Определение простого значения по Гуссерлю. Дистантные композиты Бругмана

Поскольку «простой» и «сложный» являются коррелятивными понятиями, они могут быть определены, лишь будучи противопоставленными друг другу. Для более быстрого достижения цели я позволю себе опереться на результаты Бругмана и Гуссерля. Бругман аргументированно критикует распространенное понятие композита и выдвигает на первый план известное явление тмесиса (отделения), так что оно оказывается в определенном отношении решающим. Тмесисом называется часто встречающееся в немецком языке отделение, все разновидности которого могут быть представлены здесь для простоты лишь одним примером: композит antreten 'входить, начинать, предпринимать и т.д.' выступает в раздельном виде в примере Er tritt eine Reise an 'Он отправился в путешествие'. Для этих и подобных образований Бругман предлагает термин дистантный композит (Distanzkompositum). В число примеров, правда, включается и французское ne ... pas, что на первый взгляд менее очевидно.

В "Логических исследованиях" Гуссерля содержится остроумный анализ проблемы «простых значений». Процитируем некоторые интересующие нас утверждения: «То, что действительно существуют простые значения, следует из существования такого слова, как etwas 'нечто'. Представление, возникающее при восприятии этого слова, безусловно, неэлементарно, тогда как его значение никоим образом нельзя называть сложным» (Husserl. Logische Untersuchungen, S. 288). Ниже мы читаем: «В значении (этого оборота) смысловая сложность возникает из таких частей, которые сами обладают качеством значения. Это доказывает, что совокупность значений может превращаться в новое значение» (ор. cit., S. 292). Гуссерль считает этот способ рассмотрения и это понятие простоты «нормальным смыслом» простого и противопоставляет ему понятие сложности или неэлементарности (Zusammengesetzheit), которое можно пояснить на следующем примере. Пусть мне дано собственное имя Сократ и я перечисляю определения, отличающие индивидуума по имени Сократ от индивидуума по имени Платон. Собственное имя имплицирует соответствующее множество определений, и поэтому в его значении содержится указание на другой тип неэлементарности: «Для каждого имплицирующего значения существует другое, расчленяющее или эксплицирующее его содержание»; для имени «Сократ» необходимо привести достаточно много эксплицирующих определений, чтобы указанный индивидуум мог быть достаточно четко отделен от других. По мнению Гуссерля, для значения слова etwas это не является необходимым, да и не является возможным, поскольку в нем «нет ни следа имплицитного содержания». «В дальнейшем мы примем за основу наиболее обычное понимание, в соответствии с которым сложные значения складываются из [простых] значений» (ор. cit., S. 293).

Таков happy end, к которому мы полностью присоединяемся; сказанное выше, однако, можно объяснить иначе и более ясно, чем это сделал Гуссерль, если обратиться к употреблению определенного артикля в артиклевых языках. По поводу простых значений Гуссерль образно говорит (ор. cit., S. 290), что они отражают называемый объект как бы единым импульсом (in einem Pulse treffen) независимо от того, содержатся ли в этой «вспышке» импликации или нет. Настоящий же композит, таким образом, должен содержать несколько таких «семантических импульсов». Этот образ у нас также не вызывает возражений; мы не будем переводить его с языка непосредственных психологических переживаний (в данном случае, по–видимому, уместного) на язык теоретически обоснованной модели межсубъектного знакового общения.

Теперь мы можем подвергнуть бругмановский дистантный композит ne ... pas проверке по Гуссерлю на то, действительно ли он в конечном счете предполагает два «импульса» или лишь один: выражения, предполагающие один импульс, не являются композитами. Важно прежде всего отметить, что апелляция к тому факту, что обе части выражения ne ... pas были некогда отдельными значимыми словами, не является достаточной для решения вопроса о том, что сегодня представляет собой это выражение. Ведь и немецкое слово nichts 'ничего', как и многие другие, было некогда сложным, однако утратило неэлементарный характер. Апелляция же к языковой интуиции современного француза была бы, разумеется, гораздо более важной и, быть может, даже решающей. Бругман, однако, сделал описанные выше выводы на основе гораздо более простых соображений, опираясь, как знаток индоевропейских языков, на некоторый общий структурный закон: в пределах этой языковой семьи не могут подвергаться тмесису единицы, образующие единый семантический импульс. Поэт Моргенштерн обыгрывает в своей шутливой манере нарушение этих закономерностей, добиваясь абсурдно–комического эффекта: «Der Architekt jedoch entfloh // Nach Afri– od– Ameriko»[197].

Однако сходные нарушения встречаются и во многих современных сокращениях типа «Hapag», продиктованные требованиями деловой жизни. То, что французское ne ... pas не относится к этому классу случаев, а подчиняется старому закону, Бругман, по–видимому, интуитивно угадал.

Если бы потребовалось задним числом подтвердить его решение, то лучше всего было бы опираться при этом на то, что параллельно ne ... pas функционируют образования ne ... point, ne ... guere, ne ... que; отсюда следует, что в живой речи возникает потребность в некотором дополнительном элементе между уже произнесенным ne и незаконченной второй частью, что как раз и характерно для дистантных композитов. В этом случае потребность должна заключаться в том, чтобы сопоставить пе первый импульс, который одним из многих возможных способов будет дополнен вторым. Лишенные значения части слов не могут быть «дополнены» в строгом смысле, то есть так, как дополняется одна часть сложного слова другой. О том же свидетельствует и возможность отсутствия второго члена (после пе).

Таким образом, индоевропейское правило остается в силе. В случаях его нарушения мы имеем чисто звуковые, несемантические композиты. Это означает, что простой семантический импульс (как говорят индийцы, sphota) сохраняется, несмотря на разрыв составляющих, и в итоге возникает целостный звуковой образ простого слова.

Таким образом, мы пытались дать первоначальное разъяснение понятию простого слова: дальнейшие соображения по этому поводу целесообразно излагать «с другого берега», то есть обратившись к изучению сложного слова.