Через тридцать семь дней

В СЛЕДУЮЩУЮ СРЕДУ ПОСЛЕ религиоведения я наткнулся на Лару. В буквальном смысле. Я ее и раньше видел, конечно же. Почти каждый день — на английском, в библиотеке, когда она перешептывалась со своей соседкой Кэти. В обед и ужин в столовке, за завтраком, наверное, тоже видел бы, если бы вставал к завтраку. Она меня, естественно, тоже замечала, но только сегодня так получилось, что мы посмотрели друг на друга одновременно.

Я предполагал, что она к этому времени меня уже забыла. В конце концов, мы и встречались-то всего один день, хотя он и был очень насыщен событиями. Но когда я, спеша на математику, врезался в ее левое плечо, она повернулась и посмотрела на меня. Она была зла, и не потому, что я на нее налетел.

— Извини, — выпалил я, а Лара посмотрела на меня искоса, как будто сейчас либо расплачется, либо начнет на меня ругаться, но потом молча ушла в класс. Это было первое, что я сказал ей за месяц.

Мне хотелось бы, чтобы мне хотелось с ней поговорить. Я понимаю, что вел себя отвратительно. «Представь себя на месте Лары, — говорил себе я, — подруга умерла, а бывший парень словно дар речи утратил». Но в моей душе хватало места только на одно искреннее желание, и объект этого желания умер, и мне теперь были нужны хотя бы ответы на вопросы «как» и «почему», а Лара не могла мне их дать, а больше для меня ничего значения не имело.