Где твои плоды? 21 страница

- Ты никогда полностью от них не освободишься, пока будешь оставаться собой, - произнесла она. - Тебе безусловно следует использовать свои способности к сновидению осмотрительно и разумно. Поэтому ты здесь. И первый урок - это то, что женщина должна через матку сфокусировать свое внимание на предмете. Не на чем-либо из самого сна, но на каком-то независимом предмете из мира, предшествующего сну.

Сам по себе объект не важен, - заговорила она быстрее. - Что действительно важно, - это тонкий акт фокусирования внимания на нем по желанию перед сном и во время дальнейшего сновидения. - Она предупредила меня, что хотя все звучит достаточно просто, это на самом деле труднопреодолимая задача, выполнение которой может отнять годы. - Вот что обычно случается: что-то побуждает спящего на мгновение сфокусировать свое внимание на постороннем объекте, - сказала она.

- Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что надо использовать матку? - спросила я. - И как это делается?

- Ты женщина, - мягко сказала Эсперанса. - Ты знаешь, как ощущать при помощи своей матки.

Мне снова хотелось возразить, объяснить, что я ничего подобного не знаю. Но прежде чем я успела что-нибудь сказать, она продолжала говорить, что у женщины ощущения возникают в матке.

- У мужчин, - заявила она, - чувства появляются в мозге. - Она ткнула мне в живот и добавила: - Подумай об этом. Женщина безжалостна ко всему, кроме своего потомства, потому что ее чувства рождаются в матке.

Чтобы сфокусировать свое внимание на матке, возьми предмет и положи его на живот, или потрись о него гениталиями. - Она вызывающе засмеялась над моим испуганным взглядом, а потом между приступами смеха пожурила меня. - Я не имела в виду ничего дурного, и это на самом деле не так уж грубо. Я могла бы сказать, что тебе следует смазать предмет своими соками, но я ведь не сделала этого.

- Однажды у тебя установится глубокая близость с предметом, - снова продолжала она серьезным тоном, - и он всегда будет служить тебе в качестве моста.

Мы шли в напряженной тишине. Казалось, Эсперанса глубоко задумалась. Мне очень хотелось сказать что-нибудь, хотя я знала, что говорить ничего не нужно. Когда она наконец заговорила, ее голос был твердым, требовательным. - У тебя больше нет времени, чтобы его просто так тратить, - сказала она. - Очень часто в нашей глупости мы упускаем множество вещей. Маги знают это лучше, чем кто-либо другой. Но они также знают, что нет второго шанса. Тебе нужно научиться контролю и дисциплине, потому что у тебя больше нет возможности делать ошибки.

- Ты ведь тоже ошибаешься. Ты даже не знала, что Исидоро Балтасар ушел.

Легкая преграда, которая сдерживала лавину чувств, рухнула. Память восстановилась, и тоска снова овладела мной. Она навалилась настолько интенсивно, что я даже не заметила, как села и начала погружаться в землю, как будто она была сделана из губки. Наконец земля поглотила меня. Состояния удушья или клаустрофобии не было, потому что ощущение, что я сижу на поверхности земли, сосуществовало с осознанием, что земля меня поглотила. Такое двойственное чувство заставило меня завопить: - Я сновижу! - Громкий крик что-то взорвал внутри меня; и сразу же новая чехарда различных воспоминаний хлынула на поверхность. Я знала, что со мной не так: я раздражалась и у меня было недостаточно энергии для сновидения. Каждую ночь со дня моего приезда я видела один и тот же сон, который забывала, просыпаясь, и не помнила до настоящего момента. Мне снилось, что все женщины-маги приходили в мою комнату и обучали меня в области разумных объяснений магов. Они говорили мне снова и снова, что сновидение - это вторая функция матки, первая - воспроизведение и все, что с ним связано. Они говорили, что сновидение - естественная функция женщины, чистое следствие особенности ее энергетики. Имея достаточно энергии, тело женщины само по себе разбудит вторую функцию матки, и женщина будет видеть непостижимые сны.

Эта требуемая энергия, однако, как помощь для слаборазвитой страны, - она никогда не придет. Что-то в общем устройстве наших общественных структур препятствует ее освобождению и тому, чтобы женщины могли сновидеть.

Если бы эта энергия освободилась, говорили мне женщины-маги, было бы очень легко опрокинуть цивилизованный порядок вещей. Но самая большая трагедия женщин в том, что их социальное сознание полностью доминирует над индивидуальным. Женщины боятся быть разными и не хотят отойти слишком далеко от комфорта известного. Социальное давление не позволяет им отклоняться и оказывается всепоглощающим, и вместо того, чтобы измениться, они молча соглашаются с тем, что предписано: женщина существует, чтобы служить мужчине. Поэтому они никогда не видят магических снов, хотя имеют естественную предрасположенность к этому.

Жизнь женщины в обществе, ее социальное положение лишило ее всяких шансов. Даже если женщина имеет отношение к религии или науке, это все равно не лишает ее того же отпечатка: ее основная функция - деторождение; и даже если она достигла высокой степени в области политического, социального или экономического равенства с мужчиной, это в конечном счете не имеет значения.

Женщины говорили мне все это каждую ночь. Чем больше я вспоминала и понимала их слова, тем сильнее становилась печаль. Мое горе было теперь не просто моим личным, но и нашим общим, сумасшедшая гонка жизни в обществе заманила всех нас в ловушку социального порядка, - так мы оказались прикованы к нашей собственной ограниченности. Даже если мы когда-нибудь получаем свободу, то это только временное короткое прозрение между погружениями - по собственному желанию или насильно - обратно во тьму.

- Прекрати заниматься этой сентиментальной чепухой, - услышала я. Это был мужской голос. Я оглянулась и увидела, как смотритель, наклонившись, всматривается в меня.

- Как ты сюда забрался? - я растерялась и была слегка взволнована. - Ты что, шел за нами? - Это был не просто вопрос, это было обвинение.

- Да, я всегда по возможности следую за тобой, - он хитро посмотрел на меня.

Я заглядывала ему в лицо, не веря, потому что знала, что он любит подшучивать надо мной. Меня не раздражал и не пугал мерцающий свет его глаз.

- А где Эсперанса? - спросила я. Ее нигде не было видно. - Где она... - нервно заикалась я, не в состоянии выговорить слова.

- Она вокруг, - сказал он, улыбаясь. - Не бойся. Я тоже твой учитель. И ты в надежных руках.

Я нерешительно дала ему руку. Не прилагая никаких усилий, он вытащил меня на плоский валун, огромный с виду, овальной формы, обточенный водой. Наверное, он долгое время пролежал в ручье, звук которого доносился откуда-то из темноты.

- А сейчас снимай одежду, - сказал он. - Самое время для твоего космического купания!

- Что снимать? - Конечно же, он шутил, и я засмеялась.

Но он говорил серьезно. Он слегка ударил меня рукой, точно так, как это делала Эсперанса, и снова предложил мне раздеться. Прежде чем я поняла, что он делает, он уже развязал шнурки на моих кроссовках. - У нас не так много времени, - предупредил он, потом настоял, чтобы я продолжала раздеваться. Взгляд, которым он рассматривал меня, был холодным и клинически безличным. Если бы я могла стать жабой, как говорила Эсперанса, и ускакать от него.

Дурацкая идея, что мне надо идти в темную, холодную воду, без сомнения, переполненную всякими отвратительными тварями, ужаснула меня. Желая положить конец этой нелепой ситуации, я спрыгнула с камня и вошла по щиколотку в воду. - Я ничего не чувствую! - завопила я, в ужасе вылетая обратно. - Что происходит? Это же не вода!

- Не будь ребенком, - прикрикнул на меня смотритель. - Конечно, это вода. Но ты не чувствуешь ее. Вот и все.

Я хотела было выругаться, но вовремя взяла себя в руки. Страх прошел.

- Почему я не чувствую воду? - спросила я, упорно пытаясь выиграть время, хотя и знала, что это бесполезное занятие. Но я не сомневалась, что сразу же скончаюсь в воде, буду чувствовать ее или нет. Однако у меня не возникло желания быть безрассудной.

- Это безводная вода, что-то вроде очищающего раствора? - спросила я.

После долгой паузы, перебрав все угрожающие возможности, он сказал, что я могу называть ее очищающей жидкостью. - Однако я должен предупредить тебя, что это не ритуальный способ очищения, - подчеркнул он. - Очищение должно прийти изнутри. Это частная и одинокая битва.

- Тогда почему ты хочешь, чтобы я вошла в эту воду? Она кажется слизистой, даже если я не чувствую ее, - сказала я со всей силой, которую могла вложить в голос.

Его губы дернулись, как будто он собирался рассмеяться, но, по-видимому вынужденный уступить, он снова сделал серьезное лицо и сказал: - Я собираюсь прыгнуть в воду вместе с тобой. - И без всяких дальнейших колебаний он полностью разделся.

Он стоял передо мной в каких-нибудь пяти футах, совершенно голый. В этом странном свете - казалось был и не день, и не ночь - я могла видеть с совершенной ясностью каждый дюйм его тела. Он не делал робких попыток прикрыть свою наготу. Напротив, он, казалось, более чем гордился своими мужскими достоинствами и демонстрировал их передо мной с вызывающим нахальством.

- Поспеши и снимай свою одежду, - подгонял он меня. - У нас не так много времени.

- Я не собираюсь раздеваться. Это безумие! - протестовала я.

- Но ты это сделаешь. Это решение ты примешь всем своим существом. - Он говорил без горячности, без злости, со спокойной настойчивостью. - Сегодня в этом странном мире ты узнаешь, что существует только один способ вести себя: поведение мага. - Он смотрел на меня с любопытной смесью сострадания и радости.

С ухмылкой, которая, по-видимому, означала, что он убеждал меня бесполезно, смотритель сказал, что прыжок в бассейн будет встряской для меня. Он что-то изменит внутри меня. - Эта перемена поможет тебе в будущем понять, кто мы и что мы делаем.

Мимолетная улыбка просияла у него на лице, когда он поспешил заметить, что прыжок в воду не даст мне дополнительной энергии для сновидения. Он предупредил меня, что процесс сохранения и накопления энергии займет очень много времени и что я могу вообще никогда не добиться успеха. - В мире магов нет никаких гарантий, - сказал он. Потом продолжил, что прыжок в бассейн может увести мое внимание прочь от повседневных забот, - забот, которые постоянно преследуют женщину моего возраста и моего времени.

- Это священный бассейн? - спросила я.

Его брови взметнулись в явном удивлении. - Это магический бассейн, - объяснил он, твердо взглянув на меня. Он, должно быть, заметил, что я уже приняла решение и расстегнул ремешок часов у меня на руке. - Этот бассейн ни божественный, ни дьявольский. - Он пожал своими худыми плечами и надел мои часы себе на руку. - А сейчас посмотри на свои часы, - приказал он. - Они у тебя уже много лет. Ощути их на моей руке. - Он хихикнул, как будто собирался что-то сказать, но передумал. - Ну ладно, давай снимай одежду.

- Может быть, я войду в воду в одежде, - пробормотала я. Хотя я не стыдилась, но как-то не могла согласиться с мыслью стоять перед ним голой.

Он заметил, что мне понадобится сухая одежда, когда я выйду из воды. - Я не хочу, чтобы ты схватила воспаление легких. - Озорная улыбка промелькнула в его глазах. - Это самая настоящая вода, хотя ты ее и не чувствуешь, - сказал он.

Неохотно я сняла джинсы и футболку.

- И трусы тоже, - сказал он.

Я шла вокруг поросшего травой края бассейна, проверяя, нужно ли мне сразу прыгнуть в воду, или я могу заходить в нее постепенно, сначала черпая руками и поливая себе ноги, руки, живот и наконец голову, как это делала одна старая женщина в Венесуэле, прежде чем войти в море.

- Я войду здесь! - закричала я, но вместо того, чтобы нырнуть, я обернулась посмотреть на смотрителя.

Меня испугала его неподвижность. Казалось, он превратился в камень, с таким оцепеневшим и напряженным выражением он сидел на валуне. Только в глазах и оставалась жизнь; они сияли совершенно неотразимо, как будто бы источник света находился внутри, за глазами. Меня скорее поразило, чем опечалило, когда я увидела слезы, стекающие по его щекам. Не зная почему, я тоже начала тихо плакать. Слезы у смотрителя катились вниз и, как я догадалась, падали на мои часы на его руке. Я ощутила жуткое давление его убежденности, внезапно страх и нерешительность покинули меня. Я бросилась в бассейн.

Вода оказалась не противной, но нежной как шелк и зеленой. Мне совсем не было холодно. Как и утверждал смотритель, я не чувствовала воду. Фактически я ничего не чувствовала; было так, как будто я, освобожденная от телесной оболочки, осознавала себя плавающей в центре бассейна с водой, в которой я ощущала жидкость, но не влажность. Я обратила внимание на свет, льющийся из глубины. Я подпрыгнула, как рыба, и, получив толчок, нырнула к источнику света.

Я вынырнула, чтобы набрать воздух. - Насколько глубок этот бассейн?

- Он достигает центра земли. - Голос Эсперансы был ясным и громким; в нем было столько уверенности, что, будучи собой, я сразу же захотела возразить ей. Но в воздухе было что-то тяжелое, что остановило меня, - какая-то неестественная неподвижность, напряжение, которые внезапно лопнули с громким хлопком, звук которого шелестом распространился вокруг нас. Какой-то предостерегающий шепот, стремительный и зловещий, возвестил о чем-то странном.

На том самом месте, где стоял смотритель, была Эсперанса; она была тоже совершенно голая.

- А где смотритель? - закричала я искаженным от паники голосом.

- Я смотритель, - сказала она.

Убежденная, что эти двое сыграли со мной какую-то ужасающую шутку, я одним мощным гребком подплыла к валуну, на котором стояла Эсперанса. - Что происходит? - Я хотела во всем разобраться, но мой голос скорее был похож на шепот, так как было тяжело дышать.

Жестом подозвав меня, она подошла ко мне тем бесплотным, раскованным движением, которое было присуще только ей, вытянула шею, чтобы посмотреть на меня, потом остановилась совсем близко и показала мне мои часы у себя на руке.

- Я смотритель, - повторила она. Я автоматически кивнула. Но тут как раз передо мной вместо Эсперансы опять оказался смотритель, голый как и прежде, указывающий на мои часы. Я не смотрела на часы; все мое внимание сфокусировалось на его половых органах.

Я дотронулась до них, чтобы проверить, не гермафродит ли он. Это было не так. Моя рука все еще касалась его, когда я скорее почувствовала, чем увидела, что его плоть свернулась, и я касаюсь влагалища женщины. Я раздвинула его, чтобы проверить, не спрятан ли внутри пенис.

- Эсперанса... - Мой голос замер, как будто что-то сдавило мне горло. Я сразу же почувствовала воду, как будто кто-то толкнул меня в глубину бассейна. Мне было холодно. Это было не физическое ощущение холода, но осознание отсутствия тепла, света, звука; отсутствие любых человеческих ощущений в мире, где существовал бассейн.

Меня разбудил звук громкого храпа; рядом со мной на соломенном матрасе, расстеленном на земле, спала Зулейка. Она была как и всегда красивой, молодой и сильной, и еще ранимой - в отличие от других женщин-магов, - несмотря на гармонию и силу, которую она распространяла вокруг себя.

Я долго рассматривала ее, потом села, и все события прошедшей ночи хлынули в мой мозг. Я хотела встряхнуть ее, чтобы она проснулась, и потребовать объяснения того, что же случилось, когда заметила, что мы не рядом с бассейном среди холмов, а на том самом месте, где сидели прежде, перед дверью реального дома ведьм.

Решив, что все это был сон, я легко дотронулась до ее плеча.

- Ты наконец проснулась, - сонно пробормотала она. - Что произошло? - спросила я. - Ты должна мне все рассказать.

- Все? - повторила она, шумно зевая.

- Все, что случилось возле бассейна, - нетерпеливо проговорила я.

Она снова зевнула, потом засмеялась. Рассматривая мои часы у себя на руке, она сказала, что что-то во мне изменилось значительно больше, чем она предвидела. - У мира магов есть естественный барьер, который охраняет неокрепшие души, - объяснила она. - Магу требуется непревзойденная сила, чтобы манипулировать этим миром. Понимаешь, он населен монстрами, летающими драконами и демоническими существами, которые, конечно же, являются ничем иным, как безличной энергией. Мы, ведомые нашими страхами, превращаем эту безличную энергию в адские создания.

- А как с Эсперансой и смотрителем? - прервала я ее. - Я сновидела, что они оба - это ты.

- Ты права, - сказала она, как будто это была самая естественная вещь в мире. - Я уже говорила тебе. Ты погрузилась глубже, чем я предполагала, и вошла в то состояние, которое мы называем сновидение в мирах, отличных от нашего.

Мы с тобой сновидели в другом мире. Поэтому ты не чувствовала воду. Это тот самый мир, откуда нагваль Элиас приносил свои изобретения. В том мире я могу быть и мужчиной и женщиной. И точно так же, как нагваль Элиас приносил свои изобретения в этот мир, я приношу либо Эсперансу, либо смотрителя. Или что угодно другое, чем может явиться моя безличная энергия.

Я не могла выразить мысли и чувства словами. Потрясающее желание убежать мгновенно охватило меня, но я не могла даже двинуться. Контроль над действиями тела больше не подчинялся моей воле. Пытаясь встать, я повалилась на землю.

Зулейка осталась неподвижной, даже не обратив внимания на мое состояние. Она продолжала говорить, как будто не видела, что я валяюсь на земле, а мои колени вывернуты, как у тряпичной куклы. - Ты отличная сновидящая. Но все равно ты будешь видеть монстров всю свою жизнь. Сейчас самое время достичь такого уровня энергии, чтобы сновидеть, как это делают маги, и видеть безличную энергию.

Я хотела возразить ей, сказав, что не было ничего безличного в моем сне об Эсперансе и смотрителе, что на самом деле они не были монстрами или ночными кошмарами, но я не могла говорить.

- Сегодня твои часы вывели тебя из самого глубокого сновидения, которое когда-нибудь у тебя было, - продолжала Зулейка, не обращая внимания на звуки, вырывающиеся из моего горла. - У тебя даже есть камень, чтобы доказать это.

Она подошла туда, где я лежала, разинув рот и смотря на нее. Она проверила мой карман и оказалась права. Там действительно был камень, который я подобрала из кучи камней в сновидении.

Глава 19

Меня разбудил громкий дребезжащий звук. Я села в гамаке и, всматриваясь в темноту, обнаружила, что деревянные панели, прикрывающие окна, опущены. Холодный пронизывающий ветер со свистом кружил вокруг меня. Сухие листья с шелестом носились по патио за окном; шуршание усилилось, а потом внезапно превратилось в нежный свистящий звук. В комнату проникал тусклый свет и рассеянной дымкой стелился вдоль голых стен.

- Нагваль! - крикнула я. Как будто вызванный моим заклинанием, Исидоро Балтасар мгновение стоял в футе от моего гамака. Образ был почти реальный, хотя в нем оставалось что-то неопределенное, как в отражении на воде. Я прочистила горло, собираясь заговорить, но лишь слабый крик сорвался с моих губ, когда образ начал растворяться в тумане. Потом туман зашевелился внезапно и неудержимо, как ветер за окном.

Слишком возбужденная, чтобы спать, я сидела, завернувшись в одеяло, и размышляла, правильно ли я поступила, приехав в дом магов, чтобы найти нагваля Исидоро Балтасара. Я не представляла себе, куда еще можно поехать. После трех месяцев ожидания беспокойство стало настолько сильным, что я вынуждена была действовать. Однажды утром, семь дней тому назад, я, не останавливаясь, приехала в дом магов. И тогда у меня не возникло вопроса о том, правильно ли я поступаю - даже когда я перелезла через забор за домом и проникла в дом через незапертое окно. Однако после семи дней ожидания уверенности у меня поубавилось.

Я выпрыгнула из гамака на плиточный пол, больно ударившись голыми пятками. Потом встряхнулась, зная, что это всегда позволяло мне рассеять неуверенность. В это время я обычно не работала, и поэтому опять улеглась в гамак.

Одним из самых важных моментов, которые я усвоила за три года в мире магов, было то, что решения мага окончательны. Моим решением было жить и умереть в этом мире. Именно сейчас самое время доказать это.

Странно звучащий неземной смех вывел меня из задумчивости. Внушая мне суеверный страх, он разнесся по всему дому, а затем снова стало тихо. Я напряженно ждала, но не было никаких других звуков, кроме шуршания сухих листьев, гоняемых ветром по патио. Этот звук походил на слабый скребущий шепот.

Но странный звук не только убаюкал меня, но и погрузил в тот же сон, который я сновидела в течение последних семи ночей.

Я стою в Соноранской пустыне. Полдень. Солнце - серебряный диск. сверкающий настолько, что его почти не видно, - остановилось в зените. Вокруг ни звука, ни движения. Высокие кактусы сагварос, протягивающие свои колючие руки к неподвижному небу, стоят как постовые, охраняя безмолвие и неподвижность.

Ветер, казалось, последовавший за мной сквозь сон, подул с исключительной силой. Он со свистом проносился между ветвями мескитовых деревьев и раскачивал их с безумной силой. Столбы красной пыли поднимались и кружили вокруг меня. Стая ворон рассыпалась точками по небу, а потом, похожая на части черного покрывала, тихо опустилась на землю в отдалении.

Ветер утих так же внезапно, как и начался. Я повернула в сторону далеких холмов. Казалось, я часами шла, прежде чем увидела огромную темную тень на земле. Я подняла голову. В воздухе на распростертых крыльях неподвижно висела гигантская птица; она была как будто прикована к небу. Только когда я снова посмотрела на ее темную тень на земле, я поняла, что птица движется. Медленно и непостижимо ее тень скользила впереди меня.

Руководимая необъяснимым побуждением, я попыталась оставаться захваченной тенью. Несмотря на то, что я бежала очень быстро, тень все быстрее и быстрее уходила от меня. В изнеможении я споткнулась о свою собственную ногу и плашмя упала на землю.

Когда я встала, чтобы отряхнуть одежду, то заметила, что птица сидит на валуне рядом. Голова ее слегка повернута ко мне, будто маня. Я осторожно приблизилась. Птица была громадной и рыжевато-коричневой, перья у нее сверкали, как огненная медь. Взгляд янтарного цвета глаз был тяжелым и неумолимым, словно сама смерть.

Я отступила назад, когда птица раскрыла свои широкие крылья и взлетела. Она поднималась и поднималась, пока не превратилась в точку на небе. Ее тень на земле протянулась в бесконечность прямой темной линией и слила воедино пустыню и небо.

Я пропела заклинание, уверенная, что догоню птицу, если вызову ветер. Но в моей песне не было силы. Голос разлетелся на тысячи шепотков, которые быстро растворились в тишине. Пустыня вновь приобрела свой сверхъестественный покой. А потом начала крошиться по краям, и постепенно все вокруг меня исчезло...

Постепенно я начала ощущать свое тело, и то, что я лежу в гамаке. Сквозь легкий туман я разглядывала стены комнаты, закрытые стеллажами, полными книг. Потом, когда я полностью проснулась, осознание потрясло меня, как это случалось всякий раз в течение прошедшей недели. Это был не простой сон, и я знала его смысл.

Нагваль Мариано Аурелиано поведал мне однажды, что маги, когда говорят друг с другом, рассказывают притчу, что магия - это птица; они называют ее птицей свободы. Они говорят, что птица свободы летает лишь по прямой и никогда не возвращается дважды. Они считали также, что нагваль приманивает птицу свободы. Именно он увлекает ее и заставляет распространить свою тень на путь воина. Без тени нет направления.

Смысл моего сна в том, что я потеряла птицу свободы. Я утратила нагваля и с ним все надежды и цели. И самая большая тяжесть на душе была от того, что птица свободы улетела так скоро, даже не оставив мне времени поблагодарить всех должным образом, не оставив времени выразить мое бесконечное восхищение.

Я убедила всех магов, что никогда не приму их мир или их личности как само собой разумеющееся, но на самом деле я приняла, особенно Исидоро Балтасара. Мне казалось, что он собирается быть со мной вечно. Внезапно они ушли, все вместе, как порывы ветра, как падающие звезды. И они взяли с собой Исидоро Балтасара.

Я просидела до конца недели у себя в комнате, задавая себе один и тот же вопрос: возможно ли, что все они исчезли? Бессмысленный и излишний вопрос, показавший, что то, что я испытала и чему была свидетелем в их мире, не изменило меня. Все это раскрывало мою истинную природу: мягкую и сомневающуюся. Что касается магов, то они говорили мне, что их окончательная цель сгореть в огне изнутри, исчезнуть, быть поглощенными силой осознания. Старый нагваль и его партия магов были готовы к этому, но я ничего не знала. Они готовили себя практически всю жизнь к окончательному дерзкому шагу: сновидеть, что они ускользнули от смерти - такой, как мы себе ее представляем, - и проскользнуть в неизвестное, повышая без потерь общий уровень их энергии.

Более всего я расстраивалась, когда вспоминала, как мое обычное второе "я" проявлялось, когда я меньше всего этого ожидала. Не то, чтобы я не верила их колоссальным сверхчеловеческим целям и устремлениям. Скорее я, трактуя их для себя, объединяла и подчиняла повседневному миру здравого смысла - возможно не полностью, но так, чтобы представления о них мирно сосуществовали у меня рядом с обычными для меня представлениями об окружающем мире.

Маги действительно пытались подготовить меня для того, чтобы я могла стать свидетелем их окончательного путешествия; то, что они однажды исчезнут, я тоже вполне могла себе представить. Но ничто не в состоянии было подготовить меня к последующим боли и отчаянию. Меня захлестывали волны печали, из которой, как я знала, не выберусь уже никогда. В этом заключалась моя участь.

Ощутив, что у меня есть все шансы еще глубже погрузиться в отчаяние, если я еще хоть на мгновение останусь в гамаке, я поднялась и приготовила себе завтрак - подогрела вчерашние остатки ужина: тортильи, рис и фасоль. Это была моя обычная пища в течение последних семи дней, исключая обед, к которому я добавляла банку норвежских сардин, купленных в бакалейном магазине в ближайшем городе (я скупила все имеющиеся в наличии консервы). Фасоль тоже была консервированной.

Я вымыла посуду и протерла полы. Затем с веником в руке я прошлась по комнатам в поисках какой-нибудь вновь появившейся грязи или паутины в забытом углу. С самого приезда я ничего другого не делала, кроме того, что вылизывала полы, мыла окна и стены, подметала коридоры и патио. Уборка всегда отвлекала меня от проблем, всегда успокаивала. Но не сейчас. Несмотря на то, что я энергично принялась за уборку, у меня никак не получалось отвлечься от боли и ноющей внутренней пустоты.

Резкий шелест листьев прервал мое занятие. Я вышла из дома. Порывы ветра проносились сквозь ветви деревьев. Его сила испугала меня. Я уже хотела закрыть окна, когда ветер внезапно успокоился. Глубокое уныние стелилось по двору, охватывало кусты и деревья, цветы и грядки овощей. Даже светло-лиловая вьющаяся по стене бугенвиллея была охвачена печалью.

Я прошлась вокруг фонтана колониального стиля, построенного в центре двора, и встала коленями на широкий каменный выступ. Ни о чем не думая, я вытащила листья и мусор, упавшие в воду. Потом поднялась и поискала свое отражение в гладкой поверхности воды. Рядом с моим лицом появилось очень красивое, застывшее и худое лицо Флоринды.

Ошеломленная, я смотрела на отражение, загипнотизированная ее огромными, темными, искрящимися глазами, которые ярко контрастировали с заплетенными в косу белыми волосами. Она медленно улыбнулась. Я улыбнулась в ответ.

- Я не слышала, как ты подошла, - прошептала я, боясь, что ее образ может исчезнуть, боясь, что это только сон.

Она опустила свою руку мне на плечи, потом села рядом со мной на каменном выступе. - Я собираюсь пробыть с тобой очень недолго, - сказала она. - Хотя я еще вернусь.

Я обернулась и выплеснула всю боль и отчаяние, которые накопились во мне.

Флоринда пристально смотрела на меня. Ее лицо выражало неизмеримую печаль. Внезапные слезы появились у нее на глазах, - слезы, которые ушли так же быстро, как и появились.

- Скажи мне, где Исидоро Балтасар? - спросила я.

Отвернув лицо, я дала волю едва сдерживаемым слезам. Плакать меня заставляли не жалость к себе и даже не печаль, но глубокое ощущение неудачи, вины и потери, овладевшие мной. Флоринда давно предупреждала меня о таких чувствах.

- Слезы бессмысленны для мага, - сказала она глубоким хриплым голосом. - Когда ты вступила в мир магов, ты должна была понять, что предначертания судьбы, - все равно какие, - это просто вызов, который маг должен принять, несмотря на обиды, возмущение и жалость к самому себе. - Она остановилась на минуту, а потом уже в своей привычной неумолимой манере повторила все, что говорила мне раньше:

- Исидоро Балтасар больше не человек, он нагваль. Он может присоединиться к старому нагвалю, в этом случае он никогда не вернется. Но все может быть и иначе.

- Но почему он... - У меня пропал голос, прежде чем я успела задать вопрос.

- В данный момент я действительно не знаю, - сказала Флоринда, поднимая руку, чтобы предвосхитить мой протест. - Это вызов для тебя - подняться надо всем этим. И, как ты знаешь, по поводу вызова не обижаются и его не обсуждают. К нему относятся активно. Маги или побеждают, принимая вызов, или проигрывают. И действительно не имеет значения, что это за вызов, пока они хозяева ситуации.