МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА 4 страница

Но обычно этот свод называют сводом 1093 г. В основе свода 1093 г., как полагал А. А. Шахматов и что разделяют многие исследователи, лежали Киево-Печерский свод 1072 г. и летопись, возникшая в Новгороде в 1050 г. после постройки и освящения новгородского Софийского собора. Летопись эта использовала материалы предшествующего киевского летописания и имела продолжение до 1079 г.

Ни один из летописных сводов XI—XII вв. не дошел до нас в своем первоначальном виде. С составом и содержанием крупнейшего летописного свода Древнерусского государства — «По­вестью временных лет», возникшей в начале XII в., мы знакомы только по летописным сводам XIV—XV вв. Сохранились две редакции повести. Одна из них — Лаврентьевская — представ­ляет свод, написанный в 1377 г. монахом Лаврентием для суз­дальского князя Дмитрия Константиновича. В нее, кроме «По­вести временных лет», входит Владимиро-Суздальская летопись. Вторая редакция — Ипатьевская (названная по имени Ипатьев­ского костромского монастыря, где она находилась) — написана в конце XIV — начале XV в. и состоит из «Повести временных лет», Киевской летописи XII в. и Галицко-Волынской летописи XIII в.

Дошедшие до нас списки изобилуют позднейшими летопис­ными наслоениями. Поэтому сама повесть дошла до нас в несколь­ко измененном виде.

«Повесть временных лет» как бы завершает историю древне­русского летописания в Киево-Печерском монастыре. Она под­водит итог историческим, политическим, религиозным воззре­ниям, сложившимся к концу XI— началу XII в.

Автором повести считается монах Киево-Печерского монасты­ря Нестор. Имя Нестора как автора «Повести временных лет», называется в одном из списков летописи — Хлебниковском, где значится: «Повесть временных лет Нестора черноризца». Об ав­торе как черноризце Феодосьева, т. е. Киево-Печерского, мона­стыря говорит Ипатьевская летопись. Нестор как летописец называется в сборнике повестей об основании Печерского мона­стыря и об его наиболее известных монахах — Киево-Печерском патерике, составленном в начале XIII в.

Написана повесть около 1113 г. Поставив перед собой задачу выяснить, «откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Руская земля стала есть», Нестор стремится показать русскую историю на фоне мировой истории, дать широкую и полную картину жизни Древней Руси. Не ограни­чивая себя узкими рамками киевской истории, он включает в ле­топись известия новгородские, суздальские, черниговские, пере­яславские и других русских земель. Это придает «Повести вре­менных лет» характер общерусского свода.

Для написания своего широкого и сложного исторического труда Нестор привлек большое количество источников летопис­ного, литературного, фольклорного характера. Основой для со­ставления «Повести временных лет» послужил свод 90-х гг. XI в. Но эта летопись подверглась серьезной историко-литератур­ной и политической обработке, была дополнена новыми материа­лами, выверена была ее хронология.

«Повесть временных лет» начинается с характерного для эпохи средневековья введения во всемирную историю: с рассказа о «всемирном потопе» и разделении земли между сыновьями Ноя. Летописец рассказывает о странах, отошедших к Симу и Ха­му, но особое внимание уделяет «полунощным» (северным) и западным странам, перешедшим к Иафету. Среди них он указывает и земли, вошедшие затем в состав Древнерусского государства.

Приведя легендарный рассказ о Вавилонском столпотворении и образовании народов и языков, летописец подробно останавли­вается на славянах. Здесь его повествование приобретает геогра-фо-этнографический характер. Он говорит о западных, южных и восточных славянах; районах их расселения, приводит названия славянских племен, связывая их происхождение с местами, «где седеше на котором месте». Например, говоря о полочанах, он указывает, что назвались они так «речки ради, яже втечет в Двину, именем Полота», название древлян связывает с тем, что они «седоша в лесах», об ильменских славянах говорит, что они «прозвашася своим имянем».

С большим знанием дела летописец дает географическое описание Русской земли. Подробно рассматривается «путь из варяг в греки», водоразделы Днепра, Западной Двины, Волги. В частности, о последней сообщается, что она «вьтечеть (втекает) семьюдесят жерел в море Хвалисьское (т. е. Каспийское)».

Краткий рассказ о всемирной истории и славянах как бы прерывается легендарной историей основания Киева тремя братьями — Кием, Щеком и Хоривом.

Рассказ о Русской земле довольно подробен и живописен. Ле­тописец стремится дать характеристику племен, показать особен­ности их. Он подчеркивает, что в состав Руси, кроме славянских земель, входят земли, населенные другими племенами: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печора, ямь, литва, земигола, корсь, нарова, либь.

Нестор рассказывает, что были времена, когда славяне нахо­дились под властью других народов, но подчеркивает, что време­на эти канули в вечность, а славяне сами теперь берут дань с дру­гих народов. Характерен в этом отношении рассказ летописи о судьбе полян. Покоренные хазарами, они платили дань мечами, что имело символическое значение. Хазарские мудрецы решили, что «станут они (поляне) когда-нибудь собирать дань и с нас, и с иных земель». «И сбылось, — констатирует летописец, — это все».

Рассказом о полянах заканчивается вводная часть «Повести временных лет», и дальше историческое повествование ведется в строгих хронологических рамках.

Летописец стремился собрать материал по каждому году, а если это ему не удавалось, то все равно он считал необходимым дать хотя бы простое перечисление дат.

После перечисления первых княжений Нестор обращается к легенде о призвании варягов, имевшейся еще в ранних сводах. Он придает ей законченную, развернутую форму, пытается связать ее с появлением названия Русь. Для него варяжские князья не просто пришельцы с севера, а представители якобы варяжского племени русь, переселившиеся в славянские земли и установившие здесь государственность.

В идее установления единого дроисхождения всех княжеских родов Нестор видел возможность предотвращения междоусобия и средство сохранения политического единства русских земель. Варяжские князья как бы воплощали для него порядок и закон. При этом теория призвания варяжских князей никоим образом не умаляла патриотических устремлений летописца. Традиции средневековой историографии требовали «выведения» княже­ских династий из других стран. Эти традиции исходили из представления о внесении власти божественным путем из других стран, от других народов. В глазах современников выведение генеалогических связей за пределы Руси повышало значение княжеской власти.

К тому же «норманнская теория» летописцев носила явный антигреческий характер. Она противопоставлялась византийской теории, утверждавшей, что для появления законной государствен­ной власти на Руси решающее значение имело принятие христиан­ства.

Практически легенда о призвании варяжских князей не затра­гивала вопроса о начале Русской земли, а говорила лишь о про­исхождении княжеской династии. Она отвечала уровню политиче­ских и исторических воззрений XI—XII вв.

Все дальнейшие рассказы «Повести временных лет» связаны с именами тех или иных русских князей. Они создают картину исто­рии Руси X — начала XII в.

В текст летописи введены новые подробности о вокняжении Олега, его походе на Царьград; летописец использует леген­дарное предание о князьях Аскольде и Дире, много внимания обращает «преложению книг», т. е. рассказу о создании Кирил­лом и Мефодием славянской азбуки.

Особое значение имеют те части «Повести временных лет», где дается изложение древнейших русских актов-договоров, за­ключенных Русью с Византией. Нестор приводит тексты договоров Олега (911 г.), Игоря (944 г.), Святослава (971 г.). Вполне вероятно, что Нестор располагал самими текстами договоров, иначе трудно объяснить, как он смог так четко и подробно изложить их.

«Повесть временных лет» рассказывает нам о событиях кня­жения Святослава, о многочисленных походах, о борьбе, раз­вернувшейся после смерти Святослава между его сыновьями — Олегом, Ярополком, Владимиром.

В центре повествования о Владимире по-прежнему находится повесть о крещении Руси.

Довольно много места занимает описание событий XI в. и осо­бенно межкняжеских распрей второй половины его. Несомненно, что эту последнюю часть летописи Нестор писал на основе сведе­ний, собранных им лично. Он указывает не только годы событий, но и месяц и число, вносит оригинальные рассказы о перенесении мощей основателя Киево-Печерского монастыря Феодосия (1091 г.), о набеге половцев на монастырь (1096 г.), о победе Святополка над половцами (1107 г.) и др.

Нестор видимо, как и собирался, довел изложение в летописном своде до 1113 г., т. е. до смерти Святополка.

Исследования «Повести временных лет», сделанные рядом уче­ных (А. А. Шахматовым, М. Д. Приселковым, Д. С. Лихачевым), покаёали, что автор «Повести временных лет», кроме предшествую­щих летописей, использовал много других источников. Он был хорошо знаком с хроникой Георгия Амартола в ее русском из­ложении, взял оттуда материалы по всемирной истории, известия, относящиеся к обычаям различных народов, рассказ о нападении Руси на Царьград и ряд других сведений. Использовал он и «Летопи­сец вскоре» патриарха Пикифора, который в соединении с хрони­кой Георгия Амартола был положен в основу хронологии по­вести для IX—X вв. Рассказ о походе Игоря на Царьград в 941 г. был известен Нестору по другому греческому переводному сочи­нению — «Житию Василия Нового».

Русское происхождение имели материалы, связанные с догово­рами Руси с Византией. Большое количество известий «Повести временных лет» заимствованы из многочисленных русских житий и сказаний, получивших широкое распространение не только среди духовенства, но и среди населения.

Вполне естественно, что при наличии сравнительно ограничен­ного круга письменных источников летописец должен был обра­щаться к народной памяти. Легенды, песни, предания могли со­хранить о княжениях Олега, Игоря, Ольги, Святослава то, что нельзя было найти ни в одном письменном источнике того време­ни. Из фольклора, вместе с его исторической основой, в летопись проникли и легендарные подробности о смерти Олега, о мести Ольги древлянам, о волхвах и т. п.

«Повесть временных лет» отражала интересы великокняже­ской власти. Киевский князь Святополк, заинтересованный в соз­дании такого рода свода, всячески поддерживал Киево-Печерский монастырь в его антигреческих выступлениях, добился признания его архимандритии. Консолидации сил духовенства и светской власти способствовала боязнь антифеодальных выступлений сель­ского и городского населения. Их объединило стремление за­щитить политические и идеологические принципы феодального общества.

Однако после смерти Святополка и восстания 1113 г. в Киеве летопись не смогла полностью удовлетворить интересы нового князя — Владимира Мономаха. Больше того, ее политическая ори­ентация имела известные противоречия с политикой Владимира Мономаха. Это и послужило причиной того, что летопись под­верглась переработке. Она была взята из Киево-Печерского мо­настыря и передана в Выдубицкий монастырь — придворный мо­настырь Мономаха. Здесь в 1116 г. Сильвестр переработал лето­пись. Его труд дошел до нас в составе Лаврентьевской редак­ции «Повести временных лет», где в конце имеется приписка: «Игумен Сильвестр монастыря святого Михаила написал книги эти, летописец, надеясь от бога милость получить, при князе Владимире, когда он княжил в Киеве, а я в то время игумен­ствовал у святого Михаила, в 1116 году...» По этой причине было изъято имя Нестора как летописца из заголовка.

Сильвестр переработал главным образом текст «Повести вре­менных лет» о событиях с середины 90-х гг. XI в. до 1110 г., т. е. того периода, который больше всего интересовал Монома­ха. Из летописи было убрано все, что могло рисовать Свято­полка в благоприятном свете. Рассказывая о походе на полов­цев в 1103 г., Сильвестр на первый план выдвигает фигуру Владимира Мономаха, хотя по старшинству именно Святополк должен быть в центре повествования.

Сильвестр рисует образ мудрого и дальновидного князя Вла­димира, заботящегося о русском смерде. В ответ на рассуждения дружины Святополка, что «не годится теперь, весною, идти в поход, погубим смердов и пашню их», Владимир говорит: «Див­люсь я, дружина, что лошадей жалеете, на которых пашут! А почему не подумаете о том, что вот начнет пахать смерд, и, приехав, половчин застрелит его из лука, а лошадь его возь­мет, а в село его приехав, возьмет жену его и детей и все его имущество?, Так лошади вам жаль, а самого смерда разве не жаль?»

Сильвестр неоднократно приводит речи Владимира Монома­ха, приписывает ему центральную роль в большинстве событий, даже не относящихся к его княжению. Он вставляет рассказ об ослеплении князя Василька Теребовльского в 1097 г., после только что окончившегося любечского съезда князей, где все князья целовали крест в знак братства и незыблемости феодаль­ных границ. Летописец подчеркивает тревогу Владимира за судьбу русских земель и международных отношений, его стремление разоблачить вероломство и жестокость по отношению к Васильку, причастность Святополка к его ослеплению.

Сильвестр превозносит ум, смелость Мономаха, его заботу об общерусских интересах, чтобы «не погибла земля русская».

Конец повести под пером Сильвестра получил политическую заостренность, в ней ясно звучит тема борьбы с половецким натиском и княжеской междоусобицей.

В 1118 г. «Повесть временных лет» была подвергнута еще одной переработке, что было связано с вокняжением Мстислава, старшего сына Владимира, в Новгороде. Автор переработки, со­хранив прежнюю политическую направленность летописи, насы­тил ее северными новгородскими известиями. Текст этой пере­работки сохранился в Ипатьевской редакции.

Древнерусские летописи, возникнув в условиях феодального общества, отражали идеологию господствующего класса феода­лов. Политические события того времени, жизнь княжеской семьи, войны и заключенные договора, построение монастырей и церквей заполняют страницы летописи.

Жизнь же народных масс не нашла в них отражения. Лишь крупнейшие антифеодальные выступления не могли не привлечь внимания летописца, но он всегда отрицательно относится к на­родным восстаниям, видит в них проявление «божьей казни».

Трактовка событий в летописях, естественно, зачастую носила религиозный характер. Это объясняется не только тем, что лето­писи создавались в монастырях, но и тем, что религия активно способствовала укреплению феодального строя.

«Повесть временных лет» имела большое влияние на даль­нейшее развитие русского летописания. Она не просто включа­лась почти во все местные летописи, но и играла роль полити­ческого введения. Основная идея повести — защита родины — находила горячий отклик в сердцах летописцев, заставляла их поднимать свой голос в защиту единства Русской земли, против феодальных междоусобиц.

ЛИТЕРАТУРА

Большинство литературных произведений XI—XII вв. не до­шло до нашего времени. Их судьбу разделили памятники и более близкие к нам по времени. Некоторые из них дошли до нас случайно в более поздних списках, часто в единственном экзем­пляре, хотя они имели широкое распространение в русских землях.

Из памятников гражданской литературы Древней Руси до нас дошло так называемое «Поучение Владимира Мономаха». Оно сохранилось в виде вставки в тексте Лаврентьевской летописи под 1096 г., хотя само «Поучение» было составлено в 1117 г. Это объясняется тем, что позднему редактору «Повести времен­ных лет» или Лаврентьевской летописи «Поучение» понадоби­лось для обоснования позиции Владимира Мономаха на Любечском съезде 1097 г.

«Поучение» состоит из трех самостоятельных частей: поуче­ния детям, воспоминаний и послания князю Олегу Черниговскому. Однако эти части связаны между собой идеей борьбы с феодаль­ной раздробленностью.

Литературный прием обращения отца к детям был широко распространен в средневековой литературе. Нет ни одной страны на Западе и на Востоке, где бы не было такого рода произве­дений. Разные по содержанию и окраске, они имели одну цель — дать наставления детям. Таков труд византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», «На­ставления» французского короля Людовика Святого, поучение англосаксонского короля Альфреда и др.

Но «Поучение» Владимира Мономаха выделяется среди них своею целенаправленностью и высокой художественностью. Исхо­дя из собственного опыта, Мономах четко формулирует основ­ные жизненные принципы. Он не ограничивается простым при­зывом сыновей к единству и прекращению усобиц, а обращает внимание и на образ самого князя, который в его представлении должен быть мужественным и смелым, деятельным и неутомимым правителем Русской земли. Князь должен проявлять заботу о смерде, челяди, «вдовицах», не давать «сильным погубить чело­века». Дав крестное целованье, нужно блюсти его, чтобы «не по­губить души своей». Нужно заботиться о хозяйстве, рано вста­вать, поздно ложиться спать, не лениться, быть всегда готовым к походу. Как воинский устав звучат слова: «На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не потвор­ствуйте, ни сну; сторожевую охрану сами наряжайте, и ночью, расставив воинов со всех сторон, ложитесь, а рано вставайте; а оружия снимать с себя не торопитесь, не оглядевшись, из-за лености внезапно ведь человек погибает».

Князь должен думать о распространении славы Русской земли, чтить «гостя, откуда бы он к вам ни пришел, просто­людин ли, или знатный, или посол... ибо они по пути просла­вят... по всем землям...»

Мономах стремится убедить детей собственным примером. Он подчеркивает, что с 13 лет находится в разъездах, охотах, походах. Мономах указывает, что военные походы и полити­ческие дела не заслоняли от него и хозяйственной деятель­ности. «Ночью и днем, в зной и стужу, не давая себе покоя», на войне и охоте «сам делал, что требовалось, отдавая распо­ряжения, и в доме у себя поступал также... весь распорядок... держал я в своих руках», «также и бедного смерда, и убогую вдовицу не давал... в обиду сильным и за церковным поряд­ком и за службой сам следил».

Автобиографические моменты «Поучения» должны были создать образ князя, достойный подражания. Поэтому здесь нет полной автобиографии Мономаха, а есть лишь примеры из его жизни, имеющие гражданский интерес и общественно-идей­ное звучание. Выступая за единство действий русских князей против внешних врагов, Владимир Мономах готов ради этого примириться со своим давним противником черниговским кня­зем Олегом.

Своеобразие формы, простота и сжатость стиля, его идеи при­дали «Поучению» публицистический характер. В нем отрази­лась глубокая тревога за дальнейшую судьбу родины, стрем­ление предупредить потомков, дать им советы, чтобы предотвра­тить политический распад Древнерусского государства.

В Древней Руси появились и первые записки русских путе­шественников. Путешествия в другие страны вначале были связаны с торговыми и военными интересами, после же приня­тия христианства к ним присоединился и религиозный момент. Путешествия знакомили русских людей с историей, нравами и обычаями чужеземных народов, способствовали обмену куль­турными и литературными ценностями. Отдельные летопис­ные записи и устные предания сохранили известия о путе­шественниках XI—XII вв. Летопись под 1163 г. рассказывает о путешествии 40 новгородских мужей «ко граду Иерусалиму», о паломничестве в Иерусалим (1173 г.) полоцкой княжны Ефросиньи. Былины сохранили предания о походе Василия Бус­лаева со своей дружиной «ко христову гробу» и т. п.

Среди путешественников были люди просвещенные, книж­ники, записи которых имеют большую ценность. К ним при­надлежит написанное не позже 1113 г. «Хожение Даниила».

Даниил был игуменом какого-то черниговского монастыря и с группой паломников, «дружиной», как он их называет, между 1093 и 1113 гг. совершил путешествие в Палестину. Вероятно, его записки вначале имели форму путевых заметок, затем они обросли выписками из различных литературных па­мятников, в результате получился законченный, связный рас­сказ. Своей миссии Даниил придавал очень большое значение. В далекой от Руси стране он чувствовал себя представителем всего русского народа, поэтому не случайно он именует себя «игумен русский», «игумен Даниил Руския земли» ставит в Иерусалиме «кандило» (лампаду) от «всея русьскыя земли».

Путешествие Даниила проходило вскоре после окончания первого крестового похода, когда большая часть Палестины еще контролировалась сарацинами, и Даниил «страха ради по­ганых» не смог побывать везде. Однако, пользуясь уважением и у крестоносцев и у сарацин, он сумел посетить некоторые земли, куда не смогли проникнуть другие путешественники. Он рассказывает, что в Вифлием его провожал «старейшина срациньский со оружием», а во многих местах путешествие его проходило под охраной дружины короля Иерусалимского королевства Балдуина.

Даниил был наблюдательным человеком. Его интересуют не только религиозные вопросы. Он описывает места, где ему довелось проходить, людей, природу. На острове Ахии его вни­мание привлекает «мастика и вино доброе и овощь всякий». Остров Икос, отмечает он, «богат вельми всем и людьми и ско­том». Подробно описывает он плодородные земли вокруг Иеру­салима, где «родиться пшеница и ячмень изрядно: едину бо кадь всеяв и взяти 90 кадей, а другащи 100 кадей по единой кади... суть виногради мнози... и овощная древеса многоплодо­вита, смоква и ягодичня и масличне, и рожци и ина вся различнаа дресва». Даниил сравнивает реку Иордан с родной ему Сновью, описывает леса и зверей, отмечает значение искусст­венного орошения. Где бы он ни был, в Хананее, Самарии или на Генисаретском озере, он стремится записать сведения о при­роде, земледелии, садоводстве, промыслах. Читатель иногда даже забывает, что автор этого увлекательного рассказа о пу­тешествии в Палестину был духовным лицом. Даниил умело сочетал хозяйственные наблюдения с задачей описания всех памятных мест Иерусалима и его окрестностей, связанных с библейскими преданиями. Он собирает легендарные рассказы о библейских героях, стремится узнать, где они жили, во что одевались, что ели, что делали. Описания святых мест очень конкретны и точны: он фиксирует местоположение, размеры зданий, материалы, из которых они построены, наиболее ха­рактерные их признаки. Даниил старается как можно точнее пе­редать читателю все увиденное им.

«Хожение Даниила», за исключением выписок из биб­лии и апокрифов, написано ясным, доступным простому рус­скому читателю языком. Яркость и четкость в изложении ма­териала, обилие интересных сведений о неведомых землях, подробности, связанные с библейскими преданиями, сделали «Хожение Даниила» популярным литературным памятником, ставшим образцом для написания записок о путешествиях.

Значительно шире и полнее до современного читателя до­шли памятники церковной литературы, и прежде всего жи­тия. Возникновение их тесным образом связано с созданием русского пантеона святых и стремлением осмыслить ход исто­рического развития, обосновать божественность происхож­дения власти на земле. Ко времени крещения Руси в Византии уже довольно четко оформились жития многочисленных свя­тых. Не могла остаться в стороне от этого процесса и Древняя Русь. Уже в начале XI в. были сделаны попытки канонизации князей Ольги и Владимира, имена которых были связаны с вве­дением христианства на Руси. Для канонизации необходимы были жития, отражающие основные этапы их деятельности, утверждающие их права «на святость». Уже в первые летопи­си были внесены сказания об Ольге и Владимире, носившие житийный характер. Такой же характер носили и некоторые другие рассказы. Процесс оформления житий как самостоя­тельного церковно-литературного жанра шел в дальнейшем как в летописании, так и помимо него, в церковных писаниях.

Примером тому могут служить «Жития» Бориса и Глеба. Впервые они появляются в форме летописной статьи под 1015 г. Церковно-житийные элементы в ней нужны были летописцу для провозглашения Бориса и Глеба святыми мучениками, а Ярослава — ревностным хранителем их памяти. Политиче­ская тенденция борьбы Ярослава против Святополка прикрыва­лась церковно-житийной формой отмщения за невинно убитых братьев-праведников. В дальнейшем эта летописная статья, а возможно, и какой-то предшествовавший статье самостоятель­ный рассказ выделились в отдельное законченное произведе­ние — «Сказание о Борисе и Глебе». Центральная часть рассказа об убиении Бориса и Глеба была составлена в середине XI в., а сказание о чудесах создавалось, как предполагают, несколь­кими авторами с середины XI в. до 20-х гг. XII в.

Тема жизни и смерти Бориса и Глеба, намеченная в общих чертах летописцами, развивается автором «Сказания». Он не приводит новых материалов, новых фактов, а использует лишь то, что уже было в летописи. Но он усиливает патетическое звучание плачей Бориса и Глеба по поводу кончины отца, ис­пользуя разнообразные стилистические приемы, восхваляет Ярослава, поднимается до сознания величия Русской земли.

Первым русским святым уделил внимание и Нестор. Им были составлены «Чтения о Борисе и Глебе». «Чтения» выдер­жаны в византийских традициях. Они состоят из вступления, биографии и заключительной похвалы. Нестор связал воеди­но сказание об убиении и сказание о чудесах, добавил вступ­ление и заключение, заменил основную массу исторического материала церковно-назидательными рассуждениями, дал иде­ализированный образ святых Бориса и Глеба. С рождения своего они готовятся принять мученический венец, зачиты­ваются «священным писанием» и ходят «по стопам святых».

Подчиняя свои «Чтения» чисто религиозным задачам, Не­стор выбросил из «Сказания» исторические названия и собст­венные имена, ввел тем самым повествование в область нраво­учения и богословской догматики.

Известны и другие сочинения церковного характера: жи­тия Ольги, Владимира, Мстислава Владимировича и других, поучения Феодосия Печерского и Луки Жидяты и, наконец, упоминавшееся «Слово о законе и благодати» первого русско­го митрополита Идариона.

Разные по своему содержанию и литературному достоин­ству, эти произведения вводят нас в круг политических, идео­логических и религиозных вопросов, волновавших людей Древ­ней Руси.