда, когда они оказываются связанными (или соотнесенными) с настолько разными единицами смысла, что наличие для каждой в от­дельности одной и той же внешней оболочки выступает уже как возник­шее в результате какого-то особого стечения обстоятельств. Поскольку общим правилом функционирования языковых единиц является закрепленность данной внешней оболочки за определенными единицами зна­чения, факт объединения в одной и той же единице внешней оболочки совершенно различных значений требует особого изучения. Следует за­метить, что «бремя доказательства» (onus probandi) в таких случаях падает на того, кто рассматривает данное семантическое расщепление звукового комплекса как омонимию, а не как разветвленную полисе­мию, т. е. разросшуюся, расширившуюся совокупность лексико-семан-тических вариантов одного и того же слова.

Как же, на основании каких правил и критериев можно отграни­чивать разные значения одного и того же слова от разных слов — омо­нимов? Думается, что совершенно правы те авторы, которые объясняют неупорядоченность в существующих общих словарях (о чем было ска­зано выше) отсутствием достаточно строгой методики, достаточно опре­деленной общеметодической и общетеоретической основы для того, чтобы можно было принимать однозначные решения в бесконечном количестве разнообразнейших конкретных случаев. Как показывает материал, ос­новным критерием и должен явиться системный характер представляемых лексико-семантических отношений: тот или иной ин­дивидуальный случай должен трактоваться как представитель того или другого типа. Важно отметить, в связи со сказанным, что разные типы составляют по отношению друг к другу сложную иерархию: степень «омонимизации», или «омонимности», того или другого лексико-семантического отношения может быть далёко не одинаковой.

Высказанные соображения и исследованный материал заставляют нас коснуться вопроса о тех разнообразных случаях несовместимости звучания и значения, которые акад. В.В.Виноградов назвал «омоформией», т. е. случаев «одинакового звучания» при «несовместимости зна­чений» не в слове в целом (как совокупности всех его грамматических форм), а лишь в какой-то части его форм. Однако полное описание всех случаев и типов в этом аспекте вряд ли возможно при современном со­стоянии исследования. По-видимому, пока целесообразно сосредото­читься на омонимии словарных форм[119], т. е. тех форм слов, которые традиционно выступают как их представители в словарях, при изучении языков и вообще во всех тех случаях, когда слова становятся ре орудиями, а предметом речи. Следует напомнить, в связи со сказанным, что в очень большом количестве случаев разные формы слова являются потенциальными: говорящий может, теоретически рассуждая, образовать их, если нужно. Однако очень часто он не будет уверен в том, что образовал данную форму правильно, и предпочтет обратиться к более привычным выражениям. Так, например, сказать «игра часто кончалась патами», или «плата по разным таксам» как будто бы и можно, но в обычной речи... лучше не надо!

Итак, имея в виду словарные формы слов, основными типами омони­мов являются следующие:

I. Слова с выраженной морфологической структурой. Омонимия их обусловливается семантической не­совместимостью либо основной, либо формальной части или даже несовместимостью как основной, так и формальной частей. Невозможность объединения единиц этого рода в системе значений одного слова может определяться также такими особенностями их строения, которые более или менее регулярно воспроизводятся, имеют системный характер, т. е. такими их свойствами, которые раскрываются только в системе структурно-семантических оппозиций данного языка.

Этот важнейший тип подразделяется на 5 подтипов:

Омонимия основ. К этому подтипу относятся такие про­изводные слова, которые оказываются семантически несовместимыми потому, что они образованы от разных производящих основ. Так, напри­мер, колкий I (колкая трава, колкая насмешка) и колкий II (колкий сахар, колкие дрова) произведены соответственно от колоть I (колоть иглой) и колоть II (колоть дрова); перетопить I, II и III произведены соответ­ственно от топить I (топить печь), топить II (топить сало) и топить III (топить человека); многозначный I и II — соответственно от значение и знак и т. д.

Таким образом закономерно омонимируются целые лексико-грамматические классы слов. Так, например, при омонимии исходных гла­голов автоматически омонимируются отглагольные существительные (визирование I, II при наличии визировать I, II; баловство I, П от баловать I, II; уравнивание I, II от уравнивать I, II и мн. др.), при омонимии основ существительных — соответствующие относительные прилага­тельные (гранатовый I, II от гранат I, II; базисный I, II от базис I, II; угарный I, II от угар I, II и др.).

Омонимия аффиксов. Сказанное выше об омонимии основ mutatis mutandis относится и к этому подтипу. Семантический анализ приставок дает все основания для вывода о наличии 6 омонимич­ных приставок пере.., 2 омонимичных приставок за.., до.., 5 приставок о (об, обо, объ)... [120]. Поэтому глаголы, образованные с этими пристав­ками, являются омонимами.

Аналогичный анализ проделан и для суффиксальных образований. Такие суффиксы, как ...ник I, II, ...тель I, II, также порождают произ­водную омонимию. См., например, ночник I, II, держатель I, II и др.

В связи с этим следует заметить, что в исследованиях по омонимии наиболее спорными представляются случаи типа финка, полька, однако поскольку основным критерием является именно тот или иной характер системных отношений, финка I (соотносимая с финн) и полька I (соотносимая с поляк) не могут объединиться в семантической структуре одного и того же слова с финка II (нож) и полька II (танец).

Хотя в словарь в соответствии со сказанным выше должны были бы входить только словарные формы слов, в него тем не менее включается омонимия множественного числа некоторых существительных с соответ­ствующим лексикализованным образованием, вследствие того, что вооб­ще категория числа существительных не представляет собой граммати­ческой категории в полном смысле этого слова. Это такие пары, как бурки (бурка и валенок), верхи (верх и руководящие верхи), горелки (горелка и игра), курсы (курс и учебное заведение), низы (низ и непри­вилегированные классы), ноготки (ноготь и цветы), очки (очко и для глаз), плавки (плавка и от плавать), счеты (счет и прибор), хоры (хор и галерея), чары (чара и волшебство), часы (час и золотые часы) и т. п.

Разная степень членимости, т.е. неодинаковая морфологическая мотивированность построения омонимически противо­поставляемых слов. Хотя оба омонима в таких случаях восходят к од­ной и той же словопроизводственной модели, семантическая и морфоло­гическая их связь с производящей основой разная; ср., например, вы­править гранки (править гранки) и выправить паспорт. Такое же отно­шение наблюдается в выглядеть I, II, донести I, II, отбывать I, II, плестись I, II и т. д.

Различие внутренней структуры, не имеющее открытого выражения в словарной форме. Хотя определение этого под­типа и противоречит как будто бы определению данного типа в целом, он включается именно сюда, так как в конечном счете этот вид омонимии все же определяется морфологическими особенностями, хотя и неявного свойства. Так, например, самострел I — это то, что само стреляет (вид оружия), тогда как самострел II — это стреляние в себя или тот, кто с а м в себя стреляет, газоход I — то, по чему идет газ, то, что является ходом для газа, а газоход II — то, что ходит газом, при помощи газа, см. также другие примеры (при­вод, порыв, припек). Эти сравнительно немногочисленные случаи пред­ставляют тем не менее большой интерес, так как здесь проявляются те особенности морфологической структуры, которые носят название криптотипических (covert, cryptotype) и особенно важны для исследова­ния причин и типов полного совпадения звучания при явной несов­местимости значения.