Освобождения языковых выражений от условий языковой ситуации. Признак самостоятельности смысла предложения

В области употребления языковых знаков можно выделить освободительное движение, пожалуй, наиболее знаменательное в становлении человеческого языка. Его нельзя реконструировать исторически, так как в современной лингвистике отсутствуют какие–либо данные на этот счет, но его можно квалифицировать как освобождение (в той мере, в какой это возможно) от ситуативных вспомогательных средств; это переход от в основном эмпрактической речи к языковым произведениям, в значительной степени синсемантически самостоятельным (самодостаточным). Посмотрим, что можно извлечь в этой связи из современного языка, о котором идет речь.

Пассажир в трамвае говорит: «Без пересадки!», сосед в вагоне рассказывает :«Папа римский умер». Второе выражение снабжено всем необходимым, чтобы и не в трамвайном вагоне быть понятым так же однозначно. Первое — эмпрактически завершаемая, а второе — синсемантически замкнутая речь. Второй пример намеренно выбран из области, о которой пишут в газетах и говорят в трамваях. Говорящий сообщает о событии дня, и его речь имплицирует несформулированное отношение к Теперь, к «сиюминутности» газеты, к Сегодня или Вчера. Можно утверждать, что где бы ни было высказано в один и тот же день это предложение, оно будет понято одинаково при всем различии локальных ситуаций. Таким образом, смысл данного предложения свободен от локальных, ноне темпоральных условий речевой ситуации, он свободен от Здесь, но не от Теперь. Смысл некоторых предложений не зависит и от темпоральных условий, например «дважды два — четыре» и другие научные высказывания.

Важен вопрос о сути этого постепенного освобождения и его границах. Специалист по другим видам освобождения человека предскажет, что освобождение от условий речевой ситуации создаст новое закабаление, и он окажется прав. Новая зависимость возникает именно в символическом поле языка. Но это — слишком абстрактное утверждение. То, что происходит в языке при изменении языковых связей, наиболее очевидно проявляется при сравнении с областью внеязыковой репрезентации. Аналогичное по значимости освобождение художника от своего произведения происходит в том случае, когда произведение художника интепретируется знатоком живописи. Пример такого освобождения можно видеть в произведениях Леонардо да Винчи; мы проводим параллель с языком не из пристрастия к аналогиям, а руководствуясь потребностью выделить что–либо за пределами языка, позволяющее измерить постоянно ощущаемую, но никогда не определяемую самостоятельность или самодостаточность сентенционального содержания.

Речь пойдет о законченном чисто репрезентативном предложении типа S ® P (S есть P). В индоевропейских языках P в большинстве случаев выражено личной формой глагола, a S — именем или эквивалентным ему членом предложения. Наряду с этим оно реализуется и без глагола в виде именного предложения, а в иных языковых семьях с до сих пор неизвестными символическими полями оно может встречаться и в других разновидностях. По крайней мере я не знаю способа, который бы исключал эту возможность. Формула аристотелевской лотки S ® 3 указывает только на двучленность образования и определенную степень асимметричности его структуры. Бегло проанализируем известные нам именные предложения в индоевропейских языках, чтобы и их привлечь к нашему исследованию. Конечно, это необязательно, но все же желательно расширить область, из которой берется иллюстративный материал.