О КРЕСТОВЫХ ПОХОДАХ. ПЕРВЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
Крестовые походы имеют не только общеисторический интерес как выражение идей и настроения умов в известный период средневековой истории. По своим мотивам, а равно по ближайшим последствиям, в особенности же по разнообразным и глубоким влияниям на взаимные отношения Востока к Западу, крестовые походы не лишены специального значения для истории восточноевропейских народов. Составляя весьма важный отдел в западноевропейской истории, крестовые походы обильны внешними фактами и богаты результатами, которые хотя и куплены были весьма дорогой ценой, но могущественно повлияли на духовное развитие европейских народов. Западные народы вложили в крестовые походы много своих сил, и материальных и духовных, потому нет ничего удивительного, что национальная история французов, немцев, итальянцев и англичан не может не уделять значительного места изложению истории крестовых походов. Для восточноевропейской — в частности, для русской — истории крестовые походы представляют интерес с другой точки зрения, именно по соображению мотивов и результатов крестовых походов. Весьма рельефно выступающий в новой истории антагонизм между Западной и Восточной Европой, резко выдвигающаяся противоположность интересов и культур романо-германской и греко-славянской в первый раз обнаружилась в эпоху крестовых походов, а нынешнее политическое и религиозное влияние католических стран на Востоке началами своими восходит к той же эпохе. Религиозная и национальная вражда к мусульманству, одушевлявшая первых крестоносцев и поддерживавшая их в перенесении громадных лишений и потерь, скоро уступила место другим побуждениям, которые, однако, оказались нисколько не слабее, первых и продолжали увлекать на Восток новые и новые западные ополчения. Когда первоначальная цель крестоносного движения перестала быть руководящим мотивом, выдвинулись на первое место политические соображения. Не об Иерусалиме и не об освобождении Гроба Господня из рук неверных стали помышлять вожди крестоносцев, а об основании независимых княжений на Востоке, о завоевании Византии, наконец, о торговых преимуществах в областях византийских и мусульманских. Таким образом, с точки зрения восточноевропейской истории, эпоха крестовых походов представляет собой любопытнейший эпизод борьбы между Западом и Востоком, борьбы, которая еще не окончилась и поныне и продолжается на наших глазах, соединив разнообразные интересы, как религиозные, так и политические и торговые, в так называемом Восточном вопросе. Ввиду указанного крестовые походы и с точки зрения русской истории получают важное значение как эпизод столкновения двух миров, разделяющих и поныне господство в Европе и Азии.
Ближайшие обстоятельства, вызвавшие крестовые походы, остаются до сих пор не вполне ясными. Сильное развитие папской власти, мечтавшей в конце XI в. обратить греков к послушанию римской Церкви, глубокое влияние духовенства, подвинувшего западные народы к исполнению воли Римского первосвященника, тяжкое экономическое и социальное положение народных масс, привычка к войне и жажда приключений — вот причины, которыми объясняют начало крестовых походов. Решительным и последним побуждением было обращение царя Алексея I Комнина к папе Урбану II в 1094 г. с просьбой о помощи против турок-сельджуков. Все эти мотивы, конечно, имели значение при возбуждении первого крестового похода, но ни все вместе, ни каждый в отдельности они недостаточно объясняют принятое крестовыми походами направление и на первых же порах обнаружившиеся недоразумения между крестоносными вождями и византийским правительством. В русской исторической литературе с особенной силой выдвинуто то обстоятельство, что крестовые походы стоят в тесной внутренней связи с тогдашним состоянием Византийской империи и что принятое ими направление может быть выяснено из рассмотрения политических условий, в каких находилась тогда Византия.
//Само собой разумеется, здесь подразумеваются отношения Византии к мусульманскому миру. К VIII в. мусульмане овладели Азией и Африкой и утвердились на островах Средиземного моря и в некоторых областях Западной Европы. В 717 г. они осадили Константинополь с суши и с моря, семь раз делали приступ на столицу восточного христианского мира. Но царь Лев Исавр успел соединить против магометан большие морские и сухопутные силы и нанес им сильное поражение под Константинополем; это была первая победа христиан, надолго приостановившая победоносный напор мусульманского мира и спасшая от порабощения им Переднюю Малую Азию. Скоро затем (в 732 г.) магометане потерпели большое поражение от Карла Мартела, заставившее их надолго отказаться от попыток новых завоеваний и в Западной Европе. Несмотря на частные успехи магометан на островах Средиземного моря (Крит и Сицилия), несмотря на опустошения, производимые ими в Италии и Южной Франции, в общем в IX и X вв. они уже не были так страшны и победоносны, как ранее. Это частию объясняется внутренними явлениями, наблюдаемыми в самом мусульманском мире. Когда ослабел первый религиозный пыл, в магометанской среде начались распри, выразившиеся в политическом дроблении калифата и в религиозном сек-таторстве. Мало-помалу образовалось три калифата: Багдадский, Египетский, или Фатимидский, и Испанский, или Омейядский. Багдадский калифат разделился к X в. на множество отдельных княжений; пользуясь его раздроблением, византийские императоры Никифор Фока и Иоанн Цимисхий отняли у него часть Сирии с городом Ан-тиохией и остров Крит. Египетский калифат действовал отдельно от других и направлял свои силы против Сицилии и Южной Франции. Что касается испанских арабов, то они также заняты были внутренними войнами и борьбой с вестготами. Магометанство вновь становится опасным для христиан в XI в., и притом как на Востоке, так и на Западе. На Востоке магометане приобрели новых прозелитов в лице туркменов, живших около Каспийского и Аральского морей. Туркмены, получившие потом имя турок-сельджуков, вторглись в области Багдадского калифа-та, подчинили себе мелких властителей Ирана и Месопотамии и начали принимать деятельное участие в делах самого калифата, занимая место приближенных советников и администраторов калифа и составляя его военную стражу. Скоро турки-сельджуки перенесли на себя весь интерес истории магометанского мира. Они завоевали почти всю Малую Азию, образовав могущественный султанат со столицей в Иконии и угрожая самому Константинополю. Один из крупных эпизодов этой эпохи сосредоточивается на событиях 1071 г., когда султан Альп-Арслан одержал блестящую победу над византийскими войсками при Манцикерте, в Армении, взяв в плен царя Романа Диогена. Это поражение имело важное значение не для одной Византии, но и для всего христианского мира. Для сельджуков теперь открывался свободный путь к Мраморному морю и Босфору, они могли без особенных затруднений осадить Константинополь. Как бы ни были грубы и дики сельджуки, они и тогда уже понимали, что тот план действий, который впоследствии осуществлен был османскими турками, мог быть испробован и теперь. Что туркам-сельджукам была не чужда мысль о завоевании Константинополя, это доказывается нижеследующими фактами.
Говоря о состоянии мусульманского мира накануне крестовых походов, нельзя оставлять без внимания европейских сородичей сельджуков, хорошо известных из русской летописи половцев и печенегов, которые в конце XI в. распространились по Южной России и, переходя через Дунай, не раз тревожили Византийскую империю. Не далее как летом 1088 г. печенеги нанесли Алексею Комнину страшное поражение при Дристре (Силистрия), захватили в плен много знатных византийцев и самого императора заставили искать спасения в постыдном бегстве. Богатая добыча, доставшаяся печенегам, пробудила алчную зависть в их союзниках — половцах, которые пришли к ним на помощь. Откупившись золотом от хищных соседей и подданных (печенеги были уже приняты на византийскую землю), Алексей, однако, не мог быть спокоен и за ближайшее будущее, пока печенеги без страха переходили Балканы и нападали на византийские города Адрианополь и Филиппополь, доходя даже до стен столицы. На этот раз опасение усиливалось еще и потому, что половцы, не получив себе части из византийской добычи, грозили двинуть всю половецкую орду за Дунай, чтобы отметить печенегам. Правда, половцы в этом отношении могли оказать услугу Византии, но чего было ожидать потом от такого рода слуг и союзников?
В зиму 1089/90 г. печенеги расположились в Адриано-польской области, чтобы весной начать свои опустошительные набеги в самом сердце империи. Император занимался обучением войска для предстоящего похода и набором новых отрядов. Лето (1090) принесло с собой новые затруднения. Турецкий пират Чаха, воспитанный в Константинополе и хорошо знакомый с положением дел, снарядил собственный флот и составил план действий против империи с моря, когда печенеги будут развлекать ее силы с сухого пути. Все лето император провел в походе против печенегов. Чтобы судить об опасности, угрожавшей Константинополю, достаточно сказать, что военные действия сосредоточивались около Чорлу, т. е. в расстоянии одного дневного перехода от столицы. С наступлением осени война прекращалась, но печенеги не думали возвращаться в свои кочевья, а расположились тут же, почти в виду Константинополя. Зима 1090/91 г. прошла в постоянных схватках, которые, впрочем, не имели решительного значения ни для той, ни для другой стороны. // Столица была заперта, из нее не выпускали жителей, потому что за стенами города рыскали печенежские наездники. В трудных обстоятельствах, какие могла помнить Византия из предшествовавшей истории, ее спасала возможность морских сношений. Но теперь Чаха замышлял отрезать от Константинополя и море. Располагая значительным числом кораблей, он сделался полновластным господином Босфора и Мраморного моря. Стало известным, что его послы переговариваются с предводителями печенежской орды и условливаются об общем плане действий. Вообще положение империи в 1091 г. представляется в высшей степени беспомощным. Едва ли ранее угрожала ей такая неминуемая и близкая гибель. Император, говорит Анна Комнина, видя, что и с моря, и с суши наше положение весьма бедственно... посланиями, отправленными в разные стороны, спешил собрать наемное ополчение. Некоторые из этих грамот назначены были в половецкие вежи, другие — к русским князьям; без сомнения, были послания и на Запад, в особенности к друзьям, которые уже доказали раз свое расположение к императору, каким был Роберт, граф фландрский, приславший Алексею вспомогательный отряд.
Между тем воззвание Алексея Комнина на Западе должно было произвести сильное движение. Не без причины, конечно, первый крестовый поход составился по преимуществу из владетельных князей и рыцарей Франции. Роберт Фриз, к которому, между прочим, адресовано письмо Алексея Комнина, был авторитетным глашатаем первого похода именно в среде высших классов; притом и послание императора Алексея совершенно ясно и определенно ставило вопрос о цели похода, т. е. именно так, что могло возбудить самые замечательные надежды феодальных рыцарей: берите империю и Константинополь, богатств найдете вы много; пусть все будет ваше, лишь бы не доставалось печенегам и туркам. Гроб же Господень и Иерусалим, оскверняемый неверными, были достаточным знаменем для верующих в простоте сердца, среди которых действовали другие проповедники, между которыми особенной известностью пользовался Петр Пустынник. Не забудем и того, что в первом походе участвуют сын Роберта Фриза и два его племянника, также немало близких родственников. Первый крестовый поход, таким образом, состоялся бы и помимо папы и имел бы тогда совершенно иное значение и несколько другие цели. Но в октябре , 1093 г. умер Роберт Фриз, чем несколько замедлился ход начавшегося в рыцарстве движения. В латинских летописях того времени сохранились некоторые указания, что уже в 1092 г. были речи о крестовом походе, было движение умов в этом направлении.
( //Пока на Западе происходили переговоры и составлялись соображения, скорому осуществлению которых помешала смерть Роберта Фриза, император Алексей Комнин не только успел пережить мучительные минуты отчаяния, внушившие ему малодушное послание, но и устранить опасность, которая угрожала его империи. На весну 1091 г. Чаха приготовлял высадку в Галлиполи, сюда же потянулась печенежская орда. Но его отвлекли от своевременного прибытия к месту сбора греческие морские силы, а потом он был убит никейским султаном. 40 тысяч половцев под предводительством Тугоркана и Боняка и отряд русского князя Василька Ростиславича содействовали тому, что печенеги были уничтожены 29 апреля 1091 г. Половецкие предводители Тугоркан и Боняк оказали громадную услугу Византии. Печенежская орда была ими уничтожена, остатки ее не могли уже возбуждать опасений, напротив, в качестве легких разведочных отрядов они с пользою служили в византийском врй-ске. Не будь на службе императора этих печенежских конников, ему не так легко было бы тревожить крестоносные отряды неожиданными нападениями, заставлять их держаться в тесном строе и не расходиться по окрестностям для грабежа мирного населения. С победой над печенегами Алексею перестала угрожать опасность соединения азиатских и европейских турок (печенеги и турки-сельджуки — одного происхождения); раздробленные и враждующие между собой малоазиатские княжества турок-сельджуков были для Алексея совсем не так опасны, как норманнское нашествие, как набег печенежский или как остроумный и дальновидный замысел пирата Чахи. Но к 1092 г. Алексей был уже свободен от томительного страха за судьбы империи, а на Западе только еще знакомились с содержанием его послания и собирались в поход, который имел определенную цель — спасти Византийскую империю от печенегов и сельджуков. Здесь, конечно, следует искать причину к объяснению взаимных недоразумений и горьких обвинений, которые направлялись крестоносцами против византийцев и наоборот. К крайнему изумлению крестоносцев, печенеги и турки оказывались на службе императора и всего чувствительнее вредили им быстрыми набегами; византийский император не только не сдавал им города и не унижался, но еще требовал себе ленной присяги и договаривался о городах, которые крестоносцы завоюют у турок. Но нужно помнить, что не меньше изумлены были движением крестоносного ополчения и византийцы - они утверждают, что это движение на восток не вызвано было просьбами их, а произошло самостоятельно и угрожало пагубными последствиями для греческой империи.//[22]
Движение в пользу крестовых походов было уже довольно заметное в рыцарских замках и в деревнях, когда в нем принял непосредственное участие папа Урбан II. Можно даже думать, что первый крестовый поход осуществился бы и без знаменитой клермонской речи, как это показывает ход событий. В марте 1095 г. папа Урбан II присутствовал на Соборе в Пиаченце, где решались вопросы церковного благочиния — о строгости монашеской жизни, о мире Божьем и пр. — и где церковный авторитет обнаружился в некоторых мерах по отношению к германскому императору и французскому королю. Говорят, что в конце собрания была высказана мысль о крестовом походе. Летом того же года папа был в Южной Франции, 18 ноября состоялся Собор в Клермоне. Действия этого Собора далеко не отличаются характером политических или военных решений, напротив, ограничиваются церковной сферой. Здесь снова выдвинуты были церковные вопросы: о прекращении феды, о Божием, произнесено отлучение от Церкви короля Филиппа. В конце заседания папа произнес ту речь, с которой обыкновенно начинают историю первого крестового похода. Но о содержании этой речи, сказанной под открытым небом, ибо огромное стечение народа не могло поместиться ни в одном городском здании, нельзя составить точного представления. Правда, речь эта передана тремя писателями первого похода, которые сами присутствовали на Соборе и были свидетелями всего происходившего, но содержание речи у всех передано по памяти, со значительными личными вставками и такими отличиями в изложении, которые способны внушить мысль, что все они передают не одну мысль, а разные. Само собой разумеется, если бы речь Урбана II имела действительно официальное значение, то она должна бы была сохраниться в каком-нибудь акте, а не в случайном изложении писателей. Точно так же и по отношению к организации крестового похода роль Урбана II сводится к самым незначительным мероприятиям. Правда, он обещал принять под защиту Церкви имущество тех, кто отправится в крестовый поход, возобновил распоряжение о прекращении внутренних войн, поручил епископу Адемару произнести отпущение грехов для всех присутствовавших на Соборе, но этим, в сущности, и ограничивалось участие папы в деле такой важности для всего европейского человечества, как организация крестового похода. Нужно было иметь мало политического такта и совсем не понимать готовящихся событий, чтобы оставаться до такой степени безучастным к организации и направлению похода, в котором за отсутствием церковного руководительства должны были получить место несогласные с интересами Церкви влияния.
Если таким образом папе Урбану и его клермонской речи нельзя приписывать решительного значения в деле первого крестового похода, то остается рассмотреть составные элементы, из которых составилась крестоносная армия, и в них поискать разгадки движения.
В первом крестовом походе прежде всего выступает на первый план народное движение, оно шло впереди и, по всей вероятности, вызвало движение высших классов. Во главе воодушевленных проповедников, неотразимо действовавших на простой народ, предание ставит Петра Пустынника, или Амьенского. Теперь уже доказано, что сага о Петре Амьенском не имеет фактической достоверности, ибо стало известно, что он не был в Иерусалиме и что рассказ об его видении в храме Гроба Господня есть позднейший вымысел. Тем не менее участие Петра и подобных ему лиц, красноречиво обращавшихся к массам простого народа с проповедью о борьбе с неверными, более всего содействовало тому, что идея крестового похода стала популярной в народных массах.
Петр Пустынник проповедовал о походе в Северной Франции; вокруг него собралось множество народа с полным доверием к нему как пророку Божию. В то же время некто Вальтер из рыцарского сословия собрал массы народа в других местах. К концу зимы он уже имел до 15 000 человек. Готшальк сначала ведет дело вместе с Петром, потом отделяется от него и сам собирает огромную толпу из франков, швабов и лотарингцев. Проходя Германией, эти толпы нападали на сельских жителей, производили грабеж и вообще не хотели соблюдать приказаний своих мало уважаемых вождей. В прирейнских городах Трире, Майнце, Шпейере и Вормсе толпы крестоносцев напали на евреев, многих перебили и разграбили их имущество. Означенные вожди и сподвижники их, выступившие в поход весной 1096 г., стояли во главе хотя и многочисленного, но самого жалкого сброда, к которому приставали преступники, беглые крестьяне и не ужившиеся в монастырях монахи. Эти первые крестоносные толпы не имели с собой ни запасов, ни обоза, не признавали никакой дисциплины и позволяли себе невообразимые насилия на пути, оставляя по себе самую дурную память. С подобными нестройными массами в первый раз знакомятся греки и турки-сельджуки и по ним составляют понятие о целях, средствах и силах крестоносцев.
Когда крестоносное ополчение приблизилось к границам Венгрии, там уже знали, с кем приходится иметь дело, и приняли меры предосторожности. Король Коломан стоял с войском на границе и поджидал крестоносцев. Он соглашался не только пропустить их, но и снабдить съестными припасами, если они не будут позволять себе насилий и беспорядков. Первая толпа, пришедшая в Венгрию, имела во главе Готшалька. Здесь услыхала она, о другой отряд, предводимый графом Эмиконом Лейнингеном, был почти весь уничтожен в Чехии князем Брячиславом. Тогда ополчение Готшалька, считая своим долгом отомстить за своих собратьев, начало опустошать страну, по которой оно проходило. Коломан напал на крестоносцев и одним делом решил участь всего отряда. Позже этой же дорогой идут толпы, предводимые Петром и Вальтером. Наученные опытом, они прошли через Венгрию в должном порядке и без особенных приключений. Но на границе Болгарии их ждал враждебный прием. Петр проходил Болгарией как неприятельской землей и, весьма ослабленный, добрался до границ Византийской империи. Численность крестоносцев после всех потерь доходила до 180 000.
Когда ополчение Петра достигло границы Византийской империи, царь Алексей Комнин послал навстречу ему послов и обещал снабжать Петра всеми продовольственными средствами, если он без замедления поспешит к Константинополю. На местах остановок крестоносцы действительно находили припасы, и греческое население относилось к ним с доверчивостью и не разбегалось при появлении их. Только на два дня Петр остановился в Адрианополе и 1 августа 1096 г. прибыл к столице. Здесь присоединились к нему остатки отряда Вальтера, императорские чиновники указали им место остановки и расположения. Император отнесся к этой крестоносной толпе со всею гуманностью и состраданием. Он уговаривал Петра переждать на европейском берегу пролива, пока подойдут рыцарские отряды, ибо плохо вооруженная толпа, каково было почти 200-тысячное войско Петра, не в состоянии было вести дела с турками. Призвав к себе Петра и расспросив его, император понял, что он имеет дело с мечтателем, совсем незнакомым с принятыми им на себя обязанностями предводителя. Алексей выразил, однако, полное расположение к Петру, сделал ему подарок, приказал раздать деньги и припасы его отряду и просил лишь наблюдать порядок и не допускать насильственных действий. Крестоносцы бродили по городу, удивлялись роскоши и богатствам; беднякам нельзя было брать на деньги всего, что им нравилось, они начали брать силой. Последовали неизбежные столкновения с полицией, пожары и опустошения. Благочестивые крестоносцы стали жаловаться, что их удерживают против воли на европейском берегу и не позволяют вступить и борьбу с врагами креста Христова. Что оставалось делать византийскому правительству? Не без удовольствия оно вняло ропоту толпы и дало ей возможность переправиться на азиатский берег. Здесь при Еленополе, на северо-запад от Никеи, крестоносцы расположились лагерем. На неприятельской земле, в виду турок-сельджуков, владения которых простирались тогда почти до самого берега моря, крестоносцам нужно было держаться со всею осторожностью и в полном подчинении одному вождю. Но Петр не сумел сохранить своего влияния: толпы расползлись по окрестностям, грабили селения и опустошали страну, одной удалось даже близ Никеи одержать верх над турецким отрядом. С кичением и самонадеянностью удальцы рассказывали в лагере о своих подвигах; составилась другая толпа охотников, пожелавшая повторить набег. Все это делалось помимо Петра Пустынника, против его советов и предостережений. С огорчением оставил он лагерь крестоносцев и возвратился в Константинополь поджидать рыцарских ополчений. Затем все крестоносное войско постигла самая жалкая участь. Между тем как толпа охотников, запертая в одном укреплении, была уничтожена турками, в Еленопольском лагере распущен был ложный слух, что Никея взята крестоносцами. Все пожелали участвовать в добыче и шумно, без всякого порядка, снялись с лагеря. Путь лежал по гористой местности, которую заняли турки. Нестройная и беспорядочная толпа крестоносцев перебита была в один день, немногие спаслись бегством к Босфору и перевезены на греческих лодках в Константинополь. Это было в первых числах октября 1096 г.
Рассказанные события составляют введение в первый крестовый поход. Большинство участников в этих событиях не возвышались до политических целей и соображений и действовали только под влиянием фанатического чувства: насилия и убийства, совершенные ими в тех странах, через которые они проходили, стремясь к своей цели, — в Венгрии, Болгарии и Константинополе, — казались им вполне благочестивыми подвигами, прямо относившимися к делу. Несчастный опыт, сделанный первыми крестоносцами, послужил уроком для последующих крестоносных войск. Как венгры, болгаре, так и сами греки стали недоверчиво относиться к действиям крестоносцев и их целям; по первым толпам они судили вообще о всех крестоносцах. Но кроме этого обстоятельства весьма невыгодно отозвалось на крестоносцах и то, что несчастный исход октябрьской катастрофы, уничтожив сотни тысяч крестоносцев, вселил уверенность в турок. Как у греков, так и у турок возникли новые планы относительно крестоносцев.
События 1096 г. должны были ускорить движение рыцарей. Проповедь о крестовом походе нашла приверженцев и среди высших слоев общества; но она не коснулась тех лиц, которые могли направить движение по одному плану и к одной цели. Ни французский, ни английский, ни немецкий короли не могли принять и не приняли участия в этом движении. Это объясняется тем, что как король французский, так и германский император стояли в неблагоприятных отношениях к Римскому престолу. Филипп I, король французский, навлек на себя гнев св. престола своим бракоразводным делом. Германский король Генрих IV находился в самом критическом положении: он вовлечен был в трудную и опасную борьбу за инвеституру и готовился в это время смыть с себя позор каносского свидания. Но, не принимая личного участия, никто из них не мог и остановить начавшегося движения. Среднее и высшее сословия — рыцари, бароны, графы, герцоги — были увлечены сильным движением низших классов, к которым пристали также и города, и не могли не поддаться общему течению. Видя массы народа, которые без оружия и без провизии стремились в неизвестные-земли на неизвестное рискованное предприятие, военные люди считали бесчестным оставаться спокойными на своих местах.
Летом 1096 г. начинается движение графов, герцогов и князей. В середине августа снаряжается в поход Готфрид Бульонский, герцог нижнелотарингский (племянник Готфрида Бородатого, который в борьбе за инвеституру был решительным врагом Григория VII). Готфрид Бульонский имел качества феодального государя, он хотел провести в своих владениях меры, противоположные интересам св. престола, и далеко не сочувствовал недавней победе папства над светской властью, словом, не был церковного направления. Но как скоро он принял участие в крестоносном движении, народная сага придала ему церковный характер. В этом облике для историка трудно отличить настоящего Готфрида, отделить действительность от фантазии, истину от вымысла. По позднейшим преданиям, свой род Готфрид ведет от Карла Великого. Он находится в прямой связи с папами, он их помощник и слуга, он строит, обогащает церкви... Но если отнять от Готфрида весь фантастический элемент, то он представляется нам в высшей степени несимпатичным, неидеальным. Он желает на Востоке вознаградить себя за те потери, которые он понес в собственных владениях. Чтобы иметь средства для похода, он заложил свои владения епископу Люттиха и Вердюна. Получив за это значительную сумму денег, он собрал вокруг себя многочисленный отряд (до 70 тыс.) из хорошо вооруженных рыцарей и снабдил его провиантом и всем необходимым для дальнего похода. К нему пристают его братья Евстафий и Балдуин, впоследствии король иерусалимский. Готфрид не был главным начальником всего похода, но во многих случаях князья бароны спрашивали его совета и руководились его мнениями. Он держал путь к Константинополю через Венгрию и Болгарию, т. е. шел тою же дорогой, что и ополчение Петра, Вальтера и других.
Наследственные земли тогдашней французской короны выставили отряд под предводительством брата короля — Гуго, графа Вермандуа. Это был еще молодой человек, гордый своим происхождением и рыцарской славой, тщеславный и пустой, по свидетельству Анны Комниной. Поход был для него лишь средством искать славы и новых владений. Он спешил возможно скорее добраться до Константинополя и предпринял путь чрез Италию, чтобы отсюда переехать морем в Византию. Поспешность много повредила ему; он действительно первым попал в Константинополь, но в печальном положении: буря прибила его судно к берегу, и он должен был без особенных почестей отправиться в Константинополь по приглашению императорских чиновников.
На севере Франции оставалось два ополчения: герцог Нормандии Роберт, сын Вильгельма Завоевателя и брат тогдашнего английского короля Вильгельма Рыжего, предпринял поход уже совсем не из религиозных побуждений. В своем герцогстве он пользовался весьма ограниченной властью и располагал малыми доходами. Большая часть городов Нормандии принадлежала английскому королю; бароны не оказывали повиновения своему герцогу. Для Роберта поход в Св. Землю казался единственным средством выйти из затруднительного положения, в которое он поставил себя в Нормандии. Заложив английскому королю свое герцогство, Роберт получил необходимую для предприятия сумму и собрал вокруг себя рыцарей Нормандии и Англии. Другое ополчение собралось во Фландрии под предводительством Роберта Фриза, сына известного графа того же имени, пилигрима в Св. Землю, находившегося в дружественных отношениях с царем Алексеем Комнином.
Все три ополчения Северной и Средней Франции направились через Италию, где папа Урбан благословил их предприятие, причем Гуго Вермандуа получил из рук Римского епископа священную хоругвь.
Из Южной Франции составилось ополчение под главенством Раймонда, графа тулузского. Он уже ранее прославился в войнах с арабами и обладал всеми качествами народного вождя. 100-тысячный отряд и строгая дисциплина снискали уважение графу тулузскому в Греции и и Азии. Он шел через Альпы к Фриулю и потом берегом Адриатического моря через Далмацию. Граф Раймонд С. Жиль играет странную роль среди других предводителей крестоносного ополчения. В нем мало энергии, мало предприимчивости: он как бы сам упускал из рук свое главенство и отдавал его другим.
Французские крестоносцы, избравшие путь чрез Италию, не успели все переправиться в Византию до наступления зимы. Часть их зимовала в Италии. Этому обстоятельству следует приписать движение, появившееся и Южной Италии в начале 1097 г. Князь тарентский Боемунд, сын Роберта Гвискара, владел маленьким княжест вом, далеко не удовлетворявшим его честолюбию и не соответствовавшим его военной славе. Он вошел в переговоры с оставшимися в Южной Италии толпами крестоносцев и убедил их примкнуть к нему и под его начальством начать поход. Значение Боемунда Тарентского усилилось особенно тем, что с ним соединился для похода племянник его Танкред, замечательнейшее лицо первого похода. Южноитальянские норманны, самые опасные враги Византии, не один раз уже считавшиеся с неп из-за обладания Далмацией, вносили, в лице своих предводителей Боемунда и Танкреда, новый элемент в крестоносное движение — политические счеты и вражду к Византии. Силы норманнов могли равняться по качеству с силами французских рыцарей. Но предводители их были, кроме того, чрезвычайно коварны и корыстолюбивы. В особенности Танкред не мог переносить совместничества, держался во всем походе недоверчиво и не хотел подчиняться выгодам общей пользы. Зимой 1096 г. норманны заняты были общим делом — войной с Амальфи. Боемунд воспользовался случаем, сосредоточившим водной местности норманнских рыцарей, и убедил их, что лучше искать счастия в отдаленных землях, чем терять время в осаде Амальфи. Так стал князь Боемунд во главе южноитальянских и сицилийских норманнов, вместе с тем в первый крестовый поход вносился элемент политических счетов с Византиею. Все перечисленные отряды преследовали совершенно самостоятельные задачи. Общего плана действия и главнокомандующего не было. Даже части отрядов и отдельные рыцари нередко переходили от одного вождя к другому.
В Константинополе заблаговременно получались сведения о движении князей, о числе их войска и направлении, какого держались они на пути в Азию. Само собой разумеется, точных известий не могло быть: доносили, что крестоносцев более, чем звезд на небе и песку на берегу моря, подозревали у некоторых вождей враждебные намерения относительно самой столицы Византийской империи. Царевна Анна Комнина так передает впечатление, произведенное крестоносным движением:
«Разнеслась весть о нашествии бесчисленных франкских ополчений. Император испугался, ибо знал, каков был этот народ — неудержимый в порывах, неверный данному слову, изменчивый. Не без основания предвидя важные затруднения, он принял свои меры, чтобы быть готовым встретить вождей крестоносного ополчения».
Византийское правительство упрекают в том, что оно своим недоверием и интригами парализовало действия крестоносцев и одно должно нести ответственность в неуспешности всего предприятия. Вместо того чтобы вместе с вождями первого похода идти против турок-сельджуков, император Алексей, говорят, довел дело до крайних пределов подозрительности и думал извлечь личные выгоды из крестового похода. В дальнейшем изложении мы будем иметь возможность судить о взаимных отношениях византийского правительства и вождей крестового похода; теперь же заметим, что византийцы и крестоносцы иначе понимали весь ход отношений, из чего возникали крупные недоразумения и промахи со стороны тех и других. На первых порах Алексей остановился на мысли — пользуясь разобщением вождей и отсутствием между ними такого руководителя, который бы заправлял всем походом, — не допустить, чтобы все отряды в одно и то же время собрались около Константинополя, наблюдать особо за каждым вождем, как скоро явится он в пределах Византии, и стараться по возможности скорее переправить его на азиатский берег. Знакомясь отдельно со свойствами и характером каждого предводителя, Алексей вступил с некоторыми из них в приязнь и завязал дружбу, вследст вне чего должен был измениться и взгляд его на поход. Тогда открылась возможность поставить вопрос, чтобы все завоевания крестоносцев у турок переходили к византийскому императору и чтобы вожди предварительно дали на это присягу.
Первым, с которым познакомился Алексей, был Гуго, граф Вермандуа. Еще из Италии он отправил к императору два письма, извещая о своем решении принять крест и о том, что высадится на византийскую землю в Драче (Dyrrachium, Epidamnus). На основании этих писем и Константинополе сделаны были соответствующие распоряжения. Местные власти получили приказание сейчас же по прибытии Гуго дать об этом знать в столицу и стараться без всякой медлительности препроводить его далее. Несколько судов греческого флота крейсировало около берега и наблюдало, когда прибудет Гуго. На беду. Гуго не мог встретить торжественного приема: буря, как сказано выше, выбросила его корабль на берег, византийская береговая стража нашла его в жалком положении. Сообразно полученным приказаниям Гуго препроводили в Константинополь, где император устроил ему почетную встречу. Это было вскоре за поражением турками первой крестоносной толпы под Никеей, приблизительно в декабре 1096 г. Император был к нему весьма любезен, оказывал ему почет и внимание и без особенной борьбы убедил его дать вассальную присягу. За Гуго следили и доносили императору обо всем, что он делал и с кем говорил; на Западе из этого распространилась молва, что Гуго находится в плену и что император вынудил его дать ленную присягу.
Готфрид, герцог нижнелотарингский, был уже в византийских пределах, когда узнал, что случилось с Гуго и как он дал византийскому царю присягу на верность. Он отправил из Филиппополя посольство в Константинополь, требуя, чтобы Гуго дана была свобода, затем начал опустошать область, по которой проходило его войско. За день до Рождества Готфрид был уже под самым Константинополем. Император Алексей просил его к себе для переговоров; но Готфрид боялся западни и не хотел войти в столицу. Однако же крестоносцам отведено было место для стоянки, так как Готфрид желал дожидаться под Константинополем других вождей. Алексею не хотелось иметь в герцоге лотарингском врага себе, и потому он употреблял все необходимые меры предупредительности, чтобы вызвать его на личное свидание. Особенно когда весной 1097 г. стали подходить к столице остальные вожди, для византийского правительства были совершенно основательные причины бояться единодушного нападения их на столицу. Пересылаясь посольствами с Готфридом, Алексей оцепил его лагерь печенежскими и славянскими наездниками с тем, чтобы совсем изолировать его от сношений с вновь прибывшими вождями. Между этими последними особенные опасения возбуждал Боемунд, князь тарентский. Алексей хорошо знал этого вождя по предыдущим войнам с Робертом Гвискаром. Воззрения на норманнов у византийских писателей выражаются так:
«Боемунд имел старую вражду с императором и таил в себе злобу за поражение, нанесенное ему под Лариссой; общим движением на восток он воспользовался с тем, чтобы отомстить императору и отнять у него власть. Прочие графы, и по преимуществу Боемунд, только для вида говорили о походе в Иерусалим, на самом же деле имели намерение завоевать империю и овладеть Константинополем».
Можно догадываться, в каком тревожном состоянии было византийское правительство, когда Готфрид не подавал надежды на примирение, а Боемунд приближался к Константинополю. Однако всю зиму Алексей честно выполнял свои обязательства, своевременно доставляя припасы и предупреждая столкновения. 3 апреля 1097 г. Алексей решился понудить силой герцога Готфрида на уступки. Правда, соображения византийского императора были весьма не гуманны, и византийцы первые начали делать нападения на отделявшихся из лагеря крестоносцев. Алексей думал, что герцог не решится на борьбу с ним, что, запертый с одной стороны морем, а с другой — цепью византийского войска, он поймет всю невыгоду своего положения и согласится дать требуемую присягу. Но эти расчеты не оправдались: Готфрид поднял весь лагерь и прорвался через цепь византийских войск. К вечеру того же дня крестоносцы подступили к стенам города. Больших опасений лотарингцы не могли внушать императору, но ему и то уже было неприятно, что дело зашло так далеко, что расчеты его оказались ложны. К тому же получено было известие о приближении Боемунда и желании его вступить с императором в переговоры. И было чего опасаться: узнай Боемунд о раздоре между императором и герцогом, тогда соединились бы норманны и лотарингцы и дали бы ему весьма чувствительный урок. Алексей сделал попытку повидаться с Готфридом и поручил вести переговоры об этом графу Гуго. Но герцог сурово обошелся с Гуго и колко заметил ему: «Ты, сын королевский, ставши рабом, хочешь и меня обратить в рабы. Не хочу я ни ленной присяги давать, ни в Азию переправляться». Тогда император приказал вновь теснить крестоносцев. Ход событий проследить весьма трудно, по последующим событиям лишь можно заключить, что крестоносцы терпели поражения и что ни Готфрид не узнал о приближении норманнов, ни Боемунд — о затруднительном положении лотарингцев. Герцог согласился наконец принять предложение императора о личном свидании и явился во дворец. Император принял франкского герцога сидя, окруженный толпою царедворцев. Готфрид и его свита приблизились к трону и, коленопреклоненные, целовали руку императора. Алексей поговорил с каждым из свиты Готфрида и, похвалив герцога за его благочестивую ревность, превозносил его военную славу. Затем Готфрид дал за себя и своих рыцарей ленную присягу, обещая возвратить императору все города, которые удастся ему отвоевать у турок. Не позже 8 или 10 апреля лотарингское войско переправлено было на азиатский берег Босфора. Пример лотарингского герцога, давшего Алексею ленную присягу, имел значительное влияние на сговорчивость последующих вождей, а для императора Алексея служило это прецедентом — от каждого вождя требовать подобной же присяги.
Боемунд шел в Азию с другими намерениями, чем герцог лотарингский. Он думал основать на Востоке независимое владение, причем он рассчитывал не на норманнские только силы, но и на помощь императора. Боемунду таким образом желательно было прикинуться другом Алексея, для чего он заранее готов был на все уступки. Он отделился от своего отряда, поручив его Танкреду, и поспешил в первых числах апреля к Константинополю, чтобы переговорить с императором и войти с ним в соглашение. Переговоры с Боемундом были непродолжительны: как император, так и тарентский князь были лучшие политики того времени и рассыпались друг перед другом в любезностях. Против ленной присяги Боемунд не нашел особенных возражений и спокойно назвал себя вассалом императора. Ему отведено было роскошное помещение в Константинополе и посылались кушанья с царского стола. Боемунд боялся отравы и отдавал приносимые блюда приближенным; тогда из дворца стали доставлять припасы в сыром виде. В тот день, когда Боемунд дал клятву, император показал ему одну часть дворца, которая ради этого случая украшена была драгоценностями. Золото и серебро лежало здесь кучами. У Боемунда сорвались слова при взгляде на эти сокровища: «Если бы мне владеть такими богатствами, то давно бы я повелевал многими землями». Ему заметили, что эти сокровища назначены ему. Раз Боемунд предложил императору назначить его «великим доместиком Востока». Хотя Алексей не дал на это своего согласия, но и не сделал резкого отказа, оставляя Боемунда в надежде получить это важное звание при благоприятных обстоятельствах.
Остальные вожди прибыли в Константинополь по большей части в мае. Роберт Фландрский и другой Роберт, Нормандский, дали ленную присягу без особенных колебаний. Только граф тулузский Раймонд не уступил ни просьбам, ни угрозам, ни даже военной силе. Алексей мог добиться от Раймонда только обещания — не предпринимать ничего против жизни и чести императора. Все отряды перевозимы были на другую сторону Босфора. С конца апреля лотарингцы и норманны двинулись к Никее, другие отряды пристали к первым уже в походе. Император озаботился доставкой съестных припасов и обещался лично присоединиться к крестоносцам, как скоро сделает предварительные к тому распоряжения.
Алексей мог находить весьма благоприятными для себя обязательства, какие дала ему большая часть вождей. Во всяком случае, важнейшие затруднения устранялись, как скоро западные дружины перевезены были в Азию. Ближайшие сношения византийцев с латинянами не могли, однако, склонить их ко взаимному уважению и доверию. Император потребовал еще раз торжественной клятвы от крестоносцев, когда они уже переправились в Азию, причем случилось следующее. Один французский рыцарь, принесши императору ленную присягу, сел на его трон, и император ничего не осмелился заметить ему, «зная высокомерие латинян». После того как князь Балду-ин взял рыцаря за руку и указал на неприличие такого поступка, рыцарь воскликнул, гневно смотря на императора: «Что за грубый человек, он сидит, когда столь многие стоят перед ним!»
В Малой Азии крестоносцы должны были каждый почти шаг брать с бою. Византийское господство на Востоке во второй половине XI в. было уничтожено турками-сельджуками, которые сделались повелителями всего магометанского и христианского населения в Азии. Широкие полномочия, которыми владели наместники провинций, отсутствие закона о престолонаследии были, однако, причиною, что отдельные части обширного султаната распались на независимые одно от другого владения. Для эестоносцев было весьма важно то, что иконийский эмир, владевший Малою Азиею, не мог двинуть против них больших турецких масс, так как стоял во вражде с соседними магометанскими владениями Сирии и Армении, от султана же был в полной независимости. Император Алексей Комнин, угрожаемый норманнами и печенегами, не имел времени восстановить свою власть на Востоке, хотя внутренние раздоры и усобицы турок не раз давали ему случай без особенного напряжения отнять у них, по крайней мере, Малую Азию. Крестоносцам пришлось вести дело с султаном Кылыч-Арсланом, который утвердил свою столицу в Никее, на восток его эмират простирался до реки Евфрат. Нужно иметь в виду, что магометанского населения, сравнительно с туземным христианским, не могло быть много, что симпатии малоазийского населения всего скорее могли быть в пользу крестоносцев, чем турок-завоевателей.
Как ни искренно было желание крестоносцев добраться скорее до Иерусалима, но прошло два года, пока они прибыли в Палестину. События этих двух лет показывают, как между предводителями различных частей крестоносного ополчения развился дух партии, как постепенно изменились стремления и цели предводителей.
Более выдающуюся роль в крестоносном ополчении играют норманны в лице их предводителя Боемунда, герцога тарентского, и провансальцы, предводимые Раймондом. Причины возвышения этих двух вождей среди крестоносного ополчения различны для каждого из них. Провансальцы были хорошо вооружены и вообще отличались всеми необходимыми качествами правильно устроенного войска. Сам их предводитель, Раймонд, был человек религиозного направления и принял крест, исключительно следуя нравственным влечениям; для религиозных целей он готов был пожертвовать всеми политическими интересами и соображениями. Совершенно противоположного направления были Боемунд и Танкред, представители норманнского элемента, это были князья, видевшие в крестовом походе средство для достижения политических целей. Все их стремления сосредоточивались теперь на Сирии, где они хотели основать независимое княжение. Боемунд был гениальный человек как в военном, так и в политическом отношении.- где нужно было напряжение сил для победы над сильнейшим врагом, где нужны были серьезные соображения и умно составленные планы действий, там крестоносные вожди обращались к уму Боемунда.
Норманны шли впереди всего крестоносного ополчения; они первые испытывали натиски турок-сельджуков, они же первые подступили к Никее, тогда как другие отряды крестоносного ополчения, оставшись назади, прибывали постепенно один за другим. Мало есть данных, по которым можно было бы судить о численности всего крестоносного ополчения. Можно думать, что из Константинополя отправилось всего до 300 тыс. военных людей; кроме этого, судя по тому устройству войска, которое было в обычае того времени, нужно предположить, что в ополчении было еще около 300 тыс. чернорабочих, женщин, детей и других лиц, приставших добровольно к ополчению; следовательно, численность крестоносного ополчения доходила во всяком случае до полумиллиона.
Обстоятельства, можно сказать, благоприятствовали крестоносцам. Кылыч-Арслан, уничтоживши толпы крестоносцев, предводимые Петром, Фолькмаром и другими, не ожидал новой опасности, был вдали от Никеи, занимаясь набором новых войск. Город Никея расположен на берегу озера, вокруг которого возвышаются крутые горы. Находясь в выгодных условиях, данных самою природою для защиты от внешнего врага, и будучи окружен стеной, город мог бы выдержать продолжительную осаду, но городской гарнизон был малочислен и слаб. Население, окружавшее город, было преимущественно христианское — греки и армяне, которые, естественно, своими симпатиями были на стороне крестоносцев. Последние могли тем легче приобрести эти симпатии, что вместе с ними следовал маленький греческий отряд, предводимый греческим же стратигом. Первыми подошли к Никее норманны и лотарингцы. Хотя народная сага выдвинула личность Готфрида Бульонского как играющего первенствующую роль в делах первого похода, но не ему, не лотарингцам принадлежит главная заправляющая роль: направление делам дают Боемунд Тарентский и Раймонд Тулузский, норманны и провансальцы.
Южная часть города, обращенная к озеру, была плохо защищена; с этой именно стороны крестоносцы и должны были начать свои военные действия. Так как крестоносцы подходили к Никее отдельными отрядами, далеко не достаточными для того, чтобы окружить город со всех сторон, то они и не могли повести правильной осады. Подойди в это время к городу Кылыч-Арслан, он мог бы нанести крестоносцам значительный урон и их ошибка осталась бы надолго непоправимою. Боемунд уговорил вождей, не дожидаясь прихода Кылыч-Арслана, дать сражение ему вдали от Никеи. Кылыч-Арслан потерпел поражение и должен был удалиться внутрь страны, предоставив Никею собственным ее судьбам.
После поражения Кылыч-Арслана крестоносцы воспользовались лодками, доставленными им по распоряжению греческого императора, для военных операций против Никеи со стороны Асканиева озера. На 18 или 19 июня 1097 г. был назначен общий приступ, которым заправляли Боемунд Тарентский и Раймонд Тулузский. Утром того же дня ворота города были отворены, и в город вошел византийский отряд. Греческий стратиг, стоя у стен Никеи, вошел в сношения с комендантом и от имени греческого императора потребовал сдачи города. Крестоносцы были возмущены таким ходом дела. Они рассчитывали на богатую добычу, между тем представитель греческого правительства отнял у них возможность грабежа. На их заявления он ответил напоминанием о ленной присяге и объяснил, что крестоносцы могут требовать удовлетворения от царя и он не откажет им, но что они обязаны исполнять обещание, скрепленное присягой, согласно которой все отвоеванные у мусульман города переходят во власть греческого императора и, следовательно, не должны подвергаться разграблению. Князья должны были уступить и еще раз повторить ленную присягу, от которой на этот раз не отказались и самые упорные, как, например, Танкред. Император со своей стороны обещал впоследствии соединиться с вождями, а в ожидании этого крестоносцам сопутствовал византийский уполномоченный Татикий. Истинная цель миссии Татикия выясняется из дел под Антиохией. По-видимому, он играл роль охранителя интересов византийского императора. Внешним образом его миссия мотивировалась тем, что он как представитель греческого правительства мог оказывать большое влияние на православное греческое и армянское население страны и таким образом крестоносцы, при его помощи, могли пользоваться всеми теми удобствами, каких не могли бы иметь, если бы им пришлось брать все вооруженной силою. Он обязан был вести крестоносцев к Палестине более краткими и удобными дорогами.
От Никеи путь крестоносцев шел через Дорилей, Иконий и Гераклею. Здесь они разделились на два отряда: одни направились на юг, к Тарсу, другие пошли на северо-восток, чтобы, обойдя Таврские горы, спуститься к Антиохии. Кылыч-Арслан ожидал крестоносцев при Дорилее, желая преградить дальнейшее их движение. Впереди крестоносного ополчения шел Боемунд со своим отрядом. Ему и принадлежит честь победы над Кылыч-Арсланом при Дорилее. Позднейшие писатели рассказывают, что Боемунд, отчаявшись в успехе своего предприятия при Дорилее, послал гонцов к крестоносным вождям; Гонцы будто пришли прямо к Готфриду; последний, посоветовавшись с вождями, отправился лично на помощь Боемунду и выручил его из беды. Но дознано, что Готфрид вовсе не участвовал в деле при Дорилее; Боемунд разбил Кылыч-Арслана, соединившись с провансальцами. Делом при Дорилее и заканчивается более сильное сопротивление, которое турки оказывали крестоносцам; Кылыч-Арслан удалился внутрь страны и ограничивался слабыми нападениями на отдельные отряды крестоносцев. Теперь, когда турки оставили незанятыми области, прилегающие к морю, императору византийскому представилась полная возможность восстановить свою власть на всем побережье Малой Азии без особенных жертв и затруднений.
Крестоносцы обратили внимание на армян, которые, естественно, не были довольны магометанским господством. Армяне, ослабленные ударами турок-сельджуков, долго отстаивали свою независимость; но это удалось только той части их, которые переселились в Месопотамию, Кап-падокию и Северо-Восточную Сирию, по побережью Средиземного моря. Крестоносцы дали понять армянам, что если они согласятся действовать заодно с ними, то могут надеяться на освобождение от турецкого ига. Армяне с готовностью приняли предложение крестоносцев: в самое короткое время они выгнали из своих городов турецкие гарнизоны и турецкое население. Та часть крестоносцев, которая направилась на северо-восток от Гераклеи, имела целью поднять на своем пути христианские народности против турок и спуститься к Антиохии, где был назначен сборный пункт крестоносного ополчения.
На юг от Гераклеи в Киликию направились только Балдуин, брат Готфрида, и Танкред со своими отрядами; они держали путь к Тарсу, занятому слабым турецким отрядом. Крестоносцы и здесь подняли против турок христианское население, как в стране, прилегающей к Тарсу, так и в самом городе. Турецкий отряд должен был сдаться крестоносцам. Здесь возникли пререкания между Балдуином и Танкредом из-за права на владение Тарсом. Честь победы была на стороне Танкреда, между тем Балдуин присваивал себе и победу и право на город. Рассвирепевший Танкред вырезал весь турецкий гарнизон и выгнал Балдуина. Этот факт свидетельствует о том, что в это время у норманнского вождя уже созревала идея основания независимого владения. Со своей стороны Балдуин, потерпев неудачу под Тарсом, отправился искать счастия в другом месте. Одержав несколько побед над сельджуками и приобрев расположение армян, Балдуин вошел в непосредственные сношения с князем Эдессы Торосом и так расположил его в свою пользу, что вскоре был усыновлен им и объявлен наследником княжества. Не довольствуясь этим, Балдуин убил Тороса и занял его престол. Таким образом, с 1098 г. в Эдессе устраивается первое княжение, во главе которого стоит западный герцог. Это княжение имеет важное значение в том отношении, что оно составляло оплот для всех христианских народностей и защищало христианский элемент Малой Азии от турецких волн, которые шли из середины Азии.
К октябрю 1097 г. крестоносцы подступили к Анти-охии, где провели целый год (с октября 1097 по ноябрь 1098 г.). С одной стороны, осада города, с другой — внутренние раздоры остановили дальнейшее движение. Этот год составляет целую эпоху в истории крестовых походов. Дело в том, что Антиохия, поставленная самой природою в весьма благоприятные условия для защиты от внешнего врага, была укреплена еще и искусственно. Город окружали высокие и толстые стены, по которым мог свободно двигаться экипаж в 4 лошади; стены защищались башнями (450), снабженными гарнизонами. Укрепления Антиохии представляли, таким образом, страшную силу, преодолеть которую, при недостатке осадных орудий, при отсутствии дисциплины и главнокомандующего, не представлялось никакой возможности. Но и оставить позади себя такой важный стратегический пункт, каким была Антиохия, которая служила оплотом всего мусульманского мира, крестоносцы не могли. Правда, в самих мусульманских владениях господствовала анархия, которая была весьма полезна для крестоносцев. Сирия находилась тогда под двойным политическим влиянием, исходившим из Египта и из Багдада. Фатимидский калифат высылал толпы мусульман, которые, завладев некоторыми пунктами в Сирии и заняв Иерусалим, ослабили значительно Багдадский калифат. Эмир Антиохии Баги-Сиан ожидал помощи то от Багдадского калифата, то от Египетского. Все другие мусульманские владения в Сирии находились также в положении политической раздвоенности. Ожидания Баги-Сианом помощи со стороны Египетского или Багдадского калифата остались тщетны; правда, несколько раз мусульманские отряды показывались в виду Антиохии, но они были так незначительны, что не осмеливались вступить в бой с крестоносцами и не принесли никакой пользы Баги-Сиану.
Осенью 1097 г. крестоносная армия оказалась в весьма печальном состоянии. Грабежи, отсутствие дисциплины и взаимная вражда заметно расслабляли крестоносное ополчение. Вожди не успели ничего запасти для себя на осень и зиму, между тем в крестоносном войске начались болезни, проявилась смертность, и пред страхом смерти целые толпы и даже отряды, [имея] во главе своих предводителей, обращались в бегство.
Боемунд, князь тарентский, который и прежде играл видную роль в крестоносном ополчении как опытный вождь, как храбрый, неустрашимый рыцарь, как устроитель военных отрядов, под Антиохией отличается уже как искусный политик. Боемунд увидел, что Антиохия, со своими неприступными и несокрушимыми укреплениями, со своим выгодным положением (недалеко от Средиземного моря, на реке Оронто, впадающей в море), представляет весьма удобный пункт для основания в ней независимого княжества, что составляло главный предмет всех стремлений и желаний его. Дела его в Эдессе и Тарсе только разжигали честолюбие тарентского князя. При достижении намеченной цели ему могло мешать присутствие в крестоносном войске уполномоченного греческого императора. Роль Татикия, правда, была двусмысленна, но важно то, что он в походе был представителем и защитником интересов греческой империи. С точки зрения Татикия, и Антиохия, подобно Никее, будучи взята крестоносцами, должна была принадлежать греческому императору, и никому другому. Положение Татикия среди крестоносного ополчения было довольно влиятельное, он умерял честолюбивые стремления отдельных вождей. Раймонд Ажильский, писатель крестовых походов, обвиняет Татикия в том, что он, отчаявшись в успехе осады, подговаривал князей снять осаду с города и расположить войска по окрестным селениям, что он поселил между крестоносцами вражду и измену и скрылся из лагеря. Обстоятельство это очень важно, но оно не вяжется вообще с положением и ходом дел. Анна Комнина прямо обвиняет Боемунда в вынужденном бегстве Татикия. Эти два противуположные известия возможно объяснить следующим образом. Боемунд, преследуя свои честолюбивые цели, тяготится присутствием Татикия. Хотя намерения Боемунда не были ни для кого тайной, крестоносцы всякий раз, когда находились в стесненном положении, вручали ему командование над союзными войсками, вынуждаемые к этому, во-первых, необходимостью, во-вторых, насильственными действиями со стороны самого Боемунда; Татикий же, представитель византийского императора, был вполне независим и самостоятелен в среде крестоносцев и в то же время пользовался весьма большим авторитетом и мог оказывать влияние на весь ход дел. Боемунду нужно было во что бы то ни стало устранить это влияние. Когда разнеслась весть о приближении 300-тысячной армии мосульского эмира Кербуги, который шел на выручку Антиохии, Боемунд начал доказывать вождям, что Кербуга подослан византийским императором, что цель участия Татикия в их войске состоит в том, чтобы возбуждать мусульман против крестоносцев. Все это вызвало в крестоносцах такую неприязнь против Татикия, что он принужден был бежать. Бегство Татикия имело важное значение для всего хода событий. Крестоносцы нарушили клятву, данную византийскому императору, устранили греческий элемент из своего ополчения и начали действовать на свой собственный страх. После бегства Татикия Боемунду открылось свободное поле для его честолюбивых замыслов. Боемунд сыграл здесь роль Ахиллеса под Троей. Обиженный Ахиллес оставляет стан греков, проводит в бездействии целые месяцы, пока наконец греки, теснимые со всех сторон троянцами, не были вынуждены просить его выручить их из беды. Увлекаемый честолюбием Боемунд, видя, что при той деморализации, которая господствовала среди крестоносцев, нельзя поддержать осаду, и ожидая в то же время с часу на час прибытия сильного мусульманского ополчения под начальством Кербуги, сделал решительный шаг. Он заявил крестоносцам, что если они не предоставят ему главного начальства над всем войском, если не пообещают оставить за ним это главенство и на будущее время для ведения дела крестового похода, если, наконец, не предадут в его власть Антиохии в случае ее завоевания, то он умывает руки и не отвечает ни за что и вместе с своим отрядом оставит их. Между тем среди крестоносцев день ото дня увеличивалась смертность, бегство целых отрядов и вождей. Находясь в таком положении, крестоносцы порешили предоставить Боемунду все полномочия для ведения дела и обещали исполнить все, что он требовал. Боемунд еще раньше вошел в соглашение с одним из начальников, защищавших антиохийские стены. Это был Фируз, армянин по происхождению. Фируз, как христианин, не мог не питать симпатии к крестоносцам, освободителям всего малоазиатского христианства, кроме того, он имел личную вражду к Баги-Сиану, эмиру Антиохии. Сношения Фируза и Боемунда держались в тайне, и никто не знал о них. Боемунд назначил на 2 июня общий приступ на Антиохию. В ночь с 1 на 2 июня он подвел свой отряд к башне, которую защищал Фируз; башня была сдана. С другой стороны в Антиохию ворвались другие крестоносцы, и в городе началась резня; большая часть мусульманского гарнизона, не успевшая спастись бегством, была перерезана и перебита. Сам Баги-Сиан едва спасся бегством, но всего только на несколько дней; его поймали и убили. Таким образом, 2 июня 1098 г. Антиохия была взята. Но немного выиграли крестоносцы, занявши город, обнищавший, изнуренный голодом, ослабленный продолжительностью предшествовавшей осады.
На другой день (3 июня) к городу подошел эмир мо-сульский Кербуга с 300-тысячной турецкой армией. Кербуга знал и о слабости крестоносного войска, и о том бедственном положении, в котором оно находилось: крестоносное ополчение достигало теперь не более 120 тысяч, остальные 180 тысяч частью погибли в битвах с мусульманами и в трудном переходе по опустошенным областям после никейского дела, частью же были рассеяны в различных городах Малой Азии в виде гарнизонов. Но и эти 120 тысяч вошли в город, лишенный всяких средств к пропитанию, притом они были утомлены продолжительною осадою и длинными переходами. Кербуга знал это и твердо решился голодом заставить крестоносцев сдаться. Крестоносцы очутились в самом ужасном, безвыходном положении. Три недели они сидели запертыми в городе, изредка делая незначительные и не имевшие никаких последствий вылазки, пользуясь тем, что город не вполне тесно был окружен врагами. Для крестоносцев оставалось одно средство к спасению: по реке Оронто спуститься к Средиземному морю, в гаванях которого были венецианские торговые корабли. Но этот путь представлял много опасностей, им пользовались, однако, сначала поодиночке, а потом целыми отрядами, были даже случаи, что князья и знатные рыцари сдавались на милость мусульман или спасались бегством к морю.
К этому тяжкому для крестоносцев времени относится появление саг и народных сказаний, которые были продуктом болезненного фантастического настроения народных масс. К этому времени относится и происхождение саги о Петре Пустыннике. Исторический Петр Пустынник, спасшись после уничтожения его армии, участвовал, правда, в первом крестовом походе, но не как вождь, а как простой пилигрим, без особенной силы, авторитета и влияния. Только в весьма немногочисленном кружке простого народа Петр Пустынник пользовался некоторым почетом и уважением, это выражалось в том, что его избирали казначеем. Он был, между прочим, одним из первых, которые решились бежать из Антиохии, и только Боемунд остановил его. В это же время составилось сказание о св. копье, Раймонд Тулузский, отличавшийся религиозным настроением между остальными крестоносными вождями, вполне искренно верил в св. копье. Но уже Боемунд, находясь под Иерусалимом, подсмеивался над Раймондом, доказывая ему, что рассказ о св. копье был вымыслом для поддержания упавшего духа и для возбуждения мужества народных масс. Предание о св. копье появилось следующим образом. Однажды приходит к Раймонду Тулузскому один монах и рассказывает, что во время молитвы ему явился св. Андрей и сказал, что в городе есть место, где скрыто копье, которым было прободено ребро Спасителя, что в этом именно копье крестоносцы должны искать свое спасение. Добродушный Раймонд поверил этому; объявил народу, начали искать, нашли действительно заржавленное копье; толпы крестоносцев были воодушевлены этой находкой. Боемунд, назначенный главным предводителем крестоносного ополчения, решился сделать последнее усилие, чтобы освободить Антиохию от осады. В мусульманском войске между тем происходили раздоры между предводителями, в продолжение трех недель многие из них оставили отряд Кербуги, так что осаждающая армия значительно ослабела. 28 июня 1098 г. крестоносцы сделали вылазку, прогнали мусульман и завладели всем их лагерем. Спасение Антиохии и славная победа над Кербугой приписана была чудесной помощи св. копья, которое с тех пор сделалось палладиумом крестоносцев.
Когда крестоносцы овладели Антиохией, религиозный энтузиазм их вождей значительно ослабел. Целый год они проводят в бездействии, во взаимных спорах и распрях из-за обладания Антиохией; они как бы совсем забыли о главной цели своего предприятия — об освовождении от неверных Гроба Господня. Как только миновала опасность от Кербуги, тотчас между сильнейшими вождями — Боемундом Тарентским и Раймондом Тулузским — возник довольно крупный спор, характеризующий обоих предводителей. Боемунд напоминал теперь крестоносцам об их обещании, данном ему до взятия Антиохии, и требовал исключительного господства в городе. Но у Раймонда Тулузского, представителя законности и рыцарской верности долгу, была многочисленная партия, которая в силу чисто материальных выгод находила требования Боемунда вовсе несогласными с положением крестоносцев. Раймонд и его партия настаивали, ввиду данных византийскому императору обязательств, на том, что Антиохия должна быть пе
Дата добавления: 2016-07-09; просмотров: 790;