Философские основы истории культуры

Философия культуры изложена в I томе избранных трудов Зиммеля в статьях «Понятие и трагедия культуры», «О сущности культуры», «Изменение форм культуры». Динамика ценностей культуры, про­тиворечия и трудности культурного процесса рассматриваются в стать­ях «Кризис культуры», «Конфликт современной культуры».

Зиммель отмечает многозначность понятия культуры. Творче­ская стихия жизни человека создает множество культурных форм: общественное устройство и художественные произведения, религи­озные верования и моральные нормы, технические изобретения и научные открытия, гражданские законы и философские трактаты.

В беспокойном ритме жизни, ее приливах и отливах, ее посто­янном обновлении они обретают устойчивость и начинают сущест­вовать сами по себе. В этом заключается трагедия культуры: «Они лишь оболочка, скорлупа для творческой стихии жизни и для ее на­бегавших потоков»¹. Эти явления в момент своего возникновения вполне соответствовали жизни, но постепенно они утрачивают связь с ней, застывают, становятся чуждыми и даже враждебными.

Жизнь слишком динамична, чтобы удовлетвориться однажды со­зданной формой. Поэтому жизненные силы вступают в противодей­ствие, сопротивляясь постоянству предшествующих ценностей и стре­мясь к обновлению.

Зиммель Г. Избранное. Т. 1. С. 494.

Эволюция культурных форм и является предметом истории. Не­прерывная изменчивость содержания отдельных культурных явле­ний и даже целых культурных стилей есть вполне очевидный ре­зультат бесконечности творческих усилий человека в созидании культуры. Жизнь движется от смерти к бытию и от бытия к смерти, заключает Зиммель.

Однако это противоречие может обратиться в свою противопо­ложность и недуг культуры. Старый политический режим, когда-то популярный, а затем утративший своих сторонников, продолжает держаться только силой инерции. Это стимулирует борьбу против отживших форм политической жизни, которые ограничивают и даже препятствуют движению вперед. Подобное происходит в эпоху, ко­гда прежде возникшие культурные формы становятся «истощенны­ми», исчерпавшими свое содержание. Жизнь протестует против этих ' реликтовых, архаичных форм культуры, ибо стремится к утвержде­нию новых культурных норм и ценностей.

Ч> В каждую крупную эпоху исторического развития выдвигается «цен­тральная идея», которая обретает особое значение для интеллектуаль­ной жизни и становится «идейным фокусом» культурного стиля. Об­щая идея или идеал могут иметь разные способы и формы выражения в искусстве, науке, религии, морали, но при этом оставаться «властите­лями дум» своего времени.

Для классического греческого мира это была идея бытия, вопло­щенного в пластические формы, для христианского средневековья — идея божества как властелина человеческого существования.

В эпоху Возрождения высшей ценностью была названа верность природе как идеалу. В конце данной эпохи выдвинулась идея инди­видуальности личности как нравственной ценности. XIX в. возвысил значение общества как подлинной реальности, а личность оказалась в подчинении.

На пороге XX в. центральное место в интеллектуальной истории занимает понятие жизни как высшей ценности. Именно само поня­тие жизни придает смысл и меру всем ценностям культуры. Произ­ведения искусства, научные открытия, политические движения и юридические законы должны содействовать развитию и утвержде­нию жизни как высшей ценности бытия. Но если они противостоят этой ценности, то должны уйти со сцены, ибо не соответствуют гума­нистическим идеалам времени. В преодолении данного противоре­чия и состоит динамика культурного развития.

Культура возникает как искусственное творение человека и до определенного времени ее формы тесно связаны с желаниями и цен­ностями последнего. Но парадокс культуры, удивительно точно под­меченный Зиммелем, заключается в том, что они способны «отры­ваться» от жизненного содержания, превращаться в пустую форму, лишенную смысла. Отдаляясь от реальной жизни, подобные формы культуры превращаются в чуждые и даже враждебные. Социальные роли, столь уважаемые в прошлом, становятся безжизненными мас­ками; политическая борьба — фарсом; любовь, лишенная искренно­сти, приобретает формальный характер.

Трагедия культуры — в постоянном возникновении культурных форм, порождаемых человеком, и столь же последовательном отчуж­дении от этих форм, стремлении их преодолеть, «скинуть», опро­вергнуть, чтобы они не мешали созданию нового. Жизнь как бы об­речена вечно воплощаться в формах культуры, но эти же формы, «застывая», создают препятствия на пути общего движения. В пре­одолении данного противоречия заключен внутренний импульс раз­вития культуры.

Другим важным аспектом в философии культуры Зиммеля явля­ется соотношение понятий «культура» и «культурность». Оба тер­мина имеют принципиальное значение в его концепции.

Всевозможные нормы и манеры поведения, этикет и утонченность вкуса и многое другое составляют лишь внешний и не самый важ­ный признак культуры. По своей форме они могут быть далекими от внутренних помыслов личности и выражать лишь степень необходи­мой учтивости, подражая общепринятым нормам и отношениям.

Внешний «рисунок» поведения может служить самым коварным целям и замыслам. Поэтому «культурность» необходимо сопостав­лять и оценивать в зависимости от того, насколько внешние формы поведения соответствуют душевному состоянию человека, его моти­вам и целям. Они могут отлично служить частным целям или иметь косвенное значение для человека.

Главное назначение культуры и всех ее форм заключается в со­вершенствовании личности. Это, по словам Зиммеля, «путь души к себе самой»¹. Все жизненные силы должны содействовать гармонии человека, когда уравновешиваются в едином целом элементы куль­туры. Культура по своему жизненному содержанию есть «затянутый узел», в котором взаимно переплетены субъект и объект².

' Зиммель Г. Избранное. Т. 1. С. 481. ² Там же. С. 446.

Объективной культурой Зиммель называет тот предметный мир, который окружает человека как созданная им среда обитания, ре­зультат его творческих усилий, реализации духа, способностей, да­рований и таланта.

Но есть и другая сторона, которую Зиммель называет субъектив­ной культурой. Она включает в себя меру развития личности, реаль­ное соучастие душевных процессов человека в освоении объективных ценностей. Довольно часто можно встретить в жизни такие факты, ко­гда богатая, насыщенная духовными ценностями среда вовсе не нахо­дит какого-либо отклика в душевном мире человека. Он не только не затронут ею, но и обнаруживает полное равнодушие или невежество.

Кроме того, сама объективная культура может обрести смысл в себе самой, быть самодостаточной и не востребованной обществом или группой людей. Мир предметов постоянно увеличивается, при­обретает самостоятельное значение, но духовный мир человека ста­новится более примитивным, ограничиваясь лишь самым поверх­ностным приобщением к культуре. В этом также состоит трагедия современной культуры.

Мода как феномен культуры

Интересные мысли высказывает Зиммель о соотношении в культуре творчества и подражания, традиций и новаторства. Каждая форма культуры обнаруживает по крайней мере две взаимодействующие тенденции: стремление к единству, равенству и потребность в изме­нении, создании особенных и неповторимых черт в предметах куль­туры и личном облике. Каждая из этих тенденций проявляется в ис­тории культуры.

Подражание поддерживает устойчивость культуры, оно дает уве­ренность в том, что человек в своих действиях не одинок, опирается на проверенные жизнью традиции. В повседневном поведении под­ражание освобождает от необходимости делать выбор, определяет границы общности. В любой человеческой индивидуальности всегда можно обнаружить взаимосвязь общего и особенного.

Исследуя механизм взаимосвязи творчества и подражания, уни­кальности и одинаковости в культуре, Зиммель обращается к фено­мену моды.

Известно, что мода возникла в достаточно отдаленные периоды истории культуры и существовала в различных сферах социальной жизни. Не только оформление внешнего облика человека — одежда,

грим, прическа, украшения — подвержено модным влияниям. Но мода оказывает воздействие на стиль архитектуры, интерьеры жи­лых и общественных зданий, марки автомобилей, посуду и ткани, мебель и планировку городских магистралей, полиграфическое и ху­дожественное оформление книг и журналов, образ жизни и манеры поведения.

В духовной жизни во все времена можно обнаружить «модных» писателей, поэтов, художников, актеров, режиссеров, музыкантов. Нет необходимости продолжать эти перечисления. Это каждому из­вестно.

Важно обратиться к внутренней динамике моды как явления культуры. Конечно, мода противоречива, капризна, трудно предска­зуема и почти не поддается рациональным объяснениям. И все-таки у нее есть свои траектории зарождения, кульминации и затухания, которые можно назвать закономерностями развития, основанными на повторяемости и цикличности.

Мода всегда предполагает взаимосвязь новаторства и подража­ния образцу.

Мода удовлетворяет потребность человека в обновлении и в со­циальной опоре, потому что она создает особый механизм, помогаю­щий идентифицировать себя с той группой, принадлежность к кото­рой воспринимается как особая ценность. Именно данному образцу человек оказывает предпочтение, ибо считает его значимым для себя.

Наряду с подражанием мода удовлетворяет потребность в разли­чии, выделении из общей массы, а мода высшего сословия всегда от­личается от моды других слоев. Благодаря достаточно динамичной смене образцов мода вчерашнего дня всегда иная, нежели современ­ная, хотя в повседневной жизни они могут сосуществовать и даже не противоречить друг другу. Но каждая будет выражать свой «знак времени». Поэтому так заметны «ошибки», просчеты в оформлении исторических фильмов, спектаклей, в картинах художников, когда они пренебрегают деталями моды. Точность воспроизведения моды определенного периода становится дополнительным источником ин­формации о культуре разных эпох.

Мода — не что иное, как одна из многих форм жизни, посредст­вом которых тенденция к социальному выравниванию соединяется с тенденцией к индивидуальному различию и изменению в единой деятельности¹, отмечает Зиммель. Историю моды он называет исто-

¹ Зиммель Г. Избранное. Т. 2. С. 268.

рией попыток «умиротворить» эти две противоположные тенденции в индивидуальной и общественной культуре.

Поскольку мода в истории общества отражает социальное разде­ление, то она выполняет двойную функцию: объединение определен­ной социальной общности и отделение ее от других. Поэтому мода означает, с одной стороны, присоединение к равным по положению и, с другой — отличие от тех, кто к этому слою/группе не принад­лежит. Знаковая маркировка моды подчеркивает данный механизм единства и дифференциации. «Связывать и разъединять — таковы две основные функции, которые здесь неразрывно соединяются»¹. В этом смысле мода лишает формы культуры той целесообразности, благодаря которым они первоначально возникали. Следует ли но­сить широкие или узкие юбки, взбитые или гладкие прически, пест­рые или черные галстуки — в этом господствует только мода. Она 'может стать выразителем уродливого и отвратительного, бессмыс­ленного и несуразного именно потому, что у нее иные функции и це­ли в культуре.

Новая мода не просто отвечает изменившимся потребностям, но создается по заказу и тем самым становится частью общественной структуры, а деятельность в области моды приобретает престиж вы­сокооплачиваемой профессии.

Весь стиль жизни человека постоянно находится под воздействием моды. Дифференциация общества поддерживается модой, ибо она самая удобная форма установления внешних различий. Моду можно легко «купить» за деньги и присоединиться к кругу избранных.

Однако мода не столь демократична, как кажется на первый взгляд. Как только мода становится общедоступной, проникает в низшие слои, то высшее сословие, или элита, тут же от нее отказывается и создает новые образцы для подражания и идентификации. Чем ближе раз­личные слои друг к другу, тем стремительнее происходит подража­ние. Но этот же процесс вызывает ускорение смены моды. В моде очень ценятся экзотические предметы, имеющие высокую цену, сра­зу создающие барьер недоступности для всех.

В обществах, в которых дифференциация ослаблена, где господ­ствует тенденция к выравниванию и одинаковости, мода хотя и суще­ствует, но цикл ее движения гораздо более длителен, модные образ­цы держатся гораздо дольше. Такое общество не поддерживает быст­рой смены моды, выдвигает санкционированные государственными

¹ Зиммель Г. Избранное. Т. 2. С. 269.

учреждениями образцы, осуждает увлечение «чуждой» модой, пере­носит оценку внешнего облика на внутреннее содержание личности, а в высших сословиях поддерживает стремление «быть как все».

В моде как явлении культуры есть еще один немаловажный ас­пект. Он связан с обновлением. Новая одежда не только изменяет внешний облик, но оказывает влияние на манеру поведения, требует новых впечатлений, делает человека более открытым к новшествам.

Несмотря на то что мода как социальное явление имеет группо­вой характер, она не тождественна всей группе. Моду всегда прини­мает только часть группы, но как только она признается всей груп­пой, назначение ее образцов меняется и она утрачивает свои симво­лические черты и свойства.

Моде присуще стремление к экспансии, к движению вширь, за­хвату все новых и новых слоев, групп и территорий. Но в процессе этого движения она постепенно угасает. Чем большее число людей ее принимает, тем скорее начинается ее смена. Этот симптом хорошо известен законодателям моды, владельцам модных салонов, торгов­цам. В моде удивительным образом сплетены воедино противоречи­вые черты: новизна и жажда успеха, привлекательность обновления и стремление к стабильности. Но новизна преходяща, а постоянство иллюзорно. Расчет на длительность моды и произведенные затраты на приобретение товаров мало обоснован, ибо то, что было модным, вскоре выходит из моды, стареет морально, не дожидаясь физическо­го износа. Мода ориентирует людей на кратковременность своего цикла и учит «культуре выбрасывания».

Господство моды в современной жизни расширяет арену ее дейст­вия, вовлекая в этот круговорот огромное число товаров и услуг. Мода создает условия и возможности для выделения индивидуаль­ности. Мода создает особую привлекательность для тех, кто желает быть замеченным, любит выделяться из толпы. Но «моднику» про­тивостоит принципиальный противник моды, находящийся к ней в оппозиции. Уже одно отрицание моды также создает эффект ин­дивидуализации. «Немодность» — своеобразный знак внутреннего протеста, в основе которого лежит стремление иметь особые отличия. Принципиальная «немодность» тоже может стать модным отличием, демонстрируя отрицание общепринятой моды. Но и в том и в другом случае мода действует также насильственно, вызывая желание не смешиваться с толпой и массой.

Таким образом, мода, с одной стороны, область всеобщего подра­жания, освобождение индивида от ответственности за его вкус и пред-

почтения, с другой — отличие, подчеркивание своей причастности к определенной группе, знаковой принадлежности к эталонам со­временности.

Мода нередко восполняет социальную незначительность лично­сти, ее заурядность и незаметность, неспособность своими достоин­ствами подчеркнуть индивидуальность. Мода становится заменой и защитным экраном, ею пользуются как маской. Мода разрешает то, что человек никогда не стал бы делать в одиночку. Она освобождает от чувства стыда, требуя беспрекословного подчинения, даже если ее требования абсурдны.

Подводя итог рассуждениям о социальной роли моды в истории культуры, Зиммель отмечает, что мода является сложным образо­ванием, в котором своеобразно соединяются различные измерения жизни. Общий ритм жизни индивидов и групп определяет их отно-• шение к моде. Массы низших слоев труднее приходят в движение, мода их затрагивает, но поскольку их материальные возможности весьма ограниченны, то темп перемен замедлен. Высшие слои по-своему консервативны, они настороженно относятся к переменам в моде, которые кажутся подозрительными и опасными покушениями на власть. Они бережно охраняют моду своей группы как символ верности ее ценностям. Поэтому, пока в истории общества социаль­ная дифференциация довольно четко делила верхние и нижние слои, смена циклов моды была весьма длительной.

Совсем иная картина сложилась, когда на социальной арене по­явился средний класс, который по своему положению отличается ускоренной вертикальной мобильностью.

Именно средний класс нашел в моде подтверждение собственных душевных интересов и устремлений. Большие города, где сосредото­чен средний класс, становятся питательной почвой для распростра­нения моды. Быстрому изменению темпа и ритма моды содейство­вал и экономический подъем в городах, стремление к подражанию и внешней символике своей группы. Но эта динамичность развития моды вносит существенные изменения в определение финансовых затрат на создание новых образцов. Если прежде дороговизна мод­ных предметов восполнялась длительностью их использования вви­ду большой временной протяженности модного цикла, то теперь мо­да ориентируется на более дешевые материалы и образцы, которые могут иметь спрос у потребителя среднего класса. Массовое произ­водство модных товаров и быстрая смена моды становится типичной ситуацией XX в.

Зиммель отмечает существование закономерности в развитии мо­ды: чем быстрее меняется мода, тем дешевле должны становиться вещи, принуждая потребителей к их использованию. Но психологи­чески каждая новая мода воспринимается так, будто она будет суще­ствовать вечно. Поэтому ее новые образцы кажутся особенно при­влекательными, хотя человек, приобретая их, должен понимать, что очень скоро они устареют и потребуют замены.

В этом водовороте модных перемен относительную устойчивость сохраняет классика. Она представляет собой относительно стабиль­ную концентрацию модных элементов «вокруг покоящегося центра». Классика гармонична и устойчива, не допускает крайних вариаций и нарушения баланса. Классика тоже является модой, но при этом со­храняет свою целостность, не подчиняясь сиюминутному импульсу.

Мода как социальное явление не только закономерна в жизни, но и вполне естественна, ибо соответствует стремлениям человека к об­новлению и обособлению, использованию оригинальности для под­черкивания индивидуальности и принадлежности к определенной группе. Мода оказывает широкое воздействие на культуру, вовлекая в круг перемен различные слои, становясь символом новизны в ме­няющемся мире.

О мужской и женской культуре

Третий сюжет философии культуры Зиммеля связан с размышле­ниями о мужском и женском началах, изложенными в статье «Жен­ская культура». Эта проблема имеет несомненный интерес для куль­турологии, где личность рассматривается в широком диапазоне ан­тропологических, социальных и культурных различий. Зиммель отмечает, что

культура человечества не является чем-то как бы бесполым и отнюдь не находится по ту сторону различия между мужчиной и женщиной'.

Несомненно, обращение к этой теме связано с распространением феминистского движения в Европе XIX-X вв., и Зиммель включа­ется в дискуссии, но при этом находит для размышления о судьбе женской культуры собственный философский ракурс. До сих пор не утихают споры о правомерности терминов «мужская культура» и «женская» культура», об их исторической взаимосвязи или первен­стве; о социальном назначении и творческих возможностях мужчин и женщин, о слиянии мужской и женской культуры в единое целое;

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. С. 235.

о разделении культур по тендерному принципу и обретении каждой из них самостоятельного статуса; о степени культурно-психологиче­ского воздействия мужчин и женщин на облик поколения. Перечис­ление дискуссионных проблем можно продолжить. Возможно, неко­торые из них привлекут внимание исследователей, что будет содей­ствовать решению многих социальных и культурных проблем.

В культуре общества Зиммель выделяет два взаимосвязанных про­цесса: создание ценностей и их освоение. Все реально действующие нравы, знания, искусство, религия и другие формы «объективной культуры» являются результатом творческих усилий только муж­чин. Они «создали искусство и промышленность, науку и торгов­лю, государство и религию»¹. Происходит отождествление понятий «человек» и «мужчина», которые во многих языках имеют общее означающее. Таким образом, созидательно-творческая деятельность в культуре принадлежит мужчине и поэтому человеческая культура по преимуществу «мужская», хотя некоторый творческий вклад вно-' сят и женщины. Но их творческие достижения достаточно редки.

Однако параллельно с созданием ценностей идет не менее значи­мый процесс их освоения и распространения. Этот процесс состав­ляет сущность «субъективной культуры». Синтез той и другой сто­рон культуры необходим, чтобы человек стал «культивированным», отмечает Зиммель. В этом органичном соединении объективного (мужского) и субъективного (женского) начал заключается смысл культурного развития и совершенствования индивида. Казалось бы, проблема исчерпана. Мужчины созидают культуру, женщины содей­ствуют ее сохранению и передаче новым поколениям.

Однако лидеры и идеологи женского движения усмотрели в та­кой постановке вопроса явное нарушение принципов равноправия.

В период возникновения женского движения основные усилия направлялись на завоевание равноправия в получении образования, при приеме на работу, при получении наследства и в других социаль­ных проблемах. Женщины стремились перенять формы жизни, при­сущие мужчинам, и тем самым принять равное участие в тех сферах жизни, которые прежде для них были закрыты.

Однако главная проблема, как утверждает Зиммель, заключается в ином. Необходимо ответить на вопрос об особом вкладе женщин в созидание новых культурных ценностей, соответствующих женской природе и женской сущности.

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. С. 236.

Это означало бы, что существует в человеческом роде «две жиз­ненные тотальности», отличающиеся друг от друга и реализующие себя в культуре не по единой, а каждая по своей «автономной форму­ле». Приводит ли включение женщин в созидательную деятельность к принципиально новому или же просто содействует количественно­му увеличению занятых в сферах, в которых обычно господствовали мужчины?

Зиммель считает, что

объективное содержание нашей культуры носит вместо кажущегося ней­трального в действительности мужской характер¹.

В своих высших достижениях культура создается мужским интел­лектом, мужской энергией, мужскими чувствами. Даже деяния «вто­ричной оригинальности» в различных областях техники и торговли, науки и военного дела, литературы и искусства содержат инициативу, творческую силу и своеобразие, которые исходят от мужского духа.

Когда же великие свершения выпадают на долю женщин, то они объявляются «достойными мужчин» и получают похвалу и высокую оценку как свидетельства «мужского ума». Когда деятельность жен­щин в различных сферах культуры не дотягивает до высокой план­ки, то тогда такие результаты снисходительно называют «чисто жен­ским рукоделием». Такие оценки можно встретить и в наше время, когда говорят о достоинствах женской литературы, женского руко­водства, женского бизнеса.

Автономная формула двух культур — мужской и женской — либо должна быть отвергнута, ибо сущность у человека одна, либо требо­вать более обстоятельной аргументации.

Разделение труда по профессиональному признаку соответствует способностям мужчин, их намерениям и мотивам деятельности, тре­бует особых навыков, силы, умений и ритма. Женщинам тоже до­ступны большинство этих профессий, но при этом они лишь повто­ряют действия мужчин, не внося в эти сферы и виды деятельности ничего «особо женского». Осуществляя подобную работу, женщина лишь внешне остается женщиной, да и то во многих случаях стре­мится подражать мужчинам.

В определенных видах деятельности женщины все-таки прояв­ляют некоторые свойства, отличающие их от мужчин. Зиммель от­мечает успехи и особенности женщин в актерском мастерстве, спо­собность к передаче знаний в обучении, склонность к собиранию

Там же. С. 237. П Зак. !050

и классификации материала в науке, наблюдательность и интуицию в медицине.

Но вся эта деятельность совершается в пределах «мужской куль­туры», изменяя ее качество, но не внося ничего существенно нового.

Вопрос же заключается в том, чтобы распознать в реальной куль­туре то, чего принципиально не могут создать мужчины. В этом суть вопроса об особой роли женщин в культуре. Могут ли женщины вследствие особенностей своего пола достигнуть того, что недоступ­но мужчинам?

Наиболее вероятно проявление женской сущности в области ис­кусства, считает Зиммель. В литературе можно обнаружить жен­щин, которые не скрывают свое имя, принимая мужской псевдоним, и не стремятся писать, «как мужчины». В лирике стремление рас­крыть свои чувства, дать простор фантазии представлено у женщин .иначе, чем у мужчин.

Внутренняя жизнь женщин особым образом отражается во внеш­них проявлениях: жестах, мимике, манере двигаться, освоении про­странства вокруг себя. Отношение женщины к пространству иное, нежели у мужчин. Она иначе воспринимает его и движется в нем, без той стремительности и завершенности, которые свойственны муж­чинам. Эту особенность можно сравнить с ощущением пространст­ва у жителей Востока или у греков в период Средневековья или Воз­рождения, которое отразилось в стилях изобразительного искусства и скульптуры.

Искусство танца давно отмечало индивидуальную особенность женской пластики, импульсивность и обаяние, женственность и оча­рование движений тела. Это происходит в силу ряда обстоятельств. У женщин внутренний мир и его воплощение в поступках тесно объ­единены. Женщина более непосредственно переводит душевные пе­реживания и психологические состояния на язык жестов, интона­ций, мимики, словесных действий и поступков, отмечает Зиммель. Порой эта особенность женской натуры многими воспринимается как недостаток, проявление эмоциональной избыточности и несдер­жанности женщин. Но для актерского искусства подобные черты вы­ражают способность к перевоплощению, столь важную для понима­ния и воплощения роли в драме, трагедии или комедии.

Женская психика обнаруживает особые способности в проникно­вении в ткань исторического прошлого, в понимании картины жизни ушедших поколений, их душевных переживаний.

Наконец, следует отметить еще одну особенность женской нату­ры. Культурное значение женщины тесно связано с понятием кра­соты. Зиммель пишет, что хотя это звучит достаточно банально, но женщины действительно «прекрасный пол» и в этом нет никаких со­мнений. Понятие «красота» приложимо именно к женщине, а для мужчины более точными будут термины «значительность», «мужест­венность».

Женщина должна быть прекрасной, и это не сводится лишь к внешности. Красота — единство внутреннего и внешнего, гармония частей в их целостности, завершенность создания человека, самодо­статочность в себе самой. Красота более свойственна женскому об­лику, нежели мужскому. Женское тело гораздо ближе к идеалу красо­ты, чем мужское. Мужчина обладатель не столько красоты, сколько значительности, которую он проявляет в жизни, становясь защитни­ком или знатоком своего дела. Он обретает свою значимость в вещи или идее, в историческом мире или в сфере познания. Конечно, его тело должно выражать силу, иметь развитые мускулы, и в этом за­ключается внешняя красота мужчины.

Таким образом, женщина способна вносить в мир культуры такие черты, которые содействуют гармонии и совершенствованию челове­чества. Мужчина выполняет функцию жизненной опоры и обеспечи­вает благополучие человеческого рода. Женщина и мужчина взаим­но дополняют друг друга.

Но есть еще две сферы, как полагает Зиммель, в которых наибо­лее полно проявляются возможности женщины: 1) обустройство жиз­ненного пространства Дома и 2) влияние женщин на мужчин.

Жизнь вообще построена по принципу взаимосвязанных миров. Эти миры многочисленны, каждый из них обладает особым содержа­нием. Они могут быть изолированы или находиться на пересечении, отличаться друг от друга или быть похожими. В своей совокупности они образуют картины жизни человека. Но в этом множестве Дом занимает центральное положение. Он есть у всех без исключения. Он может быть богатым или бедным, теплым или холодным, скупым или щедрым, но он есть у каждого. Дом — особый вид формирования содержания жизни, в нем переплетаются личные, духовные, дело­вые, религиозные, хозяйственные, бытовые, художественные отно­шения.

Нет ни одной области жизни, которая бы той или иной стороной не создавала бы облик Дома.

Дом — это часть жизни и вместе с тем особый способ соединять, отражать, формировать всю жизнь. Свершение этого является великим культур­ным деянием женщины¹.

Именно в этом он видит главное предназначение женщины, ее ве­сомый вклад в развитие объективной и реальной культуры. Усилия­ми женщин создается Дом как защита и поддержка, как среда обита­ния и духовного развития новых поколений, как основа интимных и близких отношений любви, дружбы, гостеприимства, домашнего очага и отдыха, развлечения и досуга. Здесь наконец-то полностью реализуется женская сущность, создавая по собственному проекту то, что выражает представления о комфорте, уюте, благоустройстве и порядке.

Дом — произведение культуры, в котором запечатлены способ­ности, интересы, чувства и интеллект женщины. Для мужчин Дом , означает лишь часть жизни, для женщины — особо сформированную целостность. Смысл Дома не исчерпывается для нее отдельными за­дачами, будь то воспитание детей или быт. Он представляет для жен­щины самодовлеющую и самостоятельную целостность и ценность, хотя важным камертоном оценки служат признание и успех, похвала и атмосфера радостной поддержки близких.

Дом — жизненный синтез всех влияний, он суммирует все фор­мы жизни, ценности и воспоминания, которые создаются в повсе­дневности.

Дом стал великим культурным деянием женщины, потому что со­единил все линии культурного космоса.

Но есть еще один аспект, который, по мнению Зиммеля, заслужи­вает звания «культурного подвига» женщины: женщина в значитель­ной степени формирует мужскую душу. Эти преобразования столь значительны, что Зиммель сравнивает их с обработкой материала художником и относит результат деятельности к «объективной куль­туре».

Именно благодаря женщинам душа мужчины стала такой, какая есть. В этой культурной деятельности женщины выражают самое се­бя, создавая тип мужчины в соответствии со своими возможностями и идеалами. Без подобного воздействия мужчины были бы совсем иными. Какими, сказать трудно, но другими. Контакт и общение мужчины с женщиной делают его более гармоничным, изменяют взгляд на мир и самого себя, влияют на поведение и поступки. Это

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. С. 257.

позволяет Зиммелю сделать вывод, что вся мужская культура в зна­чительной степени основана на влиянии или на «стимулировании женщинами».

Но, несмотря на такое мощное влияние, культура все-таки остает­ся преимущественно мужской, не приобретая черт женской. Влия­ние имеет значение лишь косвенного фактора. Эта подчиненная роль женского влияния остается потому, что глубокие исторические пе­ремены и важные события осуществлялись независимо от женщин. Они не имели прямого отношения ни к отмене рабства, ни к отмене пыток и других подобных акций. Даже «смягчение нравов»¹, о кото­ром часто пишут сторонники женского движения, было результатом объективного развития духа. Очевидно, степень женского влияния не безгранична, более того, она имеет иную направленность.

Духовность мужчин была бы более бедной и ограниченной, если бы не влияние женщин, которые способны предупреждать импуль­сивность, бессмысленную жестокость, невоздержанность, агрессив­ность мужчин. Импульсы, исходящие от женщины, способны изме­нить духовный облик мужчины. Нельзя примитивно понимать влия­ние и считать, что Дульсинея Табосская «стимулировала» деяния Дон Кихота. Эти отношения гораздо тоньше и сложнее.

Главной обителью и опорой жизнедеятельности для женщин яв­ляется Дом, и она в нем хозяйка. Пренебрежение к этой роли, кото­рое сложилось в умах женщин, является не только несправедливым и опасным, но противоречит женской сущности. Неверно было бы ограничивать Дом узкими рамками только семейных отношений, хо­тя они занимают важное место в жизни.

Женщина способна привносить в свою деятельность вне семьи атмосферу «домашности», теплоты, участия, близости, заботы, и это — ее главное назначение. Не соревнование и конкуренция, но сотвор­чество вносят гармонию в отношения между людьми. Социальный ранг домашней хозяйки относится к профессиям «вторичной ориги­нальности», которых большинство. Ими заняты как женщины, так и мужчины. Они выражают глубокую жизненную потребность, от них зависит общее состояние культуры.

Однако такой гимн Дому и домашней хозяйке не означает, что это единственное или главное предназначение женщин. Но он обра­зует ту неповторимую грань в ее жизни, без которой развитие куль­туры принимает односторонний характер. Не подражание мужскому

Там же. С. 260.

началу, а выявление собственной одаренности и ее реализация могут быть основой для поиска.

Женщины способны создавать великие творения культуры, быть «не хуже» мужчин. Движение женщин за права в воспитании, вла­дении, образовании, политической, профессиональной деятельности будут способствовать более глубокому выявлению многих качеств и тем самым обогатят человечество. Однако с уверенностью ответить на вопрос, приобрела ли женская сущность в какой-либо области культуры, кроме Дома, свои собственные черты, сказать трудно. Сле­довательно, либо изначально вопрос о мужской и женской культуре не соответствует действительности, либо нужны новые аргументы. Если бы такая культура была, то смысл женского движения был бы направлен не на достижение равенства внутри общей культуры, а на развитие собственной автономной женской культуры.

Глава 13