Евхаристический Канон (Анафора).

Евхаристическая молитва, воссылаемая молящимися за Литургией, является ядром богослужения. Её чтение в современной практике сосредоточено в основном в устах предстоятельствующего за богослужением священника и лишь малые части с небольшими дополнениями пропеваются хором, рядовые прихожане молящиеся в храме остаются почти безучастны в молитве Анафоры (они её просто не слышат). К тому же многие священнослужители вовсе предпочитают читать эту Молитву чуть слышно (или про себя). Текст молитвы предписан «от третьего лица», - т.е. «нас», «мы» и т.п. По своей сути - это молитва всей Церкви (как общины молящихся), звучащая за Литургией «едиными устами и единым сердцем», будучи произносима при этом предстоятельствующим священником. Посему древняя практика усвоила чтение Евхаристической молитвы таким образом, чтобы она была произносима вслух и в равной мере воспринимаема всеми молящимися.

С VI века появляется нововведение, – это практика так называемого «тайного» чтения Евхаристической молитвы (Анафоры), лишившая народ активного участия в сослужении Евхаристии. Обычай этот имеет своими корнями традиции крайней восточной Сирии. Первое упоминание о тайном (беззвучном) чтении Евхаристических молитв содержится в литургических проповедях ведущего несторианского учителяНасраvя в конце V в. Из приводимого им описания очевидно, что согласно известной ему практике боvльшую часть анафоры священники читали негласно, в молчании. После вступительного диалога в храме воцарялось молчание, пока священник снова не возвышал голос…[149] Возможно здесь проявилось влияние персидских религиозных традиций.

В ответ на это нововведение, начинающее распространяться в византийской литургической практике, 137 новелла имп Юстиниана (527-565) гласит: "Повелеваем, чтобы все еписко­пы и пресвитеры не тайно произносили молитвы божественного приношения и святого крещения, но голосом, который был бы слышим верным народом, дабы умы слушающих возбуждались к большему угрызению совести... Прили­чествует молитве к Господу нашему Иисусу Христу, нашему Богу с Отцом и Святым Духом во всяком приношении и других служ­бах возносить громко. Те, которые откажутся, дадут ответ у престола Божия…".[150] И в наши дни этот вопрос остается открытым. Об уместности следования древней литургической традиции чтения Анафорыговорилось, в частности, и в Русской Православной Церкви на Поместном соборе 1917-1918гг., хотя окончательное положительное решение по этому вопросу принято не было. Об этом же свидетельствуют литургические взгляды балканских православных церквей и, в особенности, Сербской и Греческой. Так на основании литургических и историко-канонических данных в окружном послании митрополитам Синод Элладской Церкви от 31 марта 2004 г. по этому вопросу вынес следующее суждение:

«Все в Божественной литургии имеет свое надлежащее положение, и ничего не должно зависеть от религиозного, или эмоционального, или пиэтического настроя служащего иерея. <…>

Кроме того, верные должны получить от этого пользу и осознать, что в Божественной литургии они не "совершают" Таинства вместе с иереем, но соучаствуют в нем; поскольку первая точка зрения, как вера и восприятие, есть чисто протестантское понимание и практика, которая упраздняет как "иерархичность" и "иерархию" в Церкви, так и различение в ней благодатных даров. Именно это и может случиться и неосознанно укрепиться "в качестве вероучительной истины" в православном Народе Божием в результате нерассудительного чтения молитв "возгласно" или "велегласно".

Чтение молитв "тихим гласом", но не "шепотом", как они обычно читаются в позднейшей практике,предоставляет верным возможность следования за очередностью смены молитв и возгласов и канонической структуре Божественной литургии, которую очень часто "нарушает отрыв молитв от своего места и связи с читаемым и поемым контекстом" (Окружное Послание Священного Синода N 2683 от 8.11.1999).

Это указание на "тихогласие" молитвы, кроме всего прочего, будет оберегать иереев от нерадения или оставления сознательного чтения молитв, от механического их произнесения и вычитывания, от пробегания их, как говорится, "глазами", а верным помогать в разумении того, что иерей за Божественной литургией не произносит тайно некие магические фразы, но совершает и возносит от их лица "молитвы, моления и жертвы бескровные" за всю полноту Церкви.

Наконец, характерно, что издательская организация "Апостольское Служение" Греческой Церкви, после одобрения нашего Священного Синода <…> осуществила в недавнем прошлом указанную и согласную с древним и истинным преданием Церкви публикацию молитв и возгласов в соответствующих литургических изданиях с заменой обрядового термина "тайно" термином "тихим гласом".

Имея это в виду, мы призываем Вас рекомендовать пресвитерам Вашей Священной Митрополии служить "со страхом Божьим, верой" и особенным благоговением на богослужении и содействовать сознательному участию в нем верных, в том числе и посредством чтения молитв "тихим гласом", удаляясь всякого формализма и пиетического восприятия и настроя в своем служении, также как и сакраменталистических проявлений и признаков "театральности", и устремляться, главным образом и прежде всего, к эсхатологической Трапезе Царствия Божия, т.е. к "Божественному Причащению".[151]

Согласно историко-литургическим исследованиям, единая Евхаристическая молитва (Анафора), условно разделяется на элементы, которые в литургической науке стали известны под следующими названиями:

Prefavtio [префацио], - (лат.) введение – это начальный элемент анафоры; благодарение Богу, в котором раскрывается глубина чувств души, обращенной к Создателю. В литургии св. Василия Великого это - прославление Бога за создание человека и дарование ему способности познания Бога, за домостроительство его спасения по грехопадении. В литургии св. Иоанн Златоуст - прославление Бога за Его величие, за приведение человека «от небытия в бытие», за спасение падшего и за все благодеяния «ихже вемы и не вемы, явленныя и неявленныя».

jAnavmnhsi" [анамнесис], - (греч.) воспоминание - это воспоминание установления Господом Таинства Евхаристии с произношением так называемых установительных слов Христа: «Примите, ядите…», «Пиите от нея вси…», «Сие творите в Мое воспоминание».

jEpivklhsi" [эпиклесис], - (греч.) призывание – это призывание на предложенные Дары наития Святого Духа. Это моление о благодатном освящении евхаристических приношений. Эпиклесис воспринимается церковным сознанием как момент кульминации молитвы, непосредственно связанной с непостижимой тайной Евхаристии.

Intercevssio [интерцессио], - (лат.) ходатайство – это заключительная часть анафоры; моление о всех святых, за Церковь Святую, Соборную и Апостольскую, за власти, за всех христиан живых и усопших в надежде воскресения и жизни вечной, «и о всех и за вся». [152]

Издревле неотъемлемой частью практически всех Анафор является также ангельская песнь славословия: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея. Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне», - именуемая в литургической науке какSanctus(лат.). В одной из самых литургических книг Нового Завета – апокалипсисе Иоанна Богослова, мы читаем, что четверо символических животных «воздают славу, и честь, и благодарение», т.е. Евхаристию, воспевая при этом: «Свят, Свят, Свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет», - Апок. 4:8-9. Это ангельское славословие мы встречаем ранее у пророкаИсайи 6:3, -«Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его!»Именно в такой форме папа Сикст I около 120г. ввел эту песнь в состав Евхаристической молитвы Литургии между частями Евхаристического канона, условно именуемыми: Prefacio и Anamnesis.[153]

«Нынешняя молитва перед Санктусом воздаёт Богу хвалу и благодарение за Его чудеса, за создание и искупление в целом. После Санктуса хвала продолжается, подходя к пришествию Христа, и заканчивается рассказом об установлении Евхаристии. <…> В Анафоре Златоуста первая часть начинается с рассматривания истории спасения: сотворения, греха, искупления и будущей вечной жизни в Царстве Божием. Как и вся Анафора, эта часть адресована Богу Отцу. Мы также воздаём благодарение за все благодеяния, дарованные нам, и за нынешнюю Литургию, которую Бог благоволит принять из наших рук, хотя у Него в Небесах есть великая Литургия всех ангелов, которые воспевают его триумфальным гимном: «Свят, Свят, Свят...» <…> лишь после Санктуса Церковь присоединяет своей голос к небесному хору. Молитва продолжается…».[154]

Следует воспоминание, в котором слова молитвословия устремлены к спасительным деяниям Иисуса Христа, и, в частности, к Тайной Вечери. «Сие творите в Мое воспоминание», - заповедал Спаситель ученикам (Лк. 22:19). Его так называемые установительные слова: «Примите, ядите, сие есть Тело Мое…» и «Пийти от нея вси, сия есть Кровь моя Нового Завета…», - становятся важнейшим моментом Анафоры, что максимально подчеркивается в Западной литургической традиции, где в этих словах усматривается тайносевершительное действие. Восточная практика этим не ограничивается и всякое завершение освятительных действий усматривает в призывании Святого Духа. Интересно отметить, что согласно сегодняшней литургической форме Евхаристии мы просим в молитве Анафоры снизойти Духа Святого на нас и на предлагаемые нами Дары, воспоминая при этом спасительные деяния Бога по отношению к своему творению – такая форма молитвы именуется в литургической науке «нисходящим эпиклесисом». Но в некоторых древних Анафорах, к примеру в рукописи сирийского происхождения с названием «Завещание Господа», имел место так называемый «восходящий эпиклесис», в котором призыв обращен к действию Бога – принять дары и наши молитвы к Своей святости, как бы отделить нас от мира; здесь прослежывается иудейский характер молитвы с обращением к Богу-Отцу.

В Эпиклесис Евхаристической молитвы в нынешнем её виде сделана не вполне уместная (особенно по тексту Анафоры Литургии Василия Великого) вставка великопостного тропаря 3-го часа, - «Господи, иже Пресвятого Твоего Духа в третий час апостолам ниспославый, того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас молящих Ти ся», - со стихами из 50-го псалма: «Сердце чисто созожди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» и «Неотвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отими от меня». Эта вставка читается священнослужителями в алтаре. Её добавление впервые было сделано, предположительно в XII веке, в то же время сохранялась и прежняя практика, а твердо прижилась такая традиция в Русской Православной Церкви лишь к концу XVI века. «На Православном Востоке в XVI в. чтение тропаря не было повсеместным. Более того, в некоторых изданиях о нем даже не упоминалось. В XVIII в. возникла открытая оппозиция этому новшеству. Появился трактат, в котором доказывалось, что это новшество синтаксически безграмотно, а литургически недопустимо, так как прерывает мысль составителей анафор - вселенских учителей Церкви - в кульминационном моменте их молитвы».[155] В результате, в поместных Церквях, на православном Востоке эта практика не прижилась, сохранив приверженность древней литургической традиции.

Ектения перед «Отче наш»начинается с возгласа: «Вся святыя помянувше, паки и паки миром Господу помолимся». Здесь «святых» надо разуметь в своем древнейшем смысле, - как всех христиан без различия, которых мы только что поминали в ходатайственной части Евхаристического канона. Два следующих диаконских возглашения, по сути, являются одним: «О принесенных и освященных Честных Дарех, Господу помолимся, яко да Человеколюбец Бог наш прием я в святый, принебесный и мысленный свой жертвенник вознисполет нам Божественную благодать и дар Святаго Духа, помолимся». Последнее прошение этой ектении также является оригинальным и имеет приложение непосредственно к данному моменту Литургии, - «Соединения веры и причастия (общения) Святаго Духа испросившее, сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Молитва священника как бы подхватывает это возглашение ектении: «Тебе предлагаем живот наш весь и надежду, Владыко Человеколюбче...», - это молитва подготовки ко Причастию (Общению), завершающаяся словами: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати, Тебя, небесного Бога-Отца…». И совершается пение молитвы «Отче наш». Дополнительные прошения, вставляемые на практике в ектению перед «Отче наш», явно являются не вполне уместными к этому моменту богослужения, к тому же они дублируют прошения, которые уже звучали в ектении после «Херувимской».

Слова молитвы Господней «Отче наш» о хлебе насущном в древнехристианской святоотеческой мысли понимались как относящиеся непосредственно к евхаристическому общению Тела Христова. Тертуллиан (ум. после 220г.) писал, что «Хлеб есть Слово Бога живого, которое сходит с небес» И Тело Его подается в Хлебе: «Сие есть Тело Мое» (Лк. 22:19). Итак, молясь о Хлебе насущном, просим постоянной пребываемости во Христе и неотделимости от его Тела». «Хлеб обыкновенный не есть насущный, а сей святой хлеб (т.е. Хлеб Евхаристии) есть насущный, т.е. имеющий действие на сущность души. - пишет святой Кирилл Иерусалимский (+387), - Сей хлеб не во чрево вмещается и афедроном исходит (т.е. « не извергается вон», - Мф. 15:17), но сообщается всему твоему составу к пользе тела и души».[156]

Непосредственно перед причастием в Чашу добавляется «теплота», т.е. свежевскипяченная вода. Традиция эта сформировалась, по всей вероятности к V веку. Известно, что в это время на христианском Востоке были различные практики. Ко времени имп. Юстиниана (527-565) в Константинополе традиция добавления «теплоты» была известна и стала постепенно оцениваться как единственно правильная, но долгое время эта практика не была повсеместной. После VIII века появились богословские интерпретациинеобходимости добавления «теплоты» в евхаристическую Чашу. В этом действии, в частности, усматривалось образное запечатление евхаристических действий, указывающее на «теплоту» Святого Духа: «…словом растворив сосложенное естество, дождоточиши струю от нетленнопрпободенного Твоего ребра, о Божий слове, запечатлея теплотою Духа», - говорит свт. Иоанн Дамаскин (+ ок.760).[157]Кроме этого, богословская мысль свидетельствует, что в Крестной смерти Спасителя, жизнь Его, как связь Божественного Духа с телом, не была прервана, и Кровь (как субстанция жизни) в теле закланного Христа оставалась живой, и эта животворящая Кровь истекала из Его прободенного ребра. Посему в богословской трактовке добавления «теплоты» в евхаристическую Чашу усматривается указание на теплость живой Крови Христовой, изобилующей жизненной силой, побеждающей смерть. Так канонист Феодор Вальсамон(XII в.) указывает, что «Кровь Спасителя должна нами вкушаться теплою, что было бы невозможно, если бы не вливали теплоту <…> те, кто не вливают теплоту, причащаются хладной Крови Спасителя и тем исповедуют, что Божество Христа не осталось в Нем после смерти…». По замечанию Симеона Солунского(+1430) «Теплота свидетельствует, что Господне Тело, хотя и умерло после отделения от Души, осталось все же животворящим и не отделено ни от Божества, ни от всякого действия Святого Духа». [158]

После вливания «теплоты» в Чашу евхаристический Хлеб раздробляется для причастия, при этом некоторая часть Хлеба преломляется и сразу опускается в Чашу прежде добавления «теплоты». В древности для всех без исключения причастие преподавалось под двумя видами, т.е. отдельно причащались от св. Хлеба и испивали от св. Чаши. 101-е правило Трулльского собора в 691г. указывает, что Тело Христово принимали в руки, сложенные крестообразно (по форме, как мы обычно берем благословение). Сегодня такая форма причастия сохранилась лишь при причащении духовенства в алтаре. Миряне получают приобщение Святых Христовых Таин посредством ложечки, с которой священник преподает св. Дары из Потира, в котором св. Хлеб, раздробленный на мелкие части, растворен с евхаристическим Вином. Древнейшей словесной формулой произносимой при подаче причастия служили слова: «Тело Христово» и «Кровь Христова, Чаша жизни». Принимающий св. Дары ответствовал: «Аминь», принимая причастие. В современной практике причащающий священник произносит более пространную формулировку, в которой необходимо указывать имя причащающегося: «Святых и Честных Тела и Крови Господа, Бога и Спаса нашего Иисуса Христа причащается раб Божий (указывается имя) во оставление грехов его и в жизнь вечную». Подобная причастная формула и практика причащения мирян с ложечки под двумя видами сразу, вошли в церковный обиход примерно с VIII века. Использование ложечки для причастия возможно было и ранее, но с неё преподавали лишь Кровь из Чаши по причине боvльшего удобства по сравнению с тем, когда все причащающиеся отпивали из Чаши. Имеется благочестивое предание о том, что впервые ложечку использовал для этого Иоанн Златоуст(+407). По-гречески ложечка называется lavbi" [лабис], т.е. клещи, что символизирует таинственные клещи, которыми серафимы преподносили божественные угли к устам в видении пророка Исайи (6:6).[159] «Приступая, не думайте, будто вы принимаете божественное Тело от человека, а представляйте, что вы принимаете… как бы огонь из клещей самих Серафимов, которых видел Исайя, спасительную же кровь станем принимать, как бы касаясь устами Божественного и пречистого ребра», - говорит свт. Иоанн Златоуст в одной из своих бесед.[160]

Во время причащения пели причастный стих, который назывался koinwvnia [кинониа], что значит приобщение. Древнейшим причастным служил, в частности, 33-йпсалом. В качестве причастного и сегодня предписан стих из этого псалма на Литургии Преждеосвященных Даров: «Вкусите и видети, яко благ Господь». По мере развития богослужения появлялись новые причастные стихи на разные случаи, которые предписаны в богослужении и поныне. Наиболее известный нам сегодня причастный стих: «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите», - изначально был включен в богослужение на Пасху, а в последствии получил более широкое распространение. В нынешней практике во время причащения на Пасху поют Тропарь Воскресению Христову. Иные имеющиеся ныне в богослужебных указаниях причастные стихи пропеваются на практике кратко после возглашения «Святая святым».

После причащения сегодня звучит краткое благодарственное песнопение: «Да иполнятся уста наша хваления твоего, Господи. Тако да поем славу Твою, яко сподобил еси нас причаститися». Впервые это благодарение появилось в VII веке, оно было введено в обиход константинопольским патриархом Сергием.[161] Далее следует краткая благодарственная ектения, - «Прости приимше…», - с молитвой священника, к сожалению, на практике не читаемая во всеуслышание. После этого звучит возглашение: «С миром изыдем», хор отвечает: «О имени Господни», и следует «заамвонная молитва» священника, которая добавилась в концовку богослужения с VIII века. Вплоть до XIV в. использовались различные заамвонные молитвы. Плюс к этому в концовке богослужения добавился отпуст и многолетие.