Введение 11 страница

Но как же Апостол совлечение ветхого человека, то есть отвержение самоугодия, выставляет в побуждение к отложению не прямых страстей самоугодия, а случайных? Тут нет ничего несообразного. Ибо после того, как самость и самоугодие с обращением ко Христу отвергнуты и отвержение сие закреплено и облечено силою в таинствах, отвергнуты вместе с тем все страсти, как те, кои прямо порождаются самоугодием, то есть страсти похоти, так и те, кои порождаются из самости вследствие случайных столкновений и сопротивлений, то есть страсти раздражительности. Почему из совлечения ветхого человека прямо следует, что для христиан обязательно отлагать и эти страсти, и с делами, в каких они выражаются.

Принимая, однако ж, это в соображение, можем признать, что Апостол продолжает здесь изложение побуждений к удалению от страстей, начатое выше (см. стихи 6 — 7) и будто не конченное. Там сказал: в нихже и вы ходисте иногда, то есть в делах и страстях похоти, когда жили по духу ветхого человека. Здесь, по перечислении дел и страстей раздражения, прилагает: совлекшеся ветхаго человека. Ходили в тех страстях похоти, но теперь перестали ходить. Почему? Потому что совлеклись ветхого человека, из которого они прямо рождались. Таким образом, это побуждение — совлекшеся, как и следующее — облекшеся, направленное прямо против страстей раздражения, состоя в связи с прежними, направленными против страстей похоти, направляется и против сих последних, как и само существо дела совлечения ветхого человека того требует. Отсюда следует заключить, что, наоборот, и прежде указанные побуждения против страстей похоти (см. стихи 6 — 7) идут так же против страстей раздражения, кои здесь прямо имеются в виду. Что же есть в сих побуждениях преимущественно направляемое против тех или других страстей? Против страстей похоти преимущественно идет: грядет гнев Божий,— как уже замечено в своем месте; а против страстей раздражения: по образу Создавшаго, — как объяснено будет сейчас.

Стих 10. И облекшеся в новаго, обновляемаго в разум, по образу Создавшаго его.

Это — второе действие, неразлучное с первым: одно отбрасывается, другое приемлется. Отбрасывается самоугодливая самость со всеми страстями, из них разродившимися, а приемлется решимость жить самоотверженно для одного угождения Богу. Эта решимость, обнимающая все существо приступившего к Господу с верою и крестившегося, и есть новый человек. «Новый человек, — говорит блаженный Феофилакт, — есть произволение, еже к Богу», то есть произволение, решившееся жить по Богу и Ему единому угождать. Но хотя это облечение в нового нераздельно с совлечением ветхого, при всем том оно представляет новое побуждение не поддаваться страстям, не облекаться в эти ветоши. Облекшись в новое, светлое, благоуханное, кто, кроме потерявшего смысл, согласится опять надевать рубища ветхие, безобразные и смрадные? Если б, совлекшись одного, остался кто раздетым; может быть, потянуло бы опять надеть сброшенное, несмотря на признание его никуда негожим. Но как в то же время, как происходит совлечение, бывает и облечение; то такое действие для находящихся в здравом уме, в полном сознании себя и всего окружающего, немыслимо. Бывает оно, но всегда вследствие омрачения ума. Светлость состояния в благодати, сознаваемая и чувствуемая, всегда была, есть и будет сильнейшим побуждением к отложению страстей, лишающих сего состояния. Почему и дается сие не сознать только, но и ощутить всем прибегающим к Господу, как в таинстве крещения, так и в таинстве покаяния.

Обновляемаго в разум. Облекся в нового — какое еще обновление? Новый — как есть все еще обновляемый? Облечение в нового не есть дело законченное. Оно есть только начало, семя, зародыш, корень. С сего момента облечения в нового начинается самое обновление и идет непрерывно, раскрываясь полнее и полнее и стремясь достигнуть своего первообраза, сокрытого в Создавшем. Это даст разуметь, что обновлению нет конца. «Новый человек не стареется, но все больше и больше расцветает и разрастается познанием Бога и вещей Божественных, всегда и всегда являясь юнеющим и, однако ж, тем более крепнущим, чем полнейшее стяжевает ведение и чем большего сподобляется» (блаженный Феофилакт). «Совлеклись вы ветхого и облеклись в нового вместо него. Не ожидайте, чтобы и с этим случилось то же (то есть чтоб обветшал) Напротив, чем более он живет, тем более приближается не к старости, а к юности, которая лучше прежней. Ибо, чем более он приобретает знания, тем большего удостоивается, и более цветет, и более имеет силы, не от юности только, но и от образа, к которому приближается» (святой Златоуст). «Таково свойство добродетельной жизни по Богу, что она присно юнеет; хотя кажется телесно стареющеюся, но духовно всегда цветет» (Экумений).

Обновляемого в разум, по образу Создавшаго его. Обновление идет собственно по образу Создавшего, как это очевидно само собою. Что же есть в разум, εις επιγνωσιν? Это есть указание или цели обновления, или следствия, его сопровождающего; то есть обновляется верующий, воссозданный в крещении, по образу вновь создавшего его здесь Господа, с тою целию, чтобы познать, обогатиться ведением, или обновляется таким образом и чрез это обогащается ведением. Знания ни Господь, устрояющий наше спасение, ни человек, взыскавший в Нем спасения, не имеют в цели. Знание — одна часть, спасение же обнимает все естество, во всех его проявлениях, и обновление тоже идет всеобъемлюще. Но то несомненно верно, что знание, разумеется, духовное, имеющее предметом порядки духовной жизни в Боге, всегда идет по следам обновления духовного. И такое только знание истинно, прочно и благонадежно. Но оно приемлется, а не ищется. Сретающий его дух радуется, как обретающий корысть многу; но не как торговец, получающий прибыль, на которую наперед рассчитывал. Оно является всегда внезапу. Вот как оно идет: обновляющийся, обновляясь, сретает нечто новое. Это новое не минует сознания, а дает ему о себе знать. Действующее лицо, принимая его в свое сознание, спознается с ним и начинает знать его. Глаз чувственный увидел вещь и знает ее Так и сознание сознает, что в себе, и знает то Всякое духовное ведение только таким путем достается. Оно есть признание, — в коем познающий говорит в себе: ну, теперь знаю. Вижу, испытываю, ощущаю и знаю.

Обновляется новый человек по образу Создавшаго его. Спрашивают: какой здесь образ разумеется, тот ли, по коему создан человек или по коему воссоздается? Не все ли одно? Создавший и Воссоздающий — не Один ли и Тот же? И образ, там и здесь,— не один ли и тот же? Создан человек по образу Божию; но потерял его. Теперь воссоздается в тот же образ и непрестанно обновляется, чтоб прийти в меру образа того. Блаженный Феодорит пишет: «в начале Бог всяческих сотворил нас и напечатлел в нас точные черты Божия образа, которые повредил грех (ныне во Христе Иисусе они снова воссоздаются). Сие говорил Апостол и в Послании к Римлянам: ихже предуведе, и предустави сообразных быти образу Сына Своего» (Рим. 8, 29). К сему приложил свое слово и Экумений: «таковый (то есть обновляемый благодатию) хранит в себе образ создавшего его Бога всегда чистым, не допуская примешиваться к нему чертам, заимствуемым из низшей области, лживым и прелестным (то есть приемлемым вследствие прельщения)». Во святом крещении во Христа облекаемся. Это облечение есть таинственно благодатное, восприятие в духе первообраза. Затем следует перенесение всех черт Христа Господа на соответствующие члены естества нашего. В сем труд произволения, подвиг целой жизни, производство обновления, или, как в Послании к Ефесеям, создание по Богу в правде и преподобии истины (ср.: Еф. 4, 24). Блаженный Феофилакт пишет: «по образу Создавшаго его, то есть Христа Христос не приходил в старость; но всегда был так прекрасен, что и сказать нельзя, красен добротою паче сынов человеческих (Пс. 44, 3). Ибо не сотворил греха, который старит и растлевает. И мы, созданные Им по образу Его, должны отсекать от себя всякое греховное растление и старение. Создание разумеет Апостол и то, которое бывает в крещении, и то, которое бывает чрез прекрасный образ жизни».

Чего ради об образе помянул здесь святой Павел? Течение речи потребовало. Пред сим он дал заповедь об отложении страстей раздражения. Сильнейшим побуждением к подавлению самого возникновения таких движений служит приведение на память, что мы есмы по образу всеблагого и всепрощающего Господа. Такое же сопоставление болезни и врачевства против него видим и в словах Господа в Евангелии: любите враги ваша, благословите кленущия вы, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы: яко да будете сынове Отца вашего, Иже есть на Небесех, яко солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя. Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф. 5, 44 — 45, 48). То есть: будите убо милосерди, якоже и Отец ваш милосерд есть (Лк. 6, 36).

Стих 11. Идеже несть Еллин, ни Иудей, обрезание и необрезание, варвар и Скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос.

Идеже — где? «У Христа, у веры» (Экумений),— в новых порядках, началах и правилах жизни, заводимых верою Христовою, в царстве благодати Его. Здесь никакие разности не берутся в расчет, ни национальные, — еллин кто или иудей, ни религиозные,— обрезан ли кто или не обрезан, ни по образованию, — варвар кто или скиф, ни по гражданскому состоянию, — раб ли кто или свободь. Чем бы кто ни был, но принес веру — и принят; прилепился ко Христу Господу—и спасен. Благодать Божия о Христе Иисусе всех объединяет и из всех составляет единое тело. И здесь всяческая и во всех Христос. Не то или другое — Христос, но — всё, и не в том или другом, а во всех. Оттого все и суть едино. Как это? Во Христа облекаемся в крещении, черты образа Христова переносятся потом в нас, в действии непрестающего и все глубже и глубже проникающего обновления, на соответственные части естества. Все же сие совершает Христос. Он — начало и источник, из коего, Он — образ, по коему, Он и производитель, коим делается все во всех. Он как совершил воплощенное домостроительство спасения, так устрояет и спасение каждого по сему домостроительству. Это все христиане должны носить в сознании и чувстве. И в области всего сущего все предано Христу Господу; ибо Сам говорит: вся Мне предана суть. Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли (Мф. 11, 27; 28, 18). Мысль у Апостола та, что во Христе Иисусе все естественные разности исчезают. Значение и силу имеет только то, что каждый приемлет от Христа Господа и усвояет себе. Блаженный Феофилакт пишет сокращенно из святого Златоуста: «вот и еще похвальное отличие нового во Христе человека, что в нем не берется во внимание ничто внешнее: ни род, ни достоинство, ни предки, но что Христос есть черта отличия его, характер его. Во всех, по духу истинно добродетельной жизни образовавшихся, все есть Христос, то есть и род, и достоинство. Или иначе можно сказать: все вы один Христос, будучи телом Его». Продолжает сие Экумений. «Всяческая во всех Христос, поелику все мы едино тело есмы, Христа имеющие главою. Почему праведно для нас все Христос,— и Спаситель, и Господь, и глава, и Архиерей, и жертва. Во всех,— это или во всех делах, или во всех соприкосновенностях жизни нашей, или во всех нас. Ибо, говорит, у Бога нет лицеприятия».

Зачем помянул здесь Апостол о разностях между людьми вне Христа Господа и об объединении всех в Нем? Новое представляя побуждение к отложению страстей раздражения. Эти страсти производят разделение. Апостол, показав, как все и всё объединяется во Христе благодатию, говорит как бы: пристало ли вам, так всеобъемлюще и так глубоко объединенным в Христе, допускать в себе движение страстей, производящих среди вас разделение и нарушающих взаимное единение ваше, производимое в вас тем, что в вас все — Христос. Раздирая союз, Христа раздираешь.

бб) Апостол учит обогащению добром (3, 12-13)

Раздел он христианина от страстей, теперь облекает его в добродетели. И как пред этим учил отлагать страсти похотения и раздражения, то теперь по противоположности внушает благорасположения, из коих одни идут против страстей похотения, а другие — против страстей раздражительности.

Глава 3, стих 12. Облецытеся убо, якоже избраннии Божии святи и возлюбленни, во утробы щедрот, благость, смиренномудрие, кротость и долготерпение.

Облецытеся. Сказал: отложите срамную одежду страстей. Что же? Голыми оставаться? Нет; голыми быть также срамно: облецытеся. «Этим словом показывает легкость добродетели: ибо дает мысль, что как легко надеваем одежду, так удобно можем восприять и добродетель. И то также внушается сим, что добродетель должно иметь непрестанно и пользоваться ею, как величайшим украшением: не имеющий ее срамен и безобразен» (блаженный Феофилакт из святого Златоуста). «Как голый срамом себя покрывает, так и обнаженный от добродетели; почему всегда должно иметь неотлучную от себя добродетель, как имеем одежду» (Экумений). Прибавим к сему: как одежда, покрывая отвсюду тело, греет и защищает его от внешних болезненных приражений; так добродетель душу согревает духовною теплотою и делает ее крепкою и неуязвимою от искушений вражеских. Святой Антоний Великий союз добродетелей назвал воинством, защищающим и врагов прогоняющим.

Убо — дает разуметь, что следующие наставления выводятся из предыдущего; впереди же говорилось, что совлекшемуся ветхого и облекшемуся в нового человека не пристало поддаваться страстям. Что же прилично ему? Облекаться во всякую добродетель. В сем главное побуждение — возревновать о таком облечении. Нов и есть, кто, восприяв силу в возрождении, непрестанно потом обновляет себя, отсекая страсти и на место их водворяя противоположные им добродетели, или облекая себя ими. Но Апостол не ограничился сим, но приложил: якоже избраннии Божии святи и возлюбленни. «Увещание соединяет с похвалою; ибо от этого оно получает больше силы» (святой Златоуст). Похвала побуждает проявлять то, чего ради хвалят, удерживать то и возводить к большему и большему совершенству. Вы — избранники, вы — святые, вы — возлюбленные. Сколько огня ревности придается, если такие титла восприять в чувство! Вы — избранники. Только и есть разве людей, что вы? Но из многих Бог вас избрал, предпочетши другим. Он надеется, что вы будете держать себя достойно Избравшего. Вы — святые. Бог освятил вас, простив вам грехи и дав силу не грешить более, а напротив, преуспевать во всякой добродетели. К сему призваны вы: и будьте таковы. Вы — возлюбленные. Не чуждыми вас имеет Бог, а Своими и любит вас, как чад Своих. Явите же себя достойными сей любви и водворяйте в себе то, что любит Бог. Бог возлюбил вас и избрал; избравши, освятил; и поколику вы пребудете святы, паче и паче будет любить вас. Эти титла обязывают ко всякой добродетели; но Апостол ими побуждает преимущественно быть благорасположенными к ближним. Будьте милосерды, как Отец ваш Небесный, избравший вас, освятивший и возлюбивший, милосерд есть.

Облецытеся во утробы щедрот. — Утробы щедрот — вседушное милосердие с болезнованием о всяком ближнем, как о своем кровном. Выражается сим родительская к детям любовь. Как родители болеют о детях своих, так болейте и вы о всех братиях во Христе. «Не сказал: вы должны иметь радение (друг о друге), как братья; но так радеть друг о друге, как отцы радеют о детях» (святой Златоуст). «Облекитесь, говорит, не просто в любовь (какая ни есть), но в такую, какая по естеству живет в сердцах родителей к детям» (Экумений).

Благость, χρηστοτης, — благостыня, готовность при всяком случае и делом явить наполняющее душу болезнование о благе других, самым делом делание для других всего, что им потребно и полезно.

Смиренномудрие. Кто благосерд и благостынен, тот себя забывает. Не имеющий себя в цели естественно смиренномудр. Мать, о детях болезнующая и всякий трудный за ними уход переносящая, смиренномудра: ибо только о детях у ней забота; себя же она забыла. Это смирение не рассуждением набивается, а естественно недрится в сердце. Таков и благосердый. Все — другим, ничего — себе. Обязанным себя считает он служить другим и, послуживши, не высится, а только долг свой исполнившим себя считает, — каковой долг, однако ж, не пресекается сделанным послужением, а все остается на нем во всей силе. Несмиренный, напротив, делая что-либо для другого, чувствует, что одолжает его, и, сделавши одно, полагает, что уже все сделано для этого лица, а чрез несколько одолжений и для всех. Вот, скажет, все для других, и о себе надо подумать, — и сжимает руки, потому что и самость сжала утробу. Вообще, где есть самость, там деятельная благостынность является неохотно, если только является.

Кротость. Многообъятная добродетель, ничем противным не возмущающаяся и никого ничем не возмущающая. Это — не бессердость и равнодушие, а крепкое сердце, которое разумнее всякого разума видит и понимает, что возмущением, в себе ли или в других, никакое добро не достигается, а только множится и растет зло. Она — прямая дщерь смиренномудрия, всегда его сопровождающая и им сильная,— так что, мало-мальски отдалится от него, тотчас изнемогает и испаряется.

Долготерпение — постоянное и неизменное терпение неприятностей, напраслин, нападков, оскорблений, угнетений, гонений, биений и убиений, бывающих от людей, по наущениям врага. Это внешняя сторона, или видимое проявление кротости. Как утробы щедрот — внутренние — вовне проявляются благостынностию, так кротость, в сердце внедренная, видимо обнаруживается в долготерпении.

Блаженный Феофилакт все сии добрые расположения выводит одно из другого, поставляя во главу утробы щедрот. «Кто облекся, говорит он, во утробы щедрот, у того сами собою проявляются и все прочие добродетели. Ибо какой отец не благостынствует к сыну и не смиренномудрствует, без споров доставляя ему все? Какой не долготерпит? И заметь, какой прекрасный во всем этом порядок! Благость (порожденная утробами щедрот) рождает смиренномудрие, ибо, кто благостынен, тот и смиренномудр. От смиренномудрия — кротость, ибо гордый и гневлив. От кротости — долготерпение, которое есть великодушие».

Но можно все сии пять поставить и в таком соотношении: корень всех смиренномудрие. Оно подсекает и изгоняет самость, которая и есть источник всех страстей: ибо из ней разрождаются, с одной стороны, страсти похотения, с другой — страсти раздражения. Когда самость поражается во главу смиренномудрием, поражаются и все порождения ее, то есть как страсти похотения, так и страсти раздражения. От поражения страстей похотения вступают в силу утробы щедрот и благость. Похотение хочет жить в собственное лишь свое удовольствие; почему, когда его не стает, в душе остается расположение не жить в собственное свое удовольствие, или в нее возвращается естественное ее настроение доброхотства, которое было доселе подавляемо самостию. С другой стороны, когда поражается раздражение, душе возвращается по естеству свойственное ей мирное устроение, которое доселе было нарушаемо пришлою раздражительностию. Доброхотство проявляется в утробах щедрот и благости, а мирное устроение — в кротости и долготерпении. Таким образом в немногих словах Апостол отразил и поразил все полчище страстей.

Стих 13. Приемлюще друг друга, и прощающе себе, аще кто на кого иматъ поречение: якоже и Христос простил есть вам, тако и вы.

Как кротость и долготерпение имеют большую нужду в поддержке, то Апостол для них прилагает и указание образа их выражения, и сильнейшее к тому побуждение. Как будто слышит Апостол вопрос: живя друг с другом, непрестанные имеем столкновения, возбуждающие раздражение; научи же нас, как нам выдержать себя в кротком терпении? И отвечает: приемлите друг друга и прощайте себя взаимно. Принимай любовно всякого, как он есть, со всеми его немощами и недостатками и со всем, что тебе не нравится в нем в его словах и начинаниях. Это то же, что друг друга тяготы носить. Тебе в нем, а ему в тебе иное не нравится; переносите друг друга. «Приемлюще, ανεχομενοι,— то же, что носяще, βασταζοντες,— друг друга, ты — его, а он — тебя. Не судите с острою строгостию о недостатках и падениях друг друга; но, считая их малостями, пропускайте их без внимания» (блаженный Феофилакт).

Приемлюще — относится более к тому, что не нравится нам друг в друге и досаждает, без отношения к нам. А: прощающе — к тому, что нас касается, на что можно жаловаться, что неукорно только само по себе, но обидно и оскорбительно для нас; что выразил Апостол словом: μομφη — поречение. Ныне он сделал нечто, за что ты праведно имеешь на него поречение; а завтра ты можешь так же поступить в отношении к нему. Встречая такие случаи, прощайте себе взаимно, χαπιζομενοι εαυτοις — дарите друг другу взаимно такие случайности, не заводя из-за них споров, ссор и разладов. Сносить и терпеть друг друга есть несение более внешней тяготы; а прощение имеет предметом то, что в сердце входит; почему оно и обнаруживает сердце милующее и дарит другому то, что можно бы взыскать.

Как ни просто все это кажется, в мысли и слове, но на деле бывает трудно снесть и простить и малость какую, а не только большое что. Апостол и подкрепляет свою заповедь побуждением самым сильным,— прощением, какое всякий получает от Господа. Отчего не прощают? Приходит на сердце самостное движение: из-за чего я прощу ему? и прощение, нередко уже готовое, отгоняется. Это главный источник непрощения. Апостол и заграждает его крепким и тяжелым камнем. Как только заговорит в тебе самость: из-за чего я прощу? — приведи поскорее на память всепрощение, полученное тобою от Христа Господа, и самость замолкнет. Ибо, как она посмеет еще хоть слабейший подать голос, когда ты представишь себе, коль безмерно оскорбление, тобою Богу беспредельному нанесенное, коль безмерной жертвы требовало удовлетворение его и как прощение его тебе, недостойнейшему и презреннейшему, даровано ни за что? Если примешь это в чувство — а как не принять? — то после сего у тебя на душе будет уже не то: из-за чего я прощу ту или ту малость,— а то: больше и больше давайте мне того, что я мог бы прощать.

Апостол говорит: якоже Христос простил есть. Приводит на память большее прощение во святом крещении. Следовательно, предполагает тех, к коим пишет, не согрешающими по крещении. К тем же, которые грешат по крещении, надлежит сказать: иначе и вам не простит Христос Бог. Спаситель в ярком свете представил и прямым словом, и притчею, что прощение грехов каждого находится в полной зависимости от его прощений ближнему того, что имеет на него. Не простишь,— и сам не будешь прощен. И вот ответ самости: из-за чего я прощу? Из-за того, что иначе сам не будешь прощен. Но если ты не будешь прощен, то потерпишь то, в сравнении с чем ничто из того, что терпишь ты от другого и что требует твоего прощения, идти и на волос не может.

Святой Златоуст говорит: «и смотри, как святой Павел показал ничтожность этого (того, что приходится прощать другому), назвав то поречением. Затем прибавляет: якоже и Христос простил есть вам. Великий пример! Павел всегда так делает, — убеждает примером Христа. Поречение, говорит; чем показал, что это (терпимое от других) ничтожно; но, когда привел пример, утверждает, что если бы мы имели и важные обвинения, должны прощать. Слова: якоже и Христос — означают это, и не это только, но и то, что должно прощать от всего сердца; и не это только, но и то, что должно любить (оскорбляющих). Ибо Христос, представленный в пример, научает всему этому и еще тому, что должно прощать обиды, хотя бы они были велики, хотя бы мы сами ничем наперед не оскорбили обидевших нас, хотя бы мы были люди великие, обидевшие нас — незначительны, хотя бы они и после прощения намеревались оскорбить нас, и, наконец,— что должно душу свою полагать за них. Слово: якоже — требует сего. Оно (показывает) еще, что должно стоять (за обидевших нас) не только до смерти, но, если возможно, и после смерти».

Итак, «взирайте на человеколюбие Владыки,— сколь многих грехов оставление даровал Он вам? Посему подражайте Владыке, и каждый да прощает согрешения, соделываемые против него братом» (блаженный Феодорит).

вв) Последний предел нравственного совершенства (3, 14-15)

Предел сей есть любовь и мир. Чрез отвержение себя поразив самость, идут после того, с одной стороны, путем благоутробия и благостыни, с другой — путем кротости и долготерпения. Тем путем доходят до любви, этим — до мира Божия. Сопоставляя их со страстями, видим, что любовь водворяется вместо всех страстей похотения, а мир — вместо всех страстей раздражения. Помнится, что таким образом где-то распределяет бывающее внутрь нас святой Максим Исповедник.

Глава 3, стих 14. Над всеми же сими стяжите любовь, яже есть соуз совершенства.

Стяжите — нет в греческом; а стоит только: над всеми же сими в любовь; подразумевается: облецытеся. То были одеяния исподние, а это — самая верхняя, всю красу составляющая. Поверх всего, говорит, наденьте любовь. Это — форменная одежда христиан, по которой их отличать должно от нехристиан. Не надень генерал своей форменной одежды, никто и не подумает, что он генерал. Так и в нас,— не имей кто любви, никто, умеющий различать, не признает его христианином: ни Бог, ни Ангелы, ни святые. Люди хотя и будут звать его так, но в этом не будет истины. О сем разумеют ecи, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин. 13, 35),— сказал Господь.

Но как, говорит, над всеми — любовь? Прежде помянул уже утробы щедрот и благость. Не любовь ли это? И что лишнего против этого имеет любовь? Любовь есть некое Божественное свойство; а щедрость и благостыня суть человеческие расположения, в естество наше вложенные, только самостию подавляемые. Посему их являть — значит показывать себя человеком; а любовию дышать — значит Бога в себе являть. Ибо Бог — любы есть (ср.: 1Ин. 4, 16). Щедрость и благостыня хотя и доброту сердца обнаруживают, но все же более в деятельной стороне силу имеют, а любовь самую глубь сердца обнимает, откуда исходища живота, и самые те добрые расположения оживляет, равно как и все доброе, бывающее в нас. Любовь настоящая есть дар Божий. Любы от Бога есть и всяк любяй от Бога рожден есть (ср.: 1Ин. 4, 7). Понимает ее только тот, кто се возымел; но изъяснить словом едва ли и он может. Посему она есть достойный искания предмет для всех и паче всего.

Святой Павел потому над всеми полагает любовь, что она есть союз совершенства. Кто стяжал любовь, тот все уже имеет; нечего ему более искать: ибо, имея любовь, Бога имеет. Как она есть союз совершенства, это святой Павел изложил в Послании к Коринфянам (см.: 1 Кор. 13). Читай, и уразумеешь. Из сказанного там видно, что любовь изгоняет из сердца все страсти и, напротив, с собою вселяет там все доброты. Святой Златоуст так объясняет сие: «над всеми же сими — любовь, говорит Апостол. Видишь, что говорит? Поелику прощающий и щедрствующий может при всем том не любить; то говорит: нет, и любить надобно, показывая в сем путь к истинной щедрости и прощению. Иной бывает и благ, и кроток, и смиренномудр, и долготерпелив; но не дышит любовию. Посему он и сказал: над всеми же сими любовь. Что хочет он сказать, вот что есть: от тех (добродетелей) никакой пользы нет (пока они одни): ибо все они распадаются, если не бывает при них любви. Все их она тесно связывает. И какое бы ни назвал ты добро, при отсутствии любви оно ничто,— растекается (и исчезает). Как в корабле, будь составные части велики, но, если скрепы их не прочны, нет от тех пользы, равно как и в доме (нет пользы от толстых бревен), если не бывает надежных перекладин и сцеплений, и в теле нет пользы от больших костей, если нет связей: так, какие бы кто ни имел исправности, все они непрочны, если нет при них любви. — Не сказал Апостол, что она верх, но, что гораздо важнее: соуз. Это более необходимо, чем то. Ибо вершина есть предел совершенства; а: соуз — есть совмещение и содержание всего, что составляет совершенство, как бы корень».

Стих 15. И мир Божий да водворяется в сердцах ваших, в оньже и звани бысте во едином теле: и благодарни бывайте.

Мир Божий есть или мир от Бога даруемый и в сердце водворяемый, или мир Божественный, подобный тому, коим Бог мирствует в Себе. Как Бог в Себе мирствует, так и вы мирствуйте в себе. То и другое надо совместить. Мир сей есть воистину богоподобный; но такой мир ниоткуда не может прийти, как только от Бога, или потому он и богоподобен, что есть от Бога, как и предшествующая любовь.

Любовь, по ходу речи, водворяется вместо всех страстей похотения; но так, что она бывает плодом препобеждения и всех страстей раздражения. Мир водворяется вместо страстей раздражения; но так, что он бывает плодом препобеждения и всех страстей похотения. Как любовь, так и мир водворяются в сердце после преодоления и изгнания всех страстей. Пока не изгнаны они, не жди покоя и мира, ибо всякая страсть привносит смятение в душу; такова природа страстей, что они всюду вносят смятение.

Пространство мира, водворяемого наконец в сердце, всеобъемлюще: он есть и мир с Богом не по чувству только всепрощения, но паче по чувству богообщения; есть и мир в себе, в совести и во всех движениях и действиях, но беспорядочно начинаемых и кончаемых, мирно раскрывающихся, как мирно развивается цвет и плод на дереве; есть мир и с братиями, по чувству и требованию единения с ними живого и сердечного, не допускающего никакого разлада. В существе же он единичен, есть покой в Боге, поглощающий все могущее внести смятение в сердце. Хотя в настоящем месте, по-видимому, разуметь надо более мир с братиями, как показывают слова: в оньже и звани бысте во едином теле; но как сей мир не бывает прочен без других видов или сторон мира и как он здесь же назван Божиим; то не чуждо будет мысли Апостола разуметь здесь мир как покой в Боге, умиротворяющий все внутри сердец и вносящий полное согласие и мир во все тело Церкви.