Как побороть застенчивость 6 страница

Застенчивость и память

Только недавно психологи занялись разработкой проблем социальной адаптации страдающих застенчивостью людей. Но вопрос, может ли застенчивость влиять на процессы, происходящие в человеческой психике, еще остается открытым.

Одним из ключевых моментов воздействия рефлексии на поведение, по-моему, является то, что она заставляет человека быть настолько озабоченным самим собой, что он буквально не замечает того, что происходит вокруг, и теряет способность адекватно реагировать на происходящее. К примеру, я, когда взволнован, зачастую не могу сконцентрировать внимание, чтобы поддержать беседу, либо могу забыть, куда и зачем я иду.

Один бизнесмен средних лет натолкнул нас на мысль об исследовании весьма интересного вопроса: влияет ли страх, вызванный застенчивостью, на концентрацию внимания и память?

Чтобы ответить на этот вопрос, в нашей лаборатории был проведен оригинальный опыт: студентов-мужчин, мы попросили запомнить сообщение, которое им должна была произнести женщина. Половина мужчин считала себя незастенчивыми, другие говорили, что они в большинстве случаев застенчивы, особенно с женщинами. К каждому испытуемому была приставлена очаровательная женщина. Он должен был выслушать ее сообщение, а потом пересказать нам, что он запомнил. За каждым внимательно наблюдали сзади в двойное зеркало. Одна треть мужчин прогуливалась по лаборатории с очаровательной спутницей, им было разрешено задавать вопросы и говорить во время и после се речи; вторая треть также ходила с лаборантками, но им можно было только слушать, а не беседовать; оставшейся трети тоже разрешено было свободно перемешаться по лаборатории, но сообщение они должны были получить в записи на видеопленке. Мы предполагали, что застенчивым мужчинам будет труднее запомнить, что им успели сообщить при непосредственном контакте, поскольку им помешает робость перед женщиной. Как вы думаете, какая ситуация спровоцировала самый сильный страх?

Мужчины чувствовали больший дискомфорт, слушая женщину по телевизору, и наименьший, когда общались с ней непосредственно.

Вы удивлены? Хорошо, давайте попробуем разобраться. Вспомните о том, что вы недавно узнали: застенчивость касается самооценки и реакции на непрогнозируемую ситуацию. Студенты знали, что мы за ними наблюдаем в двойное стекло, поэтому, когда, прохаживаясь по лаборатории, они прослушивали сообщение, записанное на видеопленку, подсознательно, они определили свою роль в эксперименте как «исследуемых», тоща как студенты, имевшие возможность беседовать и задавать вопросы, считали себя полноправными участниками эксперимента.

Страх возникает, и самомонитор подстегивает его. Сначала застенчивые не воспринимают всю информацию, которая к ним поступает в полном объеме, затем муки застенчивости парализуют память: застенчивые мужчины в ситуации с телевизором помнили сообщение гораздо хуже, чем остальные участники эксперимента. Искажается восприятие — когда мы попросили всех испытуемых оценить привлекательность разговаривавших с ними женщин, выяснилось, что все незастенчивые отметили незаурядную внешность своих собеседниц. Застенчивым же они не показались даже привлекательными. Можно сделать вывод, что застенчивость заставляет человека терять дар речи, память и даже способность к восприятию красоты.

Неуязвимые дети

Психологи отмечают термином - «неуязвимый» детей, которые, пройдя через колотушки и стрессы в детском возрасте, вырастают в нормальных и здоровых взрослых. Исследование начинается с поддержки такой гипотезы и дальнейшей ее проверки. Многие известные в политике, искусстве и науке люди прошли весьма болезненный и долгий путь к признанию. Люди, подобные Элеоноре Рузвельт, бывшему президенту Джеральду Форду и сенатору Дэниэлу Патрику Мойнихану, были упругими в гибкими; они отталкивались от начинавшихся в жизни несчастий, для того чтобы достичь большего успеха.

В одной клинике изучили 100 мужчин, жизненный путь которых изобиловал травмами, конфликтами и несчастьями.

Несмотря на тяжелые условия в детстве, эти люди во взрослом возрасте выглядели даже более адаптированными, чем многие другие. «Теория катастрофы» детского развития быстро распространяется вопреки традиционным представлениям о том, что неблагоприятная внешняя среда порождает в ребенке душевные расстройства и подавленность, в то время как безмятежная, благоприятная среда — всегда колыбель взрослого благоразумия и успеха. Традиционную точку зрения старались подтвердить, используя результаты наблюдений за душевнобольными и преступниками, выросшими, как правило, в крайне неблагоприятной обстановке. По-моему, делать выводы на этом основании — ошибка.

Только немногие из тех, кто вырос в обстановке враждебности и внешнего дискомфорта, содержатся в тюрьмах и клиниках для душевнобольных. Те же, кто гнется, а не ломается, могут развить в себе должную уверенность и использовать ее для того, чтобы завоевать себе значимое место в обществе. Может быть, следующее поколение, воспользовавшись методами, приведенными в нашей книге, сумеет перебороть в себе застенчивость и вольется во взрослую жизнь, отбросив навсегда хроническую робость и оцепенение.

Продолжим разговор — теперь он пойдет о детях, «неуязвимых» дома и в школе, но теряющихся от робости в присутствии посторонних людей. Результаты исследований утешительны, они дают надежду и тем детям, которые вынуждены сталкиваться совсем не с самым лучшим из того, что могут дать им взрослые, а иногда — и с самым худшим.

Комедийная актриса Кэрол Бернетт, человек, одаренный редким талантом — заставлять других смеяться, в беседе со мной поделилась воспоминаниями о том, как притворство помогло ей совладать с детскими тревогами оказаться не оцененной по достоинству, не признанной.

Бернетт: Мне кажется, сначала я робела, только когда находилась рядом со своей матерью. Она была привлекательной, умной и веселой женщиной, всего лишь с одним недостатком — позднее она стала алкоголичкой, так же, как и мой отец. Они оба были очень жизнерадостными, обаятельными, щедрыми на выдумки и красивыми внешне людьми. Он всегда напоминал мне Джимми Стюарта, а она была немного похожа на шаровую молнию. При всем при том, я прекрасно понимала, что уж кого-кого, а меня «очаровательным ребенком» не назовешь. Вы даже представить себе не можете, как я страдала из-за своей внешности! Именно потому я была такой робкой. Еще в школе я пыталась восполнить это успехами в легкой атлетике. Я старалась обогнать всех мальчишек в классе и думала, что буду им нравиться, потому что я такая быстрая бегунья. Именно поэтому я была всегда так щедра на шутки и вовсю паясничала в школе. Мне было необходимо преодолеть страх не нравиться, ведь я была бедной и не очень симпатичной.

Зимбардо: Но вы ведь не были, как некоторые дети, клоуном в классе, не так ли?

Бернетт: В классе — нет, но за ленчем и с некоторыми своими подружками бывала. Дело в том, что я хорошо училась и слыла способной и дисциплинированной девочкой. Это заставляло меня вести себя скромнее и выглядеть даже, быть может, несколько угловатой, что, конечно же, мешало добиваться успеха у тех мальчиков, с которыми мне хотелось тогда дружить, знаете, такие, типа «футболистов». Мне тогда казалось, что они совсем не обращают на меня внимания. Со временем все изменилось, и мы поняли, что прекрасно понимаем друг друга.

Зимбардо: Вы имеете в виду, что они тоже были застенчивыми?

Бернетт: Да, и не только застенчивыми. Они все были уверены в том, что непривлекательны! А я так мечтала, чтобы капитан футбольной команды мне улыбнулся или поинтересовался, как меня зовут! Моя мама хотела, чтобы я стала писательницей. Она любила меня успокаивать словами: «Совершенно неважно, что у тебя такая внешность, ты ведь всегда можешь стать писательницей!» Тогда я ответила ей: «Хорошо, буду писательницей», и стала редактором школьной газеты в Голливуд Хай. И вполне преуспела в этом. Я выбрала английское театральное искусство в колледже под предлогом специализации по драматургии, но в глубине души я хотела играть на сцене, хотя ни за что бы в этом не призналась. Я помню — я тогда была совсем маленькой, — у меня была прелестная двоюродная сестра, на девять месяцев старше, — блондинка, изящная, яркая. Она брала всевозможные уроки: пения, танца, актерского мастерства. И однажды, я помню, мне захотелось станцевать чечетку так же, как она, но я не умела. Тогда я пошла в туалет и принялась выстукивать каблуками там. Но через минуту мама остановила меня, открыв дверь.

В моем рассказе мама получается какой-то злодейкой, но это не так. Мы с ней весело проводили время, я ее обожала, и, знаю, она меня тоже любила. Все дело было в том, что я никогда не ощущала защиты, мне казалось, что я не имею поддержки. Дело доходило до того, что когда я принимала участие в спектакле в колледже, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из родни об этом узнал — на случай, если я провалюсь. Спектакль прошел с успехом, но самое удивительное было потом. Ребята в колледже вдруг стали подходить ко мне со словами: «Слушай, я тебя видел в той пьесе, ты была очень смешной». Меня пригласили на ленч с парой «шишек» со старших курсов, и я была ошеломлена этим, как всякий нормальный желторотый первокурсник. Как-то один парень остановил меня в коридоре и спросил: «Петь умеешь?»

Я ответила: «Конечно, умею, но никогда не пробовала делать это на публике». Он говорит: «Ну, это такие смешные песенки». Коль скоро это смешно, я и не могла отнестись к этому серьезно. Признаюсь, я понятия не имела, какой у меня голос. Ну, а если у вас нет прелестного голоса, вам и не захочется петь прелестную песенку. Поэтому смешные куплеты я петь согласилась, и это у меня получилось. Моя мать приходила на меня посмотреть и была поражена. И тогда я попалась на крючок: мне захотелось стать актрисой музыкальной комедии. Это расстроило маму и бабушку. Но я сказала им: «Именно здесь я поистине ощущаю любовь других людей, здесь я делаю нечто значительное для себя. Этого чувства у меня не вызывают ни мои писания, ни мои рисунки» (я немного рисовала). И все, что мне было нужно с тех пор, — это чувство непосредственного отклика, когда я что-то делаю. Так же ко мне пришло ощущение сцены. И до сих пор продолжается. Я не живу, когда я не на сцене — вы понимаете, о чем я говорю. Я не традиционный комик, и мне до сих пор сложно исполнять признанные песни.

Зимбардо: Сложно, в каком смысле?

Бернетт: Я пугаюсь. Мне кажется, что люди ждут, что я буду смешной... Я получаю много писем со словами: «Почему вы не исполняете популярных шлягеров?» И публика на спектаклях иногда пытается заставить меня это сделать. Я выполняю, но мне неудобно.

Зимбардо: А почему вы так относитесь к этому?

Бернетт: Это тянется еще с юности. Я чувствую, что не вправе исполнять чужие песни. Профессиональные исполнители вроде Эди Горм или Хелен Редди вкладывают в свои песни свою душу, свои эмоции — они дают песне ее неповторимую жизнь. Что я могу после них? Исполнить ту же песню, как пластинка, как попугай, в любом случае — не как Кэрол Бернетт, выходящая в красивом платье, чтобы спеть известную песню, — для такого мне потребовалось бы наглотаться таблеток.

Зимбардо: Эта способность измениться, войти в роль, влиться в характер, скрытый за маской анонимности, может помочь очень застенчивому человеку предстать перед публикой на сцене?

Бернетт: Да, вы — кто-то другой, не вы. Когда становишься кем-то другим, не собой, выйти на сцену действительно легче. Подростком я ходила в кино с бабушкой, я смотрела что-то около восьми фильмов в неделю, а'росла я в эпоху Джуди Гарланд, Джоан Кроуфорд, Бетти Грейбл. Обычно, придя домой из кино, я звала подружек, и мы изображали сцены из фильма, который смотрели. Одну неделю я могла быть Бетти Грейбл, другую — Джоан Кроуфорд; у меня были парики, костюмы, оркестр. Я хочу сказать, что была подростком, но совсем еще ребенком.

Зимбардо: А сейчас вам еще случается чувствовать робость, когда вы не на сцене и не являетесь другой Кэрол Бернетт?

Бернетт: Да. Если мне приходится встречаться с кем-то, перед этим я испытываю страх. А я испытываю благоговейный страх перед множеством людей. Например, когда я встретилась с Джимми Стюартом, я не могла произнести ни слова, я ведь любила его всю жизнь — с тех пор, как мой отец мне казался похожим на него. И знаете, что было дальше? Я повернулась кругом и шагнула прямо в ведро с побелкой, протащила его через все помещение и никогда больше туда не возвращалась, настолько я была унижена. Два года назад я повстречалась с Кэри Грантом, и опять едва могла выдавить хоть слово. А то, что слетело у меня с языка, мне хотелось бы взять назад. Я сказала ему: «Вы — гордость своей профессии», — я чувствовала себя настоящей простофилей. Он встал со словами: «Я — ваш поклонник», он был просто очарователен, но я почти онемела, как будто мне снова было десять лет. Поэтому я считаю, что те детские ощущения не уйдут никогда. Во всяком случае, меня очень легко смутить. Как было бы хорошо иметь счастливую судьбу, до тех пор, пока люди не сделают твое существование безопасным.

Зимбардо: Да, застенчивость становится обременительной, когда она, подобно некой неведомой силе, удерживает тебя оттого, что тебе хочется и что ты сумел бы сделать...

Бернетт: ...а вместо этого ты говоришь и делаешь глупости.

Зимбардо: А нет ли у вас советов из собственного опыта, которые могли бы помочь преодолеть застенчивость другим, многим вашим поклонникам?

Бернетт: Я могу сказать то, что всегда говорю своим троим дочерям: очень важно знать, что другие имеют те же проблемы, что и ты, и не нужно быть настолько самовлюбленной, чтобы думать, что мир стоит на том, что люди думают о твоей внешности, о твоих переживаниях и поступках, или на том, что какой-то мальчик не пригласил тебя танцевать. Люди далеко не всегда, думают о тебе плохо, чаще всего они попросту о тебе не думают. Зато всегда думают о себе. Поэтому, если ты хочешь добиться от них взаимопонимания, ты должна сама раскрываться и понимать других, так как любое соприкосновение с другим человеком есть одновременно и соприкосновение с самим собой. Помогая другим, мы помогаем самим себе. Я действительно верю, что все мы — это одно целое. Это так, и чем больше ты улыбаешься и раскрываешься для других, тем больше этого возвращается к тебе назад. Что посеешь — то и пожнешь. Это избитая истина, но она избита потому, что она — истина. Зажим

только усугубляет конфликты. Если вы видите в школе ребенка, который застенчив или тяжело сходится с другими детьми, а выглядит скорее несчастным, это и есть случай, когда вам следует вмешаться. Делая это, вы открываете маленький цветочек, из которого может вырасти настоящее чудо!

Зимбардо: Да, такие люди красивы.

Бернетт: Правильно. И все, что им нужно, — это немного ТДВ — теплого дружеского внимания. Это лучшее противоядие против застенчивости. Рассмотрим теперь трудности, с которыми сталкиваются застенчивые люди, давая или принимая порцию ТДВ.

Глава 5

ДРУЗЬЯ, ВЛЮБЛЕННЫЕ И ЗАСТЕНЧИВЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ

Кто из нас знает собственного брата?

Кто из нас заглядывает в сердце брата?

Кто из нас не заключен навечно в тюрьму влечений?

Кто из нас не является навечно одиноким странником?

«Оглянись на свой дом, ангел»

стрые вопросы Томаса Вульфа имеют особый смысл для всех нас, но особенно для хронически застенчивых людей. Застенчивость, как мы видели, является всеобщим опытом, но с глубоко индивидуальными последствиями.

Многие из нас имеют особые черты; мы боимся высоты или темноты или еще чего-нибудь. Однако большинство из нас знает, как с этими фобиями справляться. Те, кто боится высоты, могут не жить в высотном доме или жить на первом этаже. Те, кто боится лететь самолетом, могут ездить поездом; боящиеся змей могут жить в больших городах, боящиеся темноты могут спать со светом. Но как быть тем, кто боится других людей? Успешно избегая источника своего страха, они обрекают себя быть странниками в чужих землях. И они страдают от этого.

Эта сказка приписывается жизни Фредерика II, правителя Сицилии тринадцатого столетия, который верил, что дети рождаются, зная древний язык, и, подрастая, могут начать говорить на нем без всякого опыта и практики. Чтобы проверить это, король выбрал группу новорожденных детей, которые должны были расти у молчащих кормилиц. Они не должны были слышать звуков человеческого голоса. Что этот эксперимент доказал? Заговорили ли дети на этом королевском древнем языке, когда впервые начали говорить? Нет, исторические хроники отмечают: «Он трудился напрасно, все дети умерли. Потому что они не могли выжить без ласковых и довольных лиц и ласковых слов своих кормилиц». В конце концов, застенчивые люди ограждают себя от теплоты человеческого общения, которое очень существенно для любого из нас. Они очень часто ошибаются, переводя знакомых в друзья, а друзей в возлюбленных. Многие живут по золотому правилу: «Ничего не давай другому, и никто не будет тебе должен. Никакие обязательства, никакие упреки, никакая ответственность, никакие симпатии не возвращаются, и не нужно ждать этого». Но ни один мужчина и ни одна женщина не могут существовать с ужасным сознанием, что они никому не нужны. На протяжении жизни настоящая боль от ощущения собственной нелогичности, неуместности и незаметности гораздо больнее, чем воображаемая боль от случайного неприятия. Как же хронически застенчивые люди живут без поддержки и заботы друзей, ласковых слов родных и страстных объятий возлюбленных? Именно об этой главной проблеме межличностных отношений — человеческих контактах — пойдет речь в этой главе.

Первый контакт

Представьте, что вы — новый обитатель лагеря для военнопленных. У вас есть хороший план побега, но чтобы его осуществить, вы нуждаетесь в нескольких компаньонах. Вам предстоит найти тех, кто сможет помочь вам бежать на свободу. Но это не просто, поскольку у врага есть информаторы, платные стукачи, которые выглядят и действуют так же, как и все другие пленные. Вы либо должны кому-то довериться, либо остаться пленником. Если вы ошибетесь в своих суждениях, ваш секретный план будет раскрыт, и вы обречете себя на еще более жалкую жизнь. Рискнете ли вы или откажетесь от своего плана и будете продолжать страдать? Этот сценарий описывает дилемму всех человеческих взаимоотношений: может ли то, чего мы хотим, получить какой-нибудь неожиданный поворот, и чего это может нам стоить?

Как и для пленника в примере, это не просто решение «да — нет», потому что на человеке не стоит печати «Мне можно довериться», «Кое в чем на меня можно положился», «Мне доверять нельзя». Поэтому мы все принимаем субъективные решения, зависящие от нашей природы, от обстоятельств данного момента, собственного опыта успехов и неудач в столкновениях, вроде этого, и сиюминутного состояния ума. Встречая нового человека, мы с трудом полагаемся на то, что видим и слышим. Принимая решение сказать «Привет!», «Пройдемся?» или «Потанцуем?», мы берем в расчет следующие характеристики: язык тела (открытая или закрытая поза, свободная или скованная мимика), теплоту взгляда, отзывчивость на улыбку или рукопожатие. Интонации голоса обнаруживают восторг или скуку, враждебность или доверие и другие возможнее реакции на нас.

Фон (окружающая обстановка) дополнительно важен как индикатор общего интереса — к книгам, если это библиотека, к спорту, если это беговая дорожка, к общению, если это танцевальная площадка. Иногда обстановка может быть обманчивой или даже прятать истинные цели человека. Например, кое-кто приходит на званый обед не поесть или побеседовать, а только чтобы удовлетворить собственное тщеславие «Я здесь, чтобы показать им, как я утончен, а они все глуп»!»- Другие посещают бары не ради выпивки и компании, а чтобы сыграть в собственную извращенную игру: «Я здесь, чтобы завести этих ребят и понаблюдать, как они дергаются. Но пусть они не догадываются, ладно?»

Эти мотивации, вызванные стремлением к власти, использованию ситуации в собственных интересах, играют добавочную роль в риске открыться чужому или знакомому. При решении вопроса, вступить или нет в контакт с кем-то, мы смотрим на предполагаемое вознаграждение и уравновешиваем его с возможной расплатой: оказаться в затруднении, быть высмеянным, отвергнутым или скучным, неоцененным или непонятым. Мы взвешиваем необходимые усилия, время, деньги, расстояния и другие случайности, на которые придется махнуть рукой, однажды решившись. «Стоит ли она целого часа езды в метро до Бруклина?» «Стоит ли вытаскивать его из застенчивости, даже если он симпатичный?» Для многих людей ответ: «Это не стоит того, чтобы получить несколько шишек». Хронически застенчивые люди болезненно осознают процесс выбора решения, потому что они чрезмерно озабочены тем, чтобы быть принятыми и понятыми. Они живо представляют себе всевозможные коллизии между людьми и выступают против отношений вообще со всеми, даже если эти отношения уже имеют место. Часто они весьма дорого платят за такое превосходно отточенное сознание, что иллюстрирует случай с одной двадцатилетней женщиной: Я думаю, что из-за моей застенчивости, когда я встречаюсь с людьми, которые мне нравятся, и с которыми я с радостью познакомилась бы, я реагирую прямо противоположным образом. Если мне кто-то действительно понравился, то мне очень трудно это показать. Другими словами, я изображаю «своего парня» и пытаюсь скрыть, насколько возможно, свои чувства по отношению к ней или к нему. Застенчивость становится страхом позволить кому-нибудь понять мои чувства. Поэтому я действую очень небрежно в первые несколько встреч и пытаюсь не позволить себе слишком взволноваться. Я уверена, что моя небрежность в общении — только самозащита, и именно застенчивость стоит за опасением позволить кому-нибудь узнать, что у меня в душе.

Застенчивые люди часто пытаются решить проблему развития отношений, ничего не делая. Они выбирают безопасность, уходя от риска быть отвергнутыми. Но мы все должны идти на этот риск, чтобы установить важные взаимоотношения в жизни. Исследования показывают, что чужие друг другу люди, когда их объединяют враждебные обстоятельства, как при угоне самолета или на тонущем корабле, начинают взаимодействовать почти немедленно: «Я крикнул старику, что тону, попросил его бросить мне спасательный жилет».

Но слишком часто люди, испытывая беспокойство, предпочитают остаться в одиночестве. При исследованиях в Йеле студентам говорили, что они участвуют в эксперименте по изучению чувствительности рта, и просили их пососать такие безвредные вещи, как детский рожок или даже собственный большой палец. Их просят делать что-то, что возвращает им подавленную детскую потребность орального удовлетворения. Это приводит их в видимое беспокойство. И когда студентов спрашивают, что предпочтительнее: проводить эксперименты в одиночестве или вместе с сокурсниками, они неизменно выбирают уединение.

Многие люди предпочитают уединение в тревожных обстоятельствах, так как считают свои реакции неестественными, «Почему я беспокоюсь, когда сосу большой палец?» «Я выхожу из себя, что-то со мной не так?» Поскольку застенчивые постоянно считают свои реакции неестественными, они почти всегда выбирают одиночество, даже если риск неловкости, по их собственным понятиям, очень невелик. Но из-за чувства самосохранения они теряют обратную связь с людьми, которые вполне разделяют их чувства. Изоляция усиливает представление о собственной застенчивости: «Я не могу ни с кем встречаться, потому что застенчив» — и ведет к еще большей изоляции. Эта защитная изоляция становится очевидной в кафетерии студенческого общежития, где чужие часто вынуждены сидеть вместе. Большинство застенчивых стараются поесть пораньше или попозже, потому что вокруг в это время будет меньше народу. Они часто садятся в конце стола так, что обе боковые стороны остаются незанятыми, и выпада можно ожидать только с одной стороны. Некоторые застенчивые люди строят барьеры, отодвигая стулья от стола, занимая их книгами или одеждой. Другие отгораживаются книгой или газетой. Затем есть еще удобная формулировка: «Я не могу разговаривать с полным ртом». Когда кто-нибудь собирается сесть за стол поблизости от застенчивого студента с намерением заговорить с ним, то студент так жадно набрасывается на еду, будто совершенно изголодался. Обыкновенно это весьма эффективный способ пресечь возможное знакомство.

Впрочем, пока еще многие из этих людей страстно желают коротенького разговора, невинной болтовни, смеха и дружелюбия от присутствующих за другими столиками. Действительно, оставаясь вне этого оживления, они часто реагируют тихим гневом, даже если сами пресекли все приглашения присоединиться. Застенчивый человек часто становится искреннее, если другой проявляет теплоту и готовность общаться, помимо поверхностной улыбки и формального приветствия. Но другой человек должен посылать застенчивому человеку весьма ясные сигналы, чтобы получить отзыв, и продолжать действовать в этом направлении, осторожно, разумеется.

Застенчивость против близости

Когда мы решили продолжить завязавшееся знакомство, мы на пути к дружбе. Но чтобы развивать отношения дальше, мы должны открыться и поделиться чем-то личным сами. В этом процессе самораскрытия мы должны разделить цели, средства, отношения, ожидания и даже наши собственные секреты с другим. Нет никакого реального чувства близости, если нет самораскрытия каждого потенциального друга или возлюбленного. Доверие, однако, должно возникнуть до того. А как довериться человеку, если ты ничего о нем не знаешь?

Психолог Сидней Джорард много писал о процессах самовыражения и знаком с этим конфликтом: «Мы скрываем и маскируем наше истинное лицо перед другими, — замечает он, — чтобы чувствовать себя в безопасности, чтобы предохранить себя от нежелательной, но не неожиданной критики, травмы». Однако без саморазоблачения другие нас не узнают. Таким образом, мы открываем путь для непонимания. «Хуже, — пишет Джорард, — когда, слишком преуспевая в сокрытии своей сути от других, мы стремимся ослабить соприкосновение с собственной сущностью, а это урезывание самого себя приводит к мириадам болезней».

Но доверие и готовность раскрыться основываются на ощущении безопасности. Место, человек и встреча должны натолкнуть вас на мысль, что надежнее будет рискнуть и раскрыться. Чувство безопасности крайне индивидуально, я понял это, пытаясь перенести и развить подходы для инициации отношений с застенчивыми. Например, в кафе, чтобы познакомиться, раскованного человека можно спросить: «Вам нравится, как здесь кормят?» Застенчивая женщина будет шокирована и не сможет ответить на столь личный вопрос. Другой неробкий человек может начать с вопроса: «Привет, меня зовут Адам, а вас?» — тоже «чересчур личное». Никаких личных тем, никаких оценок (особенно относительно того, во что одет собеседник или чем занят сейчас) и не слишком много вопросов сразу. Можно свести на нет искреннее желание контакта у застенчивого человека и никогда не узнать, какой из вполне стандартных шагов к открытости был истолкован как враждебный.

Все люди очерчивают вокруг себя невидимую границу, обозначая личное пространство. Но застенчивые люди, кроме того, устанавливают шеренги буферных зон, чтобы было возможно не подпускать других слишком близко. Эти барьеры определяют, как далеко застенчивый человек может зайти в общении с другим человеком.

Подобные же барьеры выстраиваются и страдающими боязнью змей. В одном исследовании несколько человек, отозвавшихся на газетное объявление о поиске людей, страдающих этой фобией, смогли подойти и подобрать змею. Для них барьером был ярлык, который заставлял их избегать змей, но он не мешал взять ее, если уж она попалась. А другие не могли даже войти в помещение, где стояли клетки со змеями. Для них барьером является уже клетка со змеями или вид змеи, которую держит кто-то. Еще есть страх прикоснуться к змеиной коже, даже если змею крепко держат. Когда это преодолено, появляется следующее препятствие — подержать змею в руках, позволив ей извиваться. Даже если все эти контакты осуществились, нужно преодолеть последний барьер: поднять упавшую змею с пола.

Помогая людям преодолевать серпентофобию, мы выяснили, что беспокойство связано с наиболее удаленными барьерами: например, войти в комнату с клеткой со змеями. Нужно успешно исполнить это, прежде чем в барьере появится брешь. Если продвигаться в этом процессе скачками или слишком быстро, можно вызвать ответную реакцию, а результатом будет волна тревоги, приводящая к отказу от новых попыток.

Застенчивые люди воздвигают подобные барьеры в своей фобии контактов с людьми. Некоторым страшно встретить взгляд незнакомца. Они испытывают неудобство, если этот контакт интенсивен или длится дольше, чем «требуется» (вообще, контакт взглядами женщины считают более уместным и необходимым, чем мужчины). Для некоторых барьером является не взгляд и даже не реакция собеседника, а действие в новой неизвестной ситуации. Новая обстановка и незнакомые люди почти всех делают застенчивыми. Другим, однако, не нужно преодолевать никаких барьеров застенчивости с незнакомцем, пока он «для меня ничего не значит», а с друзьями его застенчивость начинает проявляться. Я был совершенно не готов к такой разновидности барьера у одного из самых застенчивых людей, с которыми работал. Лаура была милой студенткой двадцати одного года, которая не могла, не покраснев и не поерзав на стуле, произнести своего имени в классе. Но после занятий Лаура одно время работала натурщицей. Мужчины могли приходить к ней, чтобы фотографировать ее обнаженной или снимать фильм, наблюдая ее различные призывные и провокационные позы — за 20 долларов в час — но никаких прикосновений! Она описывала мне, почему она способна появиться нагой перед незнакомыми: