Задание 3.1. Объяснить 12 страница

Описание качеств стиля необходимо вести с представлением ясного определения, примеров и противоположного качества, показывающего, к чему должно и не должно стремиться создате­лю речи (этот методический прием использован в классических риториках). Попробуем исчислить эти качества так, как они пред­ставлены в классической и современной традиции:

1. Ясность связана с умением выразить мысль понятно и до­ступно. Ясность определяется как основное достоинство речи, по­скольку позволяет ритору изложение трудного и сложного сде­лать прозрачным и усвоенным. «Кто ясно мыслит, тот ясно изла­гает» (Цицерон).

Современные теоретики часто пытаются определить качества речи через синонимические понятия, но определения оказыва­ются недостаточными. Так, если ясность определить как «недву­смысленность» (Мучник), то последней категории недостаточ­но, ибо речь может быть определенной и недвусмысленной, но для получателя «неясной». «Ясность речи, или понятность, — на­чинает статью о ясности М.П. Котюрова, — одно из основных ка­честв или стилевых черт научного стиля, включающее в себя ло­гичность, точность, сжатость, экспрессивность, стандартность» [Стилистический словарь: 677]. Неясно, почему потребовалось определять ясность как качество именно научного стиля (тогда придется описывать подробно другие стили), и очевидно, что пе­речисленные «включенные» качества только синонимичны, но обладают своими коннотациями.

Классические риторики более пространны, но и более точны. Ср. определение А.И. Галича: «ясность - выбор вразумительней­ших слов и речений в таком порядке, чтобы значение предмета само собою представлялось слушателю или читателю, всегда по­чти сторонними мыслями развлекаемому, и не могло не быть схва­чено...» [пит. по: Г'раудина 1996: 169]. Это старинное определе­ние коммуникативно в современном смысле слова, поскольку предполагает реципиента, для которого сама ясность и сущест­вует.

Н.Ф. Кошанский пишет, что ясность требует «знания пред­мета» (противоположность — темнота, или непонятность), здра­вой, основательной связи в мыслях (противоположностью будет «пустословие, бессмыслица, галиматья»), наконец, правильного порядка слов, точности и общей употребительности слов и выра­жений (противоположностью будут сбивчивость и недоразуме­ние). Любопытно, что отсутствие ясности может проистекать от «излишней краткости» (Кошанский 1834: 96—97].

Таким образом, не всякая краткость оценивается как «сестра таланта», но иная сложно распространенная мысль, выраженная изящно и доходчиво, доставит аудитории не меньшее рациональ­ное удовольствие.

2. Правильность — соответствие употребляемых слов, синтак­сических конструкций, произношения нормам литературного языка. Правильность соотносится более с грамматикой, нежели с риторикой и стилистикой. Неслучайно риторика отделяется от грамматики, которая учит «токмо добре глаголати», возможным нарушением правильности и необходимостью говорить также «красно и прилично». Стилистическая задача ритора состоит не­редко в нарушении стандартной правильности — и здесь решает­ся проблема соблюдения меры, гармонии и вкуса через поиск ри­тором своеобразного воздейс- твующего стиля — и этой меры час- то не знают новаторы языка (чему мы являемся свидетелями в речи современных СМИ).

Так решается риторическая задача в создании новой формы в Рекламном слогане «Сникерсни!» как очевидная попытка язы­кового творчества — образовать на основе существительного «сникерс» неологизм глагол «сникерснуть». Общественный ре­чевой вкус скорее отвергает такие попытки, но они начинают «со смехом» приживаться, решая риторическую задачу произ­водства впечатления и закрепления в сознании слушателей и зрителей.

А.Ф. Мерзляков называет правильность первым из существен­ных свойств хорошего слога, которая состоит в «совершенном согласии между мыслью и словом». Однако саму правильность он определяет через «чистоту выражений, которая требует, чтобы мы, изображая нашу мысль, остерегались от всех слов и оборотов, чуждых нашему языку» [Мерзляков 1828: 20]. Так одно качество соединяется, переходит в другое и определяется через него.

Культура речи в ее становлении в 20—30-е годы прежде всего апеллировала к понятию правильности. Нарушения правильно­сти речи вызывают всякие комические эффекты, которыми пе­реполнены художественные произведения и кинофильмы. Ср. в «Кавказской пленнице»: «Чей туфля? — Мое».

2. Чистота — качество речи, предполагающее отсутствие эле­ментов, чуждых нормативному литературному языку. Обратим внимание на то, что Словарь Академии Российской создавался с главной задачей обеспечить «чистоту языка». Это требование идет от античной традиции, где сформулирована рекомендация гово­рить «чистым латинским языком», без варваризмов (заимство­ваний), без засорения своей речи грубыми и низкими выражения­ми. Таким образом, и современная чистая речь представляется прежде всего как речь, не отягощенная посторонними замутняющими или загрязняющими элементами. Такими элементами мо­гут быть иностранные заимствования, жаргонизмы, диалектиз­мы, чуждые русскому языку по его природе или не вошедшие в его литературную норму, либо же — слова грубые, низкие, тем более непристойные, так называемая обсценная лексика.

При всем том необходимо понимать, что абсолютно чистой речи, как правило, не бывает. Более того, стерилизованная речь вызывает неприятие, поскольку не показывает личности автора и его стиля. Риторическое своеобразие несет в себе элементы нео­жиданных смысловых и стилевых находок. Чтобы эти находки соответствовали правильности и чистоте языка, требуется ори­ентироваться на историко-культурные и образовательные тради­ции, оправдывая свое речевое творчество этико-философской и профессионально компетентной позицией ритора.

4. Точность определяется как выбор нужных и оправданных ситуацией средств выражения. У А.И. Галича точность — «устра­нение всего излишнего или предложение только того, что нужно для обозначения мысли; следовательно, состоит а) в определи­тельности и б) краткости... Точность языка зависит от точности мыслей. Мы погрешаем против нее, когда слова наши или не вы­ражают того, что имеем в мыслях, или выражают более либо вдвойне то, что сказать хотели. Точности противно многословие или велеречие — обыкновенная погрешность слабоумных писа­телей, которые, не овладев своим предметом и потому не находя для него приличных выражений, думают изворотиться разными гадательными фразами и двусмысленными описаниями» [Галич 1830 — цит. по: Граудина 1996: 169].

Выбор точного слова, точной конструкции фразы — одна из основных задач опытного ритора (писателя или оратора). Неточ­ность использованного слова ставит ритора в неловкое или не­удобное, а иногда и катастрофическое положение. Действитель­но, человек часто «проговаривается» неточно употребленными словами.

5. Богатство — наличие в речи словесного разнообразия. «Бо­гатство языка есть богатство мыслей» (Н.М. Карамзин), но мысль выражается словами, т.е. в языке. Богатство слов предполагает распространенность речи, ее «изобилие», в то же время «богат­ство» российского языка М.В. Ломоносов сополагал с «сильной в изображениях краткостью». Искусный ритор, пользуясь бо­гатством и распространением слов, ощущает меру в распростра­ненности речи.

6. Логичность — качество непротиворечивого сопряжения суждений, обоснованного перехода от одной мысли к другой.
Логичность находится на грани перехода от мысли к слову, ибо мысль нарушается ее выражением в словах.

Исчисленными качествами далеко не ограничивается теория качеств речи. Более того, чем глубже мы попытаемся войти в рас­сматриваемую проблему исторически и современно, тем более обнаружим необходимость обратиться, по крайней мере, к трем областям: 1) русским классическим риторикам, представляющим обширное разнообразие качеств речи, 2) античным риторикам или теориям речи, где набор основополагающих качеств примет свое­образный вид, 3) современным словарным характеристикам ка­честв речи, которые пока не терминологизированы в теории, но потенциально могут становиться «достоинствами» речи — и та­ких качеств набирается огромное количество.

Русские классические риторики выделяют в дополнение к указанным следующие качества (их любопытно сопоставлять с современными теориями речи): пристойность, благородство = достоинство, живость, красота, благозвучие (А.Ф. Мерзляков 1828: 20—27); приличие = достоинство, плавность, гармония (благозвучность), украшение (живопись слога) [Кошанский 1834: 97—106]; благозвучие (выбор, состав и связь слов в пред­ложении — «высокое достоинство речи») [Галич 1830 — цит. по: Граудина 1996: 170].

Из перечисленного многое потеряно в последующей переоцен­ке. Например, плавность как достижение гармоничных перехо­дов от одной мысли к другой достигается тем, что в тексте, подго­тавливаемом ритором, отсутствуют лишние слова, все элементы речи находятся как бы на своих местах, нет никаких деталей, о которые «спотыкается» мысль автора при перечитывании своего текста — и это же ощущение плавности и гармонии сообщается читателю и слушателю. Каждому профессиональному автору зна­комо это ощущение окончательного гармоничного облика текста, рождаемого вдохновением и технически достигаемого регуляр­ным переписыванием и редактированием текста (ср. противопо­ложное у А.С. Пушкина: «ко звуку звук нейдет»).

Качества речи не исчерпываются не только выделенными в классической риторике, но и современными теориями качеств речи. Так, сами современные определения риторики рядом спе­циалистов указывают прямо или косвенно на иной состав качеств, требуемых для речи: эффективность, целесообразность, гармо­ничность, действенность. Обратим внимание на такое качество речи, как влиятельность, предполагающее долговременное впе­чатление, производимое речью (Ю.В. Рождественский). Отличи­тельное качество всякой воздействующей речи — ее смыслости­левая новизна, которая осмысляется как цель, определяющая смысл деятельности ритора.

В сущности, этими качествами не исчерпывается перечень ка­честв хорошей речи. Обратим внимание на то, что сам перечень мог бы составить длинный список прилагательных, подчас исполь­зуемых в переносном смысле и объясняющих, какой же должна быть образцовая речь. Когда задание написать качества образцовой речи дается студентам или школьникам, они пишут списки до сотни прилагательных (или существительных) — ср.:

Искренняя (лицемерная)

Открытая (замкнутая, не желающая раскрываться собеседнику) Живая (замедленная)

Легкая (затрудненная)

Свободная (скованная)

Энергичная (вялая)

Вдохновенная (равнодушная)

Компетентная (некомпетентная)

Мудрая (глупая)

Добрая (злая)

Приветливая (неприветливая)

Любезная (нелюбезная)

Вежливая (невежливая)

Обходительная (необходительная)

Тактичная (бестактная)

Учтивая (неучтивая) и мн. др.

Очевидно, что каждое из этих качеств речи способствует фор­мированию в нашем представлении образа некоей совершенной речи как идеала-образца, к которому следует стремиться. Для риторического обучения значим сам факт размышления на эти темы, определения этих терминов, независимо от того, соотне­сем мы эти слова со стилистическими категориями или нет. Впро­чем, в каждой из перечисленных антонимических пар имеется как идея определенного смысла, так и средств выражения, которые могут предполагать «живая», «свободная», «легкая», «энергич­ная» и другие типы речи.

Впрочем, если стремиться к научной точности, то терминами следовало бы назвать две группы качеств: 1) классические, со­хранившиеся в современных работах термины (ясность, правиль­ность, чистота, точность, уместность, логичность, красота, об­разность, простота, краткость и нек. др. — здесь же подгруппа вышедших из современного описания: плавность, приличие, жи­вость, гармония, благозвучие); 2) современные термины, выводи­мые из определений риторики как науки о речи (эффективность, влиятельность, целесообразность, гармонизированностъ, воздей­ствие, коммуникативность и нек. др.).

Остальные качества, строго говоря, терминами не являются — во всяком случае при построении теории качеств речи. При их исчислении мы увидим разную заинтересованность исследова­телей в терминологизации тех или иных качеств: вежливость (зна­чимо для теории речевого этикета), тактичность, учтивость, любезность (см. в описании правил хорошего тона в середине XIX века), компетентность, коммуникабельность, толерантность (заимствовано из современных западных коммуникативных тео­рий, становясь полноправными «русскими» терминами, хотя име­ются понятия терпения и терпимости, однако последние не зву­чат «научно»). Некоторые слова, являющиеся основополагающи­ми при описании характеристики человека (добрый, мудрый, энергичный, сердечный и пр.) едва ли могут рассчитывать на то, чтобы стать терминами качеств речи, хотя и могут быть употреб­лены применительно к речи. Они именно не научны, хотя в культурообразующих текстах характеристика языка и речи ве­дется в основном через эти качества — ср. в Книге притчей Соло­моновых эпитеты к языку (речи, слову) — мудрый, добрый, разум­ный, умный, непорочный, праведный, правдивый, вдохновенный, верный, сказанный прилично, кроткий, мягкий, сладкий, приятный, важный, и т.д. Действительно, в традиции современных исследо­ваний стиля речи не принято обращаться к категориям мудрость, доброта, правдивость, кротость, сладость, приличие (слово многосмысленное), которые являются скорее категориями этики и философии, чем риторики.

В заключение этого пространного параграфа следует сказать о том, что мы не затронули еще одну из главнейших характерис­тик или направлений исследования качеств речи. Обычно иссле­дуются положительные качества, но столь же необходимо рас­сматривать противоположные отрицательные качества. Мы пред­приняли такую попытку только в отношении древнерусских качеств речи — сложных слов, обозначающих качества речи (типа доброречие/злоречие, благоязычие/злоязычие — см. нашу «Ис­торию русской риторики»). Изучение отрицательных слов не только оттенило бы положительные качества речи, но показало бы, например, по нашему предположению, их гораздо больший объем по сравнению с положительными качествами.

Недостаточность наших традиционных теоретических пост­роений относительно качеств речи, когда исследователи находят­ся в пределах десятка качеств речи и не показывают перспекти­вы других «достоинств речи», доказывается обращением к клас­сическим античным теориям, где после основных достоинств, указанных выше, описаны величавость и внушительность (про­тивопоставлены бедности), торжественность, суровость, стре­мительность, блистательность, горячность (противопоставле­на вялости), простота, сладостность (украшение простоты), правдивость, мощность (ср. «О силе риторической» Софрония Лихуда), а также недостатки речи - сбивчивость, напыщенность, ребячливость, ложный пафос [Античные теории 1936: 200—209].

§ 4. Отбор слов

Перефразируя известную пословицу, говорят: «Скажи мне слово — и я скажу, кто ты». Возможно, под «словом» здесь имеет­ся в виду начало целой речи, но можно понять и буквально: иног­да единственное произнесенное слово может характеризовать человека. Как правило, эти характеристики открывают человека с отрицательной стороны — человек, что называется, «прогова­ривается», являя в отдельных словах уровень культуры, образо­вания, профессионального мастерства. Так, по отдельным словам мы узнаем стиль того или иного автора — К.С. Станиславский, читая своим актерам отрывки из разных писателей, предлагал угадывать, кому эти тексты принадлежат.

Вот несколько примеров — читатель может проверить себя, свое чувство литературного стиля:

1. «В субботу поперли мы с супругой кинодраму смотреть...» Разберем этот текст последовательно по словам: Если слово суббота, принадлежащее нейтральному стилю, ничего не го­ворит читателю, то слово поперли мгновенно высветило и об­личило говорящего как носителя грубо-разговорного стиля. По контрасту с ним использовано слово супруга, являющее желание говорящего показать себя приобщенным к культуре. Кинодрама ясно привязала все предложение к определенно­му времени нашей истории — 20—30-м годам XX века, когда кинофильм назывался кинодрамой. Для большинства читате­лей ясна фамилия автора — Михаил Зощенко.

2. Авторский пример: Блистающая чистотой школа, в вестибю­ле никого, вхожу и направляюсь по сверкающему коридору в кабинет директора. Вдруг, как выстрел в спину, — резкое об­ращение незамеченного мной дежурного с соответствующей интонацией: «Мужчина, куда идете-то?» И мужчина, и инто­нация, и редукция гласных «идеть-та-а?» произвели вкупе незабываемое впечатление. Относительно обращения мужчи­на /женщина попутно следует заметить следующее: в современном русском этикете есть обращения к незнакомым муж­чине или женщине, — и они состоят в том, что говорящему рекомендуется осуществить выбор в богатом составе синони­мических средств, привлекающих внимание адресата: «Будь­те добры! Будьте любезны! Извините, пожалуйста! Одну ми­нуту (минуточку)! Подождите, пожалуйста!» и т.д. Чем рас­пространеннее и неожиданно «любезнее» будет обращение, тем более явится стилистическое богатство речи говорящего и привлечется внимание адресата. Последующей рекоменда­цией к этикетному ведению диалога, если диалог продолжа­ется, будет выяснение имени собеседника и возможно более частое обращение по имени.

1. Также авторский пример: Автобус. Двери открылись, часть пассажиров вышла и двери закрылись... Вдруг с улицы девуш­ка 15—16 лет вскрикивает в окно автобуса: «Мама, идиотка, выходи!..» От смущения и смеха пассажиры, что называется, прыснули и опустили глаза, мама не знает, куда деваться, но — девушка уже «проговорилась»...

2. Но вот примеры неожиданных слов, являющих, конечно, не­ожиданность мысли замечательного стилиста: «Любим ли мы язык наш благозвучный и сильный, как грудь славянина, бо­гатый и разнообразный, как обитаемая им страна?..» Так иг­рают прилагательные в речи блестящего стилиста — автора современной духовной публицистики Иоанна Крестьянкина.

3. Найти точное определение, неожиданное по мысли и. словес­ному составу, новое по выявляемому в предмете речи содер­жанию — задача всякого автора. Разговор — о семье: «Духов­ная атмосфера здоровой семьи призвана привить ребенку по­требность в чистой любви, склонить к мужественной искренности и способность к спокойной и достойной дисцип­лине». Неожиданность точной метафорики, выявляющей сущ­ность явления с новой стороны (мужественная искренность, спокойная и достойная дисциплина), характеризует черты сти­ля выдающегося русского философа Ивана Александровича Ильина.

6. К сожалению, с точки зрения состава слов не проанализиро­вана русская научная проза. Мы не имеем в виду описание научного стиля с выделением в нем всем известных качеств (логичность, точность, доступность, терминологизированность, полнота нек. др). Нами не разобрано творчество заме­чательных русских стилистов, каким являлся, например, ака­демик В.В. Виноградов с его необыкновенным богатством си­нонимики в поиске средств выражения научной истины (см. более подробно наш очерк о В.В. Виноградове — [Аннушкин 2000: 91 — 120]. Не проанализировано стилистическое творче­ство А.Ф. Лосева, который в последние годы «писал» уже дик­туя, но память и сила мысли были таковы, что чеканности и богатству смысловыражения это не мешало. Можно указать также на творчество русских востоковедов В.М. Алексеева,

Н.И. Конрада и др., чьи научные сочинения при всей строгос­ти построения обладают личностным стилевым своеобрази­ем.

§ 5. Стилистический синтаксис.

Построение фразы и фигуры речи

Искусство ритора состоит также в том, чтобы оптимально и эффективно расположить слова в речи. Особое построение вы­сказывания, сделанное в соответствии с замыслом говорящего и ситуацией общения, называется фигурой речи. Фигура речи пред­полагает искусное и украшенное расположение слов в предложе­нии или фразе. Впрочем, особое построение можно обнаружить во всяком высказывании, ибо слово «просто так не молвится». Даже самая простая фраза или назывное предложение имеют яс­ное намерение краткостью и сжатостью выразить стилистичес­кое намерение создателя речи: «Зима. Что делать нам в дерев­не?...» или «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...» В классических ри- ториках фигурой речи называют украшенное построение речи, но можно предположить, что и самая простая речь имеет стилисти­ческий замысел украшения речи «простотой» — подобно прото­попу Аввакуму, который утверждал, что «не обык речь красити», но его «в простоте Богу угождение» обладало такой степенью риторической украшенности, которая снискала ему славу глав­ного писателя-ритора XVII века.

И все-таки изначально фигура речи отличена от обыденной речи именно словесной украшенностью, фигура речи — украшен­ное искусное построение фразы (предложения), особая конфи­гурация (вид, сплетение, расположение), способствующая ярко­му выражению мысли ритора. Замысел создателя речи может присутствовать уже в работе над однословным высказыванием, когда с целью изменения смысла слова изымаются или прибав­ляются буквы в слове («виды претерпеваний слова»), в сложных высказываниях обычно можно разглядеть множество (контами­нацию) фигур, непосредственно вытекающих одна из другой.

Так, самая простая учебная фраза «Студент читает, препода­ватель слушает» содержит в своем построении ряд фигур: 1) фи­гуру параллелизма (параллельные конструкции); 2) фигуру кон­траста, антиномии, антитезы, противоречия (читает ҂ слушает, студент ҂ преподаватель) 2) фигуру повтора (здесь это гомеотелевтон — подобие окончаний: читает..., слушает).

И все-таки простая речь традиционно отличается от украшен­ной, искусной. Простая речь не требует обученности, украшен­ная речь есть следствие школы, обращения к образцам речи, она более сложна, элитарна, аристократична. Обучение искусной речи потребовало систематизации и классификации средств украше­ния речи — и такие классификации тропов и фигур речи суще­ствовали с древнейших времен. В настоящее время существует множество классификаций тропов и фигур речи. Построение ис­черпывающей классификации в принципе невозможно, но мож­но показать принципы, по которым создаются фигуры речи. По­казав эти принципы теоретически, можно переходить к трениров­ке и практическому обучению.

Последовательное изложение теории тропов и фигур предпо­лагает следующее деление в восхождении от простого к сложно­му:

1. Виды претерпеваний слова.

2. Тропы как способы создания переносного значения слова.

3. Фигуры речи, образованные от слова.

4. Фигуры мысли (акцентировка на выражение смысла, намерения речи).

1. Виды претерпеваний слова (греч. ᾗᾀὸὴ) — способы изменения слова с целью добавления нового смысла или стилисти­ческой окраски. Виды претерпеваний слова изучались не столько в риторике, сколько в грамматике, поскольку изменение слова создает новые грамматические формы. Здесь вновь наблюдается разница в учениях о речи: в грамматике описывается общее уче­ние о языке, а применяется язык в действии в риторике и стили­стике: Поэтому прием создания нового смысла с опорой на суще­ствующее значение слова используется и в шутку, и всерьез, и старым, и малым, и в политике, и в рекламе, и в средствах массо­вой информации.

Например, известная фраза «Спасите наши души» может пре­терпевать в наших СМИ множество изменений в зависимости от идеологии и стиля изданий: «Спасите наши уши» (если речь идет о музыке), «Спасите наши туши» (если речь идет о продаже мяса»), «Спасите нашего Буша» (если требуется ироническая критика американского президента) и т.д. Такие вторичные смыс­лы создаются особенно охотно молодежными изданиями. Каж­дое такое вторичное название есть игра со словом для того, что­бы вызвать определенные культурные ассоциации и на этой ос­нове создать новый смысл текста. В русистике такой единице дано название логоэпистема, которая определяется как «языковое выражение закрепленного общественной памятью следа отраже­ния действительности в сознании носителей языка в результате создания и постижения духовных ценностей отечественной и мировой культур» [Бурвикова, Костомаров, Прохоров 20 03: 44] Логоэпистема не только указывает на породивший ее текст или ситуацию, она может «возобновляться и видоизменяться — в пре- делах сохранения опознаваемости».

Не только детские дразнилки основаны на подобной работу со словом, но и политические пропагандистские компании ведутся созданием нового смысла слова через его претерпевание: приватизация — прихватизация, демократия — дерьмократия, и т.д. Ср.

также переосмысление имен и фамилий политических деятелей через их намеренное искажение. Вопросы вкуса, а иногда и при­личия, считаются при этом второстепенными — главное добить­ся риторического эффекта — сиюминутного воздействия на чув­ства аудитории.

В классической школе до середины XIX века фигуры после­довательно исчислялись и описывались, а ученики, видимо, за­учивали их как образцы с примерами, затем тренировались в со­ставлении фигур речи. Формальное заучивание («зубрежка») критиковалась наиболее передовыми авторами (М.М. Сперан­ский, К.П. Зеленецкий), но надо сказать, что такая критика раз­давалась обычно с их стороны только после того, как они сами овладевали этой теорией и мастерски ее применяли. Характерно замечание Я.К. Грота в письме ректору Санкт-Петербургского университета П. А. Плетневу, после того как судьба риторики уже была предрешена, где он указывает, что не знает ничего лучше «педантичной» риторики Кошанского.

Действительно, схоластическое бездумное заучивание беспо­лезно (мало ли его в наши дни!), но ученику необходимо предо­ставить принципы создания нового смысла с помощью работы над словом или фразой. И эти принципы и возможности часто гораздо богаче, нежели их представление в современных руководствах.

Виды претерпеваний слова классифицируются по следующим операциям:

прибавление — убавление — замена (перестановка) в начале слова — в середине слова — в конце слова В результате выстраивается следующая таблица греческих терминов:

2. Тропы — слова и обороты, употребленные в переносном зна­чении. Уже в древности отмечается многообразие видов тропов и невозможность их исчерпывающей классификации. Марк Фабий Квинтилиан писал: «Троп есть изменение собственного зна­чения слова или словесного оборота в другое, при котором полу­чается обогащение значения. Как среди грамматиков, так и среди философов ведется неразрешимый спор о родах, видах, числе тропов и их систематизации». [Квинтилиан — цит. по: Античные теории 1936: 215].

В русских учебниках риторики существовала достаточно ус­тойчивая традиция описания тропов, очевидно восходящая к ан­тичным теориям стиля. Во всяком случае сопоставление первой русской «Риторики» 1620 г. с «Общей реторикой» Н.Ф. Кошанского 1829—1849 гг. показывает идентичность терминологии при несомненном обогащении содержания. Впрочем, современные теории тропов несомненно продолжают единую научно-дидакти­ческую традицию. Употребление тропов в реальном риторичес­ком творчестве происходит в некотором смысле спонтанно, по­скольку, конечно, создатель текста не задумывается над тем, ка­кой вид тропа он употребляет. Поэтому значим сам факт образного осмысления действительности, создания новой смыс- ло-стилистической картины объекта. Тайна творчества состоит в том, что художнику трудно сказать, сознательно ли он употре­бил тот или иной троп, который действительно рождается в ре­зультате некоторого умственного и эмоционального усилия, оза­рения, называемого вдохновением:

А что такое вдохновение?

Так, неожиданно, слегка,

Сияющее дуновение Божественного ветерка. (Г. Иванов)

Ветерок и дуновение сопряжены с вдохновением, а дуновение - с озаряющим, сияющим светом поэтической мысли. Качества ве­терка перенесены на вдохновение, а качества света — на дунове­ние. Собственно поэтическое творчество часто как раз и состоит в том, чтобы находить такие неожиданные метафоры.

Поскольку, в сущности, соотнесено может быть все со всем, такая необычность сравнений нередко и используется в поэти­ческом творчестве — здесь-то и начинает действовать класическое предупреждение о том, что иносказательность и загадочность метафорики текста не должны замутнять чистоты и ясности его смысла. Против излишеств риторических украшений предупреж­дал в оригинальной форме еще Софроний Лихуд, писавший о некоторых творцах, которые «носятся весьма» с «уловлением письмен, речений и периодов — подобно детям, которые, не ве­дая цены злата и бисеров, словно цвеченые камни при брегах со­бирают и о них чудно радуются».

Тропы бывают словесные и описательные. Видами словесных тропов являются следующие: метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, литота, металепсис, катакреза, перифраза, металепсис.

Исчислим виды тропов в сравнении классических теорий и некоторых современных учебников риторики и стилистики:

1. Метафора — основной вид тропа, состоящий в переносе сло­ва от собственного значения к несобственному по подобию (обычно рассматривались 4 вида переносов от одушевленно­го / неодушевленного к одушевленному / неодушевленному). Пример: «Радуйся, земля, и веселись, небо!»