СЕВЕРНАЯ ГРАНИЦА. СЕРБЫ И УГРЫ В XII в.
Северная граница империи при Комнинах получает важное значение вследствие особенных условий группировки отношений между славянами, уграми и венецианцами. В XI и XII вв. здесь подготовляется новая политическая сила, которой предстояло затем продолжительное время быть объектом воздействия со стороны латинской и греко-восточной Церкви, Германской и Византийской империи. Сербо-хорватские племена, весьма рано подвергшиеся влиянию романизма и римского духовенства, после разрушения Болгарского царства Василием II (1018) стали открыты для непосредственного влияния Восточной империи. Постепенно хорваты и сербы входят в крут тогдашней общей истории и организуются в большие государственные и племенные группы. Соперничество между двумя мировыми началами — романским и византийским — оказало большое влияние на оригинальную выработку истории сербо-хорватских племен. В то время как вдавшиеся наиболее на северо-запад словинцы и хорутане окончательно подпали под политическое и церковное влияние Запада, сербо-хорваты находились под двойным влиянием, как восточным, так и западным, и в политическом отношении выигрывали от взаимной борьбы этих влияний.
В рассматриваемую эпоху происходил любопытный процесс политической и государственной организации сербского племени и утверждение на сербском престоле династии Неманичей. Так как в этом процессе заключается объяснение многих проблем многострадальной истории сербского народа, то на него обращено серьезное внимание со стороны преимущественно сербских ученых, которыми до известной степени вскрыт высокий интерес эпохи (1).
Может теперь считаться вполне выясненным, что история сербского племени укладывалась сначала в двух центрах: в приморской области со столицей в Дирклее (Зете) и в континентальной, загорной области, называемой Раса, на р. Ибаре, где находятся известные сербские монастыри Студеница и Жича. Диоклейским князьям из рода Стефана Воислава принадлежали приморские области от Скутари до Травунии и Захлумья (ныне Герцеговина). Князь Михаил от папы Григория VII получил королевский венец. В его королевстве господствовала католическая Церковь, центром римской миссии была архиепископия в Антивари. При короле Бодине в конце XI в. приморская Сербия заявляет притязания на те части, которые лежали за горами. Бодин завоевал Боснию и Расу. С XII в. начинается рост Расы и падение приморской Сербии. Происхождение княжеского, или великожупанского, дома в загорной Сербии до сих пор еще не может быть точно установлено. По мнению Л. Ковачеви-ча, который приводит все литературные известия по этому предмету, отцом Немани нужно считать Завида из дома Волкана, одного из жупанов Расы. Он имел трех старших братьев, Тихомира, Страшимира и Мирослава. В Сербии господствовала удельная система, причем представители отдельных жуп спорили за власть с великим жупаном. Кроме внутренних мотивов, борьба между жупанами поддерживалась еще внешними политическими влияниями, исходившими из Угрии и из Византии. Вследствие частой смены лиц, занимавших великожупанский стол, почти невозможно установить преемственность их, оттого происходят трудности в установлении родословия Неманичей. Несмотря на внутреннюю слабость, Сербия в XII в. обнаруживает большую экспансивность, в особенности в восточном направлении, к Белграду и Нишу. Антивизантийская политика сербских жупанов имела сильную поддержку и, может быть, поощрение в угорских королях и в латинском духовенстве. Стефан родился в самом начале XII в. во время больших смут в Сербии. Отец его, имя которого не названо даже в том важном акте, в котором Стефан упоминает о своих предках[34], должен был спасаться во время смут в свой удел, откуда он и происходил, т. е. в Диоклею. Там, в местечке Рыбница, ныне Подгорица, родился Неманя. Весьма любопытна подробность, по которой можно судить о господстве латинского обряда в этой местности. Именно Неманя был крещен латинским священником, так как в Рыбнице была только латинская Церковь, а впоследствии, по возвращении в Расу, принял крещение во второй раз от местного епископа греческой Церкви во имя апостолов Петра и Павла.
Родоначальник знаменитой сербской династии есть вместе с тем и основатель самостоятельного сербского великого княжества, благодаря умной, частию военной, частию дипломатической, деятельности которого Сербия могла собрать отдельные жупы и колена под одну власть и начать организовываться в государственном и церковном отношении. В высшей степени скудный запас литературных сведений об этом периоде и полное отсутствие памятников, которые бы могли знакомить с культурой и духовными настроениями эпохи, служат причиной, что выступление Стефана Немани около 1170 г. в качестве великого жупана Сербии и военные его действия против царя Мануила Комнина являются мало понятными и ничем не подготовленными событиями. Колыбель династии была, несомненно, в Расе, в долинах Топлицы и Среднего Ибара, стольный город находился близ нынешнего Куржумля. Но при каких обстоятельствах происходил переворот, сколько принимали участие в этом венгерские и немецкие друзья, об этом можно лишь делать догадки. Но, по-видимому, здесь мы могли бы привлечь к делу совершенно оригинальный и мало еще использованный материал, который весьма ярко характеризует фамильные настроения в семье Неманичей. Эта семья насчитывала нескольких членов: в числе братьев Стефана упоминаются Тихомир, Страшимир и Мирослав. С именем последнего, имевшего удел в приморской Сербии, м[ожет] б[ыть] в Герцеговине, соединяется замечательный литературный памятник — известное Евангелие Мирослава от конца XII в. Мирославово Евангелие, сохранившееся в Хиландарском монастыре на Афоне, в 1896 г. поднесено было королю Александру, лично посетившему Афон, и в следующем году издано было в Белграде на личные средства короля[35]. Это есть в одно и то же время и драгоценный памятник сербского языка и письма, и единственный свидетель сербской культуры и искусства конца XII в. Поэтому, прежде чем переходить к изложению исторических данных времени Стефана Немани, находим уместным сообщить здесь несколько наблюдений по отношению к этому художественному памятнику. Он писан в два столбца кирилловскими буквами и обильно украшен миниатюрами. Хотя эти последние составляют собственно заставные буквы к тексту, а не иллюстрируют содержание евангельских чтений, но, отличаясь многообразием и полнотой, равно как применением растительного, животного и архитектурного орнамента, они дают важный и содержательный материал для выводов. Независимо от всего прочего в Евангелии сохранились портретные изображения самого заказчика, «великославного князя Мирослава», и исполнителя — художника «дьяка Григория». Весьма вероятно, что и в некоторых других изображениях можно угадывать портреты современных деятелей. Кроме того, здесь находим изображение четырех евангелистов, Спасителя и святых. Но главнейшее богатство рисовальщика — звериный и растительный орнамент, который нуждается в специальном сравнительно-историческом изучении. Но что всего важней здесь отметить — это художественное влияние и образцы, которые воспроизводит автор. Самым существенным признаком древнесербской истории нужно признать то, что она постоянно находилась под двойным культурным влиянием, исходившим из Западной Европы и из Византии. Приморские области почти вполне подпали под влияние латинской Церкви и западному влиянию, внутренние же области с центром в Расе не были под исключительным влиянием Запада, так как здесь византийские влияния боролись с латинскими. Нужно полагать, что западная, приморская часть Сербии, где преобладали латино-германские влияния, шла иным путем развития уже в древнейшие времена. Мирославово Евангелие служит прекрасным показателем основного культурного течения, о котором мы говорим. Главнейший материал миниатюр может быть сближаем с памятниками каролингской культуры, а не византийской. Вообще в художественном отношении исполнитель рисунков находился под влиянием западноевропейских образцов; в этом легко убедиться, взяв любое изображение, в котором реальность и живое наблюдение природы выдают себя при первом взгляде. К счастью, в Мирославовом Евангелии сохранились образчики и другого стиля, таковы три евангелиста на выходном листе, представляющие византийские типы. Если с этими типами сравнить изображение евангелиста Иоанна на 40 л. рукописи, то разность типов и школ вполне выяснится даже для незнакомого с техникой живописи и с тонкостями западного стиля и византийской школы. Как самый бьющий в глаза пример, укажем изображение Иоанна Крестителя (л. 40) с подписью «Жванъ Батиста» и для сравнения с ним — лики трех евангелистов на выходном листе. Последние написаны по типу византийской живописи и притом едва ли даже тем же художником, дьяком Григорием, а первый лик совершенно совпадает со всеми фигурами, изображающими Спасителя и святых[36]. В частности, что касается портретных изображений в княжеской короне, кроме самого Мирослава, написанного (л. 93) сидящим на высоком престоле со скипетром в левой руке и с правой рукой, приподнятой с жестом приказания к юноше с опахалом, нужно обратить внимание на изображение с короной на голове и скипетром в правой руке, в византийском парадном облачении (л. 48), которое не принадлежит Мирославу и едва ли может быть истолковано применительно к тексту об Ироде. Весьма вероятно, что в этом изображении следует видеть «ого-нибудь из братьев Мирослава, сыновей Завиды. Если бы это был сербский великий жупан Неманя, то, конечно, миниатюра рассматриваемого Евангелия этим выиграла бы еще больше. Заканчивая этим замечание по поводу единственного по значению литературного и художественного памятника древней истории Сербии, мы должны присовокупить, что в художественном отношении рисунок Мирославова Евангелия далеко ниже современных византийских миниатюр. Достаточно указать хотя бы на миниатюры Серальского Октатевха (2), принадлежащего также к XII в. и иллюстрированного по заказу сына Алексея Комнина, севастократора Исаака. Струя западных влияний в сербском искусстве, даже в церковном строительстве и в росписях древних монастырей, непрерывно продолжается во весь период сербской истории до турецкого завоевания. Лучшим примером того служит романский стиль архитектуры Дечанского монастыря и живопись в храме Дечан, сделанная мастером, прибывшим из приморских областей, из Котора. До какой степени глубоко коренятся в Сербии западные культурные и латинские церковные влияния, можно видеть из признаний глубоко страдавшей души знаменитого сербского ученого и не менее крупного политического деятеля Стояна Новаковича, высказанных перед союзнической войной 1912—1913 гг. (3) Значение католицизма и влияние католической Церкви на сербский народ, говорит другой сербский ученый, было весьма сильно в течение всего средневековья, в особенности в западных областях Сербии; оно может быть засвидетельствовано и в политической, и религиозной, и культурной жизни нашего народа. Влияниями католической Церкви, настойчиво повторяет автор, пропитана жизнь всего сербского народа (4).
Намеченная выше проблема представляет собой характерную черту сербской истории и до известной степени может быть выяснена с точки зрения географического положения сербской территории на боевом месте, где сталкивались притязания латинского и греческого обряда. Поэтому в историческом отношении гораздо важней осветить сербскую историю XII в. с точки зрения борьбы указанных церковных обрядов, чем заниматься изложением скудно освещенной источниками внутренней смуты и процесса образования великокняжеской власти и подчинения великому жупану Расы мелких жуп и уделов как в континентальной, так и в приморской Сербии.
В рассуждении вопроса о церковной организации в землях, занятых сербским племенем, можно отправляться от того наблюдения, что церковная организация в средние века упорней выдерживала натиск и с большим успехом боролась против разрушительных элементов, внесенных иммиграцией славян, чем политическая организация. Часто не находим никаких следов гражданского управления и администрации в прежних имперских областях, между тем как представители епархиального управления — архиепископы и епископы — выставляют свои притязания на ту или другую область как принадлежавшую прежде к их епархии. Границы церковных епархий нередко остаются единственным мотивом к определению гражданской принадлежности известной области или населяющего ее племени, когда настояла необходимость устанавливать область взаимного влияния двух Церквей[37] или двух империй. Переходя к западной части Балканского полуострова, находим, что здесь церковная организация выражалась в двух учреждениях: Сплетская архиепископия и Драчская. Нет сомнения, что епархиальные права той и другой ограничивались главнейше приморскими областями, внутренняя же область, занятая языческими племенами, лишь постепенно, с успехом христианской миссии между славянами, могла присоединиться к названным церковным организациям. Большой переворот в церковном управлении произошел здесь вследствие известного акта Льва Исавра, присоединившего церковные области Солунского викариатства и архиепископии Первой Юстинианы в 732 г. к Константинопольской патриархии. По этому акту все церковные области, занятые сербским племенем, были отторгнуты от Рима и вошли в состав Константинопольской Церкви. Таким образом, и западная часть Балканского полуострова, за исключением Сплетской архиепископии, оставшейся за Римом, подверглась непосредственному воздействию патриархата. Этим был нанесен большой ущерб Римскому престолу, следствия которого долго давали себя чувствовать во взаимных отношениях Запада и Востока. Центром как церковного, так и гражданского управления в Далмации был Драч: фема этого имени охватывала в административном отношении Новый Эпир и Превали, а в церковном к Драчской архиепископии принадлежали епископии Дукля, Скодра (Скутари), Дриваст, Пилот, Ликонида, Антивари (5). В высшей степени важным обстоятельством для всего последующего развития истории Сербии было то, что она в церковном отношении подпала двум учреждениям: Сплету и Драчу.
Присоединение к обряду Греческой Церкви значительной части славян Балканского полуострова вследствие проповеднической деятельности св. Кирилла и Ме-фодия придало особенное напряжение борьбе римского и греческого обряда и в сербских землях. Эта борьба развивается и на политической почве, так как в IX в. сербские племена начали организоваться в государственные группы по двум центрам, в Зете и Расе. Никогда, может быть, славянство не выступало с такой энергией в истории, и никогда латинская Церковь и немцы, непосредственные соседи славян на западе, не чувствовали такой реальной опасности от славянства, скованного, как молотом, единым славянским литературным и богослужебным языком, как в IX в., миссионерской деятельностью славянских просветителей[38]. Этим сильным подъемом славянства византийское правительство искусно воспользовалось в политических целях и, между прочим, простерло свои притязания на те области, которые оставались еще за Римской Церковью, разумеем владения Сплетской архиепископии, которая простиралась до Дуная и на юге захватывала Дубровник и Котор. Но в X в. Римская Церковь удержала за собой области, входившие в Сплетскую епархию, хотя в направлении к востоку пределы ее значительно ограничивались. Принадлежность территории Расы в церковном отношении представляет много неясного, но, по всей видимости, сначала она входила в епархию Драча, а потом, с концом X в., составляла часть Охридской архиепископии. Таким образом, в церковном отношении сербские земли принадлежали час-тию Охридской кафедре, частию Драчской, частию Сплетской, последняя зависела от Рима.
Легко понять, как неблагоприятно отражалось это на попытках государственного объединения сербов. В XI в., как говорено было выше, в Диоклее, или Зете, образовался центр под главенством дома Воислава, но одни из его областей относились к Драчской, другие к Сплетской, а некоторые к Охридской архиепископии, и притом ни одна из этих архиепископии не входила собственно в его княжение. Нужно вспомнить, что в это время происходили горячие споры между Восточной и Западной Церковью и что вопрос о том, на какой стороне останется влияние между сербами, был вопросом большой политической важности. Вот почему так благоприятно было разрешено дело о королевском титуле и о венчании сына Воислава Михаила (1077)[39]. Чтобы оценить политическую важность акта, нужно принять во внимание, что папа Григорий VII, принимая Михаила в послушание Римской Церкви, не только лишал Константинопольский патриархат некоторых епархий, но и наносил смелый удар империи за иконоборческий акт, которым Лев Исавр отчислил от Римской Церкви западные части Балканского полуострова. И не столько самый акт получения короны из Рима, сколько другие церковно-административные распоряжения, приведенные тогда в исполнение, определили политический характер сербских земель. Таково было учреждение Дуклянско-Барской архиепископии (1067), которой подчинены были области королевства Михаила и в которой сербская территория, находившаяся под его властью, получила независимую церковную организацию.
Не будем делать догадок насчет того, почему для сербских владений потребовалось основать новое церковное управление6 и почему в этом отношении принесены были в жертву церковные права Скутари. В новую архиепи-скопию вошли все епископские города, рассеянные прежде по разным церковным управлениям, а это придало единство и самостоятельность территориям, зависевшим от короля Михаила, и давало ему возможность быть полным господином в своих владениях и направлять к одной цели гражданское и церковное управление; с другой же стороны, папская канцелярия административным устройством Церкви в сербских землях возвращала себе значительную часть Иллирика, получала вновь прямое влияние на Балканском полуострове и вместе с тем наносила ущерб притязаниям Константинопольского патриархата.
Но намеченный порядок продолжался только до начала XII в., когда, с одной стороны, завоевательное движение в Хорватию и Далмацию угорских королей, с другой же — укрепление политического центра восточных сербов в Расе должно было произвести полный переворот в создавшихся здесь политических и церковных отношениях.
Прежде всего политический переворот соединялся с темной, большею частию в тиши епископских канцелярий подготовлявшейся фальсификацией церковных грамот и привилегий, на основании которых старались возвысить свои церковные права одна архиепископия на счет другой. Сплет, Дубровник и Бар соревновали на этом поприще и пустили в оборот множество подложных грамот и привилегий, перевес в борьбе склонился в пользу Дубровника. Последний акт в пользу архиепископии Бара относится ко времени папы Калликста (1119— 1124) и дан на имя архиепископа Илии, за которым признаны прежние права и власть per Slavoniam atque Dalmatiam. Но после того, в связи с начавшимися в Сербии смутами и соперничеством между князьями Зеты и Расы, прерываются непосредственные сношения между Римом и сербскими церковными властями, и вместо архиепископа Бара выступают на сцену Сплетские архиепископы. Не далее как в 1139 г. папа Иннокентий II называет архиепископа Сплета «единственным для всей Далмации архиепископом» и делает распоряжение, чтобы по всем делам далматинской Церкви Соборы собирались именно в Сплете. Но около того же времени появляются привилегии в пользу Дубровника, оправдывающие его притязания на те же епархии, которые частию входили в Сплетскую и Барскую архиепископию. Папа Анастасий IV в 1153 г. признает за архиепископом Дубровника те же права, что его предшественник в 1139 г. утвердил по отношению к Сплету. По всей вероятности, эта особенная милость к Дубровнику должна быть объясняема влиянием Венеции. Во время схизмы в Риме, начавшейся в 1160 г., эта последняя, приняв сторону папы Александра III против Фридриха I Барбаруссы, начала играть важную роль в той политической комбинации, какая образовалась в это время под главенством царя Мануила и Римского Папы. Александр III, желая удержать на службе церковных интересов Венецианскую республику, легко мог склониться на ее защиту притязаний Дубровника.
Предыдущие наблюдения бросают достаточный свет на церковную зависимость земель, входивших в состав Сербского княжества. Но эти наблюдения главнейше имеют применение к приморской, или западной, части Сербии с политическим центром в Зете. В восточной же части, в особенности с началом борьбы из-за политического преобладания между Расой и Зетой, окончившейся в пользу великого жупана Немани, церковные отношения подвергались еще более сложным влияниям, которые предстоит нам теперь рассмотреть в связи с политикой царя Мануила и его походами на северо-западную границу империи.
Княжеский род Восточной Сербии состоял из многочисленных членов, которые находились между собой в борьбе из-за преобладания и делились на партии, из коих одна находила поддержку в соседней Венгрии, другая — в Византии. Попеременно одерживала верх то венгерская, то византийская партия, и в связи с этим происходила частая смена великих жупанов. Несмотря на крайнюю скудость известий, которая препятствует бросить надлежащий свет на события, происходившие в Восточной Сербии, нельзя не отметить ярко выдвигающегося факта — враждебного движения сербов по направлению к Восточной империи, в долину Косова поля и далее на Белград и Ниш. Но по естественному ходу вещей, делая завоевания на восток, в пределах распространения сербского элемента, сербские великие жупаны постепенно входили в сферу влияния Охридской архиепи-скопии и в церковном отношении сливались с Константинопольским патриархатом. Таким образом, мало-помалу подготовлялись в Восточной Сербии культурные и церковные отношения, делавшие из Сербии любопытный в историческом отношении пограничный сторожевой пункт, на который и по настоящее время с одинаковым напряжением идут с Востока и Запада культурные и церковные влияния.
«Славянские священники Македонии и Болгарии были к ним ближе, чем латинские и албанские епископы и клирики приморской области Адриатики; точно так же им были легко доступны славянские книги Климента Охридского, эксарха Иоанна, епископа Константина и др.» (7).
Епископ Расы становится с течением времени главным епископом в-Восточной Сербии и основным церковным учреждением для автокефальной Сербской Церкви.
Выше было замечено, что отношения между Сербией и Византией находились в некоторой зависимости от успехов движения угорских королей к Адриатическому морю. Колебания Сербии между венгерским и византийским политическим и церковным влиянием должны были прекратиться после того, как последний из даровитой династии Комнинов, Мануил, энергичным выступлением на Балканском полуострове значительно укрепил и вместе с тем расширил сферу влияния Византийской империи. О значительном распространении византийского церковного влияния свидетельствуют постройки времени Комнинов. Такова церковь в селе Нереси, близ Скопии. Есть прекрасное место о сербах и занимаемой ими стране, принадлежащее умному и наблюдательному современнику, Вильгельму Тирскому, который в 1168 г. был в Восточной Сербии в качестве посла к царю Мануилу Комнину (8).
«Царь находился в это время в Сербии, стране гористой, покрытой лесами и не имеющей путей сообщения, она занимает середину между Далмацией, Венгрией и Ил-лириком. В то время сербы подняли восстание в надежде на недоступность горных проходов, ведущих в их дикую страну. Это народ, лишенный культуры, чуждый дисциплины, живущий в горах и лесах и незнакомый с сельским хозяйством. Главное богатство обитателей состоит в стадах домашнего скота, в молоке, сыре и масле, также в добывании меда и воска. Находятся под управлением старшин, называемых жупанами[40], которые то находятся в подчинении у императора, то, выступая из своих лесов и гор, опустошают окрестные страны, будучи смелыми и храбрыми воинами. Именно вследствие невыносимых бедствий, испытываемых от них соседними областями, император предпринял против них поход с большим мужеством и сильным войском. Подчинив их и захватив в плен их главного жупана, император возвращался из похода, когда мы после многотрудного пути встретили его в провинции Пелагонии... подле древнего города Первая Юстиниана, что ныне называется Охридой».
Первые упоминания о сербах при царе Мануиле относятся ко времени осады Корфу в 1149 г. По всей вероятности, по подстрекательству угорского короля великий жупан Урош II отказал Мануилу в повиновении и тем вызвал победоносный поход в Старую Сербию, окончившийся завоеванием Расы и опустошением окрестных мест. Было бы излишним следить за походами Мануила к сербским и угорским границам, которые повторялись чуть не ежегодно, если только восточные дела не отвлекали внимания царя. Эти походы, имевшие целью то защиту придунайской границы, причем военные действия происходили у Белграда, Браничева и Ниша, то направлявшиеся в Македонию и Албанию, представляют для нас отдаленный интерес и заслуживают внимания лишь по степени участия в событиях основателя сербской династии. Именно в самом начале второй половины XII в. преобладание в Сербии получает сын или брат Уроша именем Деша, в котором не без основания признают Стефана Неманю. Попытки объяснить происхождение имени до сих пор не увенчались успехом (9) и едва ли не должны быть направлены в венгерский именослов, так как действительно взаимное влияние Венгрии на Сербию и обратно было глубокое и разнообразное. Вследствие решения, вынесенного царем Мануилом в 1155 г., Деша получил удельное княжение и был принужден на некоторое время довольствоваться второстепенным положением. С 11б1 г., однако, он вновь становится великим жупаном, и с тех пор довольно определенно обозначаются политические тенденции национального объединения и государственной организации. Это видно прежде всего из его политических и брачных союзов с европейскими государствами (брачный союз с венецианским домом); это видно также из его решительных мер по отношению к князьям Зеты и попыток подчинения Расе приморской Сербии.
Нужно думать, что утверждение Стефана Немани в звании великого жупана происходило при содействии византийского императора и может быть относимо к 1159 г. В это время ему было около 46 лет, он уже мог иметь определенный взгляд на политическое положение своего отечества и оценил весь вред, проистекавший от колебавшегося положения между двумя культурными и религиозными влияниями. Не без борьбы со своими родичами достиг Неманя главенствующего положения. Но что касается участия Византии в сербском перевороте, об этом слишком трудно судить по скудости известий. В 1161 г. Мануил предпринял поход на Балканский полуостров с целью урегулировать сербские дела. По этому случаю у писателя Никиты Акомината (10) находим следующее известие:
«Царь остановился в Филиппополе. До него дойти известия, что повелитель сербов — а таковым был тогда Стефан Неманя — сделался не в меру дерзким и, питая несбыточные замыслы и водимый ненасытным честолюбием, замышляет на все положить свою руку и жестоко притесняет своих соплеменников и истребляет своих родственников. Не удовлетворяясь границами своего княжества, старается подчинить Хорватию и наложить власть на удел Которский. Желая удостовериться в расположениях Немани, царь посылает к нему Феодора Падилта; но сербский жупан так возмечтал о себе, что начал войну без предварительного об ней уведомления. Когда же царь заблагорассудил наказать его, то, появившись на короткое время на месте битвы, он скрылся и снова искалубежища в горах и за камнями. Затем, когда у него поубавилось спеси, он преклонил свою голову к ногам императора, растянувшись во всю длину своего огромного роста и прося о помиловании. Он мучился опасением, как бы не лишиться власти над сербами и как бы господство не перешло к тем, за которыми больше прав и которых он низверг, захватив сам верховную власть».
Хотя приведенные слова отзываются риторическим пафосом и не могут быть принимаемы в дословном значении, но в них все же можно видеть взгляд византийского современного писателя на условия, при которых произошло усиление Немани. Последний весьма искусно пользовался историческими событиями и международными отношениями, обещая верность империи, если Мануил подступал к пределам Сербии, и становясь на сторону его врагов, когда военные силы империи были заняты в другом месте. О внешних сношениях Сербии и о значении ее политических связей с западными народами находим указание у историка Киннама (11), который едва ли не по поводу упомянутого сейчас похода Мануила дает следующие сведения:
«Между тем сербы, по подстрекательству к тому со стороны венецианцев, подняли восстание, в тоже время и в Венгрии по смерти Стефана начались смуты. Посему Мануил пошел в Сардику (ныне София) и поставил королем надуграми Белу, который был женат на сестре августы и носил титул кесаря[41]. Устроив угорские дела, царь обратился против угров, чтобы обуздать их дерзость. Но, чему не могу я надивиться, прежде чем собрался весь отряд, царь с немногими тысячами, прошедши через крутые и утесистые места, вступил в Сербию и поспешил напасть на великого жупана. Он же, хотя имел у себя большое союзное войско, оставил поле сражения и, томясь страхом, отправил к царю послов и просил прощения в своих проступках... Когда же ему разрешено было явиться к царю лично, подошел к царскому престолу с непокрытой головой, с голыми руками и необутый. На шее его висела веревка, в руках меч, всего себя он поручал в полное распоряжение царя. Тронутый этим, Мануил простил его и вышел из Сербии в сопровождении великого жупана».
Изложенный эпизод, так рельефно описанный у византийских историков, должен быть помечен 1172 г. К этому времени положение Стефана Немани выясняется довольно определенно. То, что представляется с точки зрения Византийской империи бунтом или восстанием, должно быть понимаемо как стремление к расширению политического влияния сербского великого жупана столько же на приморскую Сербию, как и на соседние византийские области, т. е., с одной стороны, на Зету с городом Котором, с другой — на линию Белград — Ниш.
По-видимому, последовавшие затем события должны были окончательно определить отношения Сербии к империи. В 1172—1173 гг. Стефана встречаем в Константинополе, хотя не можем с точностью сказать — пленником или почетным гостем. О пребывании Стефана в столице сохранилось современное известие Евстафия Солунского:
«Не могу пройти молчанием Стефана Неманю, о котором и прежде, пока я не знал его, доходила до меня громкая молва, а незадолго перед сим я был приведен в изумление его внешним видом. Это был человек не того роста, какой природа обыкновенно уделяет людям, но гораздо выше всех людей и имел весьма внушительную внешность. Он прежде питал враждебные замыслы против царя и сопротивлялся ему и вел войну, но скоро, усвоив добрые расположения частию из страха, а больше из-за поражений, ныне и сам содействовал триумфу... Бросает взоры на те картины, которые изображают твои подвиги, написанные руками зографов, замечает и другое, и то, что живописует его историю: вот он возбуждает народ к восстанию, вот в другом месте учит опли-та, всадника, и указывает, как браться за меч, а там ставит войско в боевой порядок, приготовляет засаду; и, наконец, картину победы над ним и бегства его по долине и по утесам. И все это видя изображенным, кивком головы и одобрительным взором дает понять, что все это правда. В одном лишь отношении недоволен живописцем, что не на всех сценах дает ему наименование раба и не присоединяет к имени Немани свойственное ему звание раба» (12).
Приведенные свидетельства могут служить достаточным указанием на то значение, которое начали приобретать сербы в царствование Мануила, вместе с тем на основании их трудно заключить, что Стефан Неманя был в Константинополе в качестве пленника.
Хотя не сохранилось никаких данных об условиях, заключенных в это время между Неманей и царем Мануи-лом, но нужно полагать, что с тех пор не повторялись больше те недоразумения, которые служили поводом к походам в Сербию. В значительном военном предприятии против султана Кылыч-Арслана II в 1176 г. на стороне греков были сербские и венгерские вспомогательные отряды. Насколько позволяет судить неопределенность источников, поставка вспомогательных отрядов на европейские и азиатские войны составляла одно из существенных условий зависимости сербского великого жупана от империи. Можно думать, что до смерти Мануила не нарушались мирные отношения между царем и великим жупаном.
В высшей степени затруднительно было точно установить церковный порядок в Сербии ввиду двойственности религиозного обряда, православного в восточных областях и католического в западных. При том порядке вещей, который намечается в деятельности Немани, можно было опасаться, что возникнет церковная борьба и что на этой почве встретятся затруднения, которые затормозят его административные мероприятия, клонившиеся к государственному объединению сербского народа. Тем более можно было ожидать сильной борьбы, что как для Константинопольского патриархата, так и для Римской Церкви представляло немаловажный интерес, куда в конце концов склонится сербский великий жупан, на сторону Восточной или Западной Церкви. Внутренние меры, которыми была предупреждена указанная опасность, были приняты весьма целесообразно, хотя мы можем об них судить только по результатам и лишены возможности вникнуть в настроение этого весьма крупного в сербской истории деятеля. Несколько определенней рисуется его неумолимая строгость в подавлении богомильской секты, которая угрожала пустить корни и в Сербии, как успела уже распространиться в Македонии и Болгарии. Вследствие беспощадных преследований последователи богомильского учения перешли в соседнюю Боснию, где и основались под покровительством либеральных боснийских банов.
«От начала своей политической деятельности, — говорит современный историк Сербии (13), — он усматривал в религии весьма важный фактор государственной и народной жизни. Согласно этому принципу и в этом направлении он положил много труда в надежде, что в этом найдет вспомогательное средство для достижения своих политических планов. Но, кроме того, и сам он был искренний христианин. Наиболее важный вопрос в церковном отношении — об отношении основанного им в Расе государства к Риму и Царъграду — Неманя решил практическим способом. Государственной верой он признал ту, к которой была склонна большая часть населения тех областей, которые составляли ядро его державы и которую он считал наиболее соответствующею духу сербского народа. Но в то же время он не думал разрывать с Западом и с римской курией, которая тогда достигла зенита своей славы и могущества. Напротив, он старался поддерживать хорошие отношения с западными державами и с представителями католической Церкви, имея в виду опереться на них в борьбе с Византией. К этому побуждало его, независимо от всего прочего, и то, что в его державе, особенно в приморской части, было много католиков. С ними нужно было ему считаться и потому, что они составляли большинство населения, в особенности тех областей, в которых особенно преобладали сепаративные направления и которые незадолго перед тем составляли самостоятельное княжество и были центром сербского народа. Таковое отношение к Византийской Церкви, папской курии и к Западу Неманя поставил государственным принципом и должен был выступать против всякого, кто не был на стороне этого принципа».
Мы возвратимся еще к Стефану в одной из следующих глав. Со смертию Мануила в 1180 г. в Византии наступил такой критический момент, какого современники не могли предугадывать. Все составные части обширной, но разноплеменной и не спаянной идеей национальности и государственности империи стали стремиться к особности и к самобытной организации. Сербский великий жупан не был застигнут врасплох наступившим кризисом и прекрасно воспользовался им в целях национальной политики.
Нам остается в настоящей главе сделать несколько замечаний по отношению к Венгрии, так как она в XII в. слишком определенно входит в русло византийской и славянской реки. Несомненно, этим объясняется и то счастливое положение венгерского вопроса в русской науке, благодаря которому мы можем без больших затруднений выяснить сущность его (14). Родственные связи венгерских королей с великокняжеским киевским домом, постоянный обмен посольствами, проживание венгерских принцев в России и русских в Венгрии — все эти обстоятельства содействовали большому оживлению в Венгрии славянских симпатий и в то же время пробуждали готовые заглохнуть воспоминания о греческом обряде и славянском богослужении. В связи с этим, конечно, нужно обсуждать и весьма интимные отношения угорских Арпадовичей с Комнинами, которые в смысле противовеса вызывали экстренные меры со стороны Гоген-штауфенов для усиления в Венгрии германского влияния и католицизма. Таким образом, здесь находила применение та же культурная и религиозная борьба, какую мы подметили при обозрении событий на западной границе. Укажем самые главные факты.
Дружественные связи открываются браком Иоанна Комнина с дочерью св. Ладислава, следствием которого было неоднократное вмешательство со стороны империи в угорские споры из-за власти и укрепление в Венгрии византийского влияния. Сын венгерки, царь Мануил, которого западные планы завели слишком далеко в ущерб интересам империи на Востоке, считал вполне достижимой задачу обращения Венгрии в вассальную зависимость. Для этого он принимал к себе недовольных принцев королевского дома и поддерживал их в междоусобной войне. С такой целью он оказывал поддержку князю-изгою Борису Коломановичу, равно как князю Стефану, брату Гейзы и ляде Стефана III. Мануил достиг в Венгрии преобладания: его посаженик был на престоле королевства, византийские отряды поддерживали царского кандидата.
Наиболее усилилось в Венгрии византийское влияние со смертию короля Гейзы II (1161), когда престол занял несовершеннолетний сын его Стефан III, которому предстояло вынести отчаянную борьбу с внутренними врагами. Прежде всего два его дяди, Стефан и Владислав, подстрекали царя Мануила предъявить к Венгрии требования о восстановлении их прав на власть, обещая за то верность и преданность империи. Вмешательство в угорские дела подавало Мануилу надежду завладеть дунайскими укреплениями Срем и Землин и вместе с тем возвратить власть в Далмации, утраченную вследствие венгерских завоеваний. По-видимому, уже была предрешена и дальнейшая судьба Венгрии, так как королевич Стефан, женатый на племяннице бездетного Мануила, был рассматриваем как возможный наследник угорского престола, со временем имеющего соединиться с империей. Но расчеты претендента не оправдались, в Венгрии он не нашел к себе расположения. Мануил решился начать военные действия, двинул войско к Браничеву и Белграду и достиг того, что в Венгрии произошел переворот в пользу его приверженцев и подручников королевичей Владислава и Стефана. Первый правил только полгода, и за его смертию власть переходила в начале 1162 г. к его брату Стефану. Но и положение последнего оказалось непрочным, так как он должен был скоро бежать из Венгрии и вновь искать покровительства у Мануила. Находя, что Стефана трудно утвердить на угорском престоле, Мануил должен был согласиться признать прежний порядок вещей, установленный Гейзою II, и поддержать на престоле сына его, малолетнего Стефана. Но вместе с тем он принял в качестве заложника второго сына Гейзы, Белу, которого задумал обручить со своей единственной дочерью Марией, имея план приготовить в нем наследника престола для империи и вместе для Угрии. В переговорах о брачном союзе было между прочим выговорено условие о признании за Белой удела Далмации. Когда в 1163 г. прибыл в Константинополь королевич, ему были дарованы исключительные привилегии причислением к царской семье и возведением в сан деспота; новое имя Алексея обозначало, вероятно, его присоединение к православной Церкви. Но притязания Мануилана владение Далмацией как уделом Белы встретили отпор в правительстве короля Стефана и вызвали открытую войну с Мануилом, в которой на стороне угров были чехи и князь Ярослав Владимирович Галицкий. Главные действия происходили на Дунае в области Землина и Белграда и в Далмации. Так как важная пограничная крепость на Дунае переходила не раз из одних рук в другие, то Мануил не мог считать обеспеченным свое положение здесь, пока не закрепит за империей спорную область (11б5). В то время как была предпринята осада Землина, окончившаяся падением его, Мануил тогда же послал войско в Далмацию под начальством Иоанна Дуки. По-видимому, это был очень удачный поход, так как он имел последствием восстановление власти империи не только на береговой приморской полосе, но частию в Хорватии и Босне. Киннам указывает 57 городов, перешедших тогда под власть империи (15). Таким образом, Сремская область и сербо-хорватские владения Венгрии перешли к Византии и оставались за империей до смерти Мануила.
В ближайшее затем время в Константинополе сделаны были распоряжения о том, чтобы наследство императорской власти обеспечено было за Марией и супругом ее деспотом Алексеем-Белой; в пользу их потребована была присяга на верность, которая вызвала протест со стороны брата царя Андроника (16). «Нелепо, — говорил он, — считать византийца недостойным женихом для своей дочери и предпочитать иноземца и пришельца и ставить ромэев в подчинение ему». Тем не менее в планах Мануила приобщение угорского царевича к царской династии было средством к тому, чтобы закрепить влияние Византии над Угрией. Новая победа, одержанная царем над утрами в 1167 г., действительно закрепила за империей ее завоевания как на Дунае, так в особенности в Далмации.
Весной 1169 г. у Мануила родился сын от его второй супруги Марии. Это в корне изменяло его планы относительно наследства престола и нарушало сделанные ранее распоряжения в пользу угорского королевича. Но что предстояли в этом отношении немалые затруднения, видим из того, что новорожденный царевич Алексей не был сейчас же сопричислен к власти, и Алексей-Бела продолжал пользоваться титулом и правами наследника. В Венгрии также рождение царевича Алексея должно было поднять тревогу, так как и там значительная политическая партия надеялась на перемену в положении Венгрии в случае получения Белой императорского венца. Но при жизни сына Гейзы, короля Стефана, умершего в 1173 г., не последовало новых столкновений между Угрией и империей. Лишь по истечении трех лет по рождении наследника, т. е. в 1172 г., Мануил опубликовал акт, которого давно ждали: наследником был объявлен царевич Алексей, а деспот Алексей-Бела не только лишился прав на наследование, но вместе с тем и на руку царской дочери. Это, однако, не обозначало немилости, потому что за венгерского принца была сосватана Агнесса, свояченица царя, недавно прибывшая из Антиохии, причем ему пожалован сан кесаря. Смерть бездетного короля Стефана в начале 1173 г. открывала Беле прямой путь на наследство в Венгрии. Если придавать веру современному известию Арнольда Любекского, то король умер от яда, поднесенного ему подосланными людьми от его брата (т. е. Белы). Как бы то ни было, смерть Стефана была давно желаемым для Мануила обстоятельством наложить руку на Венгрию и ограничить ее политическую свободу. Не теряя времени, Мануил снарядил Белу в путь и сам проводил его до Софии.
Византийскому ставленнику, который действительно имел весьма прямые права на престол, как брат умершего короля, могло помешать только то, что с ним вместе должна была усилиться партия византийского царя. Но те, которые видели опасность в византийском влиянии, не могли не принять в расчет и того, что Бела будет способствовать возвращению под власть Угрии тех областей, которые рассматривались как его удел и были временно соединены с империей. Вот почему угорское посольство не замедлило явиться в Софию с предложением Беле престола. Между тем Мануил своевременно озаботился поставить Беле условия, которыми ограничивалась его внешняя политика и обеспечивались интересы империи. Белу сопровождала блестящая свита с протосевастом Иоанном во главе, который участвовал в торжествах возведения его на престол. Казалось, в Венгрию был открыт доступ византийскому культурному и церковному влиянию вместе с Белой III, который оставался у власти до 1196 г. Но наступивший после Мануила кризис совершенно изменил политическое положение дел. Тот самый Бела, которому приготовлялась служебная роль в интересах империи, сам явился в числе претендентов на византийский трон, когда угасла династия Комнинов.
Глава XIV
Дата добавления: 2016-07-09; просмотров: 515;