Через пятьдесят один день

ПОСКОЛЬКУ РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО в тупик, я снова принялся читать литературу по религиоведению, что, похоже, радовало Старика, особенно на фоне того, что в последние полтора месяца я проваливал все его внезапные тесты. В ту среду нас ожидало следующее задание: «приведите пример буддистского коана». Коан — это такое подобие загадки, которое, по мнению дзен-буддистов, может подтолкнуть человека к просветлению. Я написал про Банзана. Однажды он шел по рынку и услышал, как кто-то попросил у мясника лучший кусок мяса. Тот ответил: «У меня в магазине только лучшее. Ни одного не лучшего куска нет». Услышав это, Банзан понял, что лучшего и худшего не существует, что такие оценки не имеют реального смысла, потому что есть только то, что есть, и бдыщ, он достиг просветления. Когда я читал об этом накануне, я думал, не может ли и со мной случиться то же самое — вдруг я в один прекрасный момент пойму Аляску, познаю ее, выясню, какую роль я сыграл в ее смерти. Но я не был уверен в том, что просветление может быть подобно удару молнии.

Когда мы сдали работы, старик взял свою палку и, не вставая, указал на цитату из Аляскиной курсовой, которая за это время уже значительно поблекла.

— Давайте-ка прочтем одно предложение на девяносто четвертой странице этого увлекательного введения в дзен-буддизм, которое я задал вам изучить на этой неделе. «Всему, что возникает, суждено исчезнуть», — процитировал Старик. — Всему. Вот кресло, на котором я сижу. Его кто-то сделал, а когда-нибудь его не станет. Меня самого не станет, может быть, даже раньше, чем кресла. И вас тоже не станет. Клетки и органы, составляющие ваш организм, некогда появились, и когда-нибудь им будет суждено исчезнуть. Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Все рассыпается.

«Все мы уходим», — вспомнил я, и это касается и быков и бычков, Аляски-девчонки и Аляски-штата, поскольку ничто не вечно, даже сама Земля. Будда говорил, что страдают люди из-за своих желаний, и когда мы избавимся от желаний, мы избавимся и от страданий. То есть, когда перестанешь хотеть, чтобы всё навсегда оставалось, как есть, перестанешь страдать из-за того, что всё меняется.

«Когда-нибудь никто и не вспомнит, что она вообще когда-то жила на этом свете», — записал я в тетради. И добавил: «И про меня не вспомнят». Память же тоже не вечна. И тогда, получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени. Поначалу Аляска не оставляла меня ни на минуту, даже во сне, а теперь, по прошествии всего нескольких недель, ее образ уже начал ускользать, распадаться в сознании, и не только в моем — она как будто бы умирала повторно.

Полковник, который с самого начала руководил Расследованием, и которому было крайне важно понять, что же случилось в ту ночь, в то время как я сам думал лишь о том, любила ли она меня, сдался, так и не найдя ответов. А мне имевшиеся у меня ответы не нравились: Аляска, похоже, мало значения придала тому, что случилось между нами, раз уж даже Джейку об этом не рассказала; наоборот, она с ним любезничала, не дав ему никакого повода заподозрить, что всего за несколько минут до этого я целовал ее пьяные губы. А потом в ней что-то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.

Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но Расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.