НИКЕЙСКОЕ ЦАРСТВО ЛАСКАРЕЙ. ТРАПЕЗУНТСКОЕ ЦАРСТВО В XIII в. СЕЛЬДЖУКСКИЕ СУЛТАНЫ И НАШЕСТВИЕ МОНГОЛОВ 11 страница

Эти послания застали уже нового папу Николая III (1277— 1280), итальянца родом, которому удалось сломить господство Карла Анжуйского в Италии и поддержать дело Григория X. Этот выдающийся, холодный политик превос­ходно знал отношения на Востоке по своей прежней дея­тельности.

Дела на Востоке были запутаннее, чем когда-либо. Против Палеолога объединились совершенно разнород­ные силы. Душой враждебной ему коалиции был давниш­ний его соперник на греческом Западе — фессалийский де­спот Иоанн, унаследовавший и способности, и притязания Комнинов Ангелов эпирских. Он подчинил своему влия­нию своего брата, эпирского деспота Никифора. К Иоанну тяготели греческие властели Фракии и Македонии, как Тарханиот, измена заразила и войска Палеолога; посланные на Запад, некоторые начальники их были закованы в цепи и отосланы в Константинополь. Палеологу пришлось вспом­нить дни его молодости, когда он стоял во главе македон­ской служилой знати и замышлял против никейского царя. Новые Патры фессалийские, столица Иоанна Ангела, стали не только центром политических врагов Михаила, но и убежищем крайних защитников православия, готовых да­же на союз с врагами Византии, на измену империи Миха­ила. Когда Михаил и Векк во имя унии и империи, прикры­ваясь принципиальным разрешением папы, отлучили от Церкви деспота Иоанна Ангела с его подданными, энергич­ный деспот не задумался созвать церковный Собор с учас­тием монахов олимпийских монастырей и Афона, на кото­ром, во имя православия, были преданы анафеме как Миха­ил с Векком, так и Римский Папа (1278).

Вокруг Палеолога сплеталась политическая интрига, лига всех ему враждебных элементов, между собою вполне разнородных. Западные греческие сепаратисты, македон­ские властели, православные ревнители поднимали ору­жие в союзе с латинскими баронами Греции. Родная сест­ра императора Евлогия, постоянно стремившаяся играть политическую роль, ставшая столпом православной пар­тии, эмигрировала к своей дочери, болгарской царице. Обе возбуждали царя Константина Тиха против их брата и дяди. Мало того, они послали (1276) некоего Иоанна Кафа-ра в Иерусалим к патриарху Григорию, чтобы с его помо­щью склонить египетского султана Бибарса, повелителя Сирии и Палестины, выступить против греческого импе­ратора совместно с болгарами. Бибарс, однако, отклонил предложения, не считая малоизвестных болгар надежны­ми союзниками. На патриархов Александрийского и Анти-охийского не было надежды, так как они проживали в Кон­стантинополе, пользуясь царскими милостями.

В то же время «православные и латиняне», т. е. Иоанн Ангел с союзными баронами Греции, обратились к трапезунтскому царю Иоанну II, убеждая его выступить против «еретика» Михаила, так как он, трапезунтский царь, являет­ся истинным и законным православным императором, преемником Комнинов константинопольских. Ангелы и Комнины ополчались против основателя новой династии. В Трапезунт православные эмигрировали массами, спаса­ясь от преследований константинопольского правитель­ства. О переговорах с трапезунтским царем доносил по­слам Михаила на Западе протонотарий Огерий. Он вместе с армянским историком Гайтоном передает, что Иоанн II с того времени принял титул императора. По-видимому, трапезунтский государь, носивший до того титул царя и самодержца Востока, провозгласил себя царем ромэев. Во­евать с Палеологом и он поостерегся, как султан Бибарс.

Враги окружали Михаила со всех сторон; он мог наде­яться лишь на армию и деятелей возрожденной Византии да на папу. Страшным противником оставался Карл Анжуй­ский. Греки и латиняне разделились в получившейся стран­ной комбинации политических сил. Тем большее значение получил папа Николай. Ему не было выгодным чрезмерное усиление ни Палеолога, ни Анжу. Церковным запрещением он мог расстроить союз баронов Греции с фессалийским деспотом, но он этого не сделал, как ни просил Палеолог. В то же время папа Николай удерживал Карла от похода, охра­няя империю Палеолога как покорного сына Церкви. С про­чими врагами греческий император мог сам справиться. Видя это, венецианцы заключили с ним перемирие (1277), оговорив, что они будут защищать своих вассалов на Евбее.

Михаил мог продолжать борьбу за обладание Запад­ной Грецией — за осуществление главной, постоянной це­ли его политики. Он снарядил большой флот с десантом для войны на Евбее, вверив его евбейскому барону Ликарию, давно перешедшему на службу Византии. Михаил по­слал и сухопутную армию (преимущественно из наемни­ков турок) под начальством Синадина и Каваллария. Флот имел большую удачу, разбил и захватил в плен афинского «мегаскира» сира Иоанна со многими евбейскими барона­ми. Сухопутное войско опять было разбито фессалийским деспотом, имевшим с собою итальянский отряд. Один из военачальников Палеолога был убит, другой ранен и умер в Салониках (1278). За смертью Гильома II Вилльгардуэна в том же году Карл Анжуйский принял присягу от вассалов Ахейского княжества и еще прочнее утвердился в Греции. Внешние опасности и внутренние раздоры, несочув­ствие и противодействие большинства народа и даже близких родных ожесточили Михаила Палеолога. Он дал волю подозрительности, от которой не был свободен и прежде. Начались допросы и пытки. Двое братьев Раулей из знатнейшего малоазиатского рода были ослеплены за веру отцов и за осуждение унии. Пытали Иоанна, сына эпирского деспота; оставленный в качестве заложника при константинопольском дворе, он прославился в вой­нах с сельджуками и стал подозрительным Михаилу. Его с монахом Котисом, некогда при Феодоре Ласкаре посове­товавшим Михаилу спастись к сельджукам, обвинили в из­мене, и оба погибли. Пытали и служилых людей, и книж­ных, и монахов, ослепляли и увечили. Напрасны были хо­датайства царицы и патриарха. Неугодное мнение каралось немедленно и жестоко. Царь говорил друзьям, что он лишь защищается, что государство не монастырь, что грех покрывается покаянием; ему же тяжело карать особенно монахов, будучи их другом с юности. Михаил продолжал поощрять доносы, и озлобление росло. Одни, далекие от умыслов против царя, гадали, когда они изба­вятся от зол; другие шли дальше и подбрасывали листки, обвинявшие Палеолога в преступном захвате престола, в ослеплении законного наследника. Читавшие эти памфле­ты и не донесшие подлежали смерти по царскому указу за «цареписание». Векк стал всем ненавистен, царь же защи­щал ею как борца за унию и не меньше, чем себя. За осуж­дение унии пострадал сын верного Акрополита и министр Музалон, на спине которого родной брат на глазах царя сломал палку. Подозрительность и жестокость Михаила объясняются тяжелым для него оборотом дел на Западе.

Пока был жив папа Николай, Карлу Анжуйскому при­ходилось подчиняться его воле, опиравшейся на силу всех врагов Карла в Европе. Нельзя было думать о немедленном осуществлении горделивых планов о латино-греческой «империи Цезаря и Августа», по выражению византийского историка Григоры. Папа Николай вполне сознавал себя главою христиан Запада и Востока, властным и блестящим государем в Риме. Но уже в 1280 г. Николай умер, и Карл, от­странив родичей покойного папы, возвел на папский пре­стол преданного ему французского кардинала, принявше­го имя Мартина IV. Не дорожа трудами своих выдающихся предшественников, Мартин немедленно порвал с греками, обошелся грубо с послами Михаила и отлучил его от Церк­ви. Карл получил свободу действий и отправил в Албанию сильные подкрепления своему полководцу Руссо де Сюлли, который осадил Берат. Перевес сил Карла на суше казался бесспорным, но неожиданно для него великий доместик Михаил Тарханиот разбил Сюлли и взял его в плен (1281), Такой успех рассматривался в К-поле как спасение. Тем вре­менем Карл сблизился с венецианцами, которые убеди­лись, что им не заменить генуэзцев во владениях Палеолога. Оживились традиции империи Балдуина, где венециан­цы были полными хозяевами, и был решен поход сицилийского и венецианского флота на Евбею. Михаил дал отпор врагам при помощи Генуи; греческие корсары навели страх на сицилийских купцов даже в водах Италии. Михаил все же оставался под постоянной угрозой. В 1281 г. Карл с Филиппом, наследником Балдуина, заключили при посредстве курии договор с Венецией о восстановлении в К-поле Латинской империи. В следующем году предполага­лось послать флот, а далее — грандиозную морскую экспе­дицию против столицы Михаила. С соединенными силами Италии, Франции, Венеции и баронов Греции Михаил не мог бороться долго, его могло выручить лишь чудо. Пока Карл собирал людей, корабли и военные припасы, возлагая на своих подданных тяжкие жертвы, Михаил через своего генуэзского вассала Цаккарию Фокейского искал помощи у врагов Карла в Европе. Главный из них, Петр Арагонский, направился со своим флотом к берегам Африки, еще не ре­шаясь напасть на Карла. Внезапно в самой Сицилии разра­зилось народное восстание, французов резали, и в два ме­сяца на острове не осталось слуг Карла (1282). Тогда Петр Арагонский явился в Сицилию и был коронован в Палермо. С тех пор Карла преследовали неудачи. Сицилийская «ве­черня» похоронила планы Карла о походе на греческий Восток Вместе с тем была похоронена и уния; в ней для греческой империи до поры до времени уж не было нужды.

Тем не менее все усилия Михаила были направлены на Запад. Восточная, малоазиатская граница оставалась в небрежении. Одни гарнизоны были уведены, другим не пла­тили жалованья. Поборы разоряли население, крестьяне обнищали, и «уравнительная раскладка» тяжело легла на служилое сословие М. Азии. Епарх Ходин отбирал у служи­лых людей их поместья, приносившие по 40 золотых в год. Фискальные мероприятия Ходина вызвали такое возмуще­ние, что их пришлось отменить. Для войн на западе нужны были деньги и люди, и восток нес все тяготы, не получая взамен даже защиты границ. Перенесение столицы в Кон­стантинополь погубило благополучие населения Никей-ского царства. Последствия не замедлили сказаться. Во время постоянных междоусобий среди сельджуков, под­павших под монгольское ярмо, отдельные шайки сельджу­ков и монголов тревожили византийские пограничные об­ласти. Михаил послал своего сына Андроника вновь засе­лить и укрепить еще недавно цветущую долину Меандра, но Андроник не сделал ничего прочного, и сельджуки со­жгли Траллы, главный город в той местности. Михаил от­правился и лично на восточный рубеж по реке Сангарию, но побыл там недолго, и набеги врагов не прекратились. Управление краем представляло грустную картину; власти скрывали правду от царя, и он лично убедился, что населе­ние разбежалось. Михаил укрепил границу до Прусы (Бруссы), насколько ему позволили западные дела.

Миновала опасность со стороны Карла Анжуйского — с тем большим жаром старый царь устремился на запад для изгнания остатков латинян из Греции. Во время этого похода Михаил VIII скончался (возле Лизимахии фракий­ской, в конце 1282 г.).

В лице Михаила Палеолога сошел в могилу основатель последней византийской династии, последний из круп­ных императоров, личность сильная, даровитая и глубоко интересная. Блестящим аристократом он начал, мрачным самодержцем закончил; в юности смело держал ответ грозному Ласкарю, в старости лгал и синоду и народу от­носительно святыни, завещанной предками, разномыслия не выносил и чужую совесть попирал ради политической выгоды. Обладая громадным честолюбием и энергией, он до конца не утратил ни того, ни другого. Среди тяжких ис­пытаний он неослабно нес обязанности монарха, в самые трудные минуты одинокий, не понятый близкими людьми, с которыми, впрочем, он не стеснялся, напр. с супругою Феодорою. Перед чужим правом он жесток, даже престу­пен (напр., с несчастным сыном Феодора II), перед боль­шей силой — хитер, способен обмануть даже курию. Его несравненная выдержка не раз спасала государство. Как дипломат, он превосходил более могущественного Карла Анжу и большинство современных ему пап; с хитрыми итальянскими выходцами и с римскими монахами он вел себя как мастер дела. Курия служила целям своего «блудно­го сына», распинавшегося в покорности св. престолу. Блес­тящий воин в молодые годы, любимец военной знати, Ми­хаил стал на престоле неутомимым организатором воин­ских сил, снаряжая новые армии и эскадры после каждого поражения. Средств народа он при этом не щадил.

Постоянной и основной целью его политики было восстановление Византийской империи в прежнем объе­ме, изгнание латинян и подчинение южных славян. Сред­ством, часто единственным, была уния. Михаил умел смот­реть опасности в глаза, видел ее яснее других и находил исход при всяком положении. Убедившись в необходимо­сти унии, он навязал ее своему народу без колебания.

Его политическая программа вряд ли была понятна массе подданных, и, во всяком случае, после возвращения Константинополя и не видя конца войнам к ней охладели, а средство — уния — было ненавистно народу, низшим и верхним слоям. Ревностно служа интересам империи, Ми­хаил стал во враждебные отношения к большинству под­данных, вплоть до членов собственной семьи и близких, которых в кандалах показывал нунциям, не говоря о мона­хах, которых он любил по традициям своего рода, но кото­рых из-за унии он увечил публично.

Воин и дипломат, Михаил не был хозяином. Ему были нужны народные деньги — на наемных латинян и турок, на флот, на посольства, на придворный блеск. У него не было времени думать о народе, так тревожно было его царствование. Вряд ли он и интересовался нуждами крестьян­ства и развитием производительных сил страны, как все Ласкари. Аристократ, вознесенный на престол знатными врагами Ласкарей, Михаил по происхождению своей влас­ти был врагом того отеческого, хозяйственного строя, ко­торый был присущ Ласкарям. При нем крестьянам жилось хуже. Не говоря о крестьянских мятежах в Никейской об­ласти, принявших династическую окраску и залитых пото­ками крови, ставленник властелей не мог препятствовать глухому социальному процессу, который привел в XIII и XIV вв. крестьянские массы в бесправное состояние крепо­стных проскафименов. Пострадали и мелкие прониары, военный класс. Сведения о социальных отношениях при Михаиле скудны и не разработаны, но ясно, что не только казна Ласкарей, но и экономические силы населения были использованы Михаилом без пощады и благоразумия.

В изданном проф. Троицким уставе обители св. Дими­трия в Константинополе, знаменитому «монастырю Палеологов», отстроенному Михаилом, он пишет о себе: «Что бо, Владыко, из содеянных на мне Твоим благоутробием не превосходит и самый разум дивных? ...Что касается меня, то все, чем только кто-либо мог бы величаться, Бог собрал для меня как бы нарочно все вместе». И Михаил распрост­раняется о знатности своего рода, о своих знаменитых предках. «А сколько я сам преуспел... об этом вопиют сами дела...» В таком тоне написана вся краткая автобиография, панегирик самому себе, перечень сплошных успехов и по­бед. Ни одного намека на тяжелые факты и невзгоды, кото­рыми полна жизнь Михаила; ничто не напоминает хрис­тианский смиренный дух, которым полно, например, «По­учение Владимира Мономаха». «Я не искал трона, но был вынужден принять его как достойнейший», — пишет Ми­хаил. Сквозь похвальбу царственного ктитора звучит са­мозащита непопулярного монарха. Казалось бы, что вос­становителя византийского Константинополя должна бы­ла окружить любовь, хотя столицы. На самом деле его наследник не посмел даже перевезти тело отца в Констан­тинополь.

Глава VI