Кодекс аргументатора 13 страница

Последующие письма и записки характеризуются такими особенностями композиции, как фрагментарность изложения, ситуативная вынужденность. Тематическая дискретность зависит не только от индивидуальной манеры пишущего, но и от особенностей эпистолярного жанра: в письме затрагиваются все темы, общеинтересные для автора и адресата, причем для высказывания мнений, сообщения о тех или иных событиях избрана та форма, которая является традиционной для участников переписки. Непринужденность отношений, близость интересов — главные условия для переписки.

Характерны устоявшиеся этикетные формы приветствия и прощания.

Для записок главным фактором организации их содержания является информация, которая обусловлена известными адресанту и адресату обстоятельствами.

Поздравления могут представлять собой мини-письма, тематически дискретные, отражающие поток мыслей, или собственно поздравления, форма которых в значительной степени ритуализована, содержит триаду: обращение, поздравление, пожелания — и этикетные формулы прощания.

Б. Пастернак — М. Юдиной[21] 22 янвааря 1955.

Дорогая Мария Вениаминовна!

От души благодарю Вас за письмо! Ваши обращения, то, как Вы титулуете и величаете Вашего покорного слугу, не испортят меня, я люблю Вашу доброту и восторженность, светящиеся в них.

Я зимую на даче. Мне хорошо. Особенно большое спасибо Вам за широту, с какою Вы сформулировали Ваши новогодние пожелания мне. Вы пожелали: «исполнения моих любых желаний, Вам неведомых». Мне хочется, чтобы все было хорошо. В такой полноте это желание наверное недостижимо, но оно достигается в таком большом приближении, что уже и это сверхсчастье, так что просто не верится.

Я очень много работаю. Внешне и по имени эта работа не представляет ничего нового. Это вторая книга «Жеваго» во второй ее редакции, перед перепиской окончательно начисто, к которой я надеюсь приступить через месяц и предполагаю довести до конца через два-три, к весне. Но внутренне, в действительности это труд такой же новый, как если бы я начинал что-нибудь новое и по названию, так много я изменяю при отделке, и столько нового вставляю.

Эта книга будет очень большая по объему, страниц (рукописных) до пятисот, тяжелая, сумбурная и вряд ли кому понравится.

У нас на даче два или три раза собирались. Ловлю Вас на выраженной Вами готовности повидаться, так сходящейся с моим желанием, и как только что-нибудь наметится, Вас извещу и позабочусь о технике доставления Вас к нам.

Вы сами знаете, как Вы тронули меня своей доброй памятью, как я предан Вам и как Вас чту.

Ваш Б. Пастернак.

М. Юдина — Б. Пастернаку9 февраля 1957 г.

Дорогой и несравненный Борис Леонидович!

Только что я узнала, что завтра, 10. II, — Ваш День рожденья. Если Вы не окончательно меня презираете за высказыванья сей осенью, примите мои добрые пожелания здоровья, долголетья, счастья, благополучия и — спасения души!! — низко Вам кланяюсь. Привет Вашим домашним.

Всегда и неизменно преданная Вам М. В. Юдина.

P. S. Простите, м. б., неподходящие открытки, но других в нашем захолустье нет, а спешу — сегодня же отослать поздравление!

Б. Пастернак — М. Юдиной 21 апр<еля> 1959.

Дорогая Мария Вениаминовна, не удивляйтесь затянувшемуся моему молчанию. В особенности гораздо раньше должен был я отозваться на Вашу великодушную готовность поиграть нам. Леня слышал в те дни эту программу и, как всегда, в восторге. Это относится главным образом к Шопену и тому современному польскому композитору, которого Вы исполняли. Если Брамс уступал, то по собственной ответственности и вине.

У нас, может быть, соберутся на первый день Пасхи, в обычные часы, к трем. Мы будем Вам страшно рады. Если это воскресенье Вам не подходит, приезжайте, пожалуйста, в следующее, десятого.

С неизменно глубокой преданностью Вам Ваги. Б. П.

М. Юдина — Б. Л. и 3. Н. Пастернакам 17.VI.59

Дорогие и любимыеЗинаида Николаевна и Борис Леонидович!

Вот уже и Пятидесятница приходит к концу, на днях Троицын День.

Я так «избаловалась» за эту печальную и трудную зиму видеть Вас систематически! Но я не навязываю своего приезда (отнюдь!), а считаю необходимым кое-что Вам, Достойное внимание, сообщить. А именно: 6-го сего месяца состоялся сонатный вечер альтиста Федора Дружинина со мной и, кроме того, с участием известного Вам Андрея Волконского. На концерте было много народу, был наш дорогой Генрих Густавович, была Лиина Ивановна Прокофьева «и другие» люди, любящие и знающие новую и настоящую музыку. Концерт был как-то особенно удачен и радостен. По инерции тащить все отрадное, светлое, дорогое, новое — к Вам, я решаюсь предложить Вам привести с собой обоих молодых людей, блещущих талантами и, выражаясь банально, «мастерством» и т. п. О Волконском Вы знаете — потомок декабриста, образован, рафинирован, истый парижанин, а внутри глубоко-серьезен! Его соната и глубока, и печальна, и блестяща. Дружинин сверхинтеллигентен и даже странно, что персонаж, играющий на струнном инструменте (у них весь мозг идет на штрихи и вибрацию!!), может быть так начитан и скромен и в то же время так великолепно играть. Сыграть мы трое можем 4 сонаты: 1. Волконский. 2. Шуберт — «Арпеджионе» — ну, это — «все отдай, да мало!». 3. Онеггер (близок «Тристану»). 4. (мой дорогой и обожаемый) Хиндемит. — Волконский женат на падчерице Паустовского, премиленькая Галя, это все, что я о ней знаю. Дружинин женат на Кате Шервинской. (Я надеюсь, что Сергей Васильевич (Шервинский — Е. Л.) ничего плохого не совершил и не мог совершить в это время по отношению к Вам.) Катя тоже прелесть. Можно их взять, жен? (Ну, конечно, если Вы нас вообще позовете). Я всех доставлю hin und zuriick. Хочу «реабилитировать» себя: дважды у Вас я плохо играла, немыслимо мне это пережить!! Но главное не в этом, а в желании преподнести Вам отрадное, светлое, новое. — Я приглашала на концерт Ленечку, но, когда кланялась, его не видела, не знаю, был ли он. — Так, вот, если Вам это подходит — известите, пожалуйста.

Троицын День — исключается. Далее — как хотите (или не хотите, ведь очень может быть, — Вам не до нас всех и не до альтовых сонат! !). Но так как — Дружинины будут скоро жить у Шервинских в Песках, а о Волконском — где он и как — я мало знаю и еще его буду искать, если Вы захотите нас видеть и слышать, прошу написать дней за 5, не менее, чтобы и мне получить сие известие и всех собрать и запихать в тот или иной вид транспорта.

Дорогой и драгоценный Борис Леонидович! Почему мне от Вас так попало на Светлое Христово Воскресение? Почему я, грешная, — «Савонарола»? Кого я обидела?! Напротив, я наслаждалась монологами Ливанова! (На месте Евгении Казимировны я, правда, тратила бы на платье несколько больше мануфактуры, но я ведь этого тогда никому не сказала, да и не подумала в тот радостный день!!) А всех, кто был тогда, я или люблю, или уважаю, или и то и другое вместе. А Вас, Зинаиду Николаевну и Леню — просто обожаю! — Но от Вас, дорогой Борис Леонидович, я все принимаю. Да благославит Вас Бог. Да не оставит Вас наша Пречистая Заступница. Будьте здоровы, радостны, могучи, светлы, как всегда!

Целую Вас. Привет милым «другим» Пастернакам, если они сейчас у Вас. Привет Стасику и Гале. Никогда на меня не сердитесь!

Ваша М. В. Юдина-

Письма Ю. М. Лотмана к Б. Ф. Егорову

12 июня 1973

«Дорогой Борфед!

Что же Вы, злодей, не прислали мне роскошно оформленного пригласительного билета? Я бы приехал, вот Вам крест! Совершенно не укладывается в голове, что Вам 50 (со своими я уже примирился). По опыту скажу Вам, что первые 50 лет самые трудные. Правда, и вторые не без «пригорков и ручейков», но уж третьи, говорят, очень хороши. Отсюда и вывод — надо сохраниться до третьего пятидесятилетия в такой форме, чтобы там уж пожить в свое удовольствие. Шутки в сторону — мне стыдно, что я пропустил за всякой суетою Вашу дату, да уж что поделаешь — приходится отшучиваться.

Посылаю Вам «Камю» (камю же пить коньяк «Камю» как не покорителю Сорбонны и завсегдатаю парижских кафе? К тому же еще один чудак Камю написал: L'Homme revolte, а поскольку мы принципиально отвергаем эти штучки, то пьем коньяк), и две книжки — одну для работы, другую для коллекции.

Передайте Игнатьеву, что у нас с конференцией — все время натыкается на какой-то подводный камень. Дело, видимо, в том, что на меня и тартускую семиотику был месяца два тому назад очень ядовитый донос в высокие таллинские инстанции (чуть ли не Миши Макарова — с перечислением всех модных «измов» в полном объеме), и начальство боится. Я сегодня говорил по телефону со вторым секретарем ЦК и просил аудиенцию. Он беседовал очень нелюбезно и сказал, что раньше понедельника назвать время приема не может. Как только что-либо обрисуется, я ему сообщу. Было бы хорошо, если бы он (Игнатьев) конкретно известил меня, какие шаги были им предприняты в Москве в последний раз — мне это было бы важно знать при этом разговоре. (Вообще жутко противно вести разговор, доказывая, что семиотика — это не замаскированный сионизм).

Клементу сегодня исполнилось 70 лет — поздравьте его письмом — все же он много сделал хорошего. Я ему сегодня снес розы.

Сердечно Ваш Ю. Лотман

P. S. Приветы и поцелуи Вашим дамам. Зара на лекции, но просила передать Вам дружеские поцелуи.

Продолжение

Написал я Вам дурацкое письмо. Мне не весело, и поэтому шучу я неуклюже. Но на душе у меня ясно — очень странное чувство: годы проходят — и ужасающе быстро — а мы не стареем.

Пока все идет именно так, как мне и хотелось бы — не стареть, а потом сразу упасть, как дерево — старость хуже и беспощаднее смерти. Я все боялся после болезни (от истощения сил был период сонливости и упадка мысли), что голова уже вышла из строя, а сейчас так думается и пишется, как никогда. Если бы еще таких пять лет! Постоянные мелкие гадости отнимают время, но совершенно не задевают души — даже самому удивительно. Вообще на душе как ранняя осень — ясно, бодро и ощущение здоровья. Вот только быстро устаю.

Обнимаю Вас, дорогой друг, желаю Вам всего хорошего, что только могу пожелать».

1982

«Дорогой Борфед!

Надеюсь, что это письмо Вы получите, несмотря на дачное пребывание. Я задержал Вам ответы, так как надо было достать точные сведения о хронологии прохождения рукописи. Теперь я их имею и прикладываю на отдельном листке. Источник конфиденциальный.

Теперь о Ваших замечаниях по поводу моей статьи. В принципе я с ними согласен, хотя хотел бы отметить следующее:

Противопоставление магии и религии — такая же научная традиция, как й их связывание. Второе имеет хождение среди определенной группы советских этнографов, исходящих из антитезы разум — невежество. Тогда и религия, и магия попадают в общую категорию «дурмана». Но по целому ряду признаков религия и магия не только отличаются, но и противоположны, причем магия оказывается во многом сродни науке. Не случайно зарождение химии из алхимии и всех опытных наук — из магических манипуляций. Разницу между магией и религией я вижу в том, что, хотя они обе обращаются к чем-то более мощному, чем человек, но религия обращается к существу, а магия — к механизму. Представления о том, что такое этот механизм, у магии и науки различны, но и та, и другая предполагают, что эта мощная сила автоматически отвечает на действия человека (ученого, инженера, мага), а не ведет с ним игру, обладая свободной волей (между прочим, стоило науке нашего времени вступить на путь признания в Природе не детерминированной и автоматически управляемой «воли», то есть увидать в ней не объект, а равноправного партнера — к тому же партнера, обладающего бесконечностью во времени и пространстве, — как наука начала приобретать черты религии).

Для меня было существеннее подчеркнуть не то, что объединяет религию и магию (повторяю, такой взгляд возможен), а то, что их разграничивает.

Теперь о практицизме. Вы совершенно правы, что обмен связан с практицизмом и является чертой «западной культуры» (или, до крайней мере, ее модели, созданной русской культурой). Хотел только отметить, что противопоставление практицизма знаковости, как кажется, нуждается в оговорках. На какой-то очень ранней стадии, которую мы, можем представить себе только умозрительно, и которой, может быть, даже никогда не было, поскольку она мыслима лишь до существования звуковой речи, практически обмен совершался без элементов знаковости. Однако в любом известном нам социуме любая форма практического обмена не мыслима без знакового сознания. Ведь даже для того, чтобы обменять два предмета («женщина или ваза»), необходимо установить их эквивалентность, т. е. ввести их в общую кодирующую систему. Отдельные знаки, например, деньги могут появиться и позже, точно так же, как язык начинается не с точного значения отдельных слов, а с понятия кодированности. Любой обмен, т. е. приравнивание различного и установление эквивалентностей между фактически разными вещами, подразумевает абстрагирование от их вещности, т. е. грамматику. Любой обмен — семиотический акт. Поэтому западный практицизм находится внутри семиотики, но здесь пролегает граница между «практическими» конвенциональными знаками и метафорическими Символами, т. е. между тем, что называю магией и религией. Мне следовало, наверное, оговорить разницу между принципом религии и реальными религиозными культами, которые всегда представляют собой амальгаму, включая и религию, и магию, и науку, и традицию бытового опыта.

Получили ли Вы том «Трудов» с заметками о Тютчеве?

Знаете ли Вы, что я сделался земельным собственником? Мы купили в Причудье дом (долги, долги, долги — вот бы содрать с «Просвещения»!). Очень хотелось бы Вас затащить. Леша с женой с увлечением хозяйствуют: пашут, копают, сеют. Дом на краю леса, и нас предупредили, что картошку все равно выкопают кабаны, а если заведем кур, их сожрут лисицы. Леша относится к этой перспективе с энтузиазмом: собирается делать экологические наблюдения, не сходя со двора. По крайней мере, соловьи, дрозды и скворцы кричат без перерыва. Как Ваша посевная?

Приветы Вашим дамам.

Сердечно Ваш Ю. Лотман.

P. S. Жаль, что Вы не будете в Резекне. Я с проклятьями (болен, устал, ну их к черту!).все же еду. Надеялся «пообщаться».

«Дорогой Борфед!

Хочу поделиться с Вами некоторой информацией о наших де. Последний том «Трудов по русской и сл<авянской> филологии» московский Главлит (почему попало туда?) запретил и приказал весь тираж уничтожить. Мы с Вал<ерием> Ив<ановичем> были на сей счет у ректора... Он нас поразил: он сам недоумевает, прочел весь том и особого криминала не нашел. Его действительно там нет. Уже были и продолжаются на сей счет обсуждения в Эст ЦК. Исход неясен. Главлит обещал письмо с мотивировкой, но пока его нет и, возможно, не будет, т. к. ничего, к чему можно было бы придраться для такого решения, нет. Если бы речь шла о каких-либо ссылках или именах, то можно было бы требовать перепечатки каких-либо страниц или снятия отдельных статей. Но, кажется, речь идет о «духе». Мы еще надеемся что-либо отстоять, но дело, по словам ректора, исходит от Романова...

Я думаю, что это начало какой-то акции. Какой — поживем — увидим. У меня на этот счет несколько концепций, основанных на исторических аналогиях. Но ведь, как говорил т. Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом, «исторические аналогии вообще опасны». Воистину опасны...

Обстановка пока неясная. И, хотя солдатское правило гласит, «если обстановка неясная — ложись спать», я, напротив, весьма интенсивно работаю, вернее, интенсивно думаю: идеи так и кипят. А вот писать не успеваю — быстро устаю, отвлекаюсь. Прелестная весна + авитаминоз вселяют лень и томность. Сплю, как крот, по 8—10 часов в. сутки, чего никогда не бывало.

На 8—9 марта мы были в Таллине, и я вполне насладился обществом Мишиных девочек (Лешкиных видел меньше): пристойное занятие для старца, а сколько радости (мне)...

Зара выглядит плохо, да и чувствует себя неважно.

На душе ясность и, одновременно, острое напряжение всех способностей, кот<орое> бывало на войне, когда сомнения в том, состоится ли сейчас немецкое наступление или нет, кончились, ясно, что.состоится, и надо «помужествовать с ним», как говорил Языков.

Обнимаю Вас.

Дамам приветы, Соне особенный».

12.111.84.

Ваш Ю. Лотман.

Записки Сергея Довлатова Елене Скулъской[22] (Ленинград — Таллин. 1975—1978 годы)

«Здравствуйте, Лиля!

Пятый день в Ленинграде. Занимаюсь ремонтом. Местные «пикейные жилеты» вникли в ситуацию и утверждают, что за книжку обидно, прочее — ерунда. Работой пока не интересовался. У Джойса один рассказ начинается так: «Он вернулся назад той же дорогой, которой ушел...» С другой стороны, Томас Вулф назвал один из сроих романов «Домой возврата нет». Короче — неопределенность.»

Тут же приписка отцу Лили:

«Дорогой Григорий Михайлович! Хочу попрощаться с Вами. Спасибо за доброе отношение. Простите за возможные хлопоты, уделаю Вам здоровья, мужества и вдохновения. Ваш С. Довлатов».

«Милая Лиля! Известия от Вас на фоне мрачной жизни так неожиданны в своей чудной дурашливости. Порочные ланиты воскресшего Буша — целую.

Я необычайно деловит, угрюм, трезв. Работаю в «Костре», но все еще не оформлен. Мелких рецензий опубликовал повсюду четыре штуки. В «Слоне» — маленький рассказик. Что же касается серьезных произведений, то Вильям Федорович Козлов, нынешний зав. в «Авроре», реагировал на них однозначно и мужественно. Он физически выбросил девять моих рассказов в помойный бак! Клянусь, это правда. Утешаю себя тем, что в этот же бак полетел роман Сосноры о Екатерине II (652 стр.).

Главный поэт Ленинграда <...> (он же городской сумасшедший) избрал новую тактику. Он восклицает: «Я — посредственный советский литератор! Отчего бы меня не издать?!» Правда, иногда он забывается и внятно говорит: «Очередное заседание Пенклуба посвящено мне».

Занимаюсь английским языком. Девушку завижу — отворачиваюсь.

Множество планов, о которых при встрече.

С алкоголем завязал. Для Вас готов сделать исключение. Не нужно ли чего в Ленинграде? Вам надо бы приехать сюда! Тут Эрмитаж, знаете ли...»

«Милая Лиля! Получил Вашу досужую записку. Спасибо. А теперь позвольте сказать Вам резкость. В течение двух лет мы переписываемся. Вы отвечаете мне произвольно. То есть, в зависимости от неких косметических причин. Я же нуждаюсь в таллинских связях и дорожу ими. Образ жизни моей исключает переписку в ритме спертого дыхания. А значит, либо мы дружим (пионерский термин, извините), либо нет.

Что касается стихов. Поэзия есть форма человеческого страдания. (Гертруда Довлатов в разговоре). Не уныния, меланхолии, флегмоны, а именно — страдания. И не в красивом элегантном смысЛе, а на уровне физической боли. Как от удара лыжами по голове. То есть альтернатива: плохая жизнь — хорошие стихи. А не: хорошая жизнь, а стихи еще лучше. Бог дает человеку не поэтический талант (это были бы так называемые литературные способности) = талант плохой жизни. Не будет лыжами по морде, стихов не будет И человек станет автором книг: «Биссектриса добрая», «Гипотенуза любви», «Сердце на ладони», «Солнце на ладони», «Чайки летят к горизонту», «Веди меня, Русь», «Дождь идет ромбом», «Верблюд смотрит на юг» и т. д.

Не сердитесь.

Моя приятельница в «Костре» вновь себя уронила. Заявила в беседе среди прочих доводов:

— У него же опыта нет. Повторите вслух.

А в Пушкинских Горах я слышал, как девушка орала в трубку:

— Алка, здесь совершенно нет мужиков. Многие женщины уезжают, так и не отдохнув...

И последнее. Дружба между юношей и девушкой, дружба, а не шашни, величайшая редкость. В наши преклонные годы — тем более. Не лишайте меня этого удовольствия.

Приезжайте в Ленинград. Живите у нас в плохих условиях. Берите командировку в Нарву с заездом сюда».

«Милая Лиля! Спасибо Вам за интерес к моим занятиям. С романом уже все ясно. В третьей части нужно переписывать финал, страниц шестьдесят—восемьдесят. Сейчас лень, а в мае я займусь.

Рукопись эта (целиком, 3 части) давно уже находится в «Сов.писателе». А. Урбан написал положительную рецензию. Все очень медленно тянется и, конечно, заглохнет, однако есть иллюзия жизни, стимул...

Сейчас у меня появилась одна идея. Это будет лучшее из того, что я сочинил. Только нельзя спешить. Этим я все порчу. Смотрю на мир глазами человека, упавшего в лестничный пролет.

Мне кажется, основные нынешние лит. тенденции — документ и свободная манера. Их надо увязать. Далекие тенденции рождают поле, напряжение.

Вот я написал роман о литературе. Испортил это какими-то жалкими модернистскими играми в финале. Там есть и хорошие куски: ипподром, журналистика, Ритин дневничок, сочинительство. Как выразился один мой товарищ: «Честность у тебя — почти сюжет».

Есть и очень плохие. Весь финал, кроме дневника. Но это была школа. Школа свободной манеры. Школа интеллектуального комментария. Пусть мои соображения наивны (это так), но раньше я вообще их избегал.

Интеллект — такой мощный фактор прозы, что его совершенно необходимо подключить. Пусть вышло короткое замыкание, дальне будет лучше. Еще эрудиция в запасе (которой нет, но будет).

И хватит об этом.

Живу я сносно. В апреле меня погонят из «Костра» за благородство и аполитичность. В перспективе — дубляж и кукольный -театр- Столица Удмуртии — Ижевск, а также Ульяновск и Иваново заинтересовались моей кукольной драмой. Но все это адски долго тянется. Подал заявку в Детгиз. Поставят в лучшем случае на 79 год (зима). Друзья разъезжаются. Шлют портки и ботинки.

Много разных новостей. Сообщу их устно, когда (когда?) увидимся.

А теперь один существенный вопрос: ненавидите ли Вы статую «Лаокоон»?»

Письмо

Валечка, здравствуй!

Твое письмо шло довольно долго. Я уж думала что случилось. Ну, слава богу. Я рада, что Риточка поступила в институт, именно туда, куда хотела, а Вася — в техникум. Уверена, что ты все продумала, теперь за детей можно быть спокойной. А васина затея с мореходным училищем — всего лишь детское увлечение. Любить море хорошо на берегу. Пусть он смотрит на отца и делает выводы, сколько тот времени бывает в семье. Считанные недели в году! Ходить на шлюпках в походы, ловить с ребятами рыбу — это все развлечение, а не работа. А когда это становится профессией, то не все это выдерживают. Да у него еще есть время все решить самому. И после техникума можно в рыбаки податься, и на рефрижератор его возьмут: специалисты везде нужны.

Ты, Валечка, ничего не пишешь о Вите. Долго ему еще быть в рейсе? Ты по телефону с ним не говорила? Отпуск опять осенью? Может, приедете? Феона Фроловна за детьми присмотрит.

Как твоя нога? Соберись ты, наконец, к врачу! Сколько можно лечиться наугад! Может, это не отложение солей, как ты думаешь, а артроз или ревматизм? Не будь страусом. Другой бы на твоем месте уже к десяти врачам сходил и обследовался. Но все говорят, что при любом диагнозе аскорбинку попить надо.

На днях получила письмо от Любы и открытку от Ани. У Любы сейчас живет Вера с семьей. В Москву они на зиму не поедут, верина дочка даже в школу там ходит, и в английскую, и в музыкальную. А у Ани все по-прежнему: квартиру им еще не дали, Аня возится с детьми, водит их в школы, кружки, театры, а Карина ведет хозяйство. Коля — главный редактор газеты, много работает. Это уже третья его специальность. Стоило кончать биофак университета с красным дипломом?! Шура себя чувствует лучше.,

У меня новостей мало. Летом мы с Валей ездили в Таллин. В этом году там было даже жарковато. В августе были на даче. Саша с •Васей и Ингой ездили в Крым, опять туда же. Им очень понравилось. Цены, конечно, не сравнить с московскими, питались только с рынка.

Фаина готовит очередное (не знаю уж какое) издание своего Учебника. Вся в работе, все что-то добавляет и исправляет. Удивляюсь ее работоспособности, практичности. Нет в ней, знаешь этой Рефлексивности, тормозящей любую деятельность, и она часто бывает довольна сама собой и жизнерадостна.

Ну, пожалуй, все. Если что-то срочно, то звони, а так — жду твоего письма. Целую, Галя.

Письма и поздравленияI

Здравствуйте, дорогие Наташа, Володя и Кира! Посылаю вам снимок знаменитого гданьского Нептуна. Нептун — символ города Гданьска. Он находится в старом городе, в очень красивом месте.

В Гданьске сейчас тепло (тьфу, тьфу, тьфу!). Бабье лето. Я уже начала работать, ходить на работу, все идут какие-то организационные моменты. С бытом чуток лучше. Варю варенье! Делаю запасы на зиму. Занимаюсь собой — больше неким. Совершаю длительные прогулки по берегу. Читаю все журнальные новинки.

Наташа, уже разложила на столе бумаги — собираюсь потрясти науку.

С большим удовольствием вспоминаю наш-ваш обед-ужин (нашу встречу) в Москве. Всего вам доброго! Пишите!

Целую Вас. Зоя.

P. S. Наташа, привет от пана Уляшки!

II

Дорогая Наташенька!

Спешу поздравить с 8-м марта и пожелать всего хорошего вам!

А еще спешу сообщить, что я нашла сережку. И где? В губной помаде. В крышке. Как она туда попала? Нашли ее только сегодня. Берегите свою в Москве. Я здесь начинаю «интриговать», чтобы как-то переправить ее (серьгу) в Москву. Ждите неожиданностей! Всем от меня большой привет. Самый большой!

Целую и обнимаю всех вас.

Зоя.

III

Дорогая Наташенька!

Поздравляю тебя с Новым счастливым годом! Прочитала твое письмо только сейчас, когда вернулась в Саратов из Гданьска, где я снова работаю в университете. Да, да. Это для всех неожиданность. И для меня. Как оценить это событие? Не знаю. М<ожет> б<ыть>, это и очень хорошо, а м. б. и наоборот. Будем надеяться на первое. Но пока у меня строится кооператив, и надо как-то пережить этот момент. В Москве я буду 3 января, в тот же день должна уехать в Варшаву, позвоню. События у вас в Институте весьма интересные. Знаю, что 3. уехала во Францию. Ой, что делать со своей бестолковой жизнью, не знаю. Ничем не занимаюсь. И может быть, уже и не хочу. Устала. Как-то странно стала скучать по Москве. Последние годы только по 2—3 дня в Москве. Этого мне не хватает. Сейчас сижу в Саратове все время дома с сыном, читаем, рисуем, ругаемся (воспитательные моменты). Какую вы дочке выбрали трудную специальность!

Всегда с радостью получаю твои письма. Пиши. И о науке. М. Б., я, как блудный сын, еще и вернусь в ее лоно.

Целую и обнимаю. Привет Володе и Кире.

Зоя

IV

Милая Настенька!

Поздравляем тебя с днем рождения! Желаем тебе, чтобы все твои мечты и желания сбылись! Чтобы ты была всегда здоровой, жизнерадостной, веселой и бодрой!

Крепко целуем тебя,

Колъшуранъ

Записки

I

Ируля, если решила, позвони сегодня вечером. Если нет, то тоже позвони. Надеюсь, все уладится...

Таня

P. S. Видела Ивана Андреевича, он в курсе, передавал тебе привет.

II

Стас! Звонила Инга Алексеевна. Контрольная — завтра. Будет все то, о чем говорили на прошлом занятии. Тебе нужно принести лабораторную на кафедру.

Олег

III

Алла Васильевна! Этот раздел напечатайте, пожалуйста, в Первую очередь. Желательно, к понедельнику. Если будут какие-нибудь вопросы, обращайтесь к Тане. Я приеду в воскресенье вечером и сразу Вам позвоню. Статью, которую я дал Вам вчера, можно Пока отложить.

С уважением, Игнатий Ефимович

IV

Верочка! У меня с четверга путевка в дом отдыха. Ехать не могу по целому ряду причин. Если тебя эта путевка заинтересует то позвони срочно, в любое время. Дом отдыха, говорят, очень хороший, комнаты на двоих, все удобства, большая территория, речка рядом, экскурсии интересные. Звонила вчера тебе домой, но не могла дозвониться.

Люда

Дневниковые записи

Подраздел открывают дневниковые записки А. Ахматовой, представляющие собой творческие размышления, раздумья о ходе работы над поэмами.

Дневник М. С. Волошиной, вдовы поэта Максимилиана Волошина, писавшийся ею в годы войны в Крыму, представляет собой разговор с альтер-эго, искреннее описание душевных мук, немощи, переживаний и надежд в тяжелые годы Отечественной войны. Манера письма свидетельствует об эмоциональности натуры М. С. Волошиной (градация, цепочки синонимов, восклицательные предложения, повторы), ее образованности, тонкости восприятия.

А. Ахматова «Из дневника» (1959—1962)1

31 мая 1962.

«... Там в Поэме («Поэме без героя». — Е. Л.) у меня два двойника. В первой части — «петербургская кукла, актерка», в Третьей — некто «в самой чаще тайги дремучей». Во второй части (т. е. В Решке) у меня двойника нет. Там никто ко мне не приходит, даже призраки («В дверь мою никто не стучится»). Там я такая, какой была после «Реквиема» и четырнадцати лет жизни под запретом («My future is my past»), на пороге старости, которая вовсе не обещала быть покойной и победоносно сдержала свое обещание. А вокруг был не «старый город Питер», а послеежовский и предвоенный Ленинград — город, вероятно, еще никем не описанный и, как принято говорить, еще ожидающий своего бытописателя».