Социологическая критика постмодернизма

Бодрийар не предлагает нам каких-то систематизированных доказательств своей позиции, но обращается к использованию анекдотов для иллюстрации своих аргументов. В этом смысле его работа демонстрирует ограниченность философского подхода, который не имеет ничего общего с доказательством, основанном на детальном социальном исследовании. Например, Бодрийару не удалось показать, что люди поглощаются миром телевидения, что Диснейлэнд является чем-то большим, нежели фантазии своих посетителей, или что жители Лос-Анджелеса живут в мире менее “реальном”, чем жители Парижа.

Его критик Брайан Тернер указывает, что исследование о воздействии СМИ демонстрирует, что аудитория не просто пассивно поглощает содержание СМИ неким стандартным образом [Turner B. Baudrillard for sociologists // Forget Baudrillard? – L.: Routledge, 1993. – Р. 83].

На самом же деле мы стремимся воспринять сообщения СМИ активно, в соответствии с нашими конкретными нуждами и потребностями и нашими конкретными социальными контекстами. Его анализу политики также недостает основательности. Например, он описывает Рейгана как марионетку, не имеющюю, подобно другим “постмодерновым политикам”, власти. А Дэвид Харви комментирует, что хотя избрание Рейгана во многом произошло благодаря его имиджу в СМИ, существует жесткая реальность его политики и ее последствий для жизни американских граждан.

Харви пишет: “Поднимающаяся волна социального неравенства захлестнула США в годы правления Рейгана, достигнув послевоенного пика в 1986 году... С 1979 по 1986 г. количество бедных семей с детьми выросло на 35 процентов... Несмотря на сокращение безработицы (превышающей 10 процентов по официальным данным в 1982 году), процент безработных, получающих хоть какую бы то ни было федеральную помощь, упал до всего лишь 32 процентов, то есть до самого низкого уровня в истории социальной защиты” [Harvey D. The condition of Postmodernity. – Oxford: Blackwell, 1990. – Р. 330-331]. Вдобавок почти 40 миллионов человек остались без медицинского страхования.

В одной из своих работ Тернер показал, что не существует основы в новизне идей Бодрийара и его убеждениях, что они делают социологию ненужной. Его критика концепции “социального”, как пишет Тернер, была предвосхищена предостережением Вебера относительно использования терминов “социальное” и “социология” [Turner B. Op. cit. – 1993].

Английский социолог Майкл Манн возражал против использования понятия “общество”, предлагая взамен анализ различных сетей власти, действующих на различных уровнях и в различных областях в рамках глобальной матрицы наций и государств [Mann M. The Sources of Social Power, Vol. 1. – Cambridge Univ. Press, 1986. – Р. 138-139].

Критика постмодернистами объективного социального знания также была темой дебатов в социальных науках с конца XIX века. Тернер считает, что анализ постмодерновой культуры уходит своими корнями в зиммелевский анализ повседневной жизни в современных урбанистических центрах и в анализ современной культуры Даниэла Белла, содержащийся в работах последнего: “Приход постиндустриального общества” (1973) и “Культурные противоречия капитализма” (1976).

Белл доказывал, что с 20-х годов существует противоречие между культурой капитализма с ее продвигаемым СМИ упором на удовольствия и потребление и реальными потребностями капиталистической экономики, требующей аскетизма и дисциплины веберовской протестантской этики.

Скорее он, нежели Бодрийар, был первым, кто указал, что реалии культуры и “знаки” автономны от экономики. Зигмунд Бауман также доказывал, что корни постмодерновой социологии могут быть выведены из стремлений Гарольда Гарфинкеля “раскрыть хрупкость и неустойчивость социальной реальности, ее “чисто” вербальные и конвенциональные основы, ее договорной характер, постоянное использование и непреодолимую недодетерминированность [Bauman Z. Intimations of Postmodernity. – L.: Routledge, 1992. – Р. 40].

Наконец, Тернер предположил, что идея о том, что современные общества принципиально новы, – исторически неверна, и что “упрощающая периодизация модерна/постмодерна должна быть отброшена” [Turner. Op. cit. – Р. 84.] Он доказывал, что модерн ведет свое начало от протестантской Реформации, развития аграрного капитализма и экспансии колониальной мировой экономической системы, но что существовала реакция против “метанарратива” протестантского Барокко в XVIII столетии.

Культуру Барокко он описывал как “имеющую сильное чувство фрагментированной и построенной природы социального, развившего выраженное чувство беспокойства и субъективности “Я”, которая практиковала пародию и иронию в качестве риторических стилей” [Turner. Op. cit. – Р. 83-84]. Американский исследователь Фредрик Джеймсон разрабатывал проблематику политического действия в рамках постмодернистской концепции. Его монография “Марксизм и форма: диалектические теории литературы ХХ века” (1971), продолжая марксистскую традицию, стремится демистифицировать иллюзии, подвергая критике “ложное сознание”. Вышедшая десять лет спустя его книга “Политическое бессознательное: повествование как социально символический акт” написана с позиций позитивной герменевтики, стремящейся добраться до “сущностных истоков жизни”, и перекликается с концепциями диалогичности и карнавальности Михаила Бахтина, социальной критикой Франкфуртской школы, “принципом надежды” Эрнста Блоха.

Социальный географ Дэвид Харви предложил альтернативный взгляд на постмодерное общество. Он признавал, что в обществе произошли важные изменения, но не рассматривал их как абсолютно фундаментальные. Харви отверг положение о том, что метанарративы пережили свою полезность, поскольку он использовал марксизм в качестве основы своего анализа. Он предпринял более серьезные попытки объяснить изменения в современных обществах, нежели большинство других теоретиков постмодернизма, и сделал особый упор на экономические факторы, влияющие на изменения. И в этом отношении его работа является более социологичной, чем работа Лиотара или Бодрийара.

Харви утверждает, что капиталистическая экономическая система остается ядром современных западных обществ. Эта экономическая система сохраняет три базовых характеристики:

1. Капитализм основан на экономическом росте и считается находящимся в кризисе, когда нет роста.

2. Капитализм основан на том, что рабочим платят меньше, чем стоимость производимого ими товара для того, чтобы произвести прибыль. “Динамика классовой борьбы, следовательно, является характеристикой капиталистической экономики и капиталистического общества”.

3. Капитализм динамичен. Он постоянно производит новые способы организации работы и технологические инновации, поскольку бизнес стремится опередить своих конкурентов.

Эти базовые характеристики означают, что капитализм всегда склонен к изменениям. По мере его развития новые способы развития контролирования труда и попытки гарантировать прибыльность становятся необходимыми. По мнению Харви и большинства марксистских теоретиков, периоды кризиса – неизбежны. Эти кризисы ведут к изменениям в экономике, которые могут иметь важные последствия для общества и культуры.

Харви рассматривал постмодернизм как реакцию на один из таких кризисов и датировал его появление 1973 годом. С конца второй мировой войны и до 1973 года глобальная капиталистическая экономика была исключительно стабильна. Существовал стабильный рост в большинстве стран, рос уровень жизни и существовала относительная гармония между социальными классами.

Однако после 1973 года мировую капиталистическую экономику настигла серия экономических проблем. Производители нефти повысили цены на нефтепродукты, стала расти безработица, упали прибыли, многие страны испытали стагфляцию (стагнацию + инфляцию), то есть высокую инфляцию без экономического роста. Эти проблемы привели, по мнению Харви, к изменению “режима накопления” [Op. cit. – Р. 121], применению различных методов, пытающихся обеспечить рост и прибыльность. Это, в свою очередь, привело к некоторым культурным изменениям, которые были названы постмодерновыми и создали новый, ассоциированный “способ социального и политического регулирования” [Op. cit. – Р. 121].

Харви подчеркивает, что многие аспекты эры постмодерна не являются новыми. Капитализм всегда содержал в себе противоречивые тенденции, которые можно найти на протяжении всей его истории. “Никогда не было некой одной зафиксированной конфигурации, но колебания между укреплением и демонтажом, между иерархией и анархией, между постоянством и гибкостью” [Op. cit. – Р. 339]. Тем не менее, он полагал, что капитализм сейчас больше подвинулся ко второму полюсу, он сегодня ближе к постмодерновому набору характеристик и отдалился от предыдущего, модернового состояния.

Переход от модернизма к постмодернизму характеризуется сдвигом в сторону “гибкого накопления”. Харви является одним из тех теоретиков, кто доказывает, что гибкость в бизнесе (часто называемая пост-фордизмом) начала заменять фордизм. По Харви, гибкая аккумуляция (накопление) включает в себя:

· быстрые изменения на рынках труда, товаров и образцов потребления;

· более быстрые технологические изменения;

· возрастающую занятость в сфере услуг;

· уменьшение влияния профсоюзов;

· высокий уровень безработицы;

· снижение уровня защищенности рабочих, от которых ожидают, что будут достаточно гибкими для приспособления к постоянно меняющимся запросам своих работодателей.

Бизнес не может больше рассчитывать на регулярные и долгосрочные прибыли, и поэтому он должен постоянно адаптироваться для выживания. Внедрение потребления новых товаров, таких как компьютерные игры и новые услуги в индустрии досуга, привело к культурным изменениям. Капиталисты преуспели в практике быстрых изменений моды (например, в одежде и музыке), что позволяет постоянно возобновлять прибыли.

Эти экономические изменения лежат в основе культурных, политических и социальных изменений, являющихся предметом изучения теоретиков постмодернизма. В частности, проникновение капитализма в столь многие области досуга, чтобы увеличить потребление, привело к “постоянному бурлению, нестабильности и неустойчивым качествам постмодерной эстетики, которая поднимает на щит различия, эфемерность, умение поднести себя, моду и постоянные модификации культурных форм” [Op. cit. – Р. 156].

По мере того как массовая продукция становится менее прибыльной, гибкая аккумуляция привела к выдвижению капиталистов из следующих относительно небольшие рынки с более специализированными запросами, поощряющие тем самым культурное разнообразие. В этом отношении, как пишет Харви, постмодернизм “символизирует не что иное, как логическое распространение силы рынка на весь спектр культурного производства” [Op. cit. – Р. 62].

5.5. Социальное время и пространство
на стыке веков

Возросшая географическая мобильность и развитие дальнего туризма привели ко всевозрастающему перемешиванию мировой культуры. Более быстрые и более дешевые путешествия, а также убедительность средств массовой коммуникации повлияли, по мнению Харви, на способы, какими люди оценивают пространство и время. И то и другое как бы скомпрессовалось, и исследователь связывает это с ускорением процесса производства и с использованием технологий, таких как “точно в срок” [Op. cit. – Р. 365-367].

Чувство времени и пространства стало ослабленным в эпоху постмодерна. Например, в главных городах вы можете есть пищу со всего света – французские круассаны, японские суши, американские орешки, китайскую жареную утку; слушать музыку со всех континентов; покупать “кенийские бобы, калифорнийские авокадо, североафриканскую картошку, канадские яблоки и чилийский виноград” в супермаркетах. Более того, “географическая сложность мира еженощно редуцируется до серии картинок на статичном телевизионном экране” [Op. cit. – Р. 300].

Времена перепутываются, когда люди получают возможность посетить “старый мир” в Диснейленде или соответствующим образом одеться для проведения средневекового уикэнда в замке. Времена, места и культуры перемешиваются в очень узком пространстве. И все это отражается в искусстве, философии и социальной мысли и типизируется как “эфемерность, коллаж, фрагментарность”. Твердая граница знаний и убеждений сегодня кажется подорванной этим разнообразием и фрагментарностью, однако, по мнению Харви, эти основы не должны исчезнуть.

Время и пространство скомпрессовались и в мировой финансовой системе. Торговля корпоративными ценными бумагами, акциями, валютой продолжается 24 часа в сутки и с помощью компьютерной технологии производится почти мгновенно. То, что случается в Токио, моментально влияет на рынки в Лондоне, Нью-Йорке и Сиднее. Все страны мира ощущают на себе последствия огромных долгов третьего мира западным странам. По Харви, мировая финансовая система стала сегодня настолько сложной, что национальным правительствам почти невозможно понять ее, не говоря уже о контроле.

Эти сдвиги вкупе с переходом к гибкой аккумуляции вызывают политические изменения. Это, в частности, касается повышения роли имиджей в политике. Несмотря на проблемы, которые ощутили на себе многие американцы во времена правления президента Рейгана, ему удалось переизбраться в качестве “жесткого, но теплого, имеющего добрые намерения человека, который предан идеям величия и справедливости Америки” [Op. cit. – Р. 330].

Как Рейган, так и Маргарет Тэтчер (в Британии) поймали экономическое настроение своего времени, поддерживая предприимчивость необходимую в период гибкой аккумуляции. Оба подчеркивали ограничения власти правительства и необходимость доверять “рынку”, хотя оба были вынуждены вмешиваться в экономику для решения таких проблем, как долги третьего мира. Оба ослабили силу профсоюзов, облегчив тем самым капиталистам возможность повысить свои прибыли.

Постмодернизм не просто повлиял на правительство, он также привел к развитию политических и социальных движений. Положение классов и рабочее движение стали менее значимыми как источники оппозиции капитализма. Политическая оппозиция стала более раздробленной в разнообразных движениях, представляющих частные группы или интересы. Существуют “религиозные, мистические, социальные, коммунальные, гуманитарные движения, определяющие себя непосредственно в терминах антагонизма к власти денег, или же в терминах рационализированных понятий пространства и времени над повседневной жизнью” [Op. cit. – Р. 238]. Возросло влияние таких проблем, как феминизм, этнические неравенства, экология и бедность, в странах третьего мира.

Однако Харви также приводит свидетельство того, что эти различные социальные движения могут начать объединяться. Некоторые политические лидеры, такие как Джесси Джексон в США, привели к созданию “Радужной коалиции” угнетенных меньшинств. Харви заявил, что он нашел признаки “нового интернационализма в экологической сфере... и в борьбе против расизма, апартеида, мирового голода, неравномерного географического развития” [Op. cit. – р. 358].

Совершенно ясно, что существует множество причин, чтобы отвергнуть взгляды постмодернистских философов не знакомых с социологической теорией и исследованиями, а также позиция, согласно которой проект, начатый эпохой Просвещения, частью которого является социология, уже был или должен быть отложен. Современные общества можно систематически изучать и понять. А способы улучшения их и людей живущих в них можно идентифицировать, несмотря на то что претворение этих идей на практике часто оказывается довольно трудным. Социальная жизнь людей состоит не только из языковых игр или симулакрумов, но и включает реальные отношения между живыми людьми, а также множество форм реального сопротивления существующим отношениям власти и господства.

Все это делает изучение данных социальных отношений с помощью научных дисциплин, таких как социология, делом достойным, действительно важным и заостряет внимание на необходимости понять множество теоретических перспектив, вытекающих из изучения человеческих и социальных отношений.

Некоторые выводы

Делая обзор социологических теорий и исследований, мы не замечаем “смерть” социального, сопровождаемую отмиранием социологии, как об этом говорят философы, такие как Деррида. Вместо этого мы видим разнообразный спектр теоретической и эмпирической работы, включающей в себя:

· новое понимание теорий прежних социальных теоретиков, включая Вебера, Дюркгейма, Зиммеля, Парсонса, Франкфуртскую школу и других, используя их идеи новыми способами для анализа современных социальных условий и их исторической укорененности в предшествующих периодах;

· развитие новых социологических перспектив, включающих, в частности:

· использование работ Мишеля Фуко о власти и правительстве, Алена Турена – о теории действия и современных социальных движениях;

· новую формулировку социологической методологии и социологического понимания культуры, языка, действия и социальной репродукции в трудах Пьера Бурдьё;

· открытия Норбертом Элиасом “цивилизующего процесса” и его “процессуального” социологического подхода в изучении различных тем – от меняющегося управления эмоциями до глобализации культуры и государственного строительства;

· продолжающееся изменение социологической теории под влиянием феминистских дебатов и интеграцию феминистской перспективы в основную социологическую теорию и исследования;

· эмпирические исследования:

· исторических процессов, являющихся причиной возникновения современных социальных условий;

· изменений, вызванных классовыми отношениями, государственным строительством, образованием, сексуальностью и полом;

· глобализации и ее отношений с локально базирующимися идентичностями;

· культуры и этничности и их отношений к государственному строительству;

· отношений между экономикой, гражданским обществом и государством;

· изменений в семейной жизни;

· процессов индивидуализации в современных обществах и влияния рыночных сил на социальные отношения;

· природы научного, литературного и обыденного знания и его социального конструирования.

Все это – лишь немногие из тем, изучаемых социологами и используемых другими научными дисциплинами, такими как история, антропология, экономика, психология и география. В действительности одна из наиболее ярких черт обществоведения сегодня – это его всевозрастающая интеграция и взаимное оплодотворение. Таким образом, предполагаемый постмодернистский упадок дисциплинарных метанарративов, как представляется, на самом деле вдохнул новую жизнь во все обществоведческие дисциплины, увеличивая значение вклада каждой из них.

Многие из перечисленных выше тем являлись центральными для социологии с момента ее зарождения в XIX веке и останутся значимыми по мере того, как социальная жизнь будет развиваться в XXI веке. Другие же – это новые проблемы, отражающие изменяющуюся природу социальной жизни. Но все они показывают важное значение вклада, который с социологического понимания может внести более глубокое понимание человеческого мира и того, как он меняется.

Вопросы и задания

1. Какие социальные процессы и явления привели к появлению концепции постмодерна?

2. Назовите ведущих теоретиков постмодернизма.

3. Что происходит с управляемостью социальными процессами на рубеже тысячелетий?

4. Что такое симулякрум?

5. Дайте определения нарративу и метанарративу.

Литература

Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. – М.: Интрада, 1996.

Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. – М.: Интрада, 1998.

Култыгин В.П. Социальная управляемость как явление и как проблема в эпоху постмодернизма // Личность. Культура. Общество. – 1999. – Т. 1. – Вып. 1. – № 1-2.

Baudrillard J. Simulations. – N.Y.: Semiotexte, 1983.

Bauman Z. Intimations of Postmodernity. – L.: Routledge, 1992.

Eagleton T. Capitalism, modernism and postmodernism // Against the Grain. – L.: Verso, 1986.

Harvey D. The Condition of Postmodernity. – Oxford: Blackwell, 1990.

Lyotard J.-F. The Postmodern Condition. – Manchester Univ. Press, 1984.

Mann M. The Sources of Social Power. Vol. 1. – Cambridge Univ. Press, 1986.

Turner B. Baudrillard for sociologists // Forget Baudrillard? – L.: Routledge, 1993.

Глава шестая

Феноменологическая социология[1]