ВВЕДЕНИЕ, ИЛИ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ 30 страница
Означает ли сказанное, что мы должны признать футбольную команду самостоятельным субъектом деятельности? И не означает ли такое признание, что мы приписываем собственную деятельность, ее сознательно или стихийно сложившиеся надындивидуальные условия, регулятивные механизмы и результаты некоему мифологическому субъекту, вполне подобному Абсолютной Идее Гегеля, действующей посредством живых людей?
Такова, например, позиция Э. Дюркгейма: факт объективной реальности коллективного сознания и матриц социального взаимодействия он интерпретировал как доказательство существования
надындивидуального субъекта, действующего наряду с отдельными индивидами.
Из отечественных мыслителей сошлемся на Н.А. Бердяева. Характеризуя национальное начало в истории, он пишет: "Нация не есть эмпирическое явление того или иного отрывка исторического времени. Нация есть мистический организм, мистическая личность, ноумен, а не феномен исторического процесса. Нация не есть живущее поколение, не есть и сумма всех поколений. Нация не есть слагаемое, она есть нечто изначальное, вечно живой субъект исторического процесса, в ней живут и пребывают все прошлые поколения не менее, чем поколения современные. Нация имеет онтологическое ядро. Национальное бытие побеждает время. Дух нации противится пожиранию прошлого настоящим и будущим. Нация всегда стремится к нетленности, к победе над смертью, она не может допустить исключительного торжества будущего над прошлым" [16].
С таким пониманием коллективности не согласны многие философы и социологи, аргументы которых С.Л. Франк излагает следующим образом: "...Если мы не хотим впасть в какую-то туманную мистику или мифологию в понимании общества, то можно ли вообще видеть в нем что-либо иное, кроме именно совокупности отдельных людей, живущих совместной жизнью и состоящих во взаимодействии между собой? Все разговоры об обществе как целом, например об "общественной воле", о "душе народа", суть пустые и туманные фразы, в лучшем случае имеющие какой-то лишь фигуральный, метафорический смысл. Никаких иных "душ" или "сознаний", кроме индивидуальных, в опыте нам не дано, и наука не может не считаться с этим; общественная жизнь есть в конечном счете не что иное, как совокупность действий, вытекающих из мысли и воли; но действовать, хотеть и мыслить могут только отдельные люди" [17].
Так существует ли коллективный субъект? Вспомним наше определение субъекта. Из него следует, что субъектом является тот, кто обладает собственными потребностями и интересами и инициирует активность, которая направлена на их удовлетворение и осуществляется посредством самостоятельно выработанных или усвоенных идеальных программ поведения, именуемых в совокупности сознанием (и волей) субъекта. Мы отказались считать субъектами деятельности живые системы, не способные к символическим формам целесообразного поведения, а также автоматизированные кибернетические устройства, имитирующие человеческую деятельность, но не обладающие собственными потребностями и целями. На этом же основании не являются субъектами и отдельные органы действующего субъекта. Ясно, что когда мы нажимаем пальцем на спусковой крючок или бьем ногой по футбольному мячу, субъектом деятельности являемся мы сами, а не отдельно взятые рука или нога, не способные вырабатывать и реализовывать собственные программы.
Следуя такому пониманию, мы сможем признать существование коллективного субъекта лишь в том случае, если будет доказано одно из двух программных предположений:
1) человеческие индивиды, действующие в рамках некой социальной группы, уподобляются органам тела или винтикам машины и утрачивают свойство субъектности - способность иметь и реализовывать собственные потребности, интересы и цели поведения;
2) субъектность индивидов в социальной группе сохраняется, но сама она обретает некоторые субъектные свойства, которые присущи только ей и не могут быть обнаружены в индивидуальном поведении ее членов.
С первым тезисом вряд ли можно согласиться. Конечно, существуют такие социальные коллективы, в которых индивидуальная свобода стеснена максимально и человек является лишь средством достижения неких надындивидуальных (не путать с "неиндивидуальными") целей поведения.
Примером такой системы может служить рабство. Однако даже здесь принуждение имеет свои границы, и человек не теряет субстанциальную возможность выбора - принимать навязанные ему правила поведения в целях биологического самосохранения, выживания или восстать против них, отстояв свою свободу хотя бы ценой неминуемой гибели. Все внешние воздействия на человека становятся значимыми причинами (а не условиями) его поведения лишь тогда, когда интериоризированы им, трансформировались в систему его собственных потребностей, интересов и целей существования, позволяющих ему оставаться экзистенциально свободным даже в условиях социальной несвободы, мешающей делать то, что хотелось бы делать.
Нельзя согласиться и со вторым тезисом. Представить себе общественное объединение людей, обладающее собственными потребностями, интересами и целями, отличными от интересов образующих их людей - задача скорее научной фантастики, чем трезвого философско-социологического анализа. Все потребности, приписываемые коллективу людей, представляют собой сублимацию не всегда эксплицированных потребностей человеческой личности.
Конечно, людям привыкшим рассматривать систему человеческих потребностей как интенции субъекта, всецело замкнутые сферой его сознания, трудно представить, что служба в армии и уплата налогов входит в систему объективных интересов людей, стремящихся уклониться от того и другого. Однако это утверждение, несомненно, соответствует истине. Было бы странно предположить, что уклоняющиеся от армии или от уплаты налогов люди не заинтересованы в поддержании безопасности своей страны или исправном функционировании общественных служб. Столь частое непонимание людь-
ми собственных глубинных надобностей или сознательное предпочтение ими ближайших "своекорыстных" выгод не отчуждает человека от собственных потребностей и интересов и не дает оснований приписывать некой общности людей факторы поведения, в действительности свойственные самим индивидам (руководствуясь обратной логикой, мы должны признать, что мать малыша, запрещающая ему съесть третью порцию мороженого, действует против интересов собственного ребенка, поскольку ее действия вызывают протест с его стороны) [18].
Сложнее обстоит дело с сознательно поставленными целями поведения, которые - в отличие от потребностей и интересов - действительно могут быть чужды людям, навязаны им извне. Воинский приказ командира, обрекающий солдата на возможную гибель, или дисциплинарное распоряжение тренера далеко не всегда совпадают с собственными интенциями подчиненных. Однако в любом случае приказ отдает не команда или дивизия, а тренер или командир, руководствующийся при этом соображениями общего блага, которое в критической ситуации ставят выше блага отдельной личности.
Таким образом, привычка человека говорить о разнообразных коллективах в субъектных формах - "партия решила", "родина велела" и пр. - не должна скрывать тот фундаментальный факт, что ни "партия", ни "родина" сами по себе не умеют ни думать, ни желать, ни действовать. Все это делают только люди, которые выступают при этом как общественные существа, связанные взаимодействием и формирующиеся в определенных надындивидуальных условиях социокультурной среды.
Конечно, нередки случаи, когда патриот, жертвующий жизнью ради своих соотечественников, думает, что служит не конкретным людям в нынешнем и будущих поколениях, а интегративному субъекту, называемому Германией, Францией или Россией. Однако в этом и в подобных случаях интегративный субъект представляет собой явление не "общественного бытия", а "общественного сознания", которое можно было бы назвать (если использовать терминологию Никласа Лумана) "парадоксом и тавтологией в самоописаниях" человека и человеческих коллективов.
Итак, подведем итоги. Мы склонны поддерживать позицию "универсализма", но не согласны с необоснованным "очеловечиванием" матриц социального взаимодействия, с приписыванием им способности действующего субъекта. Мы склонны признать и "индивидуализм", если он не отрицает существования законов или структур коллективной жизни, а также их решающего влияния на становление человека и его функционирование в обществе, если он лишь настаивает на том, что эти законы и структуры не способны действовать сами по себе, что способность к целенаправленной деятельности дарована только людям и никому другому [19]. Логика "самодви-
жения" социальных структур в таком понимании оказывается логикой поведения людей, которых обстоятельства общественной жизни, сложившиеся в результате их собственной деятельности, вынуждают действовать в направлении, диктуемом потребностями их родовой природы и конкретно-исторической системой интересов.
Подобный "индивидуалистический" подход легко справляется с социальными проблемами, неразрешимыми с позиций крайнего "социального атомизма". Мы имеем в виду проблему стихийных установлений общественной жизни, возникновение которых не может быть объяснено "соглашением" - в духе теорий "общественного договора - людей по поводу их "создания".
Как верно замечает С.Л. Франк, "единство и общность общественной жизни возникают совсем не в результате умышленного соглашения, а суть никем не предвидимый и сознательно не осуществляемый итог стихийного скрещения воль и стремлений отдельных людей. Дело в том, что человеческие стремления и действия имеют кроме сознательно ставимой ими цели еще другие, не предвидимые их участниками последствия. И в особенности это имеет место, когда они скрещиваются между собой; по большей части люди вообще достигают на деле не того, к чему они сами стремились, а чего-то совсем иного, часто даже им самим нежелательного. "Человек предполагает, а Бог располагает", - говорит русская пословица, но под "богом" с точки зрения этого позитивного мировоззрения надо уразуметь здесь просто случай, стихийный итог столкновений множества разнородных воль. Вожди французской революции хотели осуществить свободу, равенство, братство, царство правды и разума, а фактически осуществили буржуазный строй; и так по большей части бывает в истории... Именно таким образом складываются нравы, обычаи, мода, укрепляются общественные понятия, утверждается власть и т.п. ... Коротко говоря: единство и общность в общественной жизни, будучи независимы от сознательной воли отдельных участников и в этом смысле возникая "сами собой", все же суть не действие каких-либо высших, сверхиндивидуальных сил, а лишь итог стихийного, неумышленного скрещения тех же единичных воль и сил - комплекс, слагающийся и состоящий только из реальности отдельных, единичных людей" [20].
Не отрицая того факта, что многое в обществе есть итог стихийного скрещения индивидуальных воль, Франк, однако, полагает, что эта констатация не объясняет именно того, что должно быть объяснено: "отчего из этого скрещения получается не хаос и не беспорядок, а общность и порядок?" Считая, что сингуляризм не способен ответить на этот вопрос, русский мыслитель заключает: "Очевидно, что если из беспорядочного, неурегулированного скрещения индивидуальных элементов получается нечто общее, какое-то единство, какой-то порядок, то это возможно лишь при условии, что через посредство индивидуальных элементов действуют и обнаруживают свое влияние некие общие силы" [21].
Не соглашаясь с таким подходом, мы полагаем, что любая из версий "общей силы" - будь-то Абсолютная идея, Божья воля или "судьбы народов", - рассматриваемая как гиперсубъект истории, представляет собой мифологизацию общественной жизни. Проблема общественного порядка, как мы увидим ниже, вполне объяснима из действий и взаимодействий человеческих индивидов, потребностей их самосохранения, диктующих необходимость скоординированной активности. Спонтанные результаты такого взаимодействия нельзя интерпретировать в духе гегелевской "хитрости мирового духа" хотя бы потому, что далеко не всегда они способствуют самосохранению человека и общества (как это происходит ныне со стихийным разрушением экосистемы типа "озоновой дыры"). Конечно, мы можем интерпретировать эту негативную стихийность как предупреждение с небес, но остановить ее могут лишь совместные действия людей, а не внешние силы.
Перейдем к конкретным характеристикам собственно общества как особого коллектива, особой группы людей.
§ 4. ОБЩЕСТВО КАК РЕАЛЬНАЯ ГРУППА ЛЮДЕЙ
Все сказанное выше позволяет нам утверждать, что общество не сводимо к сумме образующих его индивидов. Переводя это философское утверждение на язык социологии, мы имеем право относить общество к особому классу реальных социальных групп. В социологической теории общественные группы и объединения подразделяются на формальные и неформальные, самореферентные и объективно-статусные и т.д. и т.п. Для наших целей мы должны прежде всего определить различие между группами реальными и номинальными.
Из сказанного выше понятно, что реальные социальные группы основаны на системном взаимодействии образующих их субъектов, вне и помимо которого невозможно (или затруднено) достижение их личных целей, задач индивидуального самосохранения и развития. Такое взаимодействие создает особые интегральные реалии совместной деятельности, которые выходят за рамки отдельных человеческих действий и влияют на их содержание, во многом определяя его. Системный характер реальных групп проявляется в наличии выраженной взаимосвязи между частями и целым, при которой существенное изменение каждой выделенной части сказывается на свойствах и состояниях других частей и целого и, наоборот, изменение интегральных свойств и состояний целого сказывается на его частях.
Именно так устроены реальные группы, в которых отдельные действия людей вплетены в систему организованного взаимодей-
ствия, а каждый индивид имеет свое место и свою роль (свой статус и свою функцию) в коллективной деятельности. Наличие такой коллективной деятельности, направляемой надындивидуальными интересами, целями, ценностями, нормами и институтами, является главным и решающим признаком реальной социальной группы, отличной от суммы образующих ее индивидов.
Номинальные группы, напротив, не обладают свойствами внутренней системной самоорганизации. В действительности они представляют собой некие статистические совокупности людей, не связанных формами и институтами совместной деятельности, выделяемые внешним наблюдателем на основе признаков, которые или не могут быть, или еще не стали причиной реальной консолидации человеческих коллективов.
В первом случае речь идет о социально нейтральных признаках, общность которых "в норме" не порождает у людей сколь-нибудь значимых социальных следствий. Возьмем, к примеру, такие номинальные группы, как "сладкоежки", "близорукие", "люди среднего роста" или "носящие желтую кожаную обувь". Совершенно очевидно, что сам по себе рост людей или фасон их обуви не создает у них ни общих интересов, ни коллективных целей, ни вытекающей из этого совместной скоординированной активности. Соответственно, у групп, "подобранных" по этим признакам, отсутствует как реальная социальная общность, так и ее самосознание, то своеобразное чувство "мы", которое присутствует у футболистов "Спартака", членов бригады плотников или функционеров либерально-демократической партии.
Конечно, мы должны учесть, что в некоторых случаях отношение к сладкому или характер одежды людей могут обретать определенное социокультурное значение - как это происходило, к примеру, на планете Кин-дза-дза, где ношение малиновых штанов означало высокий социальный статус их владельца (нечто подобное происходило, как мы знаем, в реальном европейском феодализме с присущим ему институтом престижного потребления, позволявшим носить меха лишь строго определенным сословным группам людей). Но это вовсе не значит, что особенности одежды становились действительной основой консолидации людей; напротив, они лишь символизировали реальные отношения собственности и власти, не будучи способны подменить их - точно так же, как номерок из гардероба не может заменить обозначаемую им шубу. В данном случае мы имеем классический пример "отношений представленности" как способности социокультурных объектов и процессов являть собой иное, обозначать нечто отличное от них самих.
Выделяя подобные номинальные группы (которые, на наш взгляд, не следовало бы вовсе именовать группами, если бы не сложившаяся социологическая традиция), мы должны помнить, что их отличие от реальных групп является абсолютным лишь до тех
пор, пока мы рассматриваем их в качестве "идеальных типов", а не действительных таксономических единиц. В последнем случае, когда мы имеем дело с исторически конкретными коллективами или статистическими совокупностями людей, их различие не является абсолютным, не исключает взаимопереходов между ними.
Так, реальные социальные группы могут со временем превращаться в номинальные совокупности, как это происходит, к примеру, с бывшими членами Государственной Думы, связанными лишь общей строкой в биографии. Напротив, вполне номинальная совокупность людей может в принципе стать реальной социальной группой. В самом деле, если предположить, что некое правительство начнет преследовать такую статистическую группу людей, как "рыжие", велика вероятность того, что "нонконформистские", т.е. не-перекрасившиеся, члены этого сообщества создадут для защиты своих интересов реальную централизованную организацию, своего рода "Союз рыжих".
Куда более реальным примером такого рода могут служить расы и расовые отношения между людьми. Расы выделяются на основе чисто антропологических признаков (цвет кожи, пропорции черепа, некоторые особенности психофизиологии и пр.), которые сами по себе не способны порождать значимые импульсы социального действия и взаимодействия людей. Это значит, что цвет кожи человека не предопределяет, будет ли он собственником или нет, властвующим или подчиняющимся, потребляющим блага культуры или производящим их и т.д.
Однако мы знаем, что в исторически сложившейся социокультурной среде цвет кожи может стать поводом к дискриминации, нарушению экономических, политических и прочих прав. Это заставляет людей, принадлежащих к одной и той же номинальной группе, расе, создавать своеобразные "союзы самообороны", представляющие собой вполне реальные социальные объединения.
Это не означает, конечно, что сами расы превращаются в реальные социальные группы: мы должны помнить, что при любых обстоятельствах социологическое и культурологическое понятие "негритянская община США" не становится синонимом антропологического понятия "негры". Тем не менее расовые признаки, по сути своей нейтральные в социальном отношении (как бы ни спорили с этим утверждением идеологи расизма), выражают и обозначают реальный статус их носителя в важнейших отношениях разделения труда, собственности и власти.
Сложнее обстоит дело, когда несистемные совокупности людей подбираются на основе социально значимых критериев. Возьмем, к примеру, группы "мужчины" и "женщины" или "молодые" и "старые". Известный философ X. Ортега-и-Гассет видит в социальных событиях борьбу поколений как реальных субъектов общественной жизни. Хотя очевидно, что в общественной жизни действуют не
полы и поколения, а отличные от них женсоветы, феминистские партии или молодежные организации, т.е. реальные группы, берущие на себя функцию выражать и защищать присущие половозрастным общностям интересы и цели.
Важно, однако, что и те и другие отнюдь не являются фикцией. Нельзя не видеть, что тип социальной интеграции, с которым связано существование полов и поколений, отличается от той эфемерной интеграции, которую мы имеем в случае со "сладкоежками" или "близорукими". Дело в том, что половозрастная и подобные ей общности людей связаны с наличием общих признаков, имеющих вполне определенное социокультурное значение, вполне определенные социальные следствия для их носителей.
Так, принадлежность к женскому полу - это не только "медицинский факт", но и вполне определенная характеристика роли и положения личности в обществе. Первые формы общественного разделения труда основаны, как мы знаем из истории, именно на половозрастных особенностях. Экономическое и политическое неравенство полов до сих пор остается проблемой для человечества. Как бы то ни было, в социальной группе, именуемой "женщины", мы обнаружим и вполне очевидное сходство интересов (связанных, к примеру, с защитой материнства), и выраженное сознание "общей судьбы", чувство "мы", отсутствующее в группе носящих желтую обувь или кладущих две ложки сахара в стакан чая.
Для обозначения социальных общностей, у которых имеются такие признаки реальных групп, как объективное сходство интересов и целей, однако нет важнейшего признака самоорганизации и самодеятельности, П. Сорокин предлагает использовать термин "как бы организованные группы" (as if integrated groups). Тот же тип социальной интеграции имел в виду К. Маркс, рассуждавший на примере парцеллярного крестьянства Франции о "классе в себе" - группе людей, поставленных в одинаковое экономическое положение и имеющих вследствие этого сходные интересы и цели, но еще не способных объединить и скоординировать свои усилия для реализации общих устремлений. Такой "класс в себе", по Марксу, напоминает картофель, ссыпанный в один мешок, где каждый из клубней существует сам по себе, не взаимодействуя с себе подобными; он качественно отличен от "класса для себя", осознавшего свои общие интересы и действующего как единая интегрированная сила.
Итак, формулируя различие между реальными, номинальными и "как бы организованными" группами, мы должны отнести человеческие общества к первому типу. Но далеко не все философы и социологи согласны с пониманием общества как группы взаимодействующих людей, обладающих общими интересами и целями. Весьма влиятельным в социальной теории XX в. оказалось понимание общества как своего рода плацдарма, на котором развертывается бескомпромиссное сражение противостоящих друг другу армий.
Так, с позиций марксизма деятельное единство всех членов общества невозможно, пока оно лишено социальной однородности, пока в нем существуют классы с противоположными экономическими и, следовательно, политическими и духовными интересами. Единство такого общества может быть только фиктивным, а государство, которое объявляет себя "надклассовой" силой, в действительности состоит на службе господствующего класса, является "комитетом по управлению его делами", орудием насильственного подавления оппонентов. Руководствуясь таким подходом, В.И. Ленин, как мы знаем, считал, что при капитализме невозможно существование единого русского общества, и выделял в нем "две нации" и "две культуры", представляющие собой непримиримые враждебные силы.
Вопрос о существовании классов и характере отношений между ними будет рассмотрен ниже. Пока же заметим, что наличие классов само по себе не означает отсутствия в обществе реальной целостности, хотя и заставляет социологов дифференцировать общества по "индексу солидарности", деля их на собственно "общества" и "общины" (Ф. Теннис), на общества с "органической" и "механической" солидарностью (Э. Дюркгейм) и т.д. Общность интересов и сознание их общности, что выражается в общих целях, - необходимый признак любого общества, способного к нормальному функционированию, не вступившего в полосу диссимиляции, распада социальных связей, антагонистического противодействия образующих его групп, приходящего на смену их конфликтному взаимодействию (об этом ниже). Подобное перерождение обществ нередко случается в истории, образуя, однако, не норму общественной жизни, а ее патологию.
Однако наличие общих интересов и целей еще не достаточная характеристика общества. Какие же еще признаки характеризуют общество, выделяя его из прочих реальных групп?
§ 5. ОБЩЕСТВО КАК САМОДОСТАТОЧНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ГРУППА
Прежде всего специфика общества не связана с его размерами и прочими внешними свойствами. Главный его признак - самодостаточность, т.е. способность самостоятельно создавать и воссоздавать феномен общественной жизни, отличающийся от природных процессов. О чем конкретно идет речь?
Представим себе обычную социальную группу - все ту же футбольную команду, которую мы не можем считать полноценным человеческим обществом. Дело в том, что бытие футболистов как
социальных существ, способных к общественной по своему характеру деятельности, не может быть обеспечено усилиями самого футбольного клуба, который немедленно исчезнет с лица земли, если окажется предоставленным сам себе.
В самом деле, в круг забот профессиональных футболистов не входит ни производство продуктов питания, ни конструирование и строительство стадионов, ни оказание хирургической помощи при травмах и т.д. и т.п. Все это они получают "извне", "из рук" других специализированных групп, предоставляя им в обмен продукт собственной деятельности - а именно футбольное зрелище. В аналогичной ситуации находятся также и актеры, полицейские, депутаты парламента и представители прочих общественных групп.
Теперь представим себе, что наши футболисты или актеры очутились на необитаемом острове, где оказались предоставлены сами себе. Они смогут выжить лишь в том случае, если уподобятся полноценному человеческому обществу, т.е. окажутся способны собственной деятельностью создавать и воссоздавать все необходимые условия совместного существования. Короче говоря, производить все потребное для коллективной жизни.
Какие же именно коллективы, существующие в человеческой цивилизации, подходят под определение реальных самодостаточных групп, могут рассматриваться как организационная форма производства и воспроизводства общественной жизни?
Реальная общественная жизнь людей на Земле осуществлялась и до сих пор осуществляется как жизнедеятельность отдельных социальных групп, разделенных пространством и временем, языком и культурой, национальными границами, экономическими и политическими различиями в образе жизни, историческим прошлым и перспективами на будущее.
К примеру, эскимосы Аляски, аборигены Австралии или жители Японских островов долгое время были предоставлены сами себе, не вступали в контакты ни между собой, ни с остальным миром. В результате такой изоляции они создали анклавные очаги социальности, отличающиеся друг от друга по "качеству жизни", но в равной степени соответствующие общим критериям общественной жизни в ее отличии от природных процессов. Все эти образования представляли собой полноценные общества, обеспечивающие социализацию человеческих индивидов, организацию их совместной деятельности, направленной на удовлетворение жизнеобеспечивающих ("организмических" и "социетальных") потребностей, передачу исторической эстафеты от одних поколений к другим и т.д. и т.п.
Разные ученые именуют такие самодостаточные группы с помощью различных терминов - "народы", "страны", "государства" и т.д. Не углубляясь сейчас в проблему классификации реальных субъектов истории, отметим, что изначально самодостаточные со-
циальные группы были представлены этносами, т.е. группами людей, связанных общностью исторического происхождения, закрепленного в единстве языка и культуры. Такие этнические группы, как египтяне, евреи, китайцы и пр., представляли собой исторически исходную форму существования обществ (которые, начиная с родоплеменных союзов, имели, как правило, моноэтнический характер, существовали под единой "национальной крышей", так что русский, живший за пределами России, был большой редкостью).
Позднее в истории этническое и социальное начала начинают расходиться. Этнические группы нередко перестают быть обществами: сохраняя духовную общность языка, религии, исторического самосознания и пр., они, однако, теряют единство национальной территории, экономики и административно-политического управления, как это произошло, к примеру, с еврейским этносом. Возникает различие между "этническим ядром", представленным самодостаточными этносоциальными группами, "этнической периферией", которую составляют люди одной национальности, компактно проживающие за пределами своей исторической родины, и "этнической диаспорой" - номинальной группой соотечественников, разбросанных "по городам и весям".
Дата добавления: 2016-09-20; просмотров: 396;