На изменения в языке

В начале XX века Россия вступила в эпоху войн и революций. Произошли глобальные миграции населения, возникла новая государственность. Была проведена реформа орфографии, и были сделаны шаги к всеобщей грамотности. Жизнь внесла значительные изменения в лексический состав языка. После 1905 г. в жаргоне политических партий появляется слово товарищ; тогда же возникли смертник и теплушка. Еще до войны 1914 г. наше лётчик приходит на смену слову с иноязычным корнем авиатор; кинематограф переименовывается по типу немецкого слова в кино. Первая мировая война, события 1917 г. и гражданская война стали причиной появления множества новых слов: братание, беженец, мешочник, соглашатель, драпать, ловчить, сыграть в ящик и др. Одна из характерных примет времени – сокращения и аббревиатуры: командарм, главковерх (верховный главнокомандующий), земгор (союз земств и городов), врио (временно исполняющий обязанности), РСФСР, НЭП, ГПУ, зам, спец (ср.: военспец), Коминтерн, губчека, продналог, домкомбед, нарком и наркомат, Донбасс и масса других. А.Г. Горнфельд с нескрываемой иронией писал по этому поводу: «Получал я дрова в Лидрокопе (Литейный дровяной кооператив), потом стал получать в Домотопе, потом был обращен в подопечные Петротопа и, право, благословлял бы имя сие, если бы это учреждение грело нас». Доходило и до смешного – когда возникало сокращение типа «замкомпоморде» – заместитель комиссара по морским делам (в этом случае пародийно-шутливое) или когда охваченные революционным пылом родители называли ребёнка Даздраперма (Да здравствует 1Мая!). Л.В. Успенский вспоминал свою работу дивчертом – дивизионным чертежником. Вы знаете, что подобных сокращений нет в современном языке; они не привились благодаря заслону, который всегда возникает перед словами, нарушающими стройность и благозвучие русской речи. Таким же необдуманным и недолговечным нововведением Октября 1917 г. было слово мандат (документ), которое почти полностью совпало в звучании с хорошо известным тогда «срамным» словом, называющим женские гениталии. А.Н. Толстой в рассказе «Сожитель» мастерски высмеивает ассоциации, связанные с этим «революционным» заимствованием.

В 1919 г. появились слова испанка (грипп), сыпняк, культурник; входят во всеобщее употребление семантически переосмысленные заимствования пошиковать, танцульки, доминировать, базироваться, изолировать и прямые заимствования вроде контакт, анкета, коррупция.

1921 г. – начало нэпа, жаргон городского «дна» впервые входит в разговорную речь: заначка (припрятанный капитал), подначивать (подзадоривать, провоцировать на разговор), замести (изобличить, поймать на чем-либо), трепаться (валять дурака на допросе) и др. Согласно наблюдениям В.В. Колесова, «каждое из подобных слов сегодня используется в значении, более широком, чем то, в каком пришло оно из жаргона. Расширение значения и позволило слову сохраниться в просторечии» (43, с.118). Пострадала от чрезмерной жаргонизации и беллетристика. Например, в стихах И. Сельвинского встречаем типичные для того времени слова и выражения из воровского арго:

Вышел на арапа. Канает буржуй.

А по пузу золотой бамбер.

«Мусью, сколько время?» – Легко подхожу…

Дзззызь промеж роги…– и амба.

Стирались грани между социальными группами: речь образованных людей смешивалась с просторечием, а язык города с сельскими диалектами. Прежняя литературная норма не вызывала уважения, поскольку была частью «старого мира», который почему-то непременно нужно было «разрушить до основания».

В середине 20-х годов разговорные формы через речь мелких служащих проникают в печать, обрабатываясь до расхожих формул: план завершен (вместо выполнен), делать акцент на (вместо ставить акцент); впервые публично звучит пресловутое ложить. В речь вплетается множество иностранных слов, далеко не всегда понятных, но привлекательных потому, что они были тесно связаны в сознании говорящих с «ветрами перемен». В 1925 г. опрос красноармейцев показал, что им совершенно неизвестны слова блокада, ветеран, десант; почти неизвестны моральный, премировать, демобилизация и даже СССР, но хорошо знакомы бастовать, резолюция, дезертир, шпион, кооператив; всем без исключения понятны армия, заём, кутузка, программа, реквизиция, трибуна, политрук.

Согласно оценке профессора Л.И. Скворцова, «в послереволюционной эпохе 20-х годов легко увидеть идеологическую подоплеку, желание классово противопоставить «пролетарский» язык «интеллигентно-буржуазному», монархическому». Особую идеологическую значимость обретает в это время лингвистическая проблема номинации, главным принципом которой становится переименование. Оно было обусловлено вполне определенными целями партийно-правительственной олигархии, стремившейся как можно масштабнее воздействовать на общественное сознание прежде всего через лексику языка.

В результате переименований, во-первых, удавалось разорвать связь с дореволюционным прошлым, уничтожить преемственность во многих сферах жизни; во-вторых, предать забвению <…> многое из того, что могло напоминать о царской России, ее символике; в-третьих, возникало впечатление полного обновления всех сторон жизни общества; в-четвертых, перемена наименований должна отражать существенные изменения объекта номинации, поэтому с переменой названий возникала иллюзия постоянного качественного изменения в самом обществе в соответствии с догмами диалектического материализма (15, с.21).

В соответствии с партийной установкой появляются и закрепляются в языке новые слова и выражения: ударник, передовик, стахановец, колхозник, бригада коммунистического труда; переименовываются административно-территориальные названия (вместо губерний, уездов, волостей появляются республики, области, районы), названия государственных учреждений (вместо совета министров, министерств, департаментов, коллегий – совнарком, совнархоз, наркоматы, райсоветы, сельсоветы, исполкомы), изменяются и существуют в переименованном виде до 40-х годов воинские звания: вместо солдат, офицер, майор, полковник, генерал вводятся красноармеец или красногвардеец, командир, комвзвода, комэска, комполка, комдив, командарм, а вместо полицейский (урядник, городовой, околоточный) появляются милиционер, участковый, оперуполномоченный. Несколько «качественных» изменений претерпело название «главного руководящего и направляющего органа» – партии: РКП(б) → ВКП(б) → КПСС (сравните: сегодня – КПРФ). Подверглись переименованию многие города и сёла. Например, Петербург сначала стал Петроградом, а впоследствии – Ленинградом, Царицын – сначала Сталинградом, затем – Волгоградом, Самара стала Куйбышевом, Тверь – Калинином, Нижний Новгород – Горьким. Вошли в моду новые имена людей (напр., Нинель – палиндром имени вождя, Вилена – также от Владимир Ильич Ленин, Касэма – как аббревиатура от Коммунистический Союз молодежи, Мэлс (от Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин); имена Революция, Баррикада и др.) и даже клички животных (напр., колхозного борова или быка могли назвать Буржуем или Кулаком). Колхозы и совхозы, как правило, получали яркое идеологизированное наименование: «Рассвет», «Большевик», «Путь к коммунизму», «Заря коммунизма» и п.

По наблюдениям М.В. Горбаневского, «в первые годы после революции многие переименования совершались по контрасту, что позволяло отмежеваться от всего одиозного. Вот как, например, были переименованы некоторые ленинградские улицы: Дворянская – улица Деревенской Бедноты, Мещанская – Гражданская улица, Ружейная – улица Мира, Архиерейская – улица Льва Толстого, Французская набережная – набережная Кутузова» (26, с.49).

Важную роль в процессе переименования стало играть прилагательное красный, у которого после Октября 1917 г. возникла метафорическая семантика ‘революционный, социалистический, новый‘, пришедшая на смену «старорежимным» значениям ‘красивый, живописный‘ и ‘расположенный на солнечной стороне‘. Поэтому наряду с привычными названиями Красное Село, Красный стан, Красная Горка, Красный Рог и п. появились «революционные» наименования населенных пунктов, колхозов, заводов и др. объектов: Красная Нива, Красный Текстильщик, Красный Профинтерн, Красный Октябрь, Красный Путь, Красный Строитель, Красный Торфяник, Краснодар и т.д. Удачно вписалось в «новую эру» и название главной площади страны: оно также обрело новый идеологический смысл, который впоследствии дополнился негативным подтекстом, образно выраженным в строках Б. Окуджавы:

А ты, генералиссимус прекрасный,

Еще лежишь на площади на Красной?

Уж не от крови ль красная она?

Изменения в языке представлялись современникам настолько серьёзными, что в прессе часто стали появляться статьи, предупреждающие об опасности языковой разрухи. Например, автор заметки «Борьба за русский язык», опубликованной в 1923 г. в газете «Известия», пишет: «Русский язык жестоко пострадал за время революции. Ничто не подверглось у нас такому безжалостному изуродованию, такому беспощадному исковерканию, как язык». В 1925 г. в дискуссии по культуре речи осторожно, но вполне определенно высказались авторитетные российские лингвисты Лев Владимирович Щерба и Лев Петрович Якубинский: «Язык стал крайне небрежен, неряшлив и стал пестрить иностранными словами и оборотами больше, чем это было раньше»; «Русский язык переживает достаточно смутное время». В 1927 г. все ещё писали о необходимости объявления «самой горячей войны ряду засоряющих чистоту русского языка слов и выражений, искусственно внесённых в нашу речь в последнее время». Но время, испытание которым не выдерживает фальшь, затем снова примирило спорящих.