От известного субъекта к новому признаку и от «малозначимого» признака к «значимому» субъекту

Первая структура мысли — от известного субъекта к новому признаку — не вызывает особых затруднений в переводе, так как высказывание строится по элементарной логической схеме. Сложнее обстоит дело, когда коммуникативно значимым оказы­вается сам субъект. Представим себе пустую театральную сцену. Исходя из своего когнитивного опыта, зрители ожидают появле­ния на сцене чего-то или кого-то. Появление — это тема, данное, известное. Но ктопоявится? Этого зрители не знают. Появляется первый герой. Именно он оказывается значимым в данной карти­не, затем выходит другой, за ним третий и т.д. Все они — новое,

неизвестное, рема. Сыграв сцену, персонажи уходят за занавес. И в этом случае значимым оказывается именно то, что известный уже персонаж покидает сцену.

Посмотрим теперь, как это тема-рематическое чередование отражается в театральных ремарках, т.е. речевых структурах, ме-татекстах, описывающих театральное действие, показывающих, какие изменения происходят на сцене. Порядок слов русского языка, свободно допускающий инверсию субъекта и глагола, обо­значающее его действие, позволяет расположить субъект в фи­нальной позиции.

Если появляется новый персонаж, то практически во всех случаях в русском тексте возникает инвертированное предложе­ние, в котором этот персонаж, обозначенный грамматическим подлежащим, оказывается после глагола с ослабленной семанти­кой, например Входит Ломов. Уход действующего лица со сцены обозначается противоположной конструкцией. Персонаж уже из­вестен, он уже находится перед зрителем, поэтому коммуникатив­но значимым оказывается то, что он покидает сцену, т.е. совер­шаемое им действие, новый признак субъекта. Этому действию соответствует прямая конструкция типа Ломов уходит.

Авторские ремарки к пьесам, пожалуй, наиболее наглядно иллюстрируют сущность прогрессивного развития высказывания, т.е. его развертывания от коммуникативно менее значимого эле­мента к более значимому.

Если обратиться к языкам, где нормативным является прямой порядок следования элементов высказывания и субъект картины обычно занимает первое место, то можно увидеть в авторских ре­марках к пьесам некоторые закономерности. Обратимся к фран­цузскому языку и рассмотрим в качестве примера некоторые ав­торские ремарки к пьесе А. Камю «Калигула»:

— Entre Caligula. Apercevant Caesonia et Scipion, il hésite et recule.
Au même instant entrent à l'opposé les patriciens et l'intendant du
palais...

— Des patriciens sont réunis chez Cherea.

— Un garde apparaît.

— La scène reste vide quelques secondes. Caligula entre furtivement
par la gauche.

— Tous sortent.

— Caligula sort. Entrent rapidement Scipion et Cœsonia.

Анализ приведенных микротекстов показывает интересные закономерности в изменении порядка следования элементов выс­казывания и в некоторой степени уточняет представления о ком­муникативном членении высказывания.

Прежде всего можно заметить, что французские высказыва­ния делятся на две группы: одни с прогрессивным коммуникатив­ным порядком частей (тема → рема), а другие — с регрессивным (рема → тема). В первую группу попадают прежде всего высказы­вания, в которых сообщается о новом признаке (уходе со сцены) известного персонажа: Caligula sort; il hésite et recule. Tous sortent. Прогрессивное коммуникативное развитие высказывания от из­вестного к неизвестному в этих случаях совпадает с объективной структурой высказывания и прямым порядком слов, где субъект, выраженный грамматическим подлежащим, предшествует при­знаку, выраженному глаголом. В этой группе оказываются также высказывания, в которых прогрессивная коммуникативная после­довательность передается инвертированными структурами: на первом месте оказывается глагольное обозначение признака, а за ним следует субъект в виде грамматического подлежащего: Entre Caligula. Entrent rapidement Scipion et Cœsonia. Инверсия подлежа­щего в этом случае оказывается допустимой с точки зрения норм грамматики. Она возможна в силу того, что глагол, обозначаю­щий признак субъекта, непереходный. Следовательно, постпози­ция субъекта не позволит спутать его с прямым дополнением.

Ко второй группе относятся высказывания с регрессивным коммуникативным порядком, в которых на первом месте оказыва­ются коммуникативно значимые субъекты: Des patriciens sont réunis chez Cherea. Un garde apparaît. Французский язык использует в этом случае типичную грамматическую конструкцию — препозитивный субъект вводится с неопределенным артиклем. Такая конструк­ция весьма типична для французских высказываний, в которых коммуникативно значимым является субъект.

Следует обратить внимание еще на одну особенность анали­зируемых структурных типов высказываний: они различаются тем, что в них в качестве субъекта выступают единичные понятия и общие. Если действующий субъект мыслится как единичное по­нятие и выражен именем собственным, которое не может быть введено неопределенным артиклем (за исключением некоторых особых случаев стилистического употребления), то язык предла­гает два варианта порядка слов: либо происходит грамматическая инверсия, либо коммуникативно значимое подлежащее остается на первом месте: Caligula entre furtivement par la gauche. Прямой порядок используется главным образом когда действие, обозна­ченное глаголом, предстает не как обычное появление на сцене, а как нечто необычное, специальное: Caligula entre furtivement (как) par la gauche (с какой стороны). Аналогичные конструкции с ана­логичными функциями свойственны французскому языку в це­лом и встречаются в самых разных типах текстов.

Если субъект мыслится как общее понятие, как элемент клас­са, то используется модель препозитивного субъекта, обозначен­ного как грамматическое подлежащее именем с неопределенным артиклем.

В английском языке можно увидеть похожие закономерности. Для иллюстрации этого явления рассмотрим следующий пример перевода на английский язык фрагмента рассказа Чехова «Хаме­леон»:

Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелоев новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником.

Police inspector Ochumelov crossed the market place in a new great­coat holding a bundle in his hand. After him strolled a red-hated consta­ble carrying a sieve filled to the brim with confiscated gooseberries.

В русском высказывании в качестве исходного пункта, с которого начинается описание предметной ситуации, выступает обстоятельство места. Оно оказывается пространственным огра­ничителем, сценой, на которой разворачивается действие. Дей­ствующее лицо, Очумелов, размещено в коммуникативно силь­ной позиции в конце высказывания.

Следующая фраза построена по той же модели: субъект дей­ствия — рыжий городовой — стоит после глагола. В английском переводе грамматический субъект также оказывается после глаго­ла. Это возможно потому, что глагол, обозначающий его дей­ствие, — непереходный. Иначе говоря, если глагол, обозначающий признак субъекта, непереходный, субъект-подлежащее может ин­вертироваться.

Рассмотрим еще один пример из перевода того же рассказа:

Из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. Заней гонится человекв ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке.

A dog came running out of the timber-yard of the merchant Pichugin on three legs, pursued by a manin a starched print shirt and an unbuttoned waistcoat.

В русском оригинале коммуникативно значимые субъекты-подлежащие расположены после глаголов, обозначающих их при­знаки. В английском переводе общие имена, имеющие комму­никативную значимость, вводятся неопределенным артиклем, располагаясь чаще всего в начальной позиции. Данный пример демонстрирует и еще один интересный переводческий прием — конверсиюв сочетании с транспозицией:в русском тексте человек гонится за собакой, в английском — собака преследуется челове­ком. Меняется актантная модель высказывания, а глагол в личной

форме, обозначающий активное действие, преобразуется в стра­дательное причастие.

Таким образом, можно сделать предварительные выводы о том, что русским высказываниям с прогрессивным порядком сле­дования элементов коммуникативной структуры, в которых ком­муникативно значимый субъект, мыслимый как общее понятие, оказывается в постпозиции, т.е. на последнем месте, во француз­ском и английском языках обычно¹соответствуют высказывания регрессивной структуры, в которых субъект обозначается именем с неопределенным артиклем и располагается на первом месте. Эта трансформация осуществляется как при переходе от русского языка к французскому и английскому, так и наоборот:

Un garde ► apparaît ≈ Входит ◄ стражник. Бежит ◄собака ≈A dog ► came.

Иначе обстоит дело в случаях, когда субъект мыслится как понятие единичное. Русский язык оформляет такие высказыва­ния так же, как и с общими понятиями в качестве субъекта (ср.: Входит Калигула и Входит стражник). Во французском и англий­ском языках иногда субъект оказывается после обозначаемого им признака (инвертируется). Это возможно лишь в том случае, если признак представляется как простое действие, не получающее де­тального описания, а также не включает в себя объект, на который воздействует субъект.

При других условиях субъект остается на первом месте. Имя собственное не может вводиться неопределенным артиклем, но это не затрудняет его восприятия как основного, коммуникатив­но наиболее значимого элемента высказывания, если субъект по­является в тексте впервые. Именно такой порядок мы наблюдаем в английском высказывании, где впервые говорится о полицей­ском инспекторе Очумелове: Police inspector Ochumelov crossed the market place in a new great-coat holding a bundle in his hand.

Аналогичным образом строится высказывание в немецком язы­ке. Рассмотрим пример из романа Э.М. Ремарка «Три товарища»:

1) Die Tür flog auf. Gottfried Lenz> stand in Rahmen, lang, mager... ≈
Дверь распахнулась. В проеме обозначилась долговязая тощая фигу­
ра ◄ Ленца.

2) Köster ►kam hinter ihm drein.≈ Вслед за ним вошел ► Кестер.

La pénombre ►régnait dans les couloirs de l'Institut.

В первом французском высказывании использована уже из­вестная нам конструкция с неопределенным артиклем. Во втором высказывании слово la pénombre (полумрак) невозможно было употребить с неопределенным артиклем, так как обычное состоя­ние освещенности, которое является просто «новым» для данного высказывания, предстало бы как нечто необычное.

Последний пример особенно важен для теории перевода, так как показывает, что коммуникативно значимый элемент при рег­рессивном порядке развития «схемы мысли» может никак не вы­деляться дополнительными средствами. Он показывает нам и еще одно явление: русские высказывания с регрессивной коммуника­тивной последовательностью, свойственные устной речи, в пись­менной речи оказываются стилистически маркированными на фоне высказываний с прогрессивной последовательностью. Они сразу же бросаются в глаза.

Французские и английские нейтральные высказывания стро­ятся от субъекта независимо от того, является он темой или ре­мой в бинарной схеме коммуникативного членения сообщения. Французский и английский языки (в некоторых случаях также немецкий и некоторые другие) в кадре сначала фокусируют вни­мание на субъекте предметной ситуации, а затем переходят к его признакам. Это в известной степени подтверждает вывод, сделан­ный Ю.С. Степановым, о различии принципов строения нейтраль­ных кадров русским и французским языками. Если в русском кадре объектив движется от известного к неизвестному, то во француз­ском — от общего к частному. «Этот принцип, — пишет Степа­нов, — нельзя даже назвать обратным русскому: он просто лежит в совершенно ином плане»¹. Сравнивая примеры перевода русских высказываний на французский и английский языки, мы показы­вали общие явления, проявляющиеся в обеих парах (русский — французский, русский — английский).

Степанов Ю.С. Указ. соч. С. 189.

Однако не всегда переводы на английский и французский языки показывают аналогичные принципы членения кадра. Эти языки нередко по-разному представляют описываемую предмет­ную ситуацию. Они отдают предпочтение той или иной «схеме мысли», отображая в разной последовательности элементы пред­метной ситуации — «детали кадра». Вине и Дарбельне, сравнивая то, как в сообщениях на французском и английском языках опи­сывается та или иная картина действительности, приводили в ка­честве примера следующие высказывания:

// a regardé (1) dans le jardin (2) par la porte ouverte (3); He gazed out (1) of the open door (3) into the garden (2).

Французский язык, даже представляя конкретное событие, предпочитает порядок, который не обязательно соответствует последовательности восприятия.

В приведенных в качестве примера фразах видно, что фран­цузское высказывание сразу обращает внимание читателя на цель, главный объект — он посмотрел в сад, — а затем уже уточняет, каким образом это произошло: через открытую дверь.

Английское высказывание построено иначе, оно отражает дви­жение взгляда: сначала взгляд обращается к открытой двери и за­тем скользит дальше, в сад.

§ 3. Пермутации («шассе-круазе»)

Переводческое преобразование высказывания, произошедшее при переходе от французского языка к английскому, определяется термином пермутация. Впереводе осуществлено синтаксическое преобразование «хода мысли», которое заключается во взаимном изменении позиций элементов высказывания. Данное перевод­ческое преобразование Вине и Дарбельне определяли также терми­ном шассе-круазе,обозначающим фигуру в танце, чехарду, обмен местами, встречный пробег и называющим такой способ перевода, когда два означающих меняются местами. Переводческая инвер­сия субъекта и его признака, которую мы рассмотрели в предыду­щем параграфе, также относится к пермутации. Однако, как мы видели в примере, приведенном канадцами, пермутация предпо­лагает самые различные типы пространственных модификаций высказывания, обусловленных самыми различными факторами.

Рассмотрим пример, извлеченный из рассказа Чехова «Дом с мезонином»:

«Это было 6— 7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека,

который вставал рано, ходил в поддевке, по вечерам пил пивои все

жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия».

Обратимся к выделенному нами фрагменту высказывания. В тексте Чехова помещик Белокуров по вечерам пил пиво. Обстоя­тельство времени по вечерам предшествует собственно описанию действия. Русское высказывание строится по модели, в которой сначала очерчивается временная рамка происходящего события, читатель вводится в определенную временную среду, получает временной фон. На этом фоне и разворачивается главное дей­ствие. Временная рамка предстает как сцена. И на этой «сцене времени» происходит некое событие. Время и событие оказывают­ся тесно связанными. Инверсия обстоятельства времени, перенесе­ние его после обозначения события разрывает эту логическую связь. Временная рамка получает самостоятельность, и все выска­зывание приобретает иной смысл. В этом случае временная рамка сама оказывается событием. Она предполагает имплицитную оп­позицию, противопоставляясь иным временным планам (дню, утру, ночи, и т.п.).

В английском же высказывании мы наблюдаем межъязыко­вую переводческую пермутацию. Английское сообщение строится в соответствии с нормами речи, принятыми в английском языке: глагол — дополнение — обстоятельство: Belokurov... drank beer of an evening...

В некоторых случаях пермутация сопровождается и другими преобразованиями «схемы мысли». Рассмотрим еще один пример из того же рассказа:

Тут всегда, даже в тихую погоду, что-то гудело в старыхамосовских печах, а во время грозы весь дом дрожал и, казалось, трескался на части, и было немножко страшно, особенно ночью, когда все десять больших окон вдруг освещались молнией.

All the time, even in still weather, the ancient stoves hummed,and during thunderstorms the whole house shook as if it were on the point of falling to pieces; this was rather alarming, especially on stormy nights, when the ten great windows were lit up by lightning.

Обратимся к выделенному фрагменту: что-то гудело в ста­рых амосовских печах ~the ancient stoves hummed.

the ancient stoves (S) hummed (V)¹

В переводе происходит очевидная нейтрализация таинствен­ности, присущей русской фразе. Однако английский синтаксис требует такой замены. Строгое калькирование в переводе русской синтаксической конструкции с неопределенным субъектом созда­ло бы в английском языке тяжелое искусственное высказывание. Переводчик следует нормам переводящего языка и осуществляет пермутацию. Пермутация сопровождается конверсией: вместилище таинственного звука преобразуется в его активного производите­ля. Приведем еще один пример аналогичной трансформационной операции:

Сильно, до духоты, пахло хвоем.

The fragrance spread by the fir-trees was almost overpowering.

Переводчик вновь уходит от субъективности русского выска­зывания, в котором восприятие запаха персонажем передается безличной конструкцией, в которой реальный субъект действия хвоя (хвои в чеховской интерпретации) представлен в виде допол­нения в творительном падеже, в котором субъектное значение контаминируется с объектным. Хвоя предстает как субъект, исто­чающий запах, и как объект обоняния персонажа рассказа, что и придает высказыванию некоторую субъективность, показывает ощущения персонажа. Переводчик, выстраивая фразу на англий­ском языке, следует строгой логике: в его двухступенчатом выска­зывании есть субъект первого действия — ели, и есть само дей­ствие — испускать аромат. Аромат (субъект второй ступени) тоже производит действие: он одолевает / душит. Субъект восприятия (персонаж) не выведен ни в русском, ни в английском высказы­ваниях. Однако в русском высказывании он ощущается более яв­ственно, так как предстает в виде невыраженного субъекта (кто ощущает запах хвои?). В английском же высказывании персонаж оказывается в роли невыраженного объекта (аромат одолевал кого?).

Приведенные примеры пермутации в сочетании с конверсией показывают, что для английского языка обозначение субъекта предметной ситуации оказывается обязательным элементом выска­зывания. Те же закономерности обнаруживаются и во французском языке. В русском высказывании субъект может лишь подразуме-маться, оставаясь косвенно выраженным. В самом деле, в предмет­ной ситуации пахло хвоем субъектом, ощущающим запах, является

S — субъект; V — глагол; Сотр. Cire — обстоятельство места.

рассказчик. Но в «кадре» его нет. В кадре есть только запах. Пере­водчик и делает этот запах субъектом высказывания, рассказчик же оказывается в положении объекта, на которого действует (душит, удушает) запах-субъект.

Довольно часто переводчик вынужден прибегать к измене­нию «схемы мысли» именно в силу того, что субъект предметной ситуации оказывается непременным «началом», базой для развер­тывания картины предметной ситуации. Если в тексте оригинала, например на русском языке, субъект лишь подразумевается, то в переводах на французский и английский языки он восстанавли­вается, привносится в сообщение.

Так, в русском языке нередки неопределенно-личные предло­жения, семантика которых состоит в назывании действия или про­цессуального состояния, отнесенного к неопределенному субъекту. Субъект, не выраженный эксплицитно, обозначает «некое лицо» и не играет в тексте сколько-нибудь существенной роли. Субъект восстанавливается благодаря общим знаниям человека о процес­сах, описываемых в высказывании, например: «Ипподром — един­ственное место, где торгуют в розлив дешевым портвейном» (С. Дов-латов. Компромисс второй). Для автора и читателя не важно, кто торгует. Торгуют те, кто обычнозанимается этим делом.

Грамматическая асимметрия русского и английского языков состоит в том, что в английском языке отсутствует синтаксическая форма, имеющаяся в русском, т.е. формально бессубъектные пред­ложения. Поэтому в английском варианте возникает местоимение they, способное обозначать неопределенный субъект действия.

«The Hippodrome is the only place where they sell port by the glass».

Аналогичные преобразования происходят и в других языках, где требуется обязательная выраженность субъекта. Так, в перево­де на французский язык русских неопределенно-личных предло­жений синтаксическая конструкция из бессубъектной преобразу­ется в субъектную, где роль подлежащего выполняет неопреде­ленное местоимение on, например: «Бенгальского пробовали уло­жить на диван в уборной, но он стал отбиваться, сделался буен» {М. Булгаков. Мастер и Маргарита. Гл. 12).

On essaya d'allonger Bengalski sur le divan, dans sa loge, mais il résista et commença à se débattre comme un fou furieux.

Иногда субъект неопределенно-личного русского предложе­ния — это не некое, а вполне определенное лицо, которое, одна­ко, довольно легко выводится из контекста, например:

Дукель {то есть Дукальский) ставит через приезжих латышей. Это крутой солидняк. Берут заезды целиком, причесывают наглухо. Но это в конце, при значительных ставках (там же).

Из контекста явствует, что берут и причесывают Дукель и ла­тыши. Еще одно упоминание о них в русском тексте оказывается излишним. В английском же варианте неизбежно возникает личное местоимение they, превращающее высказывание из бессубъектного в субъектное:

Dukel — that is, Dukalski — is placing his bets through some visiting Latvians. It's hundred percent solid operation. Theytake an entire race and split all the earnings.

But that's at the end, when theyplay for high stakes.

Поверхностная структура последнего русского предложения приведенного отрывка значительно свернута, что свойственно разговорной речи. В предложении, где отсутствует глагол, в кон­денсированном виде представлены два действия. Это обозначает действие, названное в предшествующих предложениях, а обстоя­тельство, введенное предлогом семантически эквивалентно пред­ложению когда делают высокие ставки. Второе действие является обязательным условием первого.

В английском переводе происходит «восстановление» глубин­ной структуры. Переводчик не только выводит на поверхность условно-временную связь с помощью союза when, но добавляет местоимение they в функции неопределенного субъекта и глагол play, выстраивая, таким образом, полное глагольное предложение.