НАЧАЛЬНЫЕ ГОДЫ ЦАРСТВОВАНИЯ МАНУИЛА КОМНИНА. ВТОРОЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
За смертью царя Иоанна (8 апреля 1143 г.) провозглашение младшего его сына Мануила преемником было делом царской воли и определенно выраженного на этот счет указания, которое в точности было выполнено войском и бывшими в лагере приближенными умершего царя. Но так как столица не могла остаться безучастной к перемене царствования, то настояла надобность принять меры к тому, чтобы в Константинополе новое царствование не встретило затруднений. Великий доместик Иоанн Аксух весьма осторожно выполнил возложенное на него поручение немедленно отправиться в столицу и задержать двух наиболее возбуждавших опасения родственников Мануила: дядю, севастократора Исаака, и старшего брата царя, носившего также имя Исаака.
«Самодержец опасался, чтобы Исаак, услышав о смерти отца иузнав, что скипетр передан младшему его брату, не стал противиться и домогаться верховной власти, так как он имел право на престол по своему рождению, находился тогда в столице и проживал в том дворце, в котором хранилась казна и царские регалии».
Иоанн Аксух прибыл в Константинополь еще прежде, чем дошел туда слух о смерти Иоанна, так что он предупредил всякие попытки со стороны названных лиц к враждебным против Мануила замыслам и подверг их заключению под стражу. В то же время Аксух входит в переговоры с представителями константинопольского, в особенности софийского, клира и обещает ему именем царя увеличить выдаваемое ему жалованье ежегодно на 200 мин. Так как патриарший престол за смертью Льва Стиппиота (1134—1143) был вакантным, это значительно упрощало дело соглашения правительства с церковными партиями. Таким образом, Мануил был принят в столице весьма благорасположенно и спокойно вступил в управление делами. Первой его заботой было избрание патриарха. Когда большинство стало склоняться в пользу инока Михаила, жившего в монастыре на острове Оксия, царь изъявил на то свое согласие, а новый патриарх прежде всего должен был приступить к помазанию на царство Мануила. Церковный акт происходил или в конце августа, или в сентябре 1143г. Брат царя Исаак получил свободу по случаю торжества, точно так же и дядя его севастократор Исаак, живший до того в почетном заключении в Ираклии Понтийской. Императору было не более 20 лет от роду, но имя его было уже популярно в войске, так как он участвовал в походах со своим отцом, приобретя себе известность беззаветной храбростью и мужеством, которое один раз, в деле под Неокесарией, едва не подвергло крайней опасности византийское войско.
«Юношеское лицо его, — говорит современник, — отличалось приятностью, и улыбающийся взор заключал много привлекательного. Ростом был высок, хотя несколько сутуловат, цвет лица смугловатый. Прибавим, что в его жилах текла венгерская кровь».
В сношениях с людьми Мануил отличался обворожительными качествами и умел привлекать к себе со всех сторон симпатии. Самой выразительной чертой царя был его рыцарский обычай, физическая сила и веселый нрав. Он был прекрасный кавалерист и любил похвалиться умением метко бросать стрелу и владеть тяжелым щитом. Как и все Комнины, он не был чужд литературного образования, считал себя большим знатоком в богословии и в Священном Писании и любил принимать участие в богословских спорах. В политике это был западник чистой воды и доводил свое увлечение западными обычаями, в особенности рыцарскими турнирами, до крайней степени. Наплыв западных охотников на службу империи был громадный, и царь открыл им свободный доступ в армию, в приказы и в придворное ведомство. Внешний блеск и показной лоск отличал придворную жизнь при Мануиле. Для германского короля, латинских владетелей и принцев в Св. Земле, равно подолгу живших в Константинополе турецких эмиров, в Константинополе давались продолжительные праздники, зрелища и пиры. Словом, царствование Мануила составляет блестящую страницу истории Византии, но, к сожалению, это и последняя ее оригинальная страничка. Пять или шесть лет спустя после его смерти знаменитый церковный оратор Евстафий Солунский говорил об его времени:
«Кажется, в божественном совете было определено, чтобы со смертию Мануила рушился строй ромэйского царства и чтобы с закатом этого солнца покрыла нас непроглядная тьма!»
Это не есть обычная для византийца риторическая фраза, сказанная лишь для красоты; в самом деле, блеск был чисто внешний и призрачный, по существу же в империи времени Мануила было далеко не все благополучно. Чтобы до известной степени объяснить положение дел, мы бы сравнили империю Мануйлова времени с прекрасным на вид имением, в котором хозяйство ведется блестящим образом и на широкую ногу, но весь этот блеск покупается на занятые деньги, вследствие чего со смертью хозяина сейчас же наступает полное банкротство, в котором наследники не знают, как разобраться. Роковое значение проблемы заключается здесь в мысли на первый взгляд антикультурной: западническое направление политики Мануила было гибельным для Византии. Величайшим несчастием этого блестящего царя было то, что вначале он был ослеплен внешним успехом, даже неудачу второго крестового похода он склонен был приписывать искусству своей дипломатии. Этот призрачный успех окрылил его, и он стал мечтать о широких, можно сказать, фантастических планах — восстановления империи в ее древних пределах. Мысль о соединении под своей властью Запада и Востока составляет отличительную черту внешней политики Мануила. Но, затратив неимоверные средства на утверждение своей власти в Италии и пожертвовав громадными интересами империи и византинизма в попытках сближения с папством, Мануил проглядел то, что было для него всего важней и дороже: усиление Иконийского султаната, вследствие чего византинизм должен был испытать крайнее унижение в поражении при Мириокефале. Как мы неоднократно замечали уже, константинопольская империя всегда проигрывала, если мало обращала внимания на восточные провинции, откуда получала главнейшие материальные средства для своей жизни. Комнины поставили в этом отношении последнюю ставку и проиграли ее. Первые действия юного царя не могли быть выражением заранее выработанного плана и представляют некоторую неопределенность. Как и следует думать, не могли быть забыты неприятные впечатления, вынесенные из похода под Ан-тиохию, где антиохийский князь и граф эдесский обнаружили столько злой воли и так обманули доверие его отца. Раймонд простер свои враждебные отношения к империи до того, что погнался вслед за отступающим Ману-илом и завладел некоторыми византийскими укреплениями в Киликии. Для Мануила было весьма важно восстановить сделанные в Киликии завоевания и дать урок антиохийскому князю. Эта задача без труда была выполнена испытанными в военном деле вождями: Димитрием Враной, отправившимся к Сирии с флотом, и Про-сухом, назначенным во главе сухопутных сил и имевшим под своей командой братьев Контостефанов, Иоанна и Андроника. Обе части с успехом выполнили задачу: флотом опустошены приморские владения Раймонда, сухопутное же войско прошло из Киликии, изгнав антиохий-ские гарнизоны из занятых ими мест, и достигло до самой Антиохии. Впрочем, положение Антиохийского княжества и без того становилось весьма критическим, когда осенью 1144 г. эмир Мосула Зенги завладел Эдессой и тем поставил Раймонда в необходимость искать помощи у Мануила. В следующем же году он отправился лично в Константинополь и не прежде был принят царем для исполнения ленной присяги, как принес раскаяние на могиле Иоанна Комнина (1). Положение дел в Малой Азии угрожало большими осложнениями не только вследствие неожиданного и грозного выступления эмира Мосула, но также по причине внутренних раздоров, наступавших среди самих мусульманских властителей Неокесарии, Сиваса и Мелитены. Здесь господствовали Данишменды; по смерти Мохамеда (1141) среди них началась борьба с назначенным преемником Дул-нуном, или Дадуном греческих писателей. В этой смуте приняли участие иконий-ские турки, оказавшие поддержку одному из претендентов на власть и присоединившие к султанату города Гангры и Анкиру, принадлежавшие Данишмендам. Нет сомнения, что этот переворот в соседних областях должен был озаботить Мануила, который охотно вступил в переговоры с Якуб-Арсланом насчет союза против ико-нийского султана Масуда. Нужно думать, что одним из первых военных предприятий Мануила после венчания на царство были именно походы в Малую Азию с целью обеспечить имперские владения от набегов иконийских турок. Чтобы судить о том, как мало были обеспечены ближайшие области к Мраморному морю, видно из того, что предстояло защищаться поблизости от Никеи. Турецким опустошениям подвергалась первая станция по дороге на Дорилей, известная Малагина; после Малагины предстояло защищать течение реки Риндака, где в укрепленном Лопадии Мануил устроил в 1146 г. военную базу для дальнейших действий против султана Масуда. Так как усилие турок в этом направлении представляло постоянную опасность для сношений с Киликией, которая имела такое важное значение в планах всех Комнинов, то необходимо было во что бы то ни стало нанести удар иконий-скому султану. В этих видах предпринят был поход в Иконий, столицу султаната, для чего Мануил наперед оповестил своего противника, этот же не менее по-рыцарски заявил, что будет ожидать царя в Филомилии. После большой станции Акроин, ныне Афион Кара-Хиссар, на половине дороги между Дорилеем и Иконием, султан Масуд устроил засаду для византийского войска, но не имел успеха и отступил. Слабая сравнительно численность турецких сил была причиной, что турки оставили свободной всю дорогу до самого Икония. Хотя взятие столицы было, по-видимому, целью этой удачной экспедиции, но Мануил не принял мер к осаде города и, опустошив окрестности, начал отступление. О поводах, которые бы объясняли этот шаг, мы не можем судить, если не принять в соображение того обстоятельства, что султан Масуд, не считая нужным лично защищать столицу, отделил значительный отряд в тыл византийской армии и был готов отрезать ей отступление. С трудом удалось Мануилу сохранить свое войско во время обратного пути. Мануил по возвращении из этого похода будто бы объявил о своем намерении вновь идти против султана на весну 1147 г. Но на Восток уже стали доходить слухи о сборах на Западе в крестовый поход. Эти слухи встревожили одинаково и ружили столько злой воли и так обманули доверие его отца. Раймонд простер свои враждебные отношения к империи до того, что погнался вслед за отступающим Мануилом и завладел некоторыми византийскими укреплениями в Киликии. Для Мануила было весьма важно восстановить сделанные в Киликии завоевания и дать урок антиохийскому князю. Эта задача без труда была выполнена испытанными в военном деле вождями: Димитрием Враной, отправившимся к Сирии с флотом, и Просухом, назначенным во главе сухопутных сил и имевшим под своей командой братьев Контостефанов, Иоанна и Андроника. Обе части с успехом выполнили задачу: флотом опустошены приморские владения Раймонда, сухопутное же войско прошло из Киликии, изгнав антиохий-ские гарнизоны из занятых ими мест, и достигло до самой Антиохии. Впрочем, положение Антиохийского княжества и без того становилось весьма критическим, когда осенью 1144 г. эмир Мосула Зенги завладел Эдессой и тем поставил Раймонда в необходимость искать помощи у Мануила. В следующем же году он отправился лично в Константинополь и не прежде был принят царем для исполнения ленной присяги, как принес раскаяние на могиле Иоанна Комнина1. Положение дел в Малой Азии угрожало большими осложнениями не только вследствие неожиданного и грозного выступления эмира Мосула, но также по причине внутренних раздоров, наступавших среди самих мусульманских властителей Неокесарии, Сиваса и Мелитены. Здесь господствовали Данишменды; по смерти Мохамеда (1141) среди них началась борьба с назначенным преемником Дул-нуном, или Дадуном греческих писателей. В этой смуте приняли участие иконийские турки, оказавшие поддержку одному из претендентов на власть и присоединившие к султанату города Гангры и Анкиру, принадлежавшие Данишмендам. Нет сомнения, что этот переворот в соседних областях должен был озаботить Мануила, который охотно вступил в переговоры с Якуб-Арсланом насчет союза против иконийского султана Масуда. Нужно думать, что одним из первых военных предприятий Мануила после венчания на царство были именно походы в Малую Азию с целью обеспечить имперские владения от набегов иконийских турок. Чтобы судить о том, как мало были обеспечены ближайшие области к Мраморному морю, видно из того, что предстояло защищаться поблизости от Никеи. Турецким опустошениям подвергалась первая станция по дороге на Дорилей, известная Малагина; после Малагины предстояло защищать течение реки Риндака, где в укрепленном Лопадии Мануил устроил в 1146 г. военную базу для дальнейших действий против султана Масуда. Так как усилие турок в этом направлении представляло постоянную опасность для сношений с Киликией, которая имела такое важное значение в планах всех Комнинов, то необходимо было во что бы то ни стало нанести удар иконий-скому султану. В этих видах предпринят был поход в Ико-ний, столицу султаната, для чего Мануил наперед оповестил своего противника, этот же не менее по-рыцарски заявил, что будет ожидать царя в Филомилии. После большой станции Акроин, ныне Афион Кара-Хиссар, на половине дороги между Дорилеем и Иконием, султан Масуд устроил засаду для византийского войска, но не имел успеха и отступил. Слабая сравнительно численность турецких сил была причиной, что турки оставили свободной всю дорогу до самого Икония. Хотя взятие столицы было, по-видимому, целью этой удачной экспедиции, но Мануил не принял мер к осаде города и, опустошив окрестности, начал отступление. О поводах, которые бьч объясняли этот шаг, мы не можем судить, если не принять в соображение того обстоятельства, что султан Масуд, не считая нужным лично защищать столицу, отделил значительный отряд в тыл византийской армии и был готов отрезать ей отступление. С трудом удалось Мануилу сохранить свое войско во время обратного пути. Мануил по возвращении из этого похода будто бы объявил о своем намерении вновь идти против султана на весну 1147 г. Но на Восток уже стали доходить слухи о сборах на Западе в крестовый поход. Эти слухи встревожили одинаково и царя, и иконийского султана и побудили их прекратить войну, заключив оборонительный союз против крестоносцев.
Политика христиан на Востоке привела к тому, что мусульмане, ослабленные и отодвинутые внутрь Азии вследствие первого крестового похода, снова усилились и начали из Месопотамии угрожать христианским владениям. Один из наиболее сильных мусульманских эмиров, эмир Мосула Имад ад-дин Зенги, в 1144 г. сделал сильный натиск, который окончился взятием Эдессы и падением Эдесского княжества. Это наносило весьма чувствительный удар всему восточному христианству: Эдесское княжество составляло форпост, о который разбивались волны мусульманских приливов, в Эдесском княжестве был оплот, защищавший весь христианский мир. В то время, когда Эдесса пала под ударами мусульман, другие христианские княжества находились или в стесненном положении, или были заняты вопросами чисто эгоистического характера и поэтому как не могли подать помощи Эдес-скому княжеству, так не в состоянии были заменить для христиан его значения. В Иерусалиме незадолго перед тем умер король Фулько, тот самый, который соединил интересы Иерусалимского княжества с интересами своих французских владений. После его смерти во главе королевства стала вдова, королева Мелизинда, опекунша Балдуина III; непокорность вассальных князей отняла у нее всякую возможность и средства даже для защиты собственных владений — Иерусалим находился в опасности и не мог подать помощи Эдессе. Что касается Антиохии, то князь Раймонд завязал несчастную войну с Византией, кончившуюся для него полною неудачею, — и таким образом также не мог подать помощи Эдессе.
Слух о падении Эдессы произвел сильное впечатление на Западе, и в особенности во Франции. Франция во весь период крестовых походов отличалась своею отзывчивостью к интересам христиан на Востоке; из Франции всего больше шло на Восток рыцарей; Франция более других европейских государств чувствовала связи с Востоком, ибо в Эдессе, Иерусалиме, Триполи сидели князья французского происхождения.
И тем не менее для поднятия нового крестового похода в Западной Европе не представлялось благоприятных условий. Прежде всего во главе Римской Церкви было лицо, которое далеко не могло равняться с современником первого похода. К 1145 г. на Римском престоле сидел Евгений III, человек, не отличавшийся ни большой силой воли, ни энергией, ни умом, не имевший широких политических взглядов. Евгению III предстояло бы, пользуясь властным положением Церкви, принять под свою руку дело защиты восточноазиатских княжеств, но к этому времени положение папы, даже в самой Италии, было далеко не властное, Римский престол был жертвою партии. Евгений III недавно успел победить антипапу, нуждался в помощи германского короля и с настоятельными просьбами призывал его в Италию. Кроме того, ему угрожало в Риме новое направление, вконец ниспровергавшее авторитет его. В Риме действовал проповедник, представитель философско-политического направления Арнольд Брешианский, ученик Бернарда, аббата Клерво. Как Арнольд, так и его знаменитый учитель происходили из известной монашеской конгрегации монастыря Клюни и были выразителями идей, распространяемых этим монастырем. Арнольд столько же был политик-философ, сколько и проповедник. Его политические взгляды были основаны на демократическом принципе. Он боролся всеми силами своего красноречия и влияния против светской власти папы и против злоупотреблений, вкравшихся в церковный строй того времени. За Арнольдом следовал целый ряд проповедников-монахов, распространявших те же идеи. Проповедь Арнольда подняла целую бурю против папы. К тому же времени движение в городах с его демократическим характером особенно энергично охватило Италию. Германский король Конрад III поставлен был также в затруднительные обстоятельства борьбою с гвельфами; он в свою очередь выжидал поддержки из Рима, надеясь, что папа даст ему корону и тем укрепит его шаткое положение на троне. Таким образом, нельзя было надеяться, что папа или король примет на себя инициативу второго крестового похода. Этой инициативы нужно было искать в другом месте.
После разгрома Эдессы значительная часть светских и духовных лиц явилась с Востока в Италию и Францию; здесь они обрисовывали положение дел и возбудили своими рассказами народные массы. Король Людовик VII, рыцарь в душе, чувствовал себя связанным с Востоком и был склонен предпринять крестовый поход. На короля, как и на всех его современников, оказывало сильное влияние то литературное движение, которое глубоко проникло всю Францию и распространилось даже по Германии. Подразумеваемое здесь литературное движение составляет обширный цикл поэтических сказаний, заключающихся в песнях рыцарей и дворянства. Эта устная литература, обширная и разнообразная, воспевавшая подвиги борцов христианства, облекая их фантастическими образами, повествовала о бедствиях христиан на Востоке, держала в возбужденном состоянии народ и разжигала его страсти. Не чужды были ее влияния и высшие слои — духовные и светские князья. Людовик VII, прежде чем решиться на такой важный шаг, как поход в Св. Землю, спросил мнения у аббата Сугерия, своего воспитателя и советника, который, не отговаривая короля от доброго намерения, посоветовал принять все меры, чтобы обеспечить должный успех предприятию. Людовик пожелал узнать настроение народа и духовенства. Духовная политика XII в. находилась в руках св. Бернарда. Величественная фигура этого проповедника, изможденное лицо, пылкая, огненная речь — все это доставляло ему непобедимую силу и громадное влияние, пред которым никто не мог устоять. Бернард был уже хорошо известен во всей Европе, он не раз являлся в Рим решителем дела того или другого папы. Ему не раз уже предлагали епископские и архиепископские места, но он всегда отказывался от повышений и этим еще более выигрывал в глазах современников; он был самый резкий противник Абеляра, неблагосклонно относился к проповедям и действиям своего ученика Арнольда Брешианского. К этому авторитету как к нравственной силе обратился французский король, прося Бернарда принять участие в деле поднятия Европы к крестовому походу; Бернард не принял на свою ответственность такого важного дела; он дал совет обратиться к папе. Евгений III одобрил план короля и поручил св. Бернарду проповедь о крестовом походе, снабдив его воззванием к французскому народу. В 1146 г. св. Бернард присутствовал на государственном собрании в Бургундии (Везеле), он сел рядом с королем Людовиком, надел на него крест и произнес речь, в которой приглашал вооружиться на защиту Гроба Господня против неверных. Таким образом, с 1146 г. вопрос о крестовом походе был решен с точки зрения французов. Южная и Средняя Франция двинула многочисленную армию, которая была вполне достаточна для того, чтобы дать отпор мусульманам.
Роковым шагом и большой ошибкой со стороны св. Бернарда было то, что он, упоенный успехом, который имел во Франции, решился повести дело далее, возбудить идею крестового похода за пределами Франции — в Германии. Движение и само по себе дошло до Рейна, где выразилось в крайне резком, именно в антисемитическом движении. Слухи об этом дошли до св. Бернарда и были весьма неприятны для него и требовали, по его мнению, его личного присутствия в этой стране. Явившись за Рейн, он сурово порицал духовных лиц, не сдерживавших своим авторитетом страстей народных, но не ограничился этим и пошел дальше. Он задумал привлечь к крестовому походу Германию, которая могла внести в это движение новые элементы, не гармонировавшие с теми, которые были во Франции. Конрад III до прибытия св. Бернарда не обнаруживал склонности подняться на защиту Св. Мест. Аббат Клерво знал настроение Конрада и задался целью обратить его.
Обращение Конрада произошло при картинной обстановке. Накануне 1147 г. Бернард был приглашен отпраздновать вместе с Конрадом первый день Нового года. После торжественной мессы Бернард произнес речь, которая обладала такою силою и влиянием на умы, что для слушателей она казалась словом, исходившим из уст Самого Спасителя. Очертив в высшей степени яркими красками бедственное положение христиан на Востоке, он от лица Самого Спасителя обратился со следующей речью к Конраду:
«О человек!Я дал тебе все, что мог дать: могущество, власть, всю полноту духовных и физических сил; какое же употребление ты сделал из всех этих даров для службы Мне? Ты не защищаешь даже того места, где Я умер, где Я дал спасение душе твоей; скоро язычники распространятся по всему миру, говоря, где их Бог». — «Довольно! — воскликнул король, проливая слезы. — Я буду служить Тому, Кто искупил меня».
Бернард одержал окончательную победу над неподатливостью немцев, над нерешительностью Конрада.
Решение Конрада III участвовать во втором крестовом походе отозвалось весьма живо во всей германской нации. С 1147 г. и в Германии началось такое же одушевленное общее движение, как во Франции. Само собою разумеется, что это дело лично для славы Бернарда в высшей степени было заманчиво; по всей Германии ходили рассказы о силе и влиянии слова его, о его решительной победе над королем, увеличивая славу его подвигов, поднимая его авторитет в глазах современников. Но привлечение немцев к участию во втором крестовом походе было в высшей степени вредно для исхода второго крестового похода. Участие германцев изменило дальнейший ход всего дела и привело к тем печальным результатам, которыми окончился второй крестовый поход.
Французская нация во главе со своим королем выставила значительные силы. Как сам король, так и феодальные французские князья выказали много сочувствия делу второго крестового похода; собрался отряд численностью до 70 тысяч. Цель, которую предстояло достигнуть второму крестовому походу, была ясно намечена и строго определена. Задача его состояла в том, чтобы ослабить мосульского эмира Зенги и отнять у него Эдессу. Эту задачу успешно выполнило бы и одно французское войско, состоявшее из хорошо вооруженной армии, которая по пути увеличилась вдвойне приставшими добровольцами. Если бы крестоносное ополчение 1147 г. состояло из одних французов, оно направилось бы другим путем, более кратким и более безопасным, чем тот, который оно избрало под влиянием короля Конрада. Французы в политической системе той эпохи представляли нацию совершенно обособленную, которая своими ближайшими интересами склонялась к Италии. Сицилийский король Рожер II и французский король находились в близких отношениях. Вследствие этого для французского короля всего естественнее было избрать путь чрез Италию, откуда он мог, воспользовавшись норманнским флотом и также флотом торговых городов, которые, как мы видели раньше, явились такими энергичными помощниками в первом крестовом походе, удобно и скоро прибыть в Сирию. Этот путь представлялся более кратким и удобным уже потому, что он приводил крестоносцев не во враждебные владения мусульман, а в те земли Сирии и Палестины, которые принадлежали уже христианам; этот путь, следовательно, не только не требовал бы от крестоносного ополчения никаких жертв, а, напротив, обещал ему вполне благоприятные результаты. Кроме того, путь через Южную Италию имел за собой еще то преимущество, что к ополчению мог присоединиться и сицилийский король. Людовик VII, снесшись с Рожером П, готов был двинуться через Италию.
Германский король был носителем совершенно противоположных политических идей. Постоянное стремление германской нации завладеть Южной Италией ставило каждого германского короля в необходимость считать до тех пор свою задачу неоконченною, пока он не побывал в Италии и в Риме не получил от папы императорской короны, а от итальянского населения — присяги на верность. С этой стороны стремления германских королей угрожали прямо интересам норманнского элемента в Южной Италии и в данную минуту интересам сицилийского короля Рожера II. Сила сицилийского короля была обусловлена слабым влиянием в Италии германского императора. Естественно, что Рожер II был далеко не в благоприятных отношениях с императором; между двумя народностями, германской и норманнской, не могло быть союза. Но в рассматриваемую эпоху дело было гораздо хуже. Конрад менее всего задавался целью заключать союзы с западноевропейскими державами; напротив, незадолго перед тем он заключил союз с Византией. В союзе германского короля с византийским императором таилось осуществление той задачи, которую старался выполнить еще Алексей Комнин во время первого крестового похода: германскому королю и византийскому царю представлялась полная возможность взять в свои руки крестоносное движение и повести его к осуществлению своих задач. Участие французского короля во втором крестовом походе усложняло и затрудняло разрешение этой задачи; но тем не менее у Конрада III и Мануила Комнина оставалась полная возможность сообща направить движение к общехристианской цели и играть в этом движении главную заправляющую роль.
Когда поднялся вопрос о пути и средствах движения, германский король предложил избрать тот путь, которым шли и первые германские крестоносцы, — на Венгрию, Болгарию, Сербию, Фракию и Македонию. Германцы настаивали на том, чтобы и французский король двинулся этим путем, мотивируя свое предложение тем, что лучше избегать разделения сил, что движение через владения союзного и даже родственного с германским королем государя вполне обеспечено от всякого рода случайностей и неожиданностей и что с византийским царем начаты по этому вопросу переговоры, в благоприятном результате которых Конрад не сомневался. Летом 1147 г. началось движение через Венгрию; Конрад шел впереди, месяцем позже шел за ним Людовик.
Рожер Сицилийский, который ранее не заявлял намерения участвовать во втором крестовом походе, но который, однако, не мог оставаться равнодушным к исходу его, потребовал от Людовика исполнения заключенного между ними договора — направить путь через Италию. Людовик долго колебался, но уступил союзу с германским королем. Рожер понял, что если бы он теперь и принял участие в походе, то положение его было бы вполне изолированным. Он снарядил корабли, вооружился, но не для того, чтобы оказать помощь общему движению; он начал действовать на собственный страх сообразно норманнской политике относительно Востока: сицилийский флот стал грабить острова и приморские земли, принадлежащие Византии, берега Иллирии, Далмации и Южной Греции. Опустошая византийские владения, сицилийский король завладел островом Корфу и в то же время, чтобы с успехом продолжать свои морские операции против Византии и чтобы обеспечить себя со стороны африканских мусульман, заключил с последними союз.
Таким образом, крестоносное движение в самом начале было поставлено в самое неблагоприятное положение. С одной стороны, западный король делает нападения на византийские владения в то самое время, когда крестоносцы подходили к Константинополю; с другой стороны, составился союз христианского короля с мусульманами, союз, прямо враждебный успеху крестовых походов. Политика норманнского короля тотчас отозвалась на отдаленном востоке. В крестовом ополчении участвовала масса людей, которые не желали подчиняться германскому и французскому королям, не признавали над собой никакого авторитета. Как бы ни желали короли благополучно довести свое войско до Константинополя, не возбуждая ропота грабежами и насилиями, им было трудно удержать порядок и дисциплину в своем войске: добровольцы, приставшие к ополчению, отделялись от войска, грабили, наносили оскорбления и насилия жителям. Это не могло не поселить недоразумений между византийским царем и германским королем, начались взаимные неудовольствия и упреки в неисполнении договоров и конвенций. Во Фракии дошло даже до открытых столкновений. Крестоносцы жаловались на то, что им несвоевременно достав- лились съестные припасы и фураж; византийцы обвиняли крестоносцев в грабеже. Хотя византийский царь был уверен в расположении к себе Конрада, но для него не было тайной отсутствие дисциплины в войске крестоносцев и слабый авторитет короля. Царь Мануил боялся, что Конраду не удастся обуздать буйную и непокорную толпу, что эта толпа, жадная к наживе, может начать в виду Константинополя грабежи и насилия и вызовет серьезные смуты и столице. Поэтому Мануил старался отстранить крестоносное ополчение от Константинополя и советовал Конраду переправиться на азиатский берег в Галлиполи. Это было бы действительно лучше, ибо предупредило бы много различных недоразумений и стычек. Но крестоносцы силой пробились к Константинополю, сопровождая свой путь грабежами и насилиями. В сентябре 1147 г. опасность для Византии со стороны крестоносцев была серьезна: у стен Константинополя стояли раздраженные германцы, предававшие все грабежу; через две-три недели нужно было ожидать прибытия французских крестоносцев; соединенные силы тех и других могли угрожать Константинополю серьезными неприятностями. В то же время до византийского царя доходили известия о взятии Корфу, о нападениях норманнского короля на приморские византийские владения, о союзе Рожера II с египетскими мусульманами.
Под влиянием грозившей со всех сторон опасности Мануил сделал шаг, который в самом корне подрывал предположенные вторым крестовым походом задачи и цели: он заключил союз с турками-сельджуками; правда, это не был союз наступательный, он имел целью обезопасить империю и пригрозить латинянам на случай, если бы последние надумали угрожать Константинополю. Но тем не менее этот союз имел весьма важное значение в том отношении, что он давал понять сельджукам, что им придется считаться только с одним западным ополчением. Заключая этот союз с иконийским султаном, Мануил давал понять, что он не смотрит на сельджуков как на врагов. Оберегая свои личные интересы, он умывал руки, предоставляя крестоносцам действовать на собственный риск собственными силами и средствами. Таким образом, против крестоносного ополчения составилось два христианско-мусульманских союза: один — прямо враждебный ополчению — это союз Рожера II с египетским султаном, другой — союз византийского царя с иконийским султаном — был не в интересах крестового похода. Все это было причиной тех неудач, которыми закончился второй крестовый поход.
Мануил поспешил удовлетворить Конрада и перевез немцев на противоположный берег Босфора. Едва ли в это время византийский царь и мог обеспечить дальнейший ход дел на азиатской территории. Крестоносцы дали себе первый отдых в Никее, где произошли уже серьезные недоразумения. 15-тысячный отряд отделился от немецкого ополчения и на собственный страх направился приморским путем к Палестине. Конрад с остальным войском избрал тот путь, которого держалось первое крестоносное ополчение, — через Дорилей, Иконий, Ираклию. В первой сшибке (26 октября 1147 г.), происшедшей близ Дорилея, немецкое войско, застигнутое врасплох, было разбито наголову, большая часть ополчения погибла или была взята в плен, весьма немногие воротились с королем в Никею, где Конрад стал поджидать французов. Почти в то самое время, когда Конрад потерпел страшное поражение, Людовик VII приближался к Константинополю. Происходили обычные столкновения между французским войском и византийским правительством. Зная симпатии между Людовиком VII и Рожером II, Мануил не считал безопасным продолжительное пребывание в Константинополе французов. Чтобы поскорее отделаться от них и понудить рыцарей к ленной присяге, царь Мануил употребил хитрость. Между французами был пущен слух, что немцы, переправившиеся в Азию, быстро подвигаются вперед, шаг за шагом одерживают блистательные победы, так что французам нечего будет делать в Азии. Соревнование французов было возбуждено; они требовали переправить их поскорее через Босфор. Здесь уже, на азиатском берегу, французы узнали о несчастной участи немецкого войска; в Никее свиделись оба короля — Людовик и Конрад — и решили продолжать путь вместе, в верном союзе.
Так как путь от Никеи до Дорилея был покрыт трупами и облит христианскою кровью, оба короля желали избавить войско от тяжелого зрелища и потому направились обходным путем, на Адрамиттий, Пергам и Смирну. Путь этот был чрезвычайно трудный, замедлявший движение войска; выбирая этот путь, короли надеялись встретить здесь менее опасностей со стороны мусульман. Надежды их, однако, не оправдались: турецкие наездники держали в постоянном напряжении крестоносную армию, замедляли путь, грабили, отбивая людей и обоз. Кроме того, недостаток съестных припасов и фуража заставил Людовика бросать массу вьючных животных и багажа. Французский король, не предвидя всех этих затруднений, взял с собою многочисленную свиту; поезд его, в котором участвовала и его супруга Элеонора, был в высшей степени блистательный, пышный, не соответствовавший важности предприятия, соединенного с такими затруднениями и опасностями. Крестоносное ополчение двигалось очень медленно, теряя на своем пути массу людей, вьючного скота и багажа.
В начале 1148 г. оба короля прибыли в Ефес с жалкими остатками войска, тогда как при переправе ополчения через Босфор византийцы — конечно, преувеличенно — насчитывали его до 90 тысяч. В Ефесе короли получили от византийского императора письмо, в котором последний приглашал их в Константинополь отдохнуть. Конрад отправился морским путем и высадился в Солуни, где встретился с Мануилом, а Людовик, с большим трудом добравшись до приморского города Атталии, выпросил у византийского правительства кораблей и с остатками войска в марте 1148 г. прибыл в Антиохию. Рассказанными событиями, можно сказать, исчерпывается весь результат второго крестового похода; громадные армии королей растаяли под ударами мусульман; а короли — французский и немецкий, — соединившиеся для одной цели, скоро разошлись и стали преследовать противоположные задачи.
Раймонд Антиохийский принял французов очень радушно: последовал ряд празднеств и торжеств, в которых французская королева Элеонора играла первенствующую роль. Не замедлила проявиться интрига, которая не осталась без влияния на общий ход дел: Элеонора вступила в связь с Раймондом. Само собою разумеется, Людовик чувствовал себя оскорбленным, униженным, он потерял энергию, воодушевление и охоту вести начатое дело. Но были обстоятельства, которые еще хуже отозвались на деле второго крестового похода. Весною 1148 г. Конрад отправился из Константинополя в Малую Азию, но только не в Антиохию для соединения с французским королем, а прямо в Иерусалим. Как для Раймонда, так и для Людовика было в высшей степени неприятно известие, что Конрад оставил задачи крестового похода и предался интересам Иерусалимского королевства. Балдуин III, король Иерусалима, побудил Конрада стать во главе войска, которого Иерусалимское королевство могло выставить до 50 тысяч, и предпринять поход против Дамаска. Это предприятие следует считать в высшей степени неверным и ошибочным, да оно и не входило в виды второго крестового похода. Движение против Дамаска в интересах Иерусалимского королевства окончилось весьма печальными результатами. В Дамаске, правда, находилась довольно грозная сила; но весь центр тяжести мусульманского Востока, вся сила и опасность для христиан сосредоточивались в это время не в Дамаске, а в Мосуле. Эмир мосульский Зенги, а не другой кто завоевал Эдессу и угрожал остальным христианским владениям. После смерти Зенги в Мосуле сидел сын его Нур ад-дин, который приобрел весьма крупную, хотя и печальную известность в восточных христианских летописях как самый непримиримый и грозный враг Антиохии и Триполи. Само собою разумеется, что, если его не ослабили в 1148 г., он впоследствии мог сделаться грозною, роковою силою для всего восточного христианства. В Иерусалиме этого не поняли. Немецкий король стал во главе 50-тысячной армии и направился против Дамаска. Это вызвало антихристианскую коалицию: эмир Дамаска заключил союз с Нур ад-дином. Между тем Конрад и Балдуин III шли с закрытыми глазами и не озаботились ознакомиться с местными условиями. Дамаск оказался укрепленным сильными стенами и защищенным значительным гарнизоном; осада Дамаска требовала продолжительного времени и значительных усилий. Христианское войско направило свои силы против той части города, которая казалась более слабой. Между тем в лагере распространились слухи, что с севера на выручку Дамаска идет Нур ад-дин. Конрад с горстью немцев не терял надежды на сдачу Дамаска. Но в лагере христиан составилась измена, которая, впрочем, еще недостаточно выяснена, хотя о ней упоминается у многих летописцев. Будто бы иерусалимский король, патриарх и рыцари, подкупленные золотом мусульман, распространили слухи, что Дамаск непобедим с той стороны, с которой подошли к нему крестоносцы. Вследствие этого осаждающие перешли на другую сторону города, которая была действительно неприступна. Проведя довольно продолжительное время в бесполезной осаде, угрожаемые с севера Нур ад-дином христиане должны были отступить от Дамаска, не достигнув ничего. Эта неудача тяжело отозвалась на рыцарском короле Конраде и на всем войске. Не было охотников продолжать дело второго крестового похода, т. е. идти дальше на север и в союзе с Антиохией вести войну против главного врага — эмира мосульского. Энергия и рыцарский энтузиазм Конрада ослабели, и он решил вернуться на родину. Осенью 1148 г. на византийских кораблях он прибыл в Константинополь, а оттуда в начале 1149 г. возвратился в Германию, не сделав, в сущности, ничего для дела христиан на Востоке.
Людовик VII, как человек молодой, с большим рыцарским энтузиазмом, не решился, подобно Конраду, бросить так скоро начатого им дела. В его свите нашлись лица, которые не считали оконченною задачу крестового похода и, находя возвращение назад делом унизительным для рыцарской чести, советовали ему оставаться в Антиохии и ждать подкрепления, т. е. прибытия новых сил с Запада для выручки Эдессы. Но были и такие, которые, указывая на пример Конрада, уговаривали короля возвратиться на родину; Людовик VII поддался влиянию последних и решил возвратиться. В начале 1149 г. он на норманнских кораблях переправился в Южную Италию, где имел свидание с норманнским королем Рожером, и осенью 1149 г. прибыл во Францию.
Таким образом, второй крестовый поход, который казался таким блистательным, так много обещавшим в начале, окончился вполне ничтожными результатами. Мусульмане не только не были ослаблены, а, напротив, нанося христианам одно поражение за другим, уничтожая целые крестоносные армии, получили большую уверенность в собственных силах, энергия их увеличилась, у них зародились надежды на уничтожение христианского элемента в Малой Азии. На Востоке происходили резкие столкновения между немецким и романским элементом. Немецкое войско в глазах других наций было принижено своими роковыми неудачами. Уже после поражения Конрада III немцы служили предметом насмешек для французов; следовательно, второй поход показал, что совместные действия французов и немцев на будущее время невозможны. Этот поход обнаружил также рознь между палестинскими и европейскими христианами. Для восточных христиан 50-летнее пребывание среди мусульманского элемента не прошло бесследно в культурном отношении. Таким образом, между поселившимися в Азии европейцами и прибывавшими сюда из Европы новыми крестоносцами обнаружилась принципиальная рознь; они взаимно стали не понимать друг друга. Меркантильный характер, подкуп, распущенность, разврат сделались отличительною чертою нравов палестинских христиан.
Неудача второго крестового похода сильно отозвалась на французской нации, в памяти которой долго сохраняется отзвук этой неудачи. Она должна была лечь пятном на чести Церкви, в особенности она подорвала авторитет св. Бернарда, а также и папы: Бернард поднял массы народа, он называл крестовый поход делом, угодным Богу, предсказывал хороший исход. После позорных неудач поднялся сильный ропот против Бернарда: Бернард не пророк, говорили, а лжепророк; а папа, давший свое благословение, не представитель Церкви, а антихрист. Папа сваливал всю ответственность на Бернарда, последний говорил, что он действовал по приказанию папы.
В высшей степени интересна тенденция, возникающая к этому времени среди романских народов: стали взвешивать, особенно французы, обстоятельства первого и второго походов, стали доискиваться, какие были недостатки их организации и причины неуспеха. Вывод был простой: нельзя достигнуть цели походов потому, что на дороге стояло схизматическое Византийское царство, сначала нужно уничтожить это препятствие. Эта тенденция, возникающая в половине XII в., приобретает затем все более и более сторонников на Западе.
Результатом второго похода был огорчен в особенности молодой Людовик VII. Возвратившись на родину, Людовик пришел к сознанию необходимости поправить свою ошибку, смыть пятно со своего имени. Составлен был Собор, на котором снова подвергся обсуждению вопрос о новом походе, и, что очень удивительно, нашлась опять масса людей, которые, объятые религиозным энтузиазмом, вновь готовы были идти в Св. Землю. Случилось нечто еще более удивительное: на Собор явился и св. Бернард и стал говорить, что предстоящий поход будет уже удачен. На Соборе стали раздаваться голоса, что недавний поход был неудачен потому, что не поставили во главе его св. Бернарда. Явилось предложение поручить ему ведение нового похода. Папа принял весть об этом несочувственно. Он назвал самого Бернарда безумцем, а в официальном документе характеризовал подобное отношение к делу как глупость. После этого и Людовик несколько охладел к задуманному походу.
Из детальных черт нужно указать еще два момента, относящиеся ко второму крестовому походу, которые показывают, что в 1149 г. религиозная идея похода совершенно отступает на задний план. Если во время первого крестового похода в некоторых князьях еще было видно религиозное воодушевление, то теперь оно совершенно падает. К эпохе второго крестового похода относятся два похода, стоящие совершенно отдельно от главного движения. Это, во-первых, поход Генриха Льва и Альбрехта Медведя против славян, окончившийся утверждением немцев среди вендских славян (Бранденбург); во-вторых, поход в Испанию и завоевание Лиссабона у мусульман.
Глава XII
Дата добавления: 2016-07-09; просмотров: 509;