Обобщающие результаты исследований

В статье М.Ю. Мартынова «Сургутский университет на страницах местной прессы», приводятся результаты количественного контент-анализа публикаций в местной прессе об университете. Целью статьи является акцентировать внимание читателей на выводе из этого анализа о предвзятом, заказном характере публикаций относительно университета в газете «Новый город». Автор строит доказательство такой предвзятости на том сравнении, что во всех газетах даются позитивные оценки деятельности университета и только в одной – «Новый город» – негативные, что свидетельствует об умысле редакции. Автор ставит под сомнение объективность газеты и независимость редакционной политики.

Согласно нашему анализу статьи, приведенному в матричном классификаторе, количество негативных высказываний автора в адрес газеты «Новый город» составляет 15. В то же время, в адрес других газет высказываются только положительные или нейтральные утверждения. Наибольшее число позитивных высказываний относятся к газетам «Сургутская трибуна» – 7 и «Вестник» – 4.

Первая часть текста, описывающая общую картину публикаций о СурГУ (Б1) не содержит негативных высказываний и направлена на демонстрацию объективности автора, опирающегося на научно обоснованный метод контен-анализа. Демонстрацией объективности является и упрек в адрес ученых университета, недостаточно активно, на взгляд автора, выступающих со статьями в прес-се (Г7). В ткань повествования вплетается указание на важность для города самого факта появления университета (Г1).

Одновременно упор в первой части публикации делается на то, что большинство газет публикуют о СурГУ материалы позитивного характера, что иллюстрируется ссылкой на результаты исследования (Б2: В1; В2; В3; В4; В13; В14: Г2; Г3; Г4; Г5; Г6).

Вторая часть текста публикации (Б3: В5) направлена на показ особого характера публикаций о СурГУ газеты «Новый город», имеющих негативную окраску. Автор подводит читателя к выводу, что если все газеты высказывают только положительные оценки университета и лишь одна – отрицательные, то в этом втором случае мы имеем дело с предвзятым, заказным суждением (В 6).

В третьей части текста (Б4; Б5) автор выдвигает версии такого рода позиции газеты. Одна версия связана с агрессивным отношением журналистов «Нового города» к высшему образованию вообще (В7; В8; В11), объясняется почему (Г33; Г34). Вторая версия указывает на то, что журналисты газеты вообще склонны публиковать заказные статьи, пример такой статьи приводится в этом же номере (Б5: В9).

В заключительной части публикации предлагаются выводы: о двух моделях журналистики (Б6) и заинтересованности большинства журналистов – «умной» прессы в умном, образованном читателе, а значит, их заинтересованности в образовании населения (В10), и незаинтересованности в этом второй модели – читай: журналистов «Нового города» (Б6), что порождает их агрессию в отношении высшего образования.

Статья носит критический характер в адрес редакционной политики газеты «Новый город» и наносит ущерб ее имиджу.

Приложение 4

Озеров В.

Кредит доверия дважды не получишь*

Недавние губернаторские выборы в Нижегородской области, похоже, выявили неприятную для действующих руководителей тенденцию: люди не спешат голосовать за тех, кто в очередной раз обещает сделать то, чего не сделал раньше. И лояльность центральным властям уже не помогает – сегодня практически все политики готовы активно сотрудничать с Кремлем.

Пока неясно, сумеют ли другие главы субъектов Российской Федерации как следует подготовиться к очередным выборам в собственном регионе, чтобы не повторить судьбу Ивана Склярова. По крайней мере, им есть над чем подумать.

Например, в Республике Коми выборы состоятся в декабре нынешнего года. За четыре с лишним месяца до голосования позиции главы республики Юрия Спиридонова выглядят не самыми обнадеживающими.

На днях лаборатория социологических исследований Сургутского государственного университета провела опрос среди населения Коми. В качестве критериев рейтинга кандидатов на пост президента республики использовались три индикатора: оценка авторитетности лидера, готовность голосовать за лидера на предстоящих выборах и эмоциональное отношение к лидеру. Уже сегодня определились два безусловных фаворита будущей предвыборной гонки: глава РК Юрий Спиридонов и спикер местного законодательного органа Госсовета – Владимир Торлопов. По результатам опроса именно они стали лидерами, поэтому остановимся именно на их показателях.

По уровню авторитетности Спиридонов пока опережает своего основного конкурента – 33% против 16% опрошенных назвали «более авторитетным» именно нынешнего руководителя Коми. Сегодня проголосовать за Спиридонова готовы 32% потенциальных избирателей, за Торлопова – 24%. А вот более симпатичен жителям республики местный спикер: 41% против президентских 36%.

На первый взгляд, президенту Коми пока что не стоит опасаться за исход голосования. Однако если взглянуть на настроения, царящие среди «сомневающихся», а таких почти половина избирателей, то видно, что поводов для опасений у Спиридонова предостаточно.

Так, среди колеблющихся – 75% симпатизируют Торлопову и лишь 33% – Спиридонову (респонденты могли отдать симпатии обоим политикам сразу). Зато антипатию нынешний президент вызывает у 20% сомневающихся, а спикер «определенно не нравится» лишь 2%, т.е. на порядок меньше.

Из полученных данных некоторые социологи делают предположение, что у Спиридонова практически исчерпаны возможности поднять свой фактически уже предельный рейтинг популярности среди жителей региона. Зато у Торлопова весьма обнадеживающие перспективы. Ведь большинство пока что не определившихся избирателей при определенных условиях могли бы проголосовать именно за спикера.

Любопытно, что из тех, кто голосовал за Спиридонова в 1997 г., сделать то же самое готовы менее двух третей опрошенных избирателей. 20 процентов голосовавших за президента ни при каких обстоятельствах не отдадут за него голос на этот раз. В общем, за 4 года президент умудрился не только не обрести новых сторонников, но и растерять значительную часть прежних.

В любом случае основная борьба на выборах пойдет за голоса «сомневающихся». Кто сумеет завоевать доверие этой части избирателей накануне голосования, тому и управлять Республикой Коми следующие четыре года.

Возможно, считает местная оппозиция, Спиридонов рассчитывает на административный ресурс, на подконтрольные СМИ. Но не стоит забывать, что совсем недавно вся эта машина не помогла остаться у власти в Нижегородской области Ивану Склярову.

Приложение 5

Фаллический символ в центре Сургута:

архитектурный китч или административная прихоть?*

Сегодня существует два проекта застройки центра Сургута. Поясним, что под центром города, или пресловутым «ядром центра», как он почему-то именуется в градостроительных планах, архитекторы понимают территорию между рекой Саймой и зданиями «Сургутгазпрома», «Тюменьэнерго», включая полуостров, на котором сейчас находится новый корпус университета. Так вот, существуют два проекта застройки этой территории.

Первый проект, предложенный городскими архитекторами, предполагает постройку моста от Комсомольского проспекта и далее автомобильной эстакады, и дороги через зеленую зону отдыха на реке Сайме с выходом на Ленинский проспект. Вдоль этой дроги планируется построить крупные здания: высотную гостиницу, новое здание администрации города, супермаркет и т.д.

Второй проект, который отстаивает университет, предлагает не строить эстакаду и дорогу, сохранить парковую зону на реке Сайма, а на полуострове между зданиями университета, «Газпрома» и «Тюменьэнерго» расположить зону отдыха для горожан и молодежный комплекс, включающий сооружения для спортивных занятий, занятий по интересам и т.д.

Возникшая по поводу проектов дискуссия интересна для наблюдателя тем, что отражает существующее в городе различие двух групп населения и, соответственно, столкновение их интересов.

Первая группа рассматривает Сургут, в первую очередь, как место для работы и зарабатывания денег. Поэтому стремится максимально сделать его удобным для себя с этой точки зрения. Ей не нужны зоны отдыха и досуга, поскольку представители этой группы проводят отдых в других местах. Зато нужно как можно больше дорог, обеспечивающих быстрейший подъезд к месту работы и магазинам.

Вторая группа включает сургутян относительно давно проживающих в городе или связывающих с ним дальнейшую жизнь. Они заинтересованы в существовании рекреационных городских зон, мест отдыха и досуга для себя и своих детей. Они поддерживают проект застройки центра, защищаемый университетом, и справедливо отмечают, что с завершением строительства широкополосной дороги от улицы Югорской до проспекта Комсомольского полностью решает транспортную проблему восточной части города.

При этом обращается внимание на то, что эстакада и прокладка дороги убивают саму идею центра. Все города стремятся вывести транспорт из центра, сделать его пешеходным. Во всех крупных городах России, начиная с Москвы, движение транспорта через центр – обычно это площадь, сквер, и пр. – запрещено. В Сургуте же сегодня, наоборот, дорога, причем за огромные деньги, проходит через центр города. Тогда, если правильно применять слова, назвать этот образчик градостроительной мысли надо не «центром» и не «ядром», а «центральным перекрестком».

Обсуждение двух проектов застройки интересно и тем, что привлекает внимание к мотивам поведения депутатов Думы г. Сургута. Возможно городские депутаты, будучи в основном «производственниками», так же заражены вирусом «вахтовой психологии временщиков» и поэтому, в свое время, утвердили нынешний градостроительный проект, убивающий идею центра города и зеленую зону на реке Сайма. Но, может быть, все проще, и принятое когда-то непродуманное решение сегодня в силу административно-бюрокра-тических закорючек сложно отменить.

Впрочем сегодня, у официального проекта есть еще одни деятельные защитники. Это сами архитекторы, разработавшие его. Уж очень им нравится здание 30-этажной гостиницы, которую по плану предполагается разместить в самом центре, выступающей главным организатором архитектурного пространства этого центра.

Однако эта идея и вызывает наибольшие возражения. Дело в том, что подобные одиноко стоящие, взметнувшиеся вверх здания, были модны в эпоху авангардизма в 60-е годы прошлого века. Они выступали фаллическими символами эпохи молодежных, студенческих бунтов тех лет и являлись средствами художественного эпатажа, китча, направленного против ценностей буржуазного общества, в рамках общей критики капитализма, в том числе в искусстве.

Но стоит ли авангардистские идеи полувековой давности увековечивать в архитектурных образах нашего города? Вне контекста с той эпохой, в нашем все-таки пуританском обществе, подобные фаллические символы будут выглядеть просто непристойно.

Впрочем, и сегодня в некоторых городах мира используется прием подобного архитектурного китча, но именно так он задумывается и воспринимается. Вот, например, как выглядит в глазах гостей известный небоскреб в Барселоне, также расположенный в центре города и также (символическое совпадение) имеющий 31 этаж.

// 18.10.2005 // 07:41 //

Шокирующее творение архитекторов

MIGnews.com.ua

В центре Барселоны вздымается новый модерновый небоскреб – здание столь по-испански символично, что в головах у горожан, пришедших поглазеть на колосса, взвился целый вихрь эпитетов – «красивый», «надежный», потом вдруг откуда-то взялись: «упругий», «волнительный», «возбуждающий».

Некоторые критики, краснея, принялись понарошку ругать работу французского архитектора Жана Нувеля, обвиняя его в том, что, мол, здание портит силуэт города, и разве это не ужасно, такая шишка на фоне неба Барселоны.

Но на самом деле эротический небоскреб Нувеля порадовал всех – его даже небоскребом не назовешь, гигантский фаллос словно дразнит небосвод, а ночью и вовсе сводит с ума пассажиров транзитных авиарейсов…

По словам Жана Нувеля, его вдохновила гора Монсеррат, что недалеко от Барселоны; сам архитектор считает, что форма Torre, кроме того, что она вызывает фаллические ассоциации, еще и напоминать зрителю некий фонтан, гейзер, однако человеческое сознание едва ли устоит перед искушением перейти к символам более тонким и в итоге вновь обратится к древнему нефритовому стволу.

Подобные экзотические проекты эротического, фаллического смысла, конечно, имеют право на существование, но едва ли приемлемы для нашего города. Впрочем, и в России ни в одном городе мы не найдем в качестве обозначения центра подобного рода взметнувшуюся вверх башню или колонну. Обычно архитектурной доминантой, символизирующей центр любого российского города, выступает площадь, памятник, небольшая стелла, на худой конец, – обычная клумба, но никак не высокое одиноко стоящее сооружение, вызывающее описанные выше ассоциации. Никто из российских архитекторов не пойдет на столь смелые авангардистские эксперименты, как это делают в Сургуте.

Следует помнить, что россияне и сургутяне, в частности, довольно остры на язык. Сравнение, приклеенное к зданию, к сооружению, просто к какому-либо месту, превращается в устойчивое и общеупотребимое словосочетание. Назвали же в народе новое здание университета «корабль». Теперь какое официальное название не давай этому корпусу, в студенческой университетской среде он навсегда останется «кораблем».

Можно представить, какими двусмысленными сравнениями, эпитетами наградят горожане архитектурный изыск, планирующийся в центре города. Спрашивается, стоит ли затратить огромные деньги, чтобы загубить зеленую зону на Сайме, получить вместо центра города центральный перекресток и сооружение, которое будет вызывать у гостей Сургута усмешки?

Приложение 6

Зачем Сургуту расширяться?*

На очередных общественных слушаниях о градостроительных планах развития Сургута администрация города и управление архитектуры представили проект застройки микрорайонов № 30 и 30А, расположенных между улицами И. Каролинского, Университетской и Пролетарского проспекта. Разработчики представили очень симпатичный проект будущих микрорайонов, к которым с архитектурной точки зрения, наверное, будет немного претензий. Но ведь нас, жителей Сургута, интересуют не столько архитектурные тонкости (мы в них не очень-то и разбираемся), сколько социальные аспекты строительства. Тем более, что проектировщики именно эту сторону учитывают недостаточно.

Например, предполагается строительство помещения под молодежный подростковый клуб. Занять подростков – важная задача. Вот только в Сургуте разного рода центры досуга для подростков есть, а самих подростков там нет или их немного. Причина заключается в отсутствии кадров – руководителей кружков и клубов, которые могли бы увлечь детей занятиями. Проектировщики планируют объекты, исходя из абстрактных представлений об их надобности, мало сообразуясь с общественной ситуацией. Между тем, в городе есть творческие коллективы, например, – театральные, не имеющие собственных помещений. Было бы правильно построить здание, скажем, под детский театр, который мог бы стать настоящим культурным центром микрорайонов. Хотя иногда от архитекторов приходится слышать, что, мол, наше дело построить здание, а вы размещайте там то, что хотите. Подобная непривязка сооружений к общественным потребностям затем приводит к бесконечным перепрофилированиям помещений, на которые денег тратится больше, чем на само строительство.

Другой пример. Проектировщики планируют для шести тысяч семей, которыми предполагается заселить новые микрорайоны, только полторы тысячи стоянок автомобилей. Неужели печальный опыт сургутских дворов, где машины только что не стоят друг на друге, ничему не учит?

Но главная социальная проблема все-таки не в этом, а в том, что жильцов новых микрорайонов потребуется обеспечить социальной инфраструктурой: поликлиникой, школой, детсадами и т.д. В пла-не-то они есть, а вот денег на строительство – нет и, скорее всего, не будет. Например, наши ученые уже десять лет говорят о необходимости открытия в городе детской больницы, но денег на нее так и нет.

Нетрудно спрогнозировать, что произойдет дальше. В новые микрорайоны заедет почти тридцать тысяч человек, а нагрузка по их социальному обслуживанию ляжет на близлежащие микрорайоны города. Особенно тяжело придется поликлинике «Геолог», которая и так работает на пределе возможностей.

Если бы была гарантия, что новые дома будут заселять сургутяне – молодые семьи, жители балков, льготные категории и пр. – с этими трудностями можно было бы смириться. Но, судя по всему, доля самих сургутян среди жильцов этих зданий будет не очень большая. Поэтому стоит задаться вопросом: каковы в условиях сегодняшних российских городов мотивы их расширения?

При социализме все было понятно: государство само планировало, строило и расселяло. Объекты соцкультбыта, хотя часто и с опозданием, но строились. Чем быстрее рос город, тем лучше было жителям: повышался статус их города, улучшалось социально-быто-вое обслуживание, появлялся шанс получить новую квартиру и т.д.

Такая же заинтересованность населения в развитии города существует и при капитализме. Секрет здесь в платности услуг, в первую очередь, здравоохранения и образования. В новых кварталах тут же открываются частные клиники и школы. Таким образом, вновь прибывающее население не «садится» на созданную ранее социальную структуру, а развивает ее, увеличивая число рабочих мест. Кроме того, увеличение числа жителей ведет к увеличению поступления налогов в городскую казну.

Что касается перспектив ситуации в современной России вообще и в Сургуте, в частности, то мы «зависли» между социализмом и капитализмом. Строить собираемся по капиталистически – частным образом, а обеспечивать социальным обслуживанием – по социалистически – за общий счет. У нас увеличение населения не ведет к увеличению налоговых поступлений, поскольку финансирование муниципалитетов все равно ведется «сверху» и нивелируется дотациями. А вот затраты бюджета на социальные нужды очевидно, будут увеличиваться, поскольку вновь прибывающее население не будет обеспечивать себя частными клиниками и школами.

Пикантность ситуации усугубляется новым законом о мигрантах, принятым Государственной Думой и подписанным президентом. Чем обернется этот закон, практически устраняющий контроль за миграцией, здесь обсуждать не будем, но скажем, что своими руками всячески способствовать притоку нового населения, проявляя повышенное гостеприимство в виде ускоренных застроек микрорайонов, тоже вряд ли уместно.

Конечно, строить жилье нужно. Но при этом результаты должны соответствовать декларируемым целям. Если цель – обеспечить сургутян жильем, то властям города следует совершить организационные действия в этом направлении. Например, путем создания товариществ, кооперативов по строительству жилья. Или поддержки ипотеки для молодых семей. Или, на худой конец, включить в обязательство нынешним инвесторам по застройке микрорайонов 30 и 30А строительство за их счет объектов соцкультбыта. Пока что в такой политике власти замечены не были и идут по самому легкому пути – просто выделяют место под строительство. В результате инвестор получает выгодное капиталовложение, администрация выполняет план по застройке. Единственный, кто остается в проигрыше – это сургутяне.

Приложение 7

Сибирь: от провинции к региону,

от евразийской к арктической цивилизации*

Была ли Сибирь колонией России? Каково ее прошлое, настоящее и будущее? Кто будет определять ее историческую судьбу? На эти и другие темы беседует с доктором политических наук зав. кафедрой политологии СурГУ М.Ю. Мартыновым журналист А. Маркин.

– Михаил Юрьевич, была ли дореволюционная Сибирь колонией России?

– Есть соблазн дать утвердительный ответ. Уж очень совпадает по времени и внешним признакам ее освоение с походами конкистадоров, и созданием колониальных империй европейскими державами. Вот только есть одно «но», которое заставляет не спешить с выводами. Слишком различаются причины той и другой конкисты.

Европейских завоевателей гнала вперед жажда золота, денег, наживы. И колонии создавались для получения прибыли и сверхприбыли. Посетите Британский музей, зайдите, в залы, например, Египта или Индии, и получите представление о малой толике богатств, награбленных в колониях.

Русского человека, крестьянина, казака, первопроходца заставляла идти в иные земли совсем другая нужда. Он спасался от тяжелой длани государства. Не для наживы, а для свободы, точнее для воли устремлялся он за Урал.

Конечно, государство шло за ним. На освоенных территориях появлялись воеводы, губернаторы и остроги. Но пока их не было, человек успевал вдохнуть воздух этой воли. Да и позже бескрайние просторы, труднодоступность территории и навык автономного существования давал сибиряку куда больше воли, чем его собрату в европейской России. И положение ссыльного поселенца было легче в Сибири, чем участь крепостного крестьянина в Европейской России.

Безусловно, государство брало свою мзду в виде пушнины, леса, золота, богатело за счет этого, но изначально это было не первопричиной освоения северных территорий, а вторичным, хотя и весьма небесполезным следствием. Сибирь справедливее было бы называть провинцией, периферией, но не колонией России.

– Почему же так получилось?

– Можно найти экономические причины, почему Россия не была колониальной империей. Аграрная страна, так и не осуществившая модернизацию, не имела финансовых и организационных возможностей для этого. Но есть и другое объяснение. Российское государство было устроено так, что роль метрополии в нем всегда играет власть, а колонией выступает весь народ, независимо от национальности, географических широт проживания и времени вхождения в это государство.

Тогда почему население, бежавшее от его давления, не питающее к нему теплых чувств, тем не менее, не только сохраняло верность этому государству, но и проникалось духом высокого патриотизма? Очевидно, например, что сколько-нибудь значимой сепаратистской традиции в Сибири никогда не было. А ведь эти территории правительство вниманием не баловало, управляло ими из рук вон плохо, а про мздоимство, чиновничье воровство и самоуправство сложены легенды, написаны сотни научных трудов и художественных произведений. Добились же в аналогичной ситуации независимости те же Индия или североамериканские колонии.

Наверное, здесь мы вступает в тонкую область ментальности и жизненных смыслов людей. Как бы не стремились они к автономности, к независимости, к воле, но, даже осознанно изолируясь, например, обитая в скитах, они должны опираться на духовный смысл, цели жизни.

Русские переселенцы в Сибири дальше старообрядчества в этом смыслопоиске не продвинулись. Ментально, идеологически они находились в полной зависимости от русской европейской духовной традиции. Религия, образование, культура стали теми незримыми цепями, которые навсегда приковали Север к российскому государству. Роль, которую сыграли в этом политические ссыльные, начиная с декабристов трудно переоценить.

Ценностная, идеологическая система тем более необходима, если речь идет о собственной государственности. Индия, борясь за независимость, опиралась на тысячелетнюю традицию, североамериканские колонии нашли эти цели и смыслы в идеологии либерализма и демократии.

Конечно, теоретически, был вариант попадания населения Сибири под духовное влияние соседей. Но исторический случай для этого оказался неблагоприятен. Япония проповедовала политику изоляционизма, а затем и откровенной враждебности, а Китай был слишком слаб, и, сам, находясь в полуколониальном положении, едва ли был способен на какую-либо, в том числе духовную экспансию.

Более реалистичен был вариант с Северной Америкой, интерес к общественному устройству которой русские путешественники, переправлявшиеся на тот берег океана, не скрывали. Но этот мостик через Берингов пролив к возможности усвоения иного общественного уклада и иной идеологии был быстро закрыт. Продажа за бесценок Аляски была далеко не самым глупым ходом царского правительства.

Да и в наше время в ряду множества проблем, с которыми столкнулось население Сибири, проблемы идеологического, смыслообразующего порядка, описывающие будущее этого края далеко не последние. Особенно в условиях миграционного давления с Юга и экспансии Китая с Востока.

Центральной власти также не мешает определиться, каким оно мыслит это будущее. Пока что от его шараханий, вроде «будем отменять северные льготы, не будем отменять северные льготы», «будет северный завоз, не будет северного завоза», «будем осваивать Север вахтовым методом, будем осваивать Север, опираясь на постоянное население», это население бросает то в жар, то в холод. Без внятного понимания, что сегодня Север для России и Россия для Севера трудно будет выстроить адекватную экономическую, экологическую или демографическую политику.

Между тем, просвещенный российский европеец по-преж-нему мыслит Россию в пространственных категориях бывшего Союза. И тогда, и сегодня – это категории «центр» и «периферия». При этом степень периферийности нарастает или убывает в зависимости от удаления или приближения к центру. Например, по отношению к Москве Владимирская, Ивановская или Тверская область – провинция, периферия, но они же играли роль центра, центрального региона по отношению к Саратовской, Нижегородской и т.д. И, в свою очередь, последние выступали европейскими, что в европоцентристском мировоззрении означало – центральными, по отношению ко всем территориям за Уралом, «большим камнем».

События, связанные с распадом Союза, открытием внешних границ, и регионализаций внутренних, превратившие Москву в общественном сознании из «центра мироздания» в одну из европейских провинций, и сделавшие относительно самодостаточными прежде периферийные российские территории, казалось бы должны были произвести и в мироощущении «коперниковский переворот». Однако если этот переворот и происходит, то очень неравномерно.

Весьма охотно расстается с европецентристской картиной мира периферия. Здесь надо заметить, что цари, генсеки и президенты в России всегда были склонны преувеличивать верноподданнические чувства жителей провинций, а затем в период очередной смуты удивляться политической индифферентности и равнодушию жителей этих провинций к судьбе центральной власти.

Вот и сегодня децентрализация экономики и управления в стране создали объективные условия для стремительной регионализации сознания. Сегодня житель Севера работает в Сибири, отдыхает в Турции, ездит за покупками в Китай и весьма неохотно – по делам в Москву. На смену провинции пришел относительно самодостаточный регион.

– Не приведет ли это к тому, что жители окраин, регионов перестают чувствовать себя россиянами?

– Отнюдь. Только это чувство носит теперь все более символический характер. Поясню на примере. Когда мы в ходе соцопросов спрашиваем у представителей коренных малочисленных народов Севера, какой язык они считают своим родным, то они отвечают, что это язык, например, ханты или манси. Но когда в следующих вопросах мы интересуемся, на каком языке они пишут и говорят, то эти же респонденты называют русский. Их языковая самоидентификация носит символический характер. Аналогичным образом выглядит ситуация с населением бывших российских провинций. Их социальная реальность полностью укладывается в рамки региона, которые является для них совершенно самодостаточными. Но это не мешает им символически, трансцендентально мыслить себя россиянами и людьми одной нации. Наверное, так и должно быть. Единство нации должно поддерживаться идеологически, символически, а не административной, экономической или финансовой зависимостью от Центра. Но именно в идеологии и лежит существо сегодняшних проблем.

Как геополитический организм Россия сегодня напоминает человека с развитым, взрослым телом и маленькой головой, мощными мышцами и детским сознанием. Бывшая периферия, в первую очередь Сибирь, – и есть наполненное мышцами и соками «тело», которым нужно только правильно распорядиться. Нужно дать этому потенциально могучему организму ясные цели и смыслы.

Но со стороны российских европейцев мы видим прежний взгляд на Сибирь. Самый расхожий штамп – «Сибирь, Север это неисчерпаемая кладовая». Вроде – откроешь дверь и возьмешь, что тебе нужно. Соответственно, какой интерес представляет жизнь людей в этой кладовке?

Поэтому столичные интеллектуалы продолжают горячо обсуждать вопрос: является ли Россия Европой, Азией или Евразией, в большинстве случаев, приходя к выводу о неповторимых особенностях России, «умом, которых не объять». Однако это не мешает им неизменно помещать Россию в семью европейских народов, а предоставление ресурсов из «кладовой Сибири» вроде бы как должно обеспечить согласие членов этой семьи на пребывание в ней России.

Однако спор между славянофилами, западниками, евразийцами был актуален сто или двести лет назад. Его упрямое повторение говорит о неспособности отечественной идеологической мысли выйти из пубертального периода и поставить реальные современные проблемы.

– Например, какие?

– Сегодня эта проблема – не дилемма Восток-Запад, а необходимость осмыслить современную Россию как северную, арктическую страну. Страну, две трети которой располагаются в полярных широтах. Страну, располагающую огромными природными ресурсами, но не определившую вектор дальнейшего развития.

Следует отметить, что мы до конца не определились и со своим прошлым. За полтора десятилетия не подготовлен учебник, достойно описывающий общую историю территории, именуемой сегодня Россией. Вместо этого мы по-прежнему имеем учебники, представляющие евроцентристское видение истории, повторяющее разделы учебников дореволюционной или советской эпохи, когда Россия включала значительные европейские земли. Но сегодня для сибирского школьника рассказ о Киевской Руси или ополчении 1612 года звучит также далеко и легендарно, как повествование о героях Древней Греции. А ведь на историю современных российских земель гораздо больше влияния оказал ханьский Китай или империя Чингизидов. Несколько строчек о них мы найдем в учебниках.

– Какой была бы история России, не случись Октябрьская революция, совершись индустриализация страны?

– Пришедшая в результате революции власть сумела сделать то, что оказалось не под силу прежней системе управления, – осуществить модернизацию страны. Но даже этого было бы недостаточно для покорения Севера. Сибирь осваивалась самим государством-корпорацией, консолидировавшим ресурсы на мобилизационных принципах. За это освоение российский народ заплатил очень высокую цену и по праву должен владеть этими богатствами.

Российской власти не следует забывать, какими жертвами были освоены просторы Севера, и привлечение иностранного капитала должно осуществляться целенаправленно и под контролем государства (кстати, здесь был бы бесценен китайский опыт работы с крупными зарубежными кампаниями).

Но при этом нужно помнить, что если сегодня частные кампании в состоянии развивать производство на Севере, то, только опираясь на созданную в годы Советской власти инфраструктуру. Так что, не будь революции и последующей модернизации, Сибирь сегодня представляла бы абсолютно не освоенную территорию, наподобие сельвы Бразилии или джунглей центральной Африки. Интенсивно осваивались бы лишь территории вокруг Транссибирской магистрали. Разведка газа и нефти только бы начиналась. Естественно, другой была бы и роль России в современном мире.

Вообще, тема принадлежности богатств Сибири не только России, но и мировому сообществу, дольно популярна у геополитиков Запада. Поэтому вопрос, какой была бы Сибирь, не случись революции, несмотря на свою сослогательность, помогает прояснить вопрос с «правом наследования».

Дело в том, что ни одна, даже мощная, частная кампания, ни отечественная, ни зарубежная, была не в состоянии осуществить промышленное освоение Сибири, в частности, нефтяных и газовых месторождений.В качестведополнительного «отягчающего» обстоятельства здесь выступают климатические условия, которые в этом регионе куда более жестокие, чем в Саудовской Аравии или Венесуэле.

– Можно ли сказать, что сегодня вопрос о будущем Сибири – вопрос не только экономический, политический, но и идеологический?

– Безусловно. Идеологии «Россия как северная цивилизация» с одной стороны, и «Россия между Европой и Азией», с другой, или идеологии «арктическая» или «евроцентристская» превратились ны-не в конкурирующие, и от выбора той или другой зависит вектор дальнейшего развития. Но если раньше значительная часть России, действительно, была европейской и южной, и для второй идеологемы были основания, то сегодня, когда эта часть стала мизерной, эти основания исчезают.

Идеология России как арктической страны предполагает переворачивание привычного геополитического соотношения Центра и Периферии. Не Север – для ресурсного обеспечения Центра, а центр, голова – для обеспечения функционирования и развития организма северной цивилизации. Эта голова должна быть обращена не в сторону Европы, или Азии, или прочих частей тела, а в сторону основной части собственной территории – на Север.

– Каковы основные черты этой новой идеологии для Сибири?

– Если в современной российской идеологии Северу, Сибири отводится роль пресловутой кладовой, то вполне можно прогнозировать только сокращение символического пространства, объединяющего жителей этой кладовой с остальной квартирой. Благо доброхотов, предлагающих свои услуги по потреблению ресурсов Севера хватает, а представители великих держав уже не раз открыто заявляли, что богатства Сибири – достояние всего человечества, а не только России.

Стержень этой идеологии один – люди должны чувствовать, что власть относится к территориям, на которых они живут, не как к внутренним колониям, которые обеспечивают ее пребывание в Европе, а как к собственным, плоть от плоти частям собственного организма. Только это даст ясность, для кого и с какими целями будут использованы богатства Сибири.

– Каким видится будущее Сибири? И какие активные группы населения будут определять это будущее?

– Будущее российского Севера, как представляется, связано с решением трех задач.

Во-первых, невозможно обеспечить экономическое и социальное развитие этого региона, не решив транспортную проблему. Для этого следует переориентировать строительство железных дорог с традиционной устремленности на Восток, в соответствии с новой арктической идеологией – на Север: к Обской губе, или Норильску. И, наверное, в недалеком будущем – осуществление грандиозного международного проекта по строительству трансконтинентального железнодорожного пути от Якутска через Чукотку и Берингов пролив на Аляску.

Необходимость освоения Севера, возможно, подтолкнет к созданию технологически новых транспортных систем. Например, к использованию дирижаблей, которые в условиях Сибири являются исключительно удобным, дешевым и экологически чистым видом транспорта.

Вторая проблема – социальная. Пример коренных малочисленных народов Севера наглядно демонстрирует главную опасность, ведущую к социальной деградации населения. Приговором будущего этих народов стало не столько сокращение ареала обитания рыбы и зверя в связи с приходом на земли охотничьих угодий промышленных кампаний, сколько возможность существовать за счет социальных компенсаций со стороны этих кампаний, что уничтожает необходимость ведения традиционного хозяйства. Само-то население сохраняется, даже может увеличиваться, а вот язык, культура и традиционные виды деятельности безвозвратно теряются.

Эта угроза сегодня висит уже над всем населением Сибири. Провозглашение курса России на энергетическую сверхдержаву предполагает место в международном разделении труда, а значит, сокращение или ликвидацию иного, не связанного с добычей природных ресурсов производства. Население начинает жить за счет природной ренты, отпадает необходимость в хорошем образовании, высококвалифицированных навыках, профессии.

Остановить эту деградацию, в том числе сохранить молодежь на родной земле, могла бы диверсификация производства. Но для этого Север нуждается в национально ориентированном, социально ответственном, мелком и среднем бизнесе. Люди, представляющие этот слой сегодня, были бы наиболее востребованы в Сибири. Тем более, что перспективы рынка перерабатывающей промышленности или сферы услуг в Сибири огромны. Этот средний и мелкий бизнес мог бы стать и социальной опорой для центральной власти.

Но особенностью российского Севера является то, что данный активный социальный слой формируется в значительной мере мигрантами, например, выходцами с Кавказа или китайцами. Финансовые потоки, направляемые ими на родину, достигают астрономических цифр.

Вообще социальная структура Сибири образуется не только по профессиональным признаками, как в Европейской части, но и по времени проживания, в зависимости от волн переселения. Да и сегодня эти переселения не закончились и, по крайней мере, регионы-доноры, по-прежнему воспринимаются как «земля обетованная».

Первый слой населения – аборигены, автохтонное население Сибири, проживавшее или пришедшее сюда до прихода русских.

Второй слой – старожильческое население. Это те, чьи предки переселялись в Сибирь в царское время, как раз стремясь уйти от давления государства.

Третий слой – коренное население складывается в советскую эпоху. И здесь мотивами переселения были не только материальные соображения, но и желание избавиться от мелочной административной опеки, получить больше простора, свободы в профессиональной деятельности на стройках Сибири, что приобрело в те годы название «трудового энтузиазма».

Особенностью четвертого этапа переселения, происходящего уже в постперестроечное время, и формирования социальных слоев, которые получили условное название «мигранты» и «вынужденные переселенцы», является отсутствие иных мотивов, кроме материальных. И не случайно, как уже говорилось, именно из этого слоя чаще рекрутируются наиболее социально активные группы населения. И, наоборот, часть коренного и даже старожильческого населения не сумела найти нишу в новых экономических условиях и оказалась вытолкнута на обочину. Можно, конечно, предложить меры по государственной поддержке этих групп, например, стимулирование малого и среднего бизнеса, или – переселение. Но кардинально эти меры ситуации не изменят, и скорее всего, некоторые группы населения Сибири будут обречены на дальнейшую деградацию и замещение пришлым населением. В связи с этим актуальна проблема миграции, в регулировании которой у государства сегодня нет ясно выраженных целей и принципов.

Третья проблема – проблема организации эффективной власти в северных регионах.

Вообще-то эффективного правления ни в Сибири, ни вообще в России никогда не было. Эффективное правление предполагает определенное равновесие между государством и обществом, и реальное участие последнего в этом управлении. Поскольку этого, в силу известных причин, никогда не было, нет и, видимо, еще долго не будет, то наиболее приемлемой в условиях российской действительности всегда являлась власть централизованная, осуществлявшая управление через институты наместничества и воеводства при всех их минусах. Восстановление «вертикали власти», как «наименьшего зла», с этой точки зрения, акция совершенно уместная. Вопрос лишь в том, в чьих интересах и насколько эффективно она будет контролироваться.

Приложение 8

Основы православной культуры в системе образования*

Начало учебного года, помимо привычно обсуждаемых тем, ознаменовалось еще одной дискуссией: о целесообразности преподавания в школе курса «Основы православной культуры». Собственно, проблема назревала давно, но сделало ее публичной письмо в адрес Президента России, подписанное видными академиками Российской академии наук. В своем письме академики выражали обеспокоенность по поводу проникновения церкви в систему образования и опасность роста клерикализма в стране.

Наверное, дискуссия по поводу преподавания – лишь вершина айсберга. Под ней угадываются куда более весомые проблемы. И это не только проблема соотношения государства и церкви, но и более фундаментальная – о соотношении религии и науки, веры и знания в современном и будущем мире.

Мне кажется, что сегодня мир, по крайней мере, Европа, стоит перед глобальным мировоззренческим переворотом, сродни тому, которой имел место в конце Средневековья в XII–XIII вв. Тогда наука пробивала себе дорогу сквозь толщу господствовавшей религии. Потребовались жертвы мучеников науки, потребовались усилия самой церкви, ее богословов, например, Фомы Аквинского, чтобы примирить религию и науку, разрешить существование науки.

Сегодня ситуация похожая, только теперь наоборот, науке нужно потесниться и понять, что ее монополия закончилась. Еще недавно вера в то, что наука сможет решить все проблемы человечества, похоже, закончилась. Да, наука может помогать человеку, делает его жизнь комфортней, спасает от болезней и пр. Но она не решает главного – она не делает человека счастливым. Поэтому сегодня она должна согласиться с возможностью существования в общественном мнении, в сознании людей не только научного, но и иного – религиозного мировоззрения.

В связи с этим вызывает некоторое неприятие пронизывающее «письмо академиков», фанатичное стремление сохранить монополию науки и вытоптать любые ростки конкурирующего мировосприятия. Форма, в которой письмо написано, его агрессивный характер вызывает чувство неловкости за авторов. С таким же фанатизмом и безаппеляционностью церковь в Средневековье преследовала науку.

Однако, если отрешиться от формы, то сама поднятая в письме проблема и обеспокоенность ученых проникновением церкви в государство и образование, действительно граничащее с клерикализмом, безусловно, имеют все основания. Взять хотя бы проблему преподавания в школе предмета «Основы православной культуры», на чем особенно останавливаются авторы письма. Все говорят, в том числе патриарх, что этот предмет факультативный, не обязательный. И это, якобы, не закон божий, а светская дисциплина. Но мы-то знаем, что чрезмерное усердие и лоббирование преподавания «Основ православной культуры», на местах быстро «продавит» этот предмет в обязательные. Кроме того, учитывая, что ни методики преподавания, ни кадров для него нет, и преподавать его будут священнослужители, то можно не сомневаться, что это будет именно закон божий. Это опасно и для государства, и для самой церкви.

Почему опасно для государства? Можно не сомневаться, что как только православное образование пролоббируют себе место в системе образования, другие конфессии устремятся в образовавшуюся брешь, причем с такой активностью, что РПЦ с ее консервативностью, просто потеряется. В школу могут попасть люди не просто без педагогического образования, но и с опасными намерениями. Разве мы не видим, во что иногда превращаются медресе? Можно не сомневаться, что сегодня в России есть силы, которые только и ждут легитимного повода оказаться в школе и поработать с учениками. Вывод: школа должна быть светской, люди работающие в ней, должны иметь педагогическое образование.

Почему опасно для церкви? Нужно совершенно не понимать ситуацию в школе и психологию детей, чтобы предполагать, что если сегодня православную культуру поставят в школьное расписание шестым или седьмым уроком, да и вести его будет не совсем подготовленный человек, то это будет встречено учащимися с энтузиазмом. Скорее наоборот. Ввести сегодня эти уроки, тем более стремиться сделать их обязательными – более эффективной антирелигиозной пропаганды представить трудно.

Если мы обратимся к мемуарам людей, живших и учившихся до революции, то урок, называемый обычно в воспоминаниях о гимназических годах, как самый нелюбимый, ненавидимый – «Закон Божий». Можно предполагать, что ситуация повториться и сегодня.

Похоже, что из революции 1917 года церковь не сделала выводов. Существование до революции православия как государственной идеологии привело лишь к падению ее авторитета. Это сделало русский народ если не антирелигиозным, то антицерковно настроенным. Поэтому он с таким равнодушием наблюдал, как закрывали и взрывали церкви. Если бы церковь не сближалась так сильно с государством, сохраняла моральный авторитет и для народа, и для власти, возможно, и революция была бы в иной форме, по крайней мере не в столь жестоком виде.

Благосклонно прислушиваясь к намекам сегодняшней политической элиты России занять место официальной религии, церковь рискует «наступить на те же грабли». Власть при этом решает свои проблемы. Она не способна создать государственную идеологию, проигрывает идеологическую войну на международной арене, и поэтому, хотя бы внутри страны готова заместить этот идеологический провал религиозным, православным мировоззрением. Но светские и духовные власти, продвигая религию в качестве официальной идеологии, в том числе внедряя ее в систему образования, оказывают плохую услугу и государству, и обществу, и церкви. Выигрыш сиюминутный обернется проигрышем в долгосрочной перспективе.

Конечно, все мы озабочены состоянием нравственности в нашем обществе. Но очередной самообман считать, что преподавание уроков религиоведения ситуацию исправит. Нравственный закон находится в душе у каждого человека. Каждый знает, что такое хорошо, и что такое плохо. Человек только сам должен решать: поступать ему по совести, или нет. Те же, кто утверждают, что сегодняшняя их собственная безнравственность, безнравственность детей или других людей вызвана притеснением религии и непреподаванием ее в школах, оправдывают свое безнравственное поведение, перекладывая ответственность на внешние факторы.

Всем из этой дискуссии следует сделать выводы. Людям науки пора начинать понимать, что безраздельное властвование научного мировоззрения в умах людей закончилось, и относиться к церкви пренебрежительно, демонстративно атеистически, как сделали наши академики в своем письме, это проявление бескультурия, научного фанатизма, который в наше время столь же неприемлем, как в Средневековье – фанатизм религиозный.

В свою очередь, церковь, если хочет сохранить свой авторитет и свое будущее, должна соблюдать дистанцию с властью, не соглашаться на соблазн превращения православия в государственную идеологию, не стремиться, используя властные рычаги, проникать в светские институты, в том числе в образование.

Ну а нам всем пора понять, что нравственным наше поведение и поведение наших детей можем сделать только мы сами, и перестать перекладывать ответственность за него на внешние обстоятельства.

Приложение 9

Миграция или колонизация?*

«Мы низшие организмы в международной зоологии: продолжаем двигаться и после того, как потеряем голову», – писал В.О. Ключевский. Давно распался Советский Союз, однако, выработанные в годы его существования, политические инстинкты продолжают управлять российским левиафаном, заставляя зоологически простейшим способом – рефлексивно реагировать на современные вызовы, в том числе на демографические.

Падает рождаемость? Простимулируем ее мерами государственной поддержки. Участились случаи межнациональной розни? Усилим интернациональное воспитание, т.е. – толерантность. Растет трудовая миграция из Азии? Отрегулируем ее в духе советского опыта управления «лимитчиками».

Мы убеждены, что Россия по-прежнему великая держава и для нее характерны те же процессы, что и для ведущих зарубежных государств. Да, в России падает рождаемость, но – это общеевропейская тенденция, – говорят нам. Да, усиливаются миграционные потоки, но с ними нет смысла бороться, поскольку это объективный и неизбежный процесс. Россия испытывает лишь то, что переживает сегодня Северная Америка и Европа.

Действительно, у нас сегодня такие же низкие как в европейских странах показатели рождаемости. В 1970-е годы каждая женщина репродуктивного возраста в среднем рожала 1,97 ребенка, в 1980-е – 2,04, а в 2000 г. показатель суммарной рождаемости сократился до 1,21 ребенка.

Конечно, то, что у России те же проблемы и болезни, что и у ведущих мировых держав, даже приятно. Может быть, тогда нас стоит отнести к более высокому разряду в «международной зоологии», о которой писал российский историк? Вот только не напоминает ли это радость дворовой девки, обнаружившей у себя одинаковую с господином болячку? И может быть, есть смысл обратить внимание не только на внешнюю схожесть протекающих процессов, но и задуматься об их существенных различиях?

Современный человек, тем более женщина, стоит сегодня перед нелегким выбором: завести ребенка или сделать интересную, творческую карьеру. И многие отдают предпочтение второму. Вот только живет этот современный человек, в подавляющем большинстве случаев, в Северной Америке и Европе. И именно там данная дилемма служит основной причиной снижения рождаемости. В России же население следит за интересной и творческой работой в основном только по сюжетам телесериалов и иллюстрированным журналам. Так, может быть, поискать другие причины падения рождаемости в нашей стране?

Они достаточно просты, если соотнести демографическую ситуацию с ситуацией в сегодняшнем международном разделении труда. Здесь есть ведущие страны – Северная Америка и Европа, сконцентрировавшие у себя рычаги управления мировым хозяйством и взимающие за это неплохую ренту, затем индустриальные страны – основные производители, например, Китай, Индия, и, наконец, страны, в том числе Россия, принявшие по своей или чужой воле, роль поставщиков сырья. За 90-е гг. ХХ в. ВВП России снизился вдвое, составив к концу периода примерно 1/10 от американского и 1/5 от китайского показателя. Доля ТЭК достигла 50% промышленного производства и 70% экспорта. Но дело в том, что для добычи и транспортировки сырья требуется не так уж много рабочей силы. Поскольку остальные отрасли в ходе деиндустриализации были ликвидированы, то возникает феномен «лишнего» населения. Средств, получаемых от продажи сырья, вполне достаточно для его содержания. Как на дрожжах растет армия бюджетников и чиновников, занятых распределением средств от природной ренты. Вот только одновременно стремительно растет уровень люмпенизации населения, лишившегося основного вида социальной деятельности – трудового.

Зададимся простым вопросом: что заставляет человека иметь детей? Если не принимать во внимание случайности и биологические инстинкты, то реальная социальная причина – стремление передать ребенку свои неосуществленные мечты и желания вместе со средствами их достижения – системой труда и собственностью. Что может передать своим детям люмпен, исключенный из системы общественного производства? Недоигранные компьютерные игры и недосмотренные телешоу? Так что отказ многих сегодняшних россиян от деторождения не только объясним, но и оправдан. И никаким государственным стимулированием деторождения эту ситуацию не изменить.

При взгляде на сегодняшнюю Россию трудно удержаться от ощущения «дежа вю», от исторических аналогий с периодом поздней Римской империи. Потерявшие свои земли римские граждане бросали занятия сельским хозяйством, уходили в города, становясь люмпенами, но при этом сохраняли политические права, а также, возможность достаточной государственной поддержки, за счет труда огромной массы рабов. Именно тогда рождается лозунг «Хлеба и зрелищ!». Дармовой хлеб из Египта и гладиаторские бои играли в Древнем Риме ту же роль, что сегодня выполняет для массы нашего населения продажа газоводородного сырья и телевидение. «Хлеба и зрелищ!» – это и есть реальная государственная идеология современной России.

Тогда же в Риме встает проблема снижения рождаемости, отвращения к браку и, соответственно, снижения числа свободных. Цезарь, а затем Август, предпринимают многочисленные шаги законодательного побуждения к браку: из всех кандидатов на общественные должности предпочтение давалось отныне тем, кто имел больше детей; бездетные граждане не получали наследства; овдовевшие супруги обязывались вступать в новый брак и т.п. Все эти строгие меры, принятые в целях увеличения народонаселения, не имели, однако, желаемого действия. Как справедливо по этому поводу заметил Мальтус, «если бы из страны удалили половину рабов, и римский народ вследствие этого мог бы приложить свои силы к искусствам и земледелию, число граждан быстро возросло бы и такого рода поощрение оказалось бы действительнее для роста народонаселения, чем все законодательные меры». Фраза вполне применима к современной России, только роль дармового труда рабов заменяют нефтедоллары.

Если по низкому уровню рождаемости мы соответствуем Европе, то по высокому уровню смертности – Азии. По этому показателю среди 50 азиатских стран Россия входит в последнюю треть. В 1990-е гг. число умерших превысило уровень 1980-х гг. на 4.9 млн. человек, а по сравнению с семидесятыми годами возросло на 7,4 млн. В девяностые годы средняя продолжительность жизни в России снизилась по сравнению с предшествующим десятилетием на 2,65 года и на начало ХХI в. составляла чуть больше 65 лет, т.е. была меньше, чем в основных европейских странах на 12–14 лет. В течение депопуляционного десятилетия (1992–2001гг.) в стране родилось на 7,8 млн. человек меньше, чем умерло, тогда как в 1980-е и 1970-е гг. было наоборот: числа родившихся превышали числа умерших на 7,6 и 7,8 млн. человек соответственно. Вымирание основного этноса (русских) происходит у нас еще более высокими темпами, нежели в странах Европы. Через полвека население России (без учета притока иммигрантов) рискует сократиться почти на треть: до 100 с небольшим миллионов. Для сравнения: за этот же период население Китая увеличится, по самым скромным прогнозам, еще на четверть миллиарда.

Сегодня эту ситуацию исследователи называют не иначе как депопуляцией и демографической катастрофой. Соответственно, предлагаются многочисленные рецепты стимулирования рождаемости. Перечислены они и в «Концепции демографического развития Российской Федерации на период до 2015 года». Не ясно только: какой смысл увеличивать рождаемость при наличии и без того «лишнего» населения?

Казалось бы, факту существования этого «лишнего» населения противоречит массовый поток мигрантов в Россию. При этом звучит утверждение о крайней заинтересованности в рабочих руках мигрантов и, даже, в конкуренции за них с другими странами. «Формируя российскую иммиграционную политику, необходимо учитывать, что Россия – страна с низкой плотностью населения, в которой очевидны долгосрочные тенденции к сокращению рабочей силы и старению населения. Значительный приток легальных иммигрантов позволит ускорить экономический рост, увеличить поступающие в распоряжение государства финансовые ресурсы, повысить устойчивость пенсионной системы. При своей территории и ресурсной базе Россия в XXI в. могла бы сыграть роль мирового лидера в приеме иммигрантов, ту самую роль, которую в XIX– XX вв. играли США» – считает Егор Гайдар.

Одновременно в многочисленных публикациях и высказываниях всячески подчеркивается, что мигранты берутся за ту работу, от которой коренное население отказывается. Если численность иммигрантов в России сегодня по разным источникам варьируется от 5 до 15 млн. человек, то утверждается, что нужно довести ее до 35 млн. человек.

Только вот странность: при взгляде на географию миграции, мы видим, что ее центрами являются мегаполисы и трудоизбыточные регионы, такие, например, как Ставропольский и Краснодарские края, не российское Нечерноземье, испытывающее потребность в рабочих местах.

Оказывается, что основная масса иммигрантов предпочитает заниматься не производством, а тем же, что и основная масса коренного населения: перераспределением дохода, получаемого от «трубы». Иногда посредством торговли, а иногда незаконными путями.

Из России, так называемые мигранты, вывозят ежегодно до 15 млрд. долл. Только неуплата налогов лишает страну ежегодно 8 млрд. долл. Почти 50% наличной валюты у нас продается иностранцам. Причем иммиграция стимулирует рост теневой экономики, втягивает в него коренное население.

Конечно, часть иммигрантов, действительно, работает на производстве, и, действительно, в отраслях, куда не идет коренное население. Но разве не возникает вопрос: а своим не пробовали платить достойную зарплату или организовать человеческие условия труда? Не пробовали. И не будут. Работодатели избавлены от необходимости предпринимать шаги, чтобы труд на объектах стал, наконец, привлекательным для граждан своей страны. Результатом становится консервация нецивилизованных форм труда в целых отраслях. Можно согласиться с выводом, что пока будет происходить «подпитка» трудовых ресурсов за счет иммиграции, предприниматели постсоветской генерации никогда не начнут технико-социаль-ную модернизацию производства, улучшать условия труда и повышать уровень оплаты.*

Таким образом, с любой точки зрения Россия больше проигрывает от миграции, чем выигрывает. Почему же поддерживается ее высокий уровень?

Потому что дело не только в России. Азия и Африка переживают демографический взрыв. Численность населения этих регионов стремительно обгоняет средства к существованию. Согласно прогнозу ООН, в ближайшие 10 лет до миллиарда иммигрантов переселятся на Запад. Европа и Северная Америка оказались под мощным давлением миграционных потоков. Россия превращается в удобный анклав для канализации части из них. Причем наименее образованной и квалифицированной.

Но главное различие даже не в этом, а в том, что в Европу миграция, действительно, в основном является трудовой и конкурентноспособной. Мигранты же, оказавшиеся в России, становятся таким же «лишним» населением, что и коренные жители. И так же содержатся за счет перераспределения средств от продажи ее сырьевых ресурсов. Если для населения развитых стран Россия отправляет свои нефть и газ по трубам, то население неразвитых стран поступает еще проще: само приезжает поближе к «трубе».

Жертвовать собой ради других, а в данном случае ради всего мирового сообщества, вполне в духе российских исторических традиций. Только надо называть вещи своими именами и не напускать идеологического тумана в виде рассуждений о неизбежности и пользе «трудовой» миграции.

Специфический характер миграции в Россию определяет и своеобразное отношение к ней коренного населения. Наше национальное сознание сегодня модно описывать в терминах психопатологии. Особенно это любят делать ученые по результатам социологических опросов. Социологи говорят о мигрантофобии, о «…диффузной агрессии в отношении приезжих, т.е. переносу на них собственных страхов. Эти смещенные на чужие проекции собственной неполноценности (приписывание им своих мотивов поведения или желаний) не подлежат осознанию, но их неявность, латентность не снижает их значимости: именно они оказываются всегда первыми «под рукой», когда требуется конкретизировать и обосновать собственные страхи».* Даже президент озабочено говорит об опасности ксенофобии.

Автору этих строк приходилось проводить исследования в ряде регионов страны, и он может утверждать, что современные россияне – это люди мыслящие вполне рационально, свободные от каких-либо мифологем и иллюзий. Они пережили столько политических режимов, что давно ничему не верят и не обременены никакими предрассудками, в том числе националистическими, имперскими и пр. Высокий уровень мифологизации сознания нашего населения сам по себе уже миф. В том числе таким же мифом является и пресловутая ксенофобия.

Дело в том, что у нас нет для последней важнейшей экономической причины: боязни потерять из-за эмигрантов работу. Иммигранты в сегодняшней России не составляют особой конкуренции коренному населению на рынке труда. Узнав об очередном землетрясении в Японии, простые сибиряки говорили: «И что эти японцы на своих островах мучаются? Пусть к нам приезжают. На всех места хватит». И этих людей вы назовете ксенофобами?

Коренное население рационально и очень четко отделяет тех, кто приезжает, действительно, работать, от тех, кто предпочитает другие пути выживания, вызывая рост преступности, употребления наркотиков, антисанитарию. Последних действительно не любят. Вот только где здесь фобии? Это совершенно правильная и адекватная реакция людей на вполне конкретную опасность. Одно отношение к китайцам, хищнически истребляющим сибирские леса, совсем другое – к тем же китайцам, организующим реальное производство, например, в сельском хозяйстве.

Более того, если говорить об объективном интересе населения России, то оно в большей мере заинтересовано отнюдь не в маятниковой миграции, а как раз в полноценной колонизации своей территории теми народами, которые придут сюда со своими технологиями и собственными трудовыми ресурсами.

Здесь также уместна историческая реминисценция. В связи с убылью населения, римляне селили конфедератов варваров с периферии целыми семьями и племенами. К концу империи чистокровных римлян практически не осталось. Даже последние императоры – из числа варваров. Выглядит печально, если не знать, что от момента эдиктов Цезаря и до падения Западной Римской империи прошло еще полтысячи лет, и за это время пережила не один период расцвета. А ведь условием этого стала фактически колонизация ее варварскими племенами, составившими основу хозяйственного производства и поголовный состав римской армии.

В свое время, Питирим Сорокин основной чертой русской нации в ХХ столетии способность к выживанию. Может быть способность к ассимиляции – продолжение этого свойства в ХХI в.? И стоит ли поэтому так уж беспокоится о чистоте расы и твердить о депопуляции? Например, Ханты-Мансийский округ привлекателен для мигрантов, и в некоторых его нефтеносных районах нерусские национальности составляют уже половину населения. Они говорят на русском языке, их дети ходят в русские школы, заключаются межнациональные браки и население о собственной «депопуляции» читает только в газетах.

Так что нужно сделать для предотвращения национализма и паразитирующих на них ма