Генезис представлений о великих культурах

В академическую науку представление о культуре как единстве группы народов не могло попасть раньше эпохи Возрождения, ибо именно эта эпоха впервые создала автономные ценности. Автономизация ценностей — значительное следствие Ренессанса. Автономизировалось по сути дела все.

До эпохи Возрождения человек обладал совершенно цельным сознанием. Ни в Средние века, ни в т. н. Древнем мире, в отличие от Нового времени, ни в одной культуре никто бы не сказал, например, следующее (он просто так не думал): «По своим религиозным взглядам я принадлежу к единой церкви право-лево-неопресвиториан, по художественным вкусам я скорее всего — поклонник экспрессионизма, а по политическим убеждениям склоняюсь к президентской республике». Наверняка француз сказал бы: «Я католик и поэтому роялист», что не лишало венецианца возможности сказать: «Я католик и потому республиканец». Тогда человек цельно воспринимал все, и его поведение в повседневной жизни (в т. ч. и в политической) определялось вероисповеданием и связанными с ним этикой и культурой. Все для него имело систему следствий: культ (богослужение) порождал культуру, а из культуры следовала политика. Иными словами, на чисто духовном уровне религия дает санкцию этике, политика же есть прикладная этика. А эпоха Возрождения впервые сделала ценности автономными, и стало возможным совершенно отдельно воспринимать религию, нравственность, политику.

Разумеется, ни одна культурная эпоха не может оцениваться однозначно положительно или отрицательно, каждая имеет свои позитивные и негативные следствия. И поэтому правомерно лишь сделать вывод, что в некой конкретной эпохе больше дурного (или хорошего), однако целиком черных или белых периодов не бывает. Что же касается эпохи Возрождения, то она включала в себя довольно много темного, и связано это темное именно с автономизацией ценностей. Конечно, люди во все времена убивали и предавали, но убийство всегда называлось убийством, а уж предательство тем более называлось предательством. И только после эпохи Возрождения убийство стало возможным называть государственной целесообразностью, а предательство — общечеловеческими ценностями. Автономизация ценностей разорвала связь этики с вероисповеданием и, как следствие, политики с этикой. Но она же позволила и культуру рассматривать отдельно, как некое целое.

Первым это сделал великий итальянец Джамбаттиста Вико, блестящий ученый, выпускник Болонского университета, впоследствии болонский академик, придворный историограф неаполитанского короля. Жизнь его была благополучна (лишь в молодости он имел некоторые неприятности с Инквизицией), его уважали… и не читали. И когда он опубликовал в 1735 г. свой главный труд «Основания новой науки о природе наций», его тоже не стали читать (его начнут читать во второй половине XIX в).

Вико представил исторический процесс в жизни каждого народа, как сменяющие друг друга три эпохи, условно назвав их: Эпоха богов, Эпоха героев и Эпоха людей. Он считал, что цикл заканчивается, когда заканчивается жизнь данного народа. Вико первым догадался, что народы смертны, хотя не провел четкой грани между культурой региональной, объединяющей несколько народов, и культурой национальной. Но до такого разделения было еще далеко.

Вслед за великим итальянцем в историю вломилась группа лиц, назвавших себя «просветителями», а свою деятельность «просвещением». Эпоха Просвещения оставила после себя самую скучную, безвкусную, неталантливую философию, которая когда бы то ни было создавалась. Причем до сих пор, хотя все научные основания того времени рухнули, школьный процесс по-прежнему несет следы XVIII в. Именно поэтому XX в. навредил много гуманитарному знанию не только у нас при коммунистическом режиме, но и в самых высокоцивилизованных странах Запада.

У просветителей было крайне примитивное представление об истории. Они полагали историю эволюционным процессом, направленным в одну сторону (от пещеры к прогрессу), который проходят все народы. Тем самым вопрос о циклах и регионах сразу отпал. Кроме того, на XVIII в. — век Просвещения — приходится расцвет масонства, а масоны придумали идею служения прогрессу, что еще более усложнило ситуация. Однако о каком прогрессе можно говорить, если каждая культура, заканчивая свою историю, уносит в небытие большую часть того, чем владела?! Достаточно вспомнить, что осталось от Античности (а она — рекордсменка среди великих культур, от нее осталось необычайно много). Например, в те времена творили десятки великих трагиков, но до нас дошли трагедии лишь трех авторов. Первый из них Эсхил написал 80 трагедий — до нас дошло 8. И т. д. А некоторые великие культуры вообще ушли бесследно. Так, мы знаем, что в III тысячелетии до н. э. в долине реки Инд или в первой половине II тысячелетия до н. э. на Крите существовали колоссальные цивилизации. Подобные цивилизации могли быть порождены лишь очень тонкими, совершенными культурами. Но мы этих культур не понимаем, ибо не умеем читать их тексты. Какой уж тут прогресс!

Понятие прогресс имеет смысл при одном условии: когда заданы временные рамки. Если мне поручают исследовать состояние германской артиллерии на протяжении XIX в. или английской парламентской системы на протяжении XVIII в., я могу говорить о прогрессе или регрессе. Однако нельзя говорить о непрерывности прогресса от пещеры до наших дней! А именно на этом бредовом базисе были основаны все основные утопии — утопии чисто просветительские, утопии социалистические, масонские утопии, утопии нацистские и коммунистические, наконец. За эти утопии люди расплатились десятками миллионов жизней и еще расплатятся, ибо в школах по-прежнему продолжают учить непрерывности прогресса. Кстати, еще одну утопию недавно предложил американский ученый Фрэнсис Фукуяма — утопию о конце истории.

Эпоху Просвещения сменила эпоха Романтизма (конец XVIII — первая половина XIX вв.). Романтизм был более прав, нежели Просвещение, видя в истории борьбу, а борьба — это все-таки сложный процесс. Но Романтизм не смог преодолеть Просвещения, потому что не создал целостной системы. И далее пришлось потрудиться нашим великим соотечественникам — Н. Я. Данилевскому, К. Н. Леонтьеву и А. С. Хомякову.

Николай Яковлевич Данилевский — изначально естествоиспытатель и историческим знанием заинтересовался как естествоиспытатель. Основной труд — «Россия и Европа» (1870 г.).

Данилевский полагал, что люди создают культурно-исторические типы, как то: мусульманский, западный и пр., и в них существуют. Каждый культурно-исторический тип проявляет себя в четырех творческих сферах:
— религиозной;
— государственной;
— сфере искусств (куда, видимо, относятся и фундаментальные науки);
— технической (технической не только в смысле инженерном, но и в смысле всех практических следствий культуры, всего, что направлено к практической пользе, т. е. по сути четвертая сфера Данилевского приближается к нашему пониманию цивилизации).

Данилевский был убежден, что заимствования одним культурно-историческим типом у другого в первых трех сферах бесполезны или вредны. Культурно-исторические типы самодостаточны, и заимствование религиозное, заимствование государственных форм и идей, заимствование в художественной сфере могут разрушить собственную культуру. А заимствования в четвертой сфере, напротив, полезны и осуществляются очень легко. Мы бы сейчас сказали, что заимствования в высших сферах культуры должны проводиться с необычайной осторожностью, а заимствования на уровне цивилизации для культуры безусловно полезны и не разрушительны.

В настоящее время нет недостатка в разговорах о том, что мы безнадежно отстали от Запада или даже отстали навсегда. Из того, что мы отстали, делается два полярных вывода, и с ними сражаются в газетах. Большинство властителей современных дум, называемых раньше «прорабами перестройки», кричат, что мы отстали, поэтому нам надо смиренно учиться у Запада и не говорить об особом пути России. Их противники (патриоты, к сожалению, тоже бывают глупыми) вопят: «У нас свой особый путь! Нам ничего от Запада не надо, у нас все свое исконно-посконное, будем ходить в лаптях». Все сходятся на лаптях, только одни предостерегают, что, если не будете стоять на коленях перед Западом, будете всегда ходить в лаптях, а другие декларируют: «Мы не будем стоять и будем гордо ходить в лаптях»!

Но почему бы нам не посмотреть на японцев, которые ведут себя так, как рекомендовал Данилевский? У них вся цивилизация (техническая сфера) чужая, она вся ввезена немножко от нас, но больше с Запада. Результат известен, однако при этом японцы не поступились ни на миллиметр своим — они не пустили к себе ни чужую культуру, ни чужие религиозные и нравственные представления. Они остались в своей культуре, заимствовав чужую цивилизацию. Или другой пример. По ТВ нередко можно увидеть какого-нибудь араба из богатого Кувейта или Саудовской Аравии, который сидит в традиционном головном уборе за компьютером последнего поколения. Он, конечно, остался мусульманином, по своей культуре он — араб и отнюдь не собирается переставать им быть, а компьютер может быть и чужой. Вот для нас образец!

Константин Николаевич Леонтьев — младший современник Данилевского, находившийся под некоторым его влиянием. Все его теоретические труды — это статьи. Больших книг он не писал, тем не менее статей его, исторических и политических, набирается на огромный том. В своей, может быть, самой интересной работе «Византизм и славянство» Леонтьев четко показывает, что каждый народ рождается, проходит путь по восходящей от «первоначальной простоты» к «цветущей сложности» (его термины), а потом гораздо медленнее — путь по нисходящей ко вторичному упрощению. По Леонтьеву, всякое упрощение — всегда деградация. (Это, на мой взгляд, особенно заметно в социальной системе.) Тезис Леонтьева о том, что народы смертны, и их жизнь — своеобразный цикл, впоследствии был детально разработан нашим гениальным современником Л. Н. Гумилевым.

Алексей Степанович Хомяков — универсальный гений XIX в. Он был богослов и философ, историк и философ истории, поэт, литературный критик, математик, автор оригинального проекта паровой машины, врач-гомеопат и знаток лекарственных растений, в юности служил в тяжелой гвардейской кавалерии и был неплохим живописцем-любителем. Он был счастлив в браке, и у них родилась с замечательной супругой его урожденной Языковой, как и положено в хорошей семье, целая куча детей (четверо сыновей и пятеро дочерей).

Огромная неоконченная работа Хомякова в среде ученых называется «Записки о всемирной истории», попросту же ее обычно называют «Семирамида». Дело в том, что названия ей Хомяков не дал, а Гоголь, однажды увидев у него на столе лист этой работы, где ему встретилось имя Семирамиды, сказал: «Алексей Степаныч пишет про Семирамиду». Семирамида в огромной книге упоминается один раз, но название привилось так, что сам Хомяков говорил позднее: «Моя Семирамида приближается к завершению». В последнем издании 1994 г. эта работа так и названа.

Хомяков пытался примирить представление о циклах в истории с представлением о линейном историческом процессе. Циклы он видел, но вместе с тем, будучи глубоким христианином, представлял себе, что человек в истории в некотором смысле проходит экзамен перед Творцом, поэтому и весь исторический процесс — время от сотворения мира до конца времен — тоже имеет смысл. Столь грандиозную задачу разрешить Хомяков не смог, однако сама по себе попытка интересна. В любом случае реальное существование исторических циклов и регионов культур эта книга подтверждает.

Закончить же здание истории культур довелось уже ученым XX в. — немцам Шпенглеру и Зедльмайру, англичанину Тойнби и, наконец, нашим соотечественникам Питириму Сорокину и Льву Гумилеву.

Освальд Шпенглер. Его основная работа «Der Untergang des Abendlandes» («Закат Европы») была опубликована в 1918 г. Первый том этой работы вышел в русском переводе впервые в 1923 г., второй до сих пор в русском переводе не выходил. «Закат Европы» — традиционный русский вариант перевода названия, а дословно оно переводится, как «Закат Запада».

Шпенглер уже отчетливо понимал границы культур (в отличие от «культурно-исторических типов» Данилевского, он называл их просто «культуры»), поэтому издевался над школьным термином «Древний мир». Термин этот до сих пор бытует в школьных учебниках, хотя никакого Древнего мира у западной культуры нет, как нет и у нашей. Древний мир — это несколько давно не существующих культур. И Античность — не наша древность, а закончивший существование культурно-исторический тип, который является общим предком для Запада, для нас и для мусульман. Шпенглер рассматривает западную культуру строго в границах Западной Европы, начиная со Средневековья.

Работа Шпенглера пессимистична предельно, что не удивительно — она писалась в годы Первой мировой войны. Суть его историософии (философии истории) в следующем: культура живет и совершенствуется до тех пор, пока не порождает цивилизацию, а породив ее, сама превращается в цивилизацию, теряя творческий потенциал, и это — преддверие ее конца. Таким образом, Шпенглер Запад приговорил и заодно указал, что Россия идет ему на смену.

Существование культурных регионов и особенно циклов в истории после Шпенглера стало всеобщим достоянием. Эту линию разрабатывали трое крупнейших ученых XX в. — Питирим Сорокин, бОльшую часть жизни работавший за границей (теперь его работы можно прочесть в русском переводе); Ганс Зедльмайр; Арнольд Тойнби.

Ганс Зедльмайр — искусствовед венской школы. По национальности он, как и Шпенглер, немец, но немец южный — австриец, поэтому (в отличие от протестанта Шпенглера) католик, а католики больше доверяют человеку и менее фаталистичны, чем протестанты. Зедльмайр в своих работах пишет, что он согласен с наблюдениями Шпенглера, но не согласен с его выводами. Он доверяет христианскому гению и не приговаривает Европу, а предостерегает ее, надеясь, что она может повернуть пути собственной культуры. Кстати, он тоже писал под влиянием войны, только уже Второй мировой. Будучи исходно историком архитектуры, Зедльмайр многое доказывает ссылками на характер искусства.

По Зедльмайру, западная культура прошла 4 исторические фазы, выражением коих являлось искусство сменяющих друг друга стилей. Первая фаза — искусство предроманское и романское (примерно VIII-XII вв.). В романскую эпоху искусство совершенно цельно, монолитно, потому что обращено только к Богу и говорит на сакральном, священном, литургическом языке. Т. е. имеет место единство формы и содержания.

Вторая фаза — искусство готическое (XIII-XV вв.). В готическую эпоху происходит раздвоение, внутренний разрыв культуры, что видно в искусстве — в разорванных (с двумя башнями) фасадах готических соборов, во всех этих летящих арочках-аркбутанах, в иглах-пинаклях готической архитектуры. Откуда эта разорванность? Язык остался прежним, т. е. форма осталась прежней — литургической, сакральной, а содержание наполнилось сиюминутными человеческими переживаниями. Форма и содержание более не соответствуют друг другу.

Третья фаза — искусство Ренессанса и барокко (XV — середина XVIII вв.). Два этих противоборствующих стиля для Зедльмайра олицетворяли одну эпоху западной культуры. Культура Ренессанса и барокко восстановила единство формы и содержания, но восстановлено оно было ценой грандиозной театрализации. Все искусство превратилось в театр, в театральные подмостки, а следовательно, и жизнь (в частности, политика) — это тоже театр, грандиозные общеевропейские театральные подмостки, на которых совершенно равноправно передвигаются, бегают, кувыркаются как персонажи Ветхого завета, так и современники автора. Единство, несколько искусственное, было основано на снижении формы.

Четвертую фазу Зедльмайр обозначает, как: «1760-ые — ?», ибо эта эпоха продолжается, и сам автор к ней принадлежит. В четвертой фазе западный человек постепенно изгоняет из искусства, а следовательно, из культуры Бога, после чего не в силах сохранить человека, самого себя. Зедльмайр полагал, что первым художником, создавшим вполне бесчеловечное произведение, был А. Н. Скрябин, а первым художником, который из самого себя успешно изгнал человека, был Пабло Пикассо. Но, повторяю, Зедльмайр писал предостережение.

Сэр Арнольд Тойнби, англичанин, быть может, величайший историк первой половины нашего века. В своем основном труде «A Study of History» (в русском издании «Постижение истории») Тойнби дал исчерпывающую номенклатуру мировых регионов, которые, в отличие от Шпенглера, назвал «цивилизациями». Он описал и перечислил все существовавшие и существующие ныне цивилизации, а также те, которые трагически не сложились.

Надо сказать, именно это деление на два списка, на две серии культур — сложившихся и оборванных в своей жизни, в своей истории — позволяет мне резко спорить с Тойнби и всеми, кто теперь злоупотребляет термином «цивилизация», потому что каждая сложившаяся культура отстроила и свою цивилизацию, но несложившиеся культуры цивилизаций не отстроили, не успели. Я не согласен и со Шпенглером, что создание цивилизации — конец, гибель культуры. Однако можно согласиться с тем, что культура формирует собственную цивилизацию не сразу, а начиная с определенного момента. Культура всегда старше.

Тойнби ввел в оборот и несколько интересных категорий, таких, как: «Уход и Возврат», «Вызов и Ответ», которые представляют интерес не только для ученого-гуманитария, но и для действующего политика, чиновника.

Категория «Уход и Возврат». Она наблюдается часто в истории религий. Когда возникает религиозная система, сначала ее адепты подвергаются гонениям. Тогда они уходят на периферию своего культурного региона или даже куда-нибудь за его границу, чтобы, обретя известность и силу, вернуться в новом качестве. Так, первые последователя Мухаммеда были вынуждены бежать из Мекки в христианский Аксум (Эфиопию).

Категория «Вызов и Ответ». Некое общество, некая культура, некий народ живут более или менее спокойно, и это может привести даже к частичной деградации. Но тут-то они получают «Вызов» (идейный, материальный, военный, наконец), что приводит к консолидации и цивилизационному «Ответу». «Ответ», как и «Вызов», может быть любым, в т. ч. и военным, но во всех случаях он приводит к консолидации народа и социальному движению. Например, швейцарские горцы ничем не обещали будущую монолитную и процветающую Швейцарию. Однако угроза со стороны герцогства Бургундского привела к образованию Швейцарского союза. Швейцария достаточно заметна в истории, а повинен в этом только «Вызов», полученный швейцарцами. Кстати, это интересно и для нас, потому что, с позиции Тойнби, русские сейчас получили серию «Вызовов», которые трудно не заметить.

Единственная серьезная попытка пересмотреть цикличное представление об истории была предпринята еще одним немецким философом Карлом Ясперсом. Ясперс сделал одно необычайно любопытное наблюдение. Он нашел осевое время — эпоху, когда в удаленных друг от друга и никак не связанных между собой регионах одновременно возникают религиозно-философские системы, проявляющие интерес именно к человеку, к личности, а не к государству или обществу и уж тем более не к массе. Осевое время исторически короткое (всего два века): VII — VI вв. до н. э. Ясперс указал, что это — время зарождения греческой философии, время великих пророков Ветхого Израиля, время жизни Сиддхартхи Гаутамы, т. е. первого Будды (мы обычно говорим просто «Будда»), и время сложения крупнейших религиозно-философских систем Китая — конфуцианства и даосизма. Можно добавить, что это еще и время жизни Заратуштры — великого религиозного учителя и реформатора Ирана. Из своего наблюдения Ясперс сделал основной методологический вывод: старый просвещенческий эволюционный процесс в виде одной линии он заменил ветвящимся деревом, сохраняющим тем не менее единое направление к прогрессу.

За пределами академической науки представления о циклах и регионах культур получили в XX в. неожиданное развитие в творчестве ряда выдающихся литераторов, избравших мифологическую форму повествования. Прежде всего, это русский мистический поэт Д. Л. Андреев, который назвал регионы «метакультурами» и включил в них, помимо реального пространства, вышестоящие «просветленные слои» и нижестоящие «слои демонические». Андреев перечислил 19 метакультур (у Тойнби их 21), добавив еще 15, трагически не получивших развития. Кстати сказать, Данилевского и Шпенглера Андреев читал, но Тойнби не мог знать ни при каких обстоятельствах. Другими примерами могут быть названы книги знаменитых английских писателей-мифологов Дж. Р. Р. Толкиена («Властелин колец» и «Сильмариллион») и К. С. Льюиса («Хроники Нарнии»). Оба они были выпускниками Оксфорда, известными филологами, знатоками мифологических систем.

После всех этих гигантов осталось провести только одну четкую границу — границу между культурой региональной (я же пользуюсь термином «великая культура») и культурой национальной, которая является одной из ее составляющих. «Великая культура» — это культура, объединяющая несколько культур национальных. Термин аналогичен «культуре» Шпенглера, «цивилизации» Тойнби, «культурно-историческому типу» Данилевского и «суперэтносу» Гумилева. Границу эту оказалось возможным провести лишь тогда, когда появилась этнологическая теория Льва Николаевича Гумилева.