Обыденное и научное понимание коммуникации

Обыденное толкование коммуникации, бытовавшее в русском языке, легко проследить по справочной литера­туре. В первом словаре иностранных слов «Лексикон во­кабулам новым по алфавиту», правленном лично Петром I, среди более 500 иностранных «вокабул» учтена и «ком­муникация» в значении «переговор, сообщение». Встре­чается это слово в писаниях Петра и его сподвижников[7]. В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля (1881 г.) слово «коммуникация» писалось с од­ним «м» и толковалось как «пути, дороги, средства связи мест». Именно в этом смысле Н. В. Гоголь писал: «Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга». До революции иных значений за термином «коммуникация» не числилось (с начала XX века его стали писать с двумя буквами «м»). Современный «Большой энциклопедичес­кий словарь» (М., 1997) указывает два значения: 1) путь сообщения, связь одного места с другим; 2) общение, пе­редача информации от человека к человеку, осуществля­ющаяся главным образом при помощи языка. Коммуни­кацией называются также сигнальные способы связи у животных.

Термин «коммуникация» используется многими об­щественными, биологическими, техническими науками, и чаще всего имеется в виду элементарная схема комму­никации, приведенная на рис. 1.1.

Рис. 1.1.Элементарная схема коммуникации

Элементарная схема показывает, что коммуникация предполагает наличие не менее трех участников: передаю­щий субъект (коммуникант) — передаваемый объект (сооб­щение) — принимающий субъект (реципиент)[8]. Стало быть, коммуникация — это разновидность взаимодействия меж­ду субъектами, опосредованного некоторым объектом. Для отграничения коммуникации от других процессов обратим внимание на следующие ее отличительные признаки:

1. В качестве участников коммуникации выступают два субъекта, которыми могут быть: отдельный человек или группа людей, вплоть до общества в целом, а также животные (зоокоммуникация). Согласно этому призна­ку из понятия коммуникации исключается взаимодей­ствие неодушевленных объектов; так, взаимосвязи Солн­ца и Земли не есть коммуникационный процесс.

2. Обязательно наличие передаваемого объекта, кото­рый может иметь материальную форму (книга, речь, жест, милостыня, подарок и т. д.) или не иметь ее. Например, коммуникант может неосознанно воздействовать на реци­пиента, внушая ему доверие, симпатию, антипатию, лю­бовь. Вырожденная форма коммуникации — общение че­ловека с самим собой (внутренняя речь, размышления, воспоминания и т. п.).

3. Коммуникации свойственна целесообразность или функциональность, поэтому бред — не коммуникацион­ный акт. Целесообразность может проявляться в трех формах:

• Перемещение материального объекта в геометричес­ком пространстве из пункта А в пункт В — в этом заклю­чается цель транспортной или энергетической коммуни­кации.

• Цель взаимодействующих субъектов заключается не в обмене материальными предметами, а в сообщении друг другу смыслов, обладающих идеальной природой. Носи­телями смыслов являются знаки, символы, тексты, име­ющие внешнюю, чувственно воспринимаемую форму и внутреннее, постигаемое умозрительно содержание.

• Элементарная схема коммуникации (рис. 1.1) при­годна для генетической связи «дети — родители». Как из­вестно, эта связь осуществляется посредством генетичес­кой информации (передаваемый объект), представляю­щей собой особым образом закодированную программу воспроизводства (биосинтеза, репликации) определенно­го организма. Специфика ситуации состоит в том, что дитё, т. е. реципиент, отсутствует до появления генетической информации и синтезируется на ее основе. Зигота, т. е. оплодотворенная клетка, знаменующая образование заро­дыша, еще может рассматриваться как объединение час­тей родительского тела в виде половых клеток — гамет, но сам ребенок является не частью своих родителей, а их подобием, точнее — биологическим образом. В данном случае цель коммуникации заключается в передаче этого образа от поколения к поколению, допустим, передача «лошадности» от лошади к жеребенку.

Исходя из сказанного, можно дать следующее научное толкование: коммуникация есть опосредованное и це­лесообразное взаимодействие двух субъектов.

Проблема смысла

Смысл (значение), по словам С. Лема, «сущее бед­ствие» лингвистов, логиков, психологов, философов[9]. Проблема смысла — бурный эпицентр многовековых спо­ров идеалистов и материалистов, поскольку «смысл» — псевдоним философской категории «идеальное». Беда в том, что смыслы обнаруживаются не только в продуктах умственной деятельности людей, например, в психичес­кой или социальной коммуникации, но и в материальных культурных ценностях (утварь, машины, украшения и пр.). Некоторые особенно чуткие натуры видят осмыслен­ность в природных явлениях, не зря же Ф. И. Тютчев за­верил:

Не то, что мните вы, природа.

Не слепок, не бездушный лик.

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык.

Известно, что люди могут общаться не только с подоб­ными себе одушевленными субъектами, но и с Богом, с Природой, с компьютерными сетями, и это общение не бессмысленно. Стало быть, источниками смыслов, т. е. коммуникантами в смысловой коммуникации, могут быть не только социализированные личности, владеющие уст­ной и письменной речью, и мы не можем не учитывать этот факт.

Проблема смысла, как и проблема идеального, не ре­шена в современной науке и философии. Это — terra incognita нашего познания. В нашу задачу не входит осво­ение этой «неведомой земли», но без некоторых ее «дос­топримечательностей» обойтись нельзя. Не будем стре­миться к ответу на вопрос: «что такое смысл вообще?» и не будем уточнять смыслы, скрытые в небесной механи­ке, системе кровообращения и моделях атома. Нас инте­ресуют те смыслы, которые содержатся в социально-коммуникационных соотношениях.

В целесообразной, а не хаотичной социальной комму­никации коммуниканты и реципиенты осознанно пресле­дуют три цели:

• познавательную — распространение (коммуникант) или приобретение (реципиент) новых знаний или умений;

• побудительную — стимулирование других людей к каким-либо действиям или получение нужных стимулов;

• экспрессивную — выражение или обретение опреде­ленных переживаний, эмоций.

Для достижения этих целей содержание коммуника­ционных сообщений должно включать: знанияиумения(коммуникант нечто знает или умеет и может поделиться этим опытом с другими людьми); стимулы(волевые воз­действия, побуждающие к активности); эмоции(комму­никанту важно эмоционально «разрядиться», получить сочувствие, а реципиент ищет положительных эмоций и душевного комфорта). Именно эти продукты духовной человеческой деятельности мы называем смыслами. Ког­да речь идет о социальной коммуникации, имеется в виду движение в социальном пространстве и времени знаний, умений, стимулов, эмоций.

Строго говоря, сведение результатов духовной дея­тельности всего лишь к четырем идеальным продуктам является огрублением и принимается нами условно. По­этому сделаем два примечания:

1. В понятие «знание» мы включаем не только санк­ционированные разумом факты и концепции, но и интуи­тивно принимаемые ценностные ориентации, идеалы, убеждения и предметы веры, ибо человек знает об их су­ществовании в своем сознании. В понятие «умение» вхо­дят нормы, навыки, методы, приемы, привычки, бессозна­тельные установки, определяющие действия человека в той или иной ситуации. Короче говоря, знание — то, что человек думает (содержание мышления), а умение — то, как человек действует. Принципиальная разница между знанием и умением та, что знание можно сообщить устно или письменно, а умение нужно показать, продемонстри­ровать, ибо описание всегда будет неполным.

2. Нужно отдавать себе отчет в существовании гибрид­ных, промежуточных смыслов. Идеалы, убеждения, пред­меты веры — это синтез рационального, эмоционального и волевого начала; они не только признаются разумом «наилучшими», но и чувственно переживаются и способ­ны побуждать к действию. Аналогично нормы и методы представляют собой «инструментальное знание» и не впи­сываются полностью в категорию «умения».

Начальным источником знаний, умений, стимулов, эмоций является индивидуальная психика, где эти сти­мулы зарождаются и движутся в психическом времени и пространстве (коммуникацию с Богом и Природой оставим в стороне). Для того, чтобы началась социальная коммуни­кация, коммуникант должен опредметить, овеществить свои смыслы, т. е. воплотить их в содержании коммуни­кационного сообщения. Коммуникационное сообщение движется в материальном пространстве и времени, дости­гая в конце концов своего реципиента. Для того, чтобы завершилась социальная коммуникация, реципиенту нуж­но распредметить смысловое содержание сообщения, т. е. понятьего и включить понятые смыслы в свою психику, точнее — в индивидуальную память.

Социальная коммуникация оказывается весьма слож­ным процессом, где происходят операции опредмечивания и распредмечивания смыслов и переход смыслов из психического хронотопа в материальный хронотоп и снова впсихический хронотоп. Нам нет необходимости деталь­но прослеживать эти преобразования, тем более, что меха­низм их известен весьма схематично. Отметим очевидное. Смыслы, которыми владеет коммуникант, могут «опредметиться» двояко: во-первых, в виде коммуникационных сообщений (речь, письмо, рисунок); во-вторых, в виде утилитарных изделий (орудия, оружие, одежда, жили­ща), где также воплощены знания и умения человека. Ре­ципиент может использовать для постижения смыслов оба вида сообщений, и в обоих случаях есть свои проблемы. Казалось бы, предпочтительнее иметь дело с уст­ным или письменным посланием на знакомом естествен­ном языке, специально предназначенном для восприя­тия его данным реципиентом. Ведь смыслы, воплощенные в изделиях, нужно уметь извлечь, раскодировать и осмыс­лить, что, по-видимому, сложнее чтения текста на родном языке. Однако и в последнем случае адекватное понима­ние проблематично. Познакомимся теперь с проблемой понимания.

Проблема понимания

До сих пор мы акцентировали внимание на смысло­вых процессах в сознании коммуниканта, теперь обратим­ся к реципиенту, поскольку именно он является конеч­ной инстанцией, определяющей эффективность смысло­вой коммуникации.

Единственный способ овладеть смыслами — их пони­мание. Понимание присутствует в двух умственных про­цессах: в познании и в коммуникации. Когда речь идет о понимании причинно-следственной связи, устройства машины, мотивов поведения человека, особенностей сложившейся ситуации, имеет место познавательное пони­мание. Когда же речь идет о понимании сообщения, име­ется в виду коммуникационное понимание. Познаватель­ное понимание — предмет изучения гносеологии (теории познавания), а коммуникационное понимание со времен античности изучается герменевтикой.

Герменевтика этимологически связана с именем Гермеса, которого древнегреческая мифология рисовала посланцем олимпийских богов, передававшим их повеления ипослания людям. В обязанности Гермеса входило истолкование и объяснение передаваемого текста, ему приписывалось изобретение письма. В Древней Греции герме­невтика представляла собой искусство толкования (ин­терпретации) иносказаний, символов, произведений древних поэтов, прежде всего — Гомера. В христианском богословии герменевтика ориентировалась на толкование Библии. Особенное значение поиску истинного смысла священных текстов придавали протестанты, которые на этой почве непримиримо враждовали с католиками, счи­тавшими невозможным правильное понимание Священ­ного писания в отрыве от церковной традиции.

С эпохи Возрождения герменевтическая проблемати­ка вошла в состав классической филологии в связи с ак­туальными тогда проблемами понимания и включения в современность памятников античной культуры. С XIX века начался период современной герменевтики, трактуемой как метод «вживания», «вчувствования» в духовную жизнь, в культуру прошлых эпох, который свойственен гуманитарным наукам, в отличие от естественных наук. Она получила статус философской науки, углубилась в гно­сеологию и онтологию (М. Хайдеггер, Г. Гадамер, П. Рикер), и коммуникационное понимание постепенно оказалось за пределами ее предмета.

Коммуникационное понимание может иметь три формы:

• реципиент получает новое для него знание; комму­никационное понимание сливается с познавательным и имеет место коммуникационное познание;

• реципиент, получивший сообщение, не постигает его глубинный смысл, ограничиваясь коммуникационным восприятием (к примеру, текст басни понят, а мораль ее уразуметь не удалось);

• реципиент запоминает, повторяет, переписывает от­дельные слова или фразы, не понимая даже поверхност­ного смысла сообщения; тогда имеет место псевдокомму­никация, так как нет движения смыслов, а есть лишь движение материальной оболочки знаков.

Коммуникационное познание является творческимпознавательным актом, потому что реципиент не только осознает поверхностный и глубинный смыслы сообщения, но и оценивает их с точки зрения этического долженство­вания и прагматической пользы.

Предлагаются разные критерии распознавания уров­ня понимания. Американские прагматики считают кри­терием поведение человека: если один человек попросил другого выключить свет, то неважны познавательно-ком­муникационные операции в головах собеседников, важ­но, будет ли выключен свет. Если да, то имеет место ком­муникационное познание.

Другие ученые полагают, что сообщение понято пра­вильно, если реципиент может стать автором разумных утвердительных высказываний по поводу его содержания, т. е. обсуждать раскрытие темы, идейно-художественные достоинства, стиль изложения, полезность сообщения и т. д.

Третьи отвергают столь упрощенные критерии, счи­тая, что они не годятся для оценки адекватного понима­ния художественного, религиозного, научного произведе­ния. А. Франс заметил: «Понимать совершенное произве­дение искусства, значит, в общем, заново создавать его в своем внутреннем мире». Дело в том, что глубокое пони­мание включает сопереживание, т. е. нужно не только уз­нать знаки и уяснить поверхностный и глубинный смысл сообщения, но также открыть и пережить то эмоциональ­ное состояние, которое владело автором в процессе твор­чества. Конечно, не каждый человек обладает даром зано­во воссоздавать произведения искусства в своей душе.

Завышенный, практически недостижимый уровень коммуникационного познания питает скепсис относительно возможностей понимания людьми друг друга. Гете, изучая Спинозу, пришел к выводу: «Никто не понимает другого; никто при тех же самых словах не думает того, что думает другой; разговор, чтение у различных людей возбуждает различные ряды мыслей». В. Гумбольдт вы­разился афористично: «Всякое понимание есть вместе с тем непонимание». Ф. И. Тютчев (1803—1873), который с 1822 по 1837 г. служил в Мюнхене и, возможно, слышал о словах Гете и Гумбольдта, выразил свою точку зрения в известных поэтических строках (1830 г.):

Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои!

Пускай в душевной глубине

И всходят и зайдут оне,

Как звезды ясные в ночи,

Любуйся ими и молчи!

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь.

Взрывая, возмутишь ключи.

Питайся ими и молчи!

Маститый литературовед Д. Н. Овсянико-Куликовс­кий (1853 ―1920) утверждал, что полное понимание одним человеком другого было бы возможно лишь тогда, когда воспринимающий полностью уподобляется говорящему, теряет индивидуальные особенности своей личности. Что­бы полностью понять Пушкина, недостаточно прочесть все книги, которые он читал, нужно еще не читать то, что не читал он.

Наш современник Ю. Б. Борев как бы отвечает Д. Н. Ов­сянико-Куликовскому: «Понимание вовсе не есть сопри­косновение душ. Мы понимаем мысль автора настолько, насколько мы оказываемся конгениальны ему... Объем духовного мира автора шире самого обширного авторско­го текста. Понимание имеет дело с текстом, а не с духов­ным миром человека, хотя они и не чужды друг другу»[10].

Проблему понимания усугубляет еще и тот факт, что оно всегда сопровождается «приписыванием смысла» со стороны реципиента. Получается ситуация «суперпони­мания», которую А. А. Потебня описал так: «Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать то, что скры­то за словом, и читатель может лучше самого поэта по­стичь идею его произведения..., сущность, сила такого про­изведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя»[11]. Действительно, ученый-герменевтик может прочитать в трактате средневекового ал­химика такие откровения, о которых тот и не подозревал.

Итак, проблема коммуникационного познания остает­ся открытой, это еще одна, наряду с проблемой смысла, terra incognita нашей науки. Несколько лучше обстоит дело с коммуникационным восприятием. Не доходя до глубинных мотивов и замыслов коммуниканта, реципи­ент в состоянии поддерживать диалог с ним и даже «по­нимать мысль автора настолько, насколько он оказывает­ся конгениальным ему». Что касается «псевдокоммуни­кации», то, вообще говоря, она — обыденное явление в нашем общежитии и причина многих недоразумений и конфликтов.