Через двадцать девять дней

ВОЗВРАЩАЯСЬ НА СЛЕДУЮЩИЙ день с уроков, я увидел, что Полковник сидит на скамеечке у телефона и записывает что-то в лежащий на коленях блокнот, зажав трубку между плечом и ухом.

Я поспешил зайти в нашу комнату — там я обнаружил Такуми, он играл в гонки без звука.

— Давно он разговаривает? — спросил я.

— Понятия не имею. Я пришел двадцать минут назад, он уже говорил. Наверное, свою математику для заумных пропустил. А ты что, боишься, что Джейк приедет сюда и хари вам начистит за то, что вы ее отпустили?

— Забей, — сказал я, подумав: «вот именно поэтому и не стоило ему ничего рассказывать». Я пошел в ванную, включил душ и закурил. Вскоре за мной последовал Такуми.

— Что такое? — спросил он.

— Ничего. Просто хочу понять, что произошло.

— Типа очень хочешь узнать правду? Или услышать, что она с ним поссорилась и поехала сообщить ему, что все между ними кончено, чтобы потом вернуться и броситься в твои объятья, страстно отдаться тебе и нарожать от тебя детишек-вундеркиндов, которые смогли бы заучивать и предсмертные высказывания, и стихи?

— Если ты злишься на меня, так и скажи.

— Я злюсь не из-за того, что вы позволили ей сесть за руль. Я просто устал от того, что ты считаешь себя единственным, кому она приглянулась. Как будто у тебя монополия на чувства к ней, — ответил Такуми. Я встал, поднял крышку унитаза и смыл недокуренную сигарету.

Я немного посмотрел на него, а потом сказал:

— Мы с ней в ту ночь целовались, и на это у меня точно монополия.

— Что? — еле выдавил он.

— Мы целовались.

Он разинул рот, словно собираясь что-то ответить, но промолчал. Какое-то время мы смотрели друг на друга без слов, я был зол на себя — я же буквально хвастался этим, и, наконец, прервал молчание:

— Слушай, я… ты же знаешь, какова она была. Делала все, что взбредет в голову. Я, наверное, просто под руку подвернулся.

— Да уж. А я никогда никому не подворачиваюсь, — сказал он. — Я… Толстячок, видит бог, я не вправе тебя винить.

— Ларе только не говори.

Он кивнул, и вдруг в дверь трижды постучали. Орел. Я подумал: «Черт, второй раз за неделю поймали». Такуми показал на душевую кабину, и мы оба запрыгнули в нее и задернули занавеску, и низенький краник залил нас с груди до ног. Нам пришлось жаться друг к другу, это была нежеланная близость, но мы все же несколько затянувшихся минут стояли, молчали и мокли, ожидая, когда же пар унесет весь дым. Но в дверь душа Орел так и не постучал, так что через какое-то время Такуми выключил воду. Я приоткрыл дверь и выглянул — на диване сидел Полковник, положив ноги на «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК», и доигрывал заезд за Такуми. Я открыл дверь, и мы вышли — мокрые насквозь.

— М-да, не каждый день такое увидишь, — бесстрастно констатировал Полковник.

— Какого хрена? — спросил я.

— Я постучал, как Орел, чтобы вас попугать. — Он улыбнулся. — Но блин, если вы хотели уединиться, вешайте в следующий раз записку на дверь.

Мы с Такуми расхохотались, а потом он сказал:

— Да, у нас в последнее время напряг какой-то в отношениях, но после того, как мы приняли душ вместе, я теперь ощущаю с тобой особую близость, Толстячок.

— Ну, так как все прошло? — спросил я. Я сел прямо на «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК», а Такуми плюхнулся на диван рядом с Полковником. Мы оба были мокрые и слегка мерзли, но нам важнее было услышать, что рассказал Полковнику Джейк, чем переодеться.

— Это было интересно. Вот что вам надо знать: он подарил ей те цветы, как мы и думали. Они не ругались. Он позвонил, потому что обещал — ровно через восемь месяцев после того, как начались их отношения, то есть, в три часа две минуты утра, что, согласимся, несколько смешно. Аляска, я так понимаю, каким-то образом услышала телефонный звонок. Они минут пять говорили ни о чем, а потом она вдруг психанула ни с того ни с сего.

— То есть, совсем ни с того ни с сего? — удивился Такуми.

— Дай я проконсультируюсь со своими записями. — Полковник принялся листать страницы блокнота. — Так. Джейк говорит: «Ты хорошо отпраздновала нашу круглую дату?», а Аляска отвечает: «Просто изумительно!», и в голосе Полковника я услышал ее бурные эмоции, она точно так же выделяла интонацией некоторые слова, вроде «изумительно», «прекрасно», «совершенно». — Потом тишина, потом Джейк спрашивает: «Что ты там делаешь?», а Аляска отвечает: «Да ничего, просто рисую», а потом вдруг: «О боже!». И еще через некоторое время: «Черт, черт, черт!», и начинает рыдать, говорит, что ей надо идти, что они поговорят потом, но она не сказала, что направляется к нему, и Джейк думает, что она к нему не собиралась. Он сказал, что не знает, куда она могла поехать, но что она всегда его предупреждала о своем желании навестить, а в этот раз не предупредила, значит, она вряд ли сорвалась к нему. Погодите, дайте я точную цитату найду. — Он перевернул страницу. — Ага, вот: «Она сказала: “поговорим потом”, а не “увидимся”».

— Мне она обещала, что мы «продолжим потом», а ему — что они «поговорят потом», — отметил я.

— Да. Есть. Планирование будущего. С версией о самоубийстве не сходится. Потом Аляска возвращается в комнату, крича, что она что-то забыла. А потом ее безудержная гонка подходит к концу. То есть, по сути, ответов никаких мы так и не нашли.

— Ну, мы узнали, куда она не собиралась.

— Разве что это был какой-то совсем странный импульс, — вставил Такуми. Он посмотрел на меня. — Судя по всему, в ту ночь она была склонна к особо импульсивным поступкам.

Полковник с любопытством посмотрел на меня, и я кивнул.

— Да, — подтвердил Такуми, — я в курсе.

— Ладно. Ты разозлился, но потом вы вместе приняли душ, и теперь все хорошо. Отлично. Так вот, той ночью… — продолжал Полковник.

Мы попытались восстановить для Такуми наш последний разговор, но оба помнили его не особо хорошо, отчасти потому, что Полковник был страшно пьян, а отчасти потому, что я его почти и не слушал, пока мы не начали играть в «Правду или действие». И мы ведь не знали, насколько это потом окажется важно. Последние слова всегда труднее запомнить, если не знаешь, что человек умрет.

— Ну, — говорил Полковник, — вроде бы мы с ней говорили о том, как я люблю играть на компе в скейтбордистов, но мне и в голову не придет встать на скейт в реале, а потом она вдруг предложила поиграть в «Правду или действие», и вы начали трахаться.

— Погоди, ты что, трахнул ее? Прямо на глазах у Полковника? — воскликнул Такуми.

— Нет.

— Ребята, угомонитесь, — призвал Полковник, вскидывая руки. — Это всего лишь эвфемизм.

— Евфемизм чего же это был? — удивился Такуми.

— Поцелуев.

— Прекрасный эвфемизм, — Такуми закатил глаза. — Я один считаю, что это может быть важно?

— Да, мне это в голову не приходило, — сказал я с каменным лицом. — Но теперь не знаю, что и думать. Джейку она не сказала. Наверное, не так-то уж и важно.

— Может, ее терзало чувство вины, — предположил он.

— Джейк сказал, что сначала все было нормально, психанула она только под конец, — напомнил Полковник. — Но, наверное, дело все же в этом разговоре. Случилось что-то, чего мы не понимаем. — Полковник в отчаянии провел рукой по волосам. — Господи, было же что-то. Что-то у нее там внутри. Нам надо лишь понять, что.

— Да, осталось лишь прочитать мысли мертвого человека, — согласился Такуми. — Ничего сложного.

— Точно. Как насчет надраться?

— Я пить не хочу, — отказался я.

Полковник сунул руку в углубление дивана и извлек бутылку Такуми. Но тот тоже не захотел составить ему компанию, так что Полковник ухмыльнулся:

— Мне больше достанется, — и залпом выпил.