Немцы, поляки, евреи и другие народы на Дону и в Приазовье в XVI - начале XX вв.

Отдельные представители германской нации стали по­являться на Донской земле в XVII - начале XVIII веках. По большей степени, это были искатели военных приклю­чений, которых выбрасывала на южные окраины Русско­го государства бурлящая в военных противостояниях За­падная Европа.

В конце XVII - первой половине XVIII веков на Дону, в Черкасском городке, появились немцы-лекари. Одним из первых был доктор Термонт,который, вместе с четырь­мя лекарями, был оставлен Петром I в Черкасске после неудачного Азовского похода 1695 года для лечения ра­неных и тяжелобольных солдат и казаков. Следующий врач немецкого происхождения, появившийся в столице казачьего Дона, был Андрей Геррес, присланный сюда указом императрицы Анны Иоанновны в 1737 году.

Его в 1742 году сменил новый немец-врач — Абрам Георгиевич (Егорович) Миллер,возглавив всё медицин­ское управление Земли Войска Донского. Пробыв на Дону несколько лет, Миллер был в 1748 году отозван в Петербург. Но в Черкасске остался его старший сын, Иван Аб­рамович Миллер, в 1772 году, за заслуги перед Войском Донским, приписанный в казаки Средней станицы горо­да Черкасска и дослужившийся до полковника Войска Дон­ского. Младший сын Абрама Миллера, войсковой стар­шина Войска Донского Петр Миллер, за заслуги перед Доном и Россией получил земли на речке Глубокая, где и основал в 1796 году свое родовое имение, превратившееся в город Миллерово. Донские Миллеры приняли право­славие, слившись с казачеством. Другие немцы сохрани­ли лютеранство (например, известный в XIX веке донс­кой есаул Мориц по религиозным убеждениям был протестантом).

В 1750 году в Черкасск прибыли новые врачи: немец доктор Гевит и еврей лекарь Бланк. Первый из них должен был постоянно находиться в Черкасске, в обязан­ности же лекаря Бланка входило сопровождать донские полки в походах. Оба эскулапа активно занялись пополне­нием войсковой аптеки лекарствами не только из главной Московской аптеки, но и из зарубежных, в частности, из «Цареградской» (Константинопольской). При них войско­вая аптека в Черкасске была значительно расширена.

Гевит пробыл на донской земле до 1758 года, когда был сменен немцем же по национальности, доктором Фрид­рихом фон Лаутенбургом. Он окончил Карловский уни­верситет в Праге, имел степени доктора медицины и философии. Лаутенбург, в подчинении которого находил­ся войсковой лекарь, улучшил медицинское обслужива­ние в Черкасске, расширил ассортимент лекарств и круг аптек, поставлявших на Дон медикаменты (кроме Мос­ковской и Царьградской аптек, лекарства в Черкасск по­ставляла и Лубенская аптека). Лаутенбург пробыл в Черкасске до мая 1759 года, покинув его из-за обвинения в том, что якобы дал сулему жене старшины Сидорова, ко­торая хотела «известь мужа», находясь с ним в ссоре.

Муж сестры Емельяна Пугачева Федосьи, Семен Ники­тин, первоначально был записан в донские казаки, как «ка­зак немецкой породы» Симон Прусак.

Интересно, что среди донских наказных атаманов XIX - XX веков было так же и три немца: Павел Христофорович Граббе (1862 - 1866), Фе­дор Федорович Таубе (1909 - 1911) и Михаил Николаевич Граббе (1916 - 1917). Известным донским адвокатом яв­лялся немец Владимир Феофилактович Зеелер (1874 - 1954), с марта по ноябрь 1917 года бывший градона­чальником Ростова-на-Дону, а в 1920-м - министром внут­ренних дел Южнороссийского правительства.

В последующие десятилетия на Дону появлялись нем­цы-врачи, немцы-преподаватели, но это были временные жители донской земли. На постоянное жительство нем­цы-колонисты стали приезжать на Дон с начала XIX сто­летия. Это были выходцы из Новороссийского края, по каким-то причинам не прижившиеся там.

Приток немцев-колонистов в южнодонские земли рез­ко возрос в период либеральных реформ, с начала 60 - 70-х годов XIX столетия. Это стало происходить тогда, «когда донские чиновники, офицеры и помещики стали продавать за бесценок свои земли, и, несмотря на попытки донского руководства ограничить эти продажи, «массы земель перешли в руки компаний (товариществ, «громад») немцев, выходцев из Екатеринославской, Таврической, Херсонской, Самарской и Са­ратовской губерний. Приезжали колонисты и прямо из-за границы». Селились они, в основном, в Таганрогском окру­ге Области Войска Донского, образовав здесь колонии — Гауризангер, Мариенгейм, Мариенталь, Ольгенфельд, Офенталь, Отто и другие, которые по статусу, количеству и качеству жизни фактически стали основными в Российской империи, на уровне с колониями Поволжских и Уральских немцев.

Всякое, сколько-нибудь значительное селение имеет школу, обыкновенно служащую и молитвенным домом. Среди колонистов встречаются последователи всевозмож­ных религиозных сект. Образование ограничивается про­сто грамотой, счетом и заучиванием нескольких псалмов (библейских и новейшего немецкого сочинения), которые поются на общественной молитве, заменяющей богослу­жение».

Благоприятные природные и экономические условия юга Донского края, и знаменитые немецкие пунктуаль­ность, упорство и трудолюбие сделали к началу XX столе­тия образцовыми хозяйства донских немцев. «Хозяйство колонистов можно назвать образцовым: сильные крупные волы, молочные коровы, породистые (но немногочислен­ные) овцы, сильные лошади, свиньи, прекраснейшая до­машняя птица, инвентарь, - отмечал В.В. Богачев.- Пашут они, обыкновенно, многолемешным плугом (буккером), иногда соединенным с особою самодельной сеялкой. В настоящее время (1918 год)постепенно эта машина вытесняется обыкновенною рядовой сеялкою. Косилки и жатки обыкновенного типа. Молотьба произ­водится катками, веялки ручные. Некоторые колонии имеют паровые молотилки.

Очень часто, вместо новой вспашки, сеют наволоком, ради экономии времени и сил. Паровой обработки земли не любят. Также довольно редки удобрение и травосеяние. В общем, немцы-колонисты принесли пользу краю тем, что крестьяне-собственники переняли от них пропашные культуры (посев кукурузы), уход за скотом, рытье колод­цев, заимствовали черепичные крыши, брички и т. п.». Одним из крупных овцеводов Таганрогского округа в пред­революционное время являлся немец Бишлер.

Надо заметить, что богатые и благоустроенные хозяй­ства и колонии донских немцев вызывали зависть сосед­них поселенцев, казаков и особенно - иногородних. Впрочем, колони­сты мало обращали на это внимания, ибо, как отмечал тот же В.В. Богачев, «немцы живут замкнуто, обособленно».

4 июня 1871 года Императором Александром II были утверждены «Правила об общественном устройстве и управлении поселян-собственников (бывших колонистов) и о передаче их в ведение общих губернских и уездных, а также местных по крестьянским делам учреждений». Если конкретизировать эти государственные правила с несколько сложным названием, то суть этого документа состояла в ликвидации статуса «колонист», полученного в основном немецкими колонистами при правлении Екатерины II в 60-е годы XVIII века. Теперь в юридическом отношении «российских немцев» практически уравнивали с крестьянами. Сельские общества - общины «поселян-собственников» и отдельные лица из бывшего колонистского контингента сохранили основные привилегии и преимущества, полученные в начале водворения их предков в России.

В народе, да и во многих государственных документах последующего времени немцев, имевших землю и занимавшихся сельским хозяйством, по-прежнему называли «колонистами», как бы определяя положение этих людей в России в конкретной хозяйственной ипостаси. Историческая память населения в данном случае фактически отвергла официозные определения и сохранила свои прежние представления вплоть до коллективизации сельского хозяйства в советское время на рубеже 20-х - 30-х годов XX века.

В 70-е годы XIX века и последующие десятилетия, вплоть до начала Первой мировой войны в 1914 году, явились временем образования в Области Войска Донского большинства поселений немцев - потомков бывших колонистов. Они были приглашены в Россию при правлении Екатерины II, Павла I и Александра I для освоения пустынных земель Юга России и Поволжья, для формирования хозяйственного базиса при дальнейшем расширении границ Российского государства. Перед первыми колонистами ставились утилитарные цели - передача своего хозяйственного опыта аборигенам - местному населению.

Первые известия о появлении немецких колонистов на Дону относятся, по разысканиям известного донского историка, археолога и этнографа Б.В. Лунина, к концу XVIII века, когда в области появились две немецкие колонии. Ученый-географ и этнограф В. Богачев утверждал, что в начале XIX века на Дону появились и первые немцы-земледельцы, но пока ещё «…в ничтожном количестве».

Документального подтверждения о приобретении земель немцами-колонистами в XVIII и начале XIX века нет, однако косвенные указания на этот счет имеются, они относятся к концу 60-х - началу 70-х годов XIX века, к периоду проведения в России и на Дону модернизационных, либерально-буржуазных реформ.

В опубликованных списках населенных мест Области войска Донского в 60-х годах ХIХ века есть поселение – владельческий хутор в отдаленной местности на северо-востоке области, в Хоперском округе. В его названии - Эссенгаузен, ясно прослеживается первоначальное местожительство переселенцев - город Эссен и его округа. Располагался Эссенгаузен у небольшой речушки Свинушки, в 102 верстах от станицы Хоперской и имел всего два двора при значительном количестве жителей для двух семей. Всего же указано жителей в Эссенгузене - 34 человека, из них 17 мужчин и 17 женщин. Что заставило эти семьи поселиться в совершеннейшей глуши, в действительно «медвежьем углу», вдали от расположения других немецких поселений и хуторов, определить невозможно. Ясно одно, что это были настоящие землепроходцы, «новые пионеры» освоения «Дикого поля», как некогда называли придонские и приазовские степи.

Донской историк и краевед Н.Терещенко, подробно исследовав историю немецкого населения Дона и поселений-колоний второй половины XIX - начала XX в.в., пришёл к заключению, что основная масса немецких поселений была основана в Приазовьи и Донской области в конце 60-х - 70-х и 80-х годах XIX века в округах, которые граничили с Таврической и Екатеринославской губерниями, тяготели к портам и железным дорогам. Это были, так называемые, «дочерние» колонии, основанные выходцами из «старых», уже имевшихся в России в XVIII веке, немецких колоний. На Дону появились, главным образом, молодые семьи, родители которых проживали в колониях Таврической, Екатеринославской, Херсонской, Самарской и Саратовской губерний. Были и случаи появления колонистов из Волынской, Черниговской губерний, из Кубанской области. Сюда приезжали и немцы из Германии, не имевшие ещё российского гражданства. По действовавшим тогда в России законам они имели право приобретать в стране земельные участки и заниматься сельским хозяйством.

После аннулирования статуса «колонист», в начале 70-х годов XIX века, бывшие немецкие колонисты стали широко использовать различные формы объединения, покупали или арендовали значительные участки земли, обустраивались в новых местах и эффективно вели свое общинно-личное хозяйство.

Область Войска Донского в административном отношение была подчинена Военному Министерству и разделялась на 10 округов: Черкасский, I-ый и II-ой Донские, Усть - Медведицкий, Хопёрский, Сальский, Донецкий, Ростовский и Миусский (позднее Таганрогский). В конце XIX - начале XX века во всех этих округах уже имелись немецкие колонии, небольшие поселения, владельческие или арендные земельные участки. Они носили, как правило, немецкое название.

В 1914 году в Области Войска Донского насчитывалась уже 123 таких населенных пункта, при этом часть поселений «донских» немцев имела местные русские названия, а некоторые из них назывались по этническому признаку - «Немецкое».

Наиболее полные сведения о немецком колонистском присутствии до 1917 года, а также и о городском немецком контингенте на территорий Донской области, содержат результаты Первой Всероссийской переписи населения, проходившей в России в 1897 году.

В Ростовском округе к этому времени укоренились следующие немецкие колонии: Ольгенфельд (Ольгино поле), Руэнталь (Долина покоя), Мариенталь (Долина Марии), Блюменталь (Долина цветов), Эйгенгем (Наш дом), Эйгенфельд (Наше поле), и хутор Генне. Здесь немецкими колонистами было приобретено 9737 десятин земли. В округе в конце XIX века назвали немецкий язык родным языком 6556 человек. Из них по вероисповеданию оказалось 4170 протестантов и 2386 католиков. Наибольший контингент немецкого городского населения обосновался в Ростове. Здесь проживало 3072 немца, из них протестантов – 1236 человек и католиков – 1836 человек. Многочисленными оказались колонии Миусского (Таганрогского) округа. В нем проживало 18934 человек в сельской местности и 432 человека – в Таганроге. По списку населенных пунктов Области Войска Донского, изданного в 1915 году, в Миусском (Таганрогском) округе имелось 60 немецких населенных пунктов. Наиболее плотной массой немецкие колонисты размещались в юго-западной части округа, по нижнему течению реки Кальмиус и по реке Большой Харцизской. Здесь насчитывалось 33 немецких колонии. 22 других населенных пункта с немецким населением были разбросаны по всему округу.

Много немецких колонистов проживало в Донецком, Усть-Медведицком и Первом Донском округах. Немецкие населенные пункты имелись и в других округах Области войска Донского. Всего же в Области Первая Всероссийская перепись населения выявила 34855 человек немецкой национальности. С учетом ежегодного увеличения населения к 1917 году, на Дону проживало не менее 35 тысяч немецкого населения.

Немецким колонистам в России, в частности и на Дону, до революции в печати и частью населения предъявлялись различные обвинения в «хищническом» использовании земель, в вырубках байрачных лесов, в жёсткой эксплуатации приходящего летом на уборку рабочего люда из Центральных российских губерний. Наиболее распространенным было обвинение в, так называемой, «замкнутости» немецких колонистов, в их нежелании приема в общины русского и украинского крестьянства.

Эта, так называемая «замкнутость», определялась порядком землепользования в немецких колониях, единым вероисповеданием, общими условиями первоначального поселения, когда колонии основывались в пустынных местностях. Однако наиболее действенным фактором, определявшим «замкнутость» немецких колоний, по нашему мнению, явился твердо придерживавшийся колонистами принцип «самообеспечения» колоний во всех отношениях - хозяйственном, социальном, культурно-учебном, вероисповедальном. Этот принцип «самообеспечения» становился традиционным. Колонисту связь с внешним миром в России, по сути, требовалась только для сбыта своей продукции, а различные приобретения, в том числе и сложные сельхозмашины, изготовлялись в немецких колониях на Юге России и на Кубани.

В учебном отношении Донская область входила в Харьковский учебный округ, однако школы при немецких колониях фактически были предоставлены на усмотрение колонистов.

Появление в Донской области колонистов пришлось на те годы, когда на Юге России возобладали мощные экономические факторы, определявшие зерновое направление южно-российского сельского хозяйства.

Местные землевладельцы, ориентированные поначалу на разведение овец и выращивание зерновых только для своего внутреннего потребления, вынуждены были срочно менять свой производственный профиль и переходить на культивирование твердой пшеницы и других зерновых. В этом хозяйственном переориентировании первыми освоились немцы-колонисты, которые пустили на свои поля многолемешные плуги-буккеры и стали решительно заменять воловую тягу на конную.

Один из известных дореволюционных исследователей сельскохозяйственного производства на Дону в конце XIX - начале XX века, ученый-агроном А.Греков, определял значение немецкого колонистского присутствия и хозяйствования так: «В немецком колонистском хозяйстве впервые обозначались … новые приемы хлебопроизводства, коим впоследствии стали подражать у нас и помещики, и крестьяне, и казаки, и тавричане и другие колонисты». Далее А.Греков подчеркивал, что немецкий колонистский тип с его впечатляющим воздействием «…определил появление нового землевладельческого типа и среди местного населения».

Хозяйства колонистов в Донской области считались образцовыми. Они имели передовой для того времени сельскохозяйственный инвентарь, который состоял из многолемешных плугов, жаток, соломорезок, ручных веялок, катков для уплотнения почвы после посевов и из многих орудий и приспособлений. В начале XX века в колониях стали широко использовать паровые молотилки. Для перевозки грузов использовались арбы и специальные, сконструированные в колониях на Молочных водах, колонистские подводы с железными ступицами и ободьями, на которых можно было перевозить до 60 пудов груза.

В каждом колонистском дворе имелись породистые и продуктивные животные, среди которых выделялись рослые лошади, выведенные в молочанских колониях Таврической и Екатеринославской губерний, продуктивный молочный скот, именовавшийся на Юге России «красной немецкой породой», свиньи, овцы, птица.

Для выездов, как правило, колонист имел рессорный экипаж, именовавшийся на местном жаргоне «нейтачанкой».

Сельское население Донской области, в общем, в те годы было небедным, и населенные пункты выглядели опрятно, однако немецкие поселения и немецкая усадьба выглядели предпочтительнее и, как сообщают современники и бытописатели, «немецкие колонии можно узнать с первого взгляда». Дома колонистов были покрыты черепицей или жестью, с выбеленными кирпичными стенами в 2 - 3 окна на улицу. Дома вытянуты вглубь двора. Под одной крышей с жилыми помещениями находились конюшня, сарай для экипажа, кладовая. Колонии планировались в одну улицу. Застройка велась вначале в одну сторону, а по окончании ее начиналось сооружение усадебных построек с другой стороны. Улицы – широки, перед домами – цветники, сады и огороды размещались вблизи усадеб. В зависимости от количества дворов сразу же начинали строить и соответствующую по размерам школу, молитвенный дом.

Что же дали Донской области немецкие колонии? Какую же роль они сыграли в производственном и культурном отношении? Явились ли они, наконец, примером для окружающего колонии населения и был ли резон в том, чтобы допускать колонистов в своеобразную область донскоого казачества?

Ответы на эти вопросы представляются однозначными. Немецкое колонистское присутствие в Донской области имело позитивное значение и в экономическом, и в культурно-бытовом отношении. От немецкого хозяйствования, с социальной организации колонистской жизни, с усадебного комплекса местное поселение переняло немало полезного. Вместе с тем, о многом только говорили и писали, однако, включить в свою жизнь и быт, в производство не решались. Наиболее эффективное и массовое влияние немецкое колонистское присутствие оказало на культуру земледелия. Особенным примером стало применение новой сельскохозяйственной техники, которая сделала буквально переворот в производственных возможностях местного крестьянского и казачьего населения.

До 1917 года в Донской области практиковалось проведение годовых съездов агрономов, которые, естественно, были ближе всех к колонистскому опыту и могли с профессиональных позиций оценить деятельность колонистов в Донской области. Проблема использования колонистского опыта в донском крестьянском и казачьем хозяйствовании стала особенно актуальной в начале XX века, когда в области стала ощущаться нехватка земли, а рост народонаселения поставил вопрос о занятости местного населения промыслами. К экономическим проблемам прибавились проблемы социальные, усложнились взаимоотношения казачьего населения с неказачьим.

В 1909 году съезд Донских агрономов поставил эти вопросы в связь с возможностями донской казачьей станицы и крестьянского села использовать опыт немецких колонистов. Именно А.Греков, выступавший на съезде с докладом, прямо указал на немецкий колонистский опыт и сделал практический вывод: «Кустарные промыслы и своя небольшая ремесленно-заводская земледельческая организация по станицам на артельных началах - вот что необходимо. Пробудив самодеятельность казаков, они могли бы в то же время явиться средством искусственного поднятия размеров казачьего хозяйства: не увеличивая земельные площади, оно отвлекало бы часть населения занятием, хотя и не земледельческого свойства, но имеющим с ним тесную связь».

На съезде констатировалось, что немало казаков переходило тогда в мещане, шли в города, пополняя собой «кадры хилого фабричного и заводского населения». Задержать этот процесс, по мнению донских аграриев, могло только предоставление ремесленнической и заводской работы обедневшим казакам у себя дома, в станицах, где они бы, не отрываясь от родной почвы, трудились бы на хозяйственные и бытовые нужды своих одностаничников. «Берите пример с немцев!» - звучало лейтмотивом многих выступлений и конкретно уточнялось. В многочисленных колониях имеются свои небольшие заводы и мастерские, различные ремесленнические предприятия. Имеются и работают на полный ход кирпичные, черепичные, кожевенные, пивоваренные предприятия, различные столярни, кузни, колесни, паровые и водяные мельницы, маслобойни. В донских немецких колониях нередко были и более сложные производства, такие, как чугунно-литейни, изготовлявшие земледельческие орудия и различные приспособления. «Колонист, указывалось в докладах, едет в город только для продажи хлеба и других сельхозпродуктов. Покупает же он у себя дома, в колонии, все, если колония земледельческо-ремесленнического типа».

«Уж если в голых степях немецких колоний, - восклицал агроном Греков, - люди умудрились создать заводы, то при нашем богатстве недр, месторождений руд, антрацита, соли и т.п. Чего же проще?». Однако на практике оказывалось не все так просто, и экономическое соревнование, рыночную конкуренцию составить немецкому колонисту было некому.

На съездах донских агрономов особенно выделялось значение применения в колониях новой, малоизвестной на Дону техники. Применение многолемешного немецкого плуга – «буккера», а вскоре и жатки, называвшейся в народе «лобогрейкой», - указывалось на съезде донских агрономов, - «совершенно изменило всю физиономию полеводства, подняв его на такую ступень интенсивности, о которой прежде и не думали ».

Распространение в Донской области многолемешного «буккера», вытеснившего однолемешной плуг-сабан, применение жатки-лобогрейки, использование борон с железными зубьями, заменивших деревянные бороны, начиналось с 70-х годов XIX века с появлением здесь немецких колонистов из Таврической и Екатеринославской губерний.

Несколько позднее, в 80-е годы, в Донской области стали распространяться веялки и жатвенные машины с ручным сбрасывателем. Появились катки для прокатывания посевов весной, а зимой для снегозадержания. Соломорезки, разбросные сеялки, можары и другие виды сельхозинвентаря также были привезены в Донскую область из южных украинских губерний, где сформировался основной на Юге район немецкого колонистского присутствия. На рубеже веков стала интенсивно внедрятся агрономическая новинка тех лет - рядовая сеялка.

Все эти машины и приспособления появились в крестьянских и казачьих хозяйствах через практику немецкого колонистского хозяйствования, и выступавшие на съездах донские аграрии, которые называли колонистов «нашими учителями», вовсе не грешили против истины.

Можно назвать немало и других новшеств в сельскохозяйственном производстве, усадебно-бытовых вещей, которые появились у местных крестьян и казаков через знакомство с ними благодаря колонистскому производству и быту. В донскую статистику тех лет попали показатели различных заимствований. Это было применение на Дону черепицы и других пожаростойких материалов для кровли жилых и хозяйственных помещений, выведение новых пород домашних животных, уход за скотом, первые опыты по применению удобрений, травосеянию и насаждению лесозащитных полос. Если проследить донскую прессу, начиная с 70-х годов XIX века и до начала Первой мировой войны в 1914 году, то в отношении колонистов ее тон претерпел большие изменения. Если поначалу благожелательное в целом отношении доминировало в прессе и в высказываниях официальных лиц, то постепенно благожелательный оценочный тон сменялся на критический и далеко не дружественный. Поначалу много писалось и говорилось о немецком трудолюбии, о том, что высшая цель служения Богу у лютеранина, - это его усердный труд, а также стремление к порядку, дисциплинированности и соблюдению общинных интересов.

Приближаясь к роковой дате – началу Первой мировой войны, к 1914 году, тон прессы сменился на явно отрицательный и о положительных качествах колонистов упоминать было уже не принято. Акцент внимания смещался к формуле – «немцы живут замкнуто, обособлено, с презрением к русскому крестьянству». И если донские агрономы, казачьи аграрии, указывали на положительные стороны пребывания немецких колонистов на Дону даже в преддверии Первой мировой войны, то часть донской прессы, начиная с 90-х годов XIX века, стала помещать статьи явно тенденциозного характера, обвиняя немецких колонистов в хищническом характере их арендаторства, в варварском отношении к земле, в опасном для местного крестьянства расширении немецкого колонистского землепользования.

Причины для такой эволюции оценочных характеристик были веские. Главное заключалось в том, что российско-германские отношения становились год от года все жестче и жестче, а в среде российской общественности все чаще слышались воинственный голоса. Однако политики, как показали последовавшие события, ошибочно опиралась на представления о превосходстве каждой из стран. Берлин и Петербург, политика правящих кругов России и Германии определяли, в конечном счете, отношение к немецкому колонистскому контингенту в России и в ее регионах.

В годы Первой мировой войны отношение к немецким колонистам было весьма жёстким. Вначале последовали запреты на употребление немецкой речи в общественных местах, затем было воспрещено собираться немцам вместе при 4-х и более лицах. Вскоре, после начала войны, наступила полоса переименований немецких населенных мест, ликвидация немецкого частного и общинного землевладения и землепользования, и наконец – перемещение части немецкой колонистской диаспоры с Европейской части страны в Сибирь.

После отречения Николая II от власти Временное правительство России решило приостановить действие законов, определяющих ликвидацию немецкого колонистского землепользования и недвижимости. 11 марта 1917 года вышло соответствующее постановление правительства. В годы гражданской войны немецкие колонии в Донском регионе, за малым исключением, подвергались многократным нападениям со стороны бродивших по сельской местности банд дезертиров и грабителей. Затем пришел черед различного рада реквизиций и поборов, внеплановых поставок, проводившихся органами советской власти на местах. Не обошел немецкие колонии и террор Черезвычйных органов РВС, исполнявших приказ Л.Троцкого о физическом ослаблении социальных слоев, склонных к самоорганизации. Так, на Дону, наряду с казачеством «склонными к самоорганизации» оказались и немецкие колонисты. Сколько погибло мирных хлебопашцев в связи с террором ЧК, сколько эмигрировало, выяснить весьма сложно, некоторые исследователи полагают, что немецкое колонистское присутствие на Дону и Кубани в годы гражданской войны было в большей степени (на 1/2) ликвидировано.

После окончания гражданской войны немецкие колонии в условиях новой экономической политики сумели в короткие сроки восстановить свое хозяйство, и к концу 20-х годов хозяйственное положение немецких колоний стабилизировалось. Общинно – кооперативные организации и совместные действия колонистских хозяев были одним из основных рычагов общего хозяйственного подъема и восстановление прежних объемов производства.

Коллективизация сельского хозяйства, проводившаяся в стране на рубеже 20 - 30-х годов, и так называемое раскулачивание, вновь серьезно подорвало экономическое состояние и хозяйственные возможности немецких колонистов. Колонисты проявляли недовольство политикой создания колхозов, однако до массовых репрессий дело не дошло. Немцы приняли государственные условия реорганизации и всерьез взялись за налаживание колхозного производства, улучшение социального и материального положения колхозников – бывших колонистов. Середина и вторая половина 30-х годов характерны ростом колхозного производства, появлением передовиков производства из числа механизаторов, полеводов, животноводов, колхозных руководителей. Газеты тех лет сообщали о многих фактах образцового передового труда, эффективного хозяйствования в немецких колхозах и совхозах, машинотракторных станциях. Нередко немецкие колхозы и бригады становились победителями различного рода производственных соревнований на уровне Северо-Кавказского, а позднее – Азово-Черноморсокого края, Ростовской области. Были успехи и во Всероссийских соревнованиях и конкурсах.

Приход к власти в Германии национал-социалистов, как известно, вновь осложнил советско-германские межгосударственные отношения. А это обстоятельство, в свою очередь, сказалось на отношении властей к немецкой диаспоре в СССР, и немцев, начиная с 1933 года, начали ограничивать в их общественной деятельности. В печати стали появляться материалы, порочившие немецкое население юга страны. Кое-кто без обиняков называл немцев 5-ой колонной и предрекал их враждебную деятельность в случае возникновения войны. Когда же началась Великая Отечественная война, многие из молодых «российских немцев» добровольно отправились на фронт, на защиту общей Родины, а известный журналист-публицист Евгений Кригер помещал в «Правде» эмоциональные репортажи-очерки о боях на подступах в Москве. В первые дни войны начался и другой процесс – немецкое население из Европейской части СССР в принудительном порядке перемещалось на Восток. Советские немцы в основной своей части направлялись в тяжелые по условиям труда отрасли народного хозяйства и содержались в специальных лагерях для так называемых спецпереселенцев. Часть немецкого мужского населения была мобилизирована в «рабочие колонны» (трудовую армию), которые использовались на строительстве важных военных и экономических объектов. На юге России немцы, например, принимали участие в строительстве стратегически важной железной дороги из Астрахани в Дагестан.

Всего из Ростовской области на Восток было перемещено 38288 человек (практически полностью), из них большинство принадлежало к ещё незабытому тогда контингенту немецкой диаспоры в России, к немецким колонистам, высококультурной сельской, фермерской прослойки населения Донского края.

Поляки на Дону. Совместные походы донских казаков с запорожцами против турок и татар, события Смутного времени начала ХVII века, привели к появлению на Дону поляков.Их было немного, поскольку они исповедовали католицизм, а казаки были православными. Впрочем, со временем многие поляки ассимилировались на донской земле, при­няв православие и донские обычаи. Так, в 1781 году в казаки станицы Прибылянской города Черкасска был принят поляк Иван Лосев. Некоторые поляки, прожи­вая на Дону, не изменяли вере предков. Так, донской ге­нерал Круликовский и полковник Залещинский остались католиками до конца жизни. Варшавский университет в 1915 году был эва­куирован именно на Дон, в город Ростов. Тогда в этот город переехало много ученых - поляков, осевших в этом многонациональном городе. По данным на 1916 год, в Ро­стовском градоначальстве проживало «католиков свыше 25.000, из них более половины - поляки. В XIX - начале XX веков на Дону, особенно в городах Ростов-на-Дону и Таганрог, проживало немало поляков - торговцев, врачей, юристов, преподавателей учебных заведений.

В настоящее время в Ростовской области действует польское земляче­ство «Полония».

Среди жителей Дона встречались и представители Скандинавии. Так, в августе 1802 года казаком Прибылянской станицы Черкасского городка стал креще­ный швед Захар Алексеев, получивший отсрочку от военной службы на два года «из-за бедности и иностранства».

В рядах донского казачества в XVII веке были замече­ны венгры. Так, одним из участников осады и взятия донцами Азова 18 июня 1637 года являлся мастер под­копного дела Иван (Юган) Арадов. Об этом талантливом инженере и специалисте подкопного дела известно мало. Донской историк Ис.Ф. Быкадоров писал «о прибылом казаке Югане Арадове»: «В 1627 году... по Дону в Москву вместе с турецкими посланниками проходило венгерское посольство, вер­нувшееся обратно в 1628 году. С достаточным основанием можно предположить, что Юган Арадов был в составе по­сольства и остался на Дону. Венгрия, как и Донское вой­ско, вела против Турции почти непрерывную войну. Воз­можно, что Арадов остался на Дону, чтобы своими знани­ями и опытом помогать казакам против общего врага — Турции. В пользу венгерского происхождения говорит и то, что принятая им на Дону фамилия — Арадов — явля­лась названием одного из городов Венгрии, возможно, его родины».

Историк и краевед Мовшович Е.В. убедительно показал, что довольно значительную и влиятельную прослойку населения Донской области к 1917 году составляли евреи. Представители еврейского населения так же оставили свой видный след в истории и культуре края. На донской земле они появились ещё в античные времена. По данным из­вестного археолога, профессора В.Шелова, проанализировав­шего во время раскопок Танаиса множество надписей на могильных плитах, амфорах и других предметах, в этом античном городе проживало около одного процента иуде­ев, в основном торговцев.

Во времена господства Хазар­ского каганата на нынешней территории Ростовской об­ласти также проживали иудеи. Тем более, что офи­циальной религией Хазарского каганата являлся иуда­изм. Остатки культуры иудеев сохранились в городе Саркел (Белая Вежа) (ныне затопленном Цимлянским водо­хранилищем), во время раскопок которого в начале 1950-х годов были обнаружены «остатки синагоги VIII века».

Среди казаков Дона евреи появились в XVII веке, по­селившись в небольшом числе в Черкасском городке. Во время морских походов казаков на Крым к донцам попа­ло некоторое число «полонянников-иудеев», живших в «жидовском городке Мамкун» (Мангуп-Кале), недалеко от Бахчисарая. Многие из них приняли крещение по право­славному обряду, вступив в казачье сословие. Дореволю­ционный географ и историк В.В. Богачев считал, что «око­ло 10 казачьих фамилий» имеют еврейские корни: Еврейновы, Жидовины, Жученковы (Жидченковы), Перекрестовы. Некоторые иудеи приняли лютеранство, поменяв еврейские фамилии на немецкие: Дорфман, Фохт.

Во времена царствования Екатерины Второй, разрешив­шей иудеям селиться на территории вновь образованной Екатеринославской губернии, множество евреев появилось в Таганрогском и Ростовском уездах, до 1888 года вхо­дивших в состав Екатеринославской губернии. В основ­ном это были выходцы из Польши, Западной Украины и Белоруссии. Они занимались торговлей, портняжным, сапожным и часовым делом. Поскольку евреям запрещалось селиться в казачьих станицах и хуторах, они селились в крупных городах Дона: в Ростове, Таганроге, Азове. Большое количество евреев по­явилось в период интенсивного железнодорожного строи­тельства на Донской земле в 50 - 70-х годах XIX столетия.

Крупный купец и банкир Самуил Соломонович (Шулем Шломович) Поляков(1837 - 1888), получив подряд на строительство железной дороги от Ростова и Таганрога на Харьков, имел право поселить вдоль железнодорожного полотна, при станциях, мастерских, пакгаузах и т. п., людей нужных ему профессий. Тогда-то и появилось в этих краях еще около 700 ремесленников-евреев.

Со второй половины XIX века в Ростове, Таганроге и Азове стали появляться евреи — ювелиры, юристы, вра­чи, банкиры, владельцы мелких, средних и крупных пред­приятий, общественные деятели. В 60-х 80-х годах XIX сто­летия депутатами (гласными) Ростовской городской Думы в разные годы было от 3 до 5 евреев. В 1868 году старани­ями гласного Ростовской городской Думы Фабиана Гнесина (отца известного композитора М.Ф. Гнесина) в Рос­тове была открыта Хоральная синагога.

Упоминавшийся нами банкир С.С. Поляков являлся основателем и членом правления ряда акционерных бан­ков России: Московского и Донского земельных, Азово-Донского и других. За заслуги перед государством Рос­сийским этот некрещеный еврей был возведен в чин тай­ного советника (генерал-лейтенант в Табели о рангах), получив потомственное дворянство, что являлось исклю­чительным случаем в истории России. Его брат, Яков Со­ломонович Поляков, основал в Таганроге Донской земель­ный банк, построив для него роскошное здание, а сам проживал в собственном богатом особняке, соединив его со зданием банка. Оба брата много делали для Таганро­га, выделяя деньги на его нужды.

На почве конкурентных отношений в этих городах ча­сто возникали столкновения между евреями с одной сто­роны, и казаками и иногородними с другой. Так, в 1882 году, в годовщину убийства революционерами императо­ра Александра II, в Ростове произошел еврейский погром, во время которого толпа разгромила еврейские магазины, публичные дома и кабаки. Тогда обошлось без жертв. А во время погрома 1905 года, организованного жандарма­ми, погибло по разным данным от 50 до 146 евреев.

Перед революцией 1917 года на территории Донской области, по данным В.В. Богачева, проживало «…около 25 тысяч душ обоего пола, исповедующих иудаизм». В своей книге «Очерки географии Всевеликого Войска Донского» он отмечал: «Живут они главнейше в Ростове и Нахичевани, в Таган­роге они составляют около 7,5 % населения, довольно многочисленны в Азове. Главное их занятие — торговля и посредничество в торговле. Ни одной большой партии то­вара нельзя купить без их содействия. Кроме того, они являются содержателями дешевых гостиниц, ресторанчи­ков, парикмахерских, всяких мастерских и т. д. Они же занимаются ремеслами, не требующими большой затраты физической силы: портняжным делом, часовым и т. д, Многие посвящают себя медицине».

Многие представители донского еврейства стали про­фессиональными революционерами, получив всероссийскую и европейскую известность. Знаменитый руководи­тель «Боевой организации» эсеров Евно Азеф (1889—1918) с пяти лет жил с родителями в Ростове-на-Дону, в 1890 году окончил гимназию, работал здесь репортером в газе­та «Донская пчела». После революции 1917 года многие евреи заняли ведущие посты в новых органах власти. Например, председателем Нахичеванско-Ростовского го­рисполкома стал Иван Гольдман, именем которого потом была названа нынешняя улица Станиславского. В 1919 году Ново­черкасске в ряды донского казачества были приняты в сыновья доктора-еврея Сегаля, получившие за отличия в борьбе против большевиков земельный казачий пай. В эти годы в штабе Донской армии старшим офице­ром для поручений состоял ростовский домовладелец, ев­рей по национальности, Г. Халиевский.

В трагическое и жестокое время революций и гражданской войны мирным донским евреям приходилось терпеть серьёзные лишения (достаточно вспомнить много­дневное разграбление еврейских домов и магазинов, уст­роенное в период Ростовского погрома в 1905г. и бесчинства Первой Конармии после взятия ею Ростова в на­чале января 1920 года). По данным переписи 1989 года, только в Ростове-на-Дону официально проживало более 9 тысяч евреев (фак­тически в два раза больше), ныне их количество значи­тельно уменьшилось.

В дореволюционный период на Дону проживали так же латы­ши, эсты и болгары, жившие «…замкнуто и недружелюб­но», чехи и словаки, «…напротив охотно и быстро сближав­шиеся с русскими, вступающие в браки и скоро слившиеся совершенно» с донским русским населением.