Через сорок шесть дней

Я НЕ ХОТЕЛ РАЗГОВАРИВАТЬ с Ларой, но на следующий день за обедом Такуми надавил на мое чувство вины.

— Как ты думаешь, что бы об этой хрени сказала Аляска? — спросил он, глядя на столик, за которым сидела Лара. Нас разделяло три стола. С ней была ее соседка по комнате, Кэти, которая что-то рассказывала, и Лара улыбалась каждый раз, когда Кэти начинала смеяться над своей собственной шуткой. Лара набирала на вилку зерна консервированной кукурузы, поднимала ее, не вынося за пределы тарелки, а потом склоняла голову и подносила к ней рот — ела она молча.

— Она могла бы сама заговорить со мной, — сказал я Такуми.

Он покачал головой. Даже несмотря на то, что его рот был набит картофельным пюре, Такуми сказал:

— Эт'ты должен подойти первым. — Проглотив картошку, он добавил: — Толстячок, позволь задать тебе вопрос. Вот состаришься ты, поседеешь, внуки усядутся к тебе на колени и спросят: «Дедуля, кто тебе первый минет сделал?». Тебе разве приятно будет отвечать что-нибудь вроде «а, какая-то девчонка, с которой я потом и не разговаривал до конца школы»? Нет! — Он улыбнулся. — Ты захочешь ответить: «Это была моя дорогая подруга Лара Бутерская. Эх, до чего она была мила. Намного краше вашей бабушки».

Я рассмеялся. Да, пожалуй. Надо было поговорить с Ларой.

После уроков я пошел в ее комнату и постучал в дверь, она открыла с видом: «Что такое? Теперь-то тебе чего надо? Толстячок, от тебя бед уже хватило», я посмотрел через ее плечо в комнату, куда я до этого входил всего лишь однажды, и где я понял, что независимо от того, будем мы целоваться или нет, разговаривать мы не сможем. Пока молчание не стало слишком неловким, я сказал:

— Прости.

— За что? — спросила Лара, глядя в мою сторону, но все же не прямо на меня.

— За то, что игнорировал тебя. За все, — ответил я.

— Не надо было предлагать стать мои-им парнем. — Лара была очень хорошенькая, она хлопала ресницами, обрамлявшими большие глаза, круглые щеки казались очень мягкими, но все же их округлость напоминала мне лишь о худеньком скуластом лице Аляски. Но это я мог пережить — в любом случае, должен был пережить. — Мы могли-и бы просто быть друзьями-и.

— Я знаю. Я вел себя, как идиот. Прости меня.

— Не прощай этого придурка, — прокричала из комнаты Кэти.

— Я тебя прощаю. — Лара улыбнулась и обняла меня, крепко сжав в области талии. Я тоже обнял ее за плечи, ее волосы пахли фиалками.

— А я тебя не прощаю, — сказала появившаяся в дверях Кэти. И несмотря на то, что мы с ней были лишь едва знакомы, она не постеснялась дать мне коленкой по яйцам. Она довольно улыбнулась и, когда я согнулся от боли, добавила: — Вот теперь прощаю.

Мы с Ларой — без Кэти — пошли к озеру. И поговорили. Поговорили — об Аляске, о нашей жизни в прошедший месяц, о том, что ей приходилось скучать и по мне, и по Аляске, а мне — только по Аляске (в общем, верно). Я рассказал ей правду, насколько мог себе позволить, и про петарды, и про то, как мы ходили в отделение Пелхэма, и о белых тюльпанах.

— Я любил ее, — сказал я. Лара сказала, что и она любила Аляску, я ответил: — Я знаю, но в этом как раз и кроется причина. Я ее любил, и после того, как ее не стало, лишился способности думать о чем-либо еще. И мне это казалось нечестным. Как будто бы я изменял.

— Не очень хорошая при-ичи-ина, — заметила Лара.

— Знаю, — ответил я.

Она тихонько рассмеялась.

— Ну хорошо. Если уж знаешь.

Я понимал, что злости этим не унять, но мы хотя бы разговаривали.

Когда кампус накрыла вечерняя темнота, под кваканье лягушек и жужжание недавно воскресших насекомых, мы вчетвером — Такуми, Лара, Полковник и я — пошли, освещаемые холодным серым светом полной луны, в Нору-курильню.

— Слушай, Полковник, почему вы зовете ее Норой-кури-ильней? — поинтересовалась Лара, — это же больше на туннель похоже.

— Рыбаки называют такие места норами, — ответил он. — Типа если бы мы были рыбаками, мы бы тут рыбу ловили. А мы курим. Не знаю. По-моему, это Аляска придумала. — Полковник достал сигарету из пачки и бросил ее в воду.

— Ты офигел? — не понял я.

— Это ей, — объяснил он.

Я сдержанно улыбнулся и тоже бросил в воду сигарету. Потом я дал сигареты Такуми и Ларе, и они сделали то же самое. Они какое-то время кружили и прыгали в воде, увлекаемые течением, а потом скрылись из виду.

Я, хоть и не был религиозен, всякие ритуалы любил. Мне нравилось создавать взаимосвязь между действием и памятью. Старик рассказал нам, что в Китае есть специальные дни, которые посвящаются уборке на могилах, когда умершим можно сделать подношения. Я думал, что Аляска хотела бы покурить, так что, на мой взгляд, Полковник дал начало отличному ритуалу.

Он сам плюнул в речушку и прервал наше молчание.

— Забавно это, с духами разговаривать, — сказал он. — Не поймешь, сам ли ты выдумываешь их ответы, или они действительно с тобой общаются.

— Я предлагаю составить список, — Такуми явно не хотелось лезть в такие дебри. — Что подтверждает версию о самоубийстве? — Полковник тут же извлек свой вездесущий блокнот.

— Она не нажала на тормоза, — сказал я, и Полковник принялся писать.

Плюс, Аляска из-за чего-то ужасно переживала, хотя она и до этого уже не раз из-за чего-то ужасно переживала, и это не приводило к самоубийству. Мы рассмотрели версию, не являются ли цветы каким-то приношением самой себе — может, они были предназначены как раз для собственных похорон или типа того. Но решили, что это на нее не похоже. Да, она любила создавать атмосферу таинственности, но если уж ты распланировал самоубийство вплоть до похоронных цветов, то надо иметь и какой-то план, как именно ты собираешься покончить с жизнью, а знать, что поперек трассы I-65 как раз для этого будет стоять ментовская тачка, она не могла.

А что говорило в пользу несчастного случая?

— Аляска была чудовищно пьяна, может быть, она думала, что сможет проехать мимо полицейских, хотя я не знаю, как, — предположил Такуми.

— Может быть, она уснула, — добавила Лара.

— Да, об этом мы думали, — ответил я. — Но если заснешь, вряд ли будешь ехать по прямой.

— Я пока не могу придумать способ это выяснить, не подвергая наши жизни опасности, — с серьезным видом заявил Полковник. — В общем, по ее поведению предположить, что она соберется покончить с собой, было нельзя. Ну, то есть, она никогда не говорила о том, что хочет умереть, вещи свои не раздавала и все такое.

— Два пункта: напилась и не планировала наложить на себя руки, — констатировал Такуми. Опять тупик. Тот же хрен, только сбоку. Придумать мы ничего нового уже не могли, нам нужны были новые факты.

— Надо все же узнать, куда она поехала, — сказал Полковник.

— Перед смертью она разговаривала только с нами и Джейком, — напомнил я. — Мы не знаем, куда. Как понять-то, блин?

Такуми посмотрел на Полковника и вздохнул.

— Я думаю, что и в этом смысла нет. По-моему, только хуже будет, если мы узнаем. Я нутром чую.

— Ну а моему нутру надо это узнать, — возразила Лара, и только тогда я понял, что имел в виду Такуми в тот день, когда мы вместе душ принимали — может быть, мне и посчастливилось с ней поцеловаться, но монополии на чувства к Аляске у меня не было; все это имело значение не только для нас с Полковником, не мы одни хотели понять, как она погибла и почему.

— Тем не менее, — признал Полковник, — мы застряли. Кто-то из вас должен придумать, что делать. У меня больше никаких идей по поводу путей расследования нет.

Он швырнул бычок в речку, встал и пошел прочь. Мы двинулись за ним. Даже признав поражение, он оставался нашим Полковником.