Глава 4. Роль подчиненной функции в психическом развитии. 8 страница

Воспитание через веру и мужество может саботироваться аналитическим разумом. Мы начинаем анализировать то, что чувствуем, слишком рано пытаясь понять: почему, откуда пришло это чувство, что оно "означает". Затем, вместо того чтобы чувствовать, мы называем то, что чувствуем, проекцией и пытаемся "вернуть ее назад" или передать другому для "обсуждения". Мы делаем все что угодно, не обладая мужеством, которое позволило бы пережить неполноценность своей чувствующей функции.

Поскольку чувство имеет свои "плюсы" и "минусы", принятие его означает, что мы смиряемся также и с его отрицательными чертами: с хитростью, неприязнью, холодностью. Отрицательные чувства и их выражение в равной мере присущи чувствующей функции. Как говорил Руссо, "радости и горести жизни": не одни только радости. Обет, который дают вступающие в брак, точно устанавливает чувственные оценки и признает существование отрицательных чувств: "обещаем быть вместе в горе и в радости".

Вступление в брак обеспечивает нас сосудом для накопления отрицательных чувств любого сорта, в том числе и касающихся самого брака. Хотя мы можем наивно вступать в брак, вдохновленные порывами надежд, желаний и радостей, реальная семейная жизнь приносит плохое настроение, сарказм, угождение, мелочность, скуку и такую массу осложнений, вызванных отрицательными чувствами, что ее можно считать превосходным испытательным полигоном для чувствующей функции. На свете найдется немного мест, где имеется возможность развития длительных вынужденных взаимоотношений: место службы мы меняем, от соседей уезжаем, а любовь часто увядает под порывами холодного ветра. Но брак, кажется, идеально создан для выражения всех видов отрицательных чувств и дифференциации чувствующей функции. Тот факт, что брак, кажется, остается единственным прибежищем, в котором этим чувствам разрешено существовать, где их появление даже ожидается, заставляет задать вопрос: не вынужден ли в наши дни брак нести большую, чем причитающуюся ему долю отрицательных чувств (не имеющих других освященных мест обитания), и подавленных функций (которые нельзя показывать посторонним)? Существует старая шутка о чувстве, которое мужчина старательно накапливает на протяжении целого дня лишь для того, чтобы, придя домой, выплеснуть в жалости к самому себе на членов своего семейства. Из-за того, что в отношениях супругов расцветают отрицательные чувства, брак не может быть "успешным" в старомодном смысле, когда его сравнивали с прекрасным растущим деревом, которое любят и за которым ухаживают. И все же брак может оказаться успешным, если в нем смогут быть пережиты его отрицательные стороны, а чувствующей функции будут созданы условия для ежедневных упражнений. Брак дает чувствующей функции шанс для развития, потому что он, как обезличенный архетипический сосуд, стоит в стороне и гордо возвышается надо всем, что происходит между супругами. Этот сосуд может оказаться западней или клеткой, в которой женщина "задыхается", а мужчина рвется "на волю", но жизненный опыт свидетельствует лишь о прочности этой обезличенной структуры. Обет супружеской верности и преданности не подразумевает исключение подавленной части личности с ее предательскими, разрушающими чувствами; скорее, этот обет означает, что она тоже "вступает в брак", что ее впускают в дом, делят с ней ложе, встречают с доверием, а не с подозрением, давая супругам возможность в браке чувствовать то, что он или она действительно чувствует[10].

Воспитание чувствующей функции может оказаться для чувствующего типа даже более трудным, чем для человека с иной ведущей функцией. В конечном счете, ведущая функция трудно стареет; она представляет спокойную адаптивную систему, которая легко справляется со своими задачами, в то время как новые этапы развития личности обычно сопровождаются разрушением привычного, а в таких ситуациях на первый план имеет шанс выдвинуться подавленная часть личности. Чувство может распространяться на новые сферы жизни, на новых людей, новые интересы, новые занятия, но, если при этом не будет продолжаться дифференциация оценок, они не будут становиться более тонкими и человечными, сама функция не будет развиваться, будет только смещаться фокус ее внимания. Следовательно, чувствующим типам следует почаще приостанавливать действие своей ведущей функции, чтобы дать ей возможность развиваться. Мать чувствует, что ее сын ошибся, взяв в жены негритянку; жена замечает, какое разрушительное влияние оказывает на мужа его лучший друг; муж видит, какой бездарной тратой времени является общественная деятельность его жены. Каждое из этих суждений может привести к активным действиям. Но, приняв в расчет позицию сына, мать имеет возможность открыть для себя новые ценности. Осуждая друга мужа, жена упускает возможность познакомиться с имеющей свои ценности новой областью жизни, в которую ее приведет "недостойное" чувство мужа к его "недостойному" другу.

Функция может развиваться и в направлении, противоречащем ее лучшим оценкам. Это путь порока: Свифт, Бодлер, Пруст показали, какой потенциал развития чувства может быть открыт через извращение чувств, которые общественное мнение считает "хорошими". В обществе, в котором доминируют ценности протестантской религии, отдающие приоритет искренности, простоте и наивности, чувства, извращенные пороком, эстетством, иронией, излишествами, лукавством и другими подобными свойствами, по общему мнению, являются "плохими". Но мы должны постоянно помнить, что наше мнение о том, что представляет собой воспитанная чувствующая функция, убого и сентиментально.

В этом плане чувство может нуждаться в воспитании через ценности, противные общепринятым, например, через ложь. Правда не является только абстрактным принципом; она также отражает реальность конкретной ситуации, в которой играют роль различные ценности. То, что может казаться правдой с точки зрения анализа голых фактов, может оказаться ложью с точки зрения защиты более высоких ценностей или быть верным только в данной ситуации. Родители многое скрывают от своих детей и лгут им, и все же ожидают, что те всегда будут говорить правду. Можно сказать, что есть правда чувства и правда мысли, и иногда они не совпадают. Кроме того, мы имеем классические конфликты между Милосердием и Правосудием, Любовью и Правдой. Психологическая правда обычно двойственна, если не множественна - она имеет много сторон и включает в себя много правд. Гермес, предводитель душ, указывающий путь психологического развития, только появившись на свет, начал свою жизнь с кражи и лжи. Иногда человек обнаруживает, что то посвящение в психическую реальность с ее многослойной правдой проходит через особую ситуацию, в которой он обязан лгать и в которой его чувствующая функция внезапно сталкивается с конфликтами между велениями совести и требованиями психологической правды.

Эта проблема может оказаться для чувствующей функции трудной, если в ней не развилась изощренность и она не нашла связи между ценностями души и общественными ценностями. Чувствующий тип обычно воспринимает установившиеся ценности цивилизации, включая их в постулаты своей совести. Он ощущает себя частью закона и поддерживает учения об истине, сформировавшиеся в результате исторического процесса. Другой способ развития чувствующий функции - формирование самой связи с общественными ценностями. Спокойное и полное принятие их или абсолютное отрицание выражают реакцию подавленной функции, действующей по принципу "все, или ничего".

Всего несколько лет назад значительная часть психотерапевтических методик ставила своей целью приспособить экстравертное чувство к ценностям внешней реальности, сейчас же она обратилась к интровертным чувствам и стремится приспособить их к внутренним ценностям. Таким образом, произошел резкий поворот от экстравертной к интровертной чувствующей функции. Прежде мы приводили внутренний мир человека с его симптомами и эмоциональными потребностями к гармонии с работой, семьей, школой и обществом. Теперь мы отвергаем требование приноравливания личности к общественным требованиям, ради достижения гармонии со своими субъективными образами, эмоциями и идеями.

Однако может оказаться, что приспособиться к собственным субъективным требованиям так же трудно, как и к требованиям общества. Мои эмоциональные реакции и идеи могут принести мне самому не меньше неприятностей, чем другие люди. Развитие чувствующей функции связано также с обращением к "внутреннему", или психическому миру через чувства-фантазии. "Другие", с которыми человеку приходится иметь дело, также являются милыми славными людьми со своими комплексами, и насколько чувствующая функция может удовлетворять их потребности? Интровертный чувствующий тип держит свои ценности при себе, развивая реакции и суждения, связывая их с собственными фантазиями и заставляя время работать на него. Он вступает в контакт сначала со своими фантазиями относительно людей, а потом уже с самими людьми. Это отнимает много времени, поэтому чувствующие типы часто молчаливы, но в течение длительного молчания они обретают чувства безопасности и силы.

С другой стороны, не-чувствующие типы (иной психологической ориентации), не придавая значения тому, что происходит в их психическом мире - сновидениям, симптомам, фантазиям, депрессии, - или стремясь вкладывать в этот мир лишь отрицательные ценности, наносят вред самим себе. Они используют свое интровертное чувство только с целью саботировать самих себя. Такие люди стыдятся своих сновидений и считают тривиальными и пустыми спонтанно возникающие настроения и фантазии. Они сразу отмахиваются от этих настроений, не понимая, что настроения, как и эмоции, поддерживают нас. Им свойственно низко оценивать содержимое собственной души. Но ведь именно эти чувства-фантазии составляют образ моей натуры, и когда я оцениваю их, они придают мне цену, безопасность и силу. Без этого регулируемого интровертного чувства я рискую невзлюбить самого себя или самоутверждаться с помощью безраздельного себялюбия, именуемого инфляцией.

Очень часто в сновидениях нам являются образы, пробуждающие наши чувства. Эти бедные, никому не нужные, больные и деклассированные образы людей, появляющиеся в фантазиях, отражают состояние нашей личности и те ее стороны, внимания к которым требует чувствующая функция. В первой же беседе с образом своей анимы мужчина, который к тому времени уже в течение почти трех лет посещал аналитика, обнаружил, что этот образ требовал от него только того, чтобы он своим чувством признал его, т.е. оценил его, заботился о нем, и учитывал его мнение во всех своих действиях. Одна пациентка все время боролась с "мужчиной в темных очках", видевшим все в черном цвете. Этот образ из сновидения явился персонификацией ее беспокойств и депрессии. Она смотрела на него и на свои настроения сквозь его темные очки и воспринимала все отрицательные состояния только отрицательно. Но однажды во сне она, вместо того, чтобы ждать от этого образа исполнения ее желаний, спросила, что случилось с его глазами, почему он ослеп, почему страдает и что она может для него сделать. И тут же в ней стали происходить изменения. Изувеченный анимус, слабая анима, израненный герой, обиженный ребенок - все они требуют не только и не столько ампфликации [11] с помощью интуиции или осмысления с помощью мышления, сколько признания с помощью чувства.

Усиленное внимание аналитиков к отрицательным и подавленным чувствам основано на представлении, что пациент приходит к ним со своими пороками, инцестуозными устремлениями, тягой к насилию и тревогами - в результате мы забываем о существовании высших ценностей. Иногда в близких отношениях между супругами или отцом и сыном то, что их наиболее глубоко трогает и больше всего вдохновляет, остается "за кадром". Из круга семейного общения выпадают не только темные, но и светлые стороны. Усовершенствование чувствующей функции невозможно без проверки ее отношения к изысканности, нежности, экстазу, скорби. Вспышки эмоций, которые действительно трогают меня и убеждают мое чувство, дают мне жизненную силу и на которых держится вся моя жизнь как человека - разве они не принадлежат к сфере отношений? Разве они не должны выражаться так же, как моя ярость и болезненная депрессия? Разве нежность существует только при опущенных шторах, ярость - когда человек пьян, а слезы навертываются на глаза только на кладбище? В анализе часто случается так, что более глубокие или высокие чувства, такие, как любовь, вера в себя, стремление к спасению, способность искренно любить других, являются основной движущей силой. Мы - такие же жертвы подавления чувства бьющей через край радости, как и агрессии. Мы не можем прийти в слишком большой восторг, не испытав чувства вины и беспокойства.

В прежние времена великолепные, положительные чувства радости также составляли часть ритуала: во времена празднеств и карнавалов коллективные формы проявления чувств преподносились как божественные дары. С каким трудом достается нам высокая похвала, щедрый жест, или погружение в среду, в которой мы чувствуем себя абсолютно счастливыми! Мы не позволяем себе петь не просто из-за строгой пуританской морали или своего супер-эго, а потому, что не может петь наша чувствующая функция. На буржуазном мирском языке объективной психологии освобождение своих чувств является знаком духовной незрелости и инфляции (завышенной самооценки). Боги должны соблюдать дистанцию и не входить в наше жилище.

***

Создание атмосферы также относится к теме данных лекций. Чувствующая функция оценивает ситуацию. Она дает ей оценку, судит и выясняет, какие ценности вовлечены в данную ситуацию и могут привести нас к действиям, согласующимся с этими ценностями. Часто атмосфера разрушается из-за ее переоценки и больших надежд, или из-за недооценки ситуации, вызванной прошлыми ассоциациями, которые только отвлекают внимание от настоящего момента. Затем мы начинаем чувствовать, что все происходящее в комнате с этими людьми совсем не "то, что надо", а "то, что надо" происходит с кем-то другим, в другое время и в другом месте. Такие чувственные фантазии наносят вред настоящему моменту, не давая ему должной оценки. Сознание ценности реальной ситуации создает атмосферу значительности происходящего без вторичных усилий и атрибутов: украшений, обеда или нарядов. Одно внимательное отношение к собеседнику уже обеспечивает интенсивное общение.

Чувство в этом контексте заключается в осознании того, что происходит "здесь" и "теперь". "То, что надо" происходит там, где вы находитесь. В самой высокой степени такая атмосфера таинства и душевного подъема достигается во время богослужения. Атмосфера создается фокусировкой оценки на настоящий момент. Другую крайность представляют собой скучные семейные вечера и приемы, состоящие из клочков "интересных разговоров". Но в таких ситуациях также существует определенная чувственная атмосфера, и очень важно распознать, что же на самом деле происходит, и правильно на это отреагировать. Чувствующие типы знают, как следует относиться к происходящему. Они способны извлечь из ситуации самое лучшее, просто распределив должным образом свое внимание. Они могут не дать развиться тому, что считают неуместным, и тем же способом манипулировать беседой, давая оценки и демонстрируя либо свой интерес к обсуждаемому, либо его отсутствие.

Реакция на ситуацию затрагивает не только разум, но и все тело. Она проявляется в принимаемой позе, в ощущениях различных органов: желудок реагирует на страх и возбуждение; кровь отливает от рук и ног, и они холодеют; продолжительное напряжение вызывает изнурение и истощение всего организма. Сами по себе эти реакции являются сенсорными, но именно чувство оценивает их и выносит свое суждение.

Воспитание чувствующей функции включает также соблюдение объективных правил отношений. Например, существуют правила отношений между гостем и хозяином, старшим и младшим, господином и слугой, между друзьями, даже между мужем и женой. Во многих культурах эти формы проявления чувства разработаны до мельчайших деталей. Они определяют архетипические состояния чувств, применимые и в других ситуациях, даже метафорических и мистических, как, например, чувство невесты к жениху или чувство "гостя" или "слуги".

Оказывается, довольно трудно соблюдать такие объективные правила, особенно если они являются иерархическими. Занимать позицию высшего лица, не проявляя надменности и не поощряя раболепия; отдавать приказания, не обращая их ни в просьбу об одолжении милости, ни в команду; соблюдать сыновнее послушание, не уступая требованиям семейного комплекса, - все это находится за пределами наших обычных возможностей и в обществе демократического индивидуализма не является целью воспитания.

На первый взгляд может показаться, что эти правила имеют мало общего с чувством, особенно с чувством любви. Ведь если следовать заповедям любви (или Иисуса, или Афродиты), она, как и смерть, является великим уравнителем и уничтожает все формы объективного порядка. Любовь, как и эмоции, противостоит всем структурам и функциям сознания, даже чувствующей функции. Этот аффект или любовные эмоции могут влиться в чувствующую функцию и трансформировать ее, но не могут ее заменить. Любовь архетипична, она принадлежит Богам и дарована ими смертным в виде Эроса. Agape и caritas (христианская любовь и милосердие) тоже ассоциируются с религией, то есть также являются добродетелями, дарованными человеку свыше. Но чувство не зависит от Богов; оно - не сила, а осознание, не искупление, а инструмент. И как ни странно это звучит для приверженцев любви, мы можем чувствовать и воспитывать чувство, не любя, но не можем любить и воспитывать любовь, не чувствуя. Любовный аффект означает упрощение, чувство - дифференциацию. Там, где любовь объединяет путем сплавления в единое целое, чувство соединяет, сохраняя различия. Модели дифференциации закодированы в формах чувств, которые выдерживают натиск любовных эмоций. Коммуны, идеи братства всех людей, утопические общества, основанные на принципе любви, - все они рушатся из-за ошибочного представления о том, что любовь все побеждает и способна заместить чувства.

Противоречия между классическими и романтическими взглядами в меньшей степени выражают различие между головой и сердцем, чем различие между чувством и любовью, между бесчисленными вариациями тонких оттенков чувства и бесчисленными волнами любовных эмоций, размывающими стены между тем и этим, правильным и ошибочным, безобразным и прекрасным, вами и мной. Влюбляясь, мы можем перевернуть все ценности, и достигнуть вершин, находящихся выше добра и зла. Чувствующая функция как функция сознания обладает различающим аспектом Логоса, цель которого - победить Великую Богиню, которая могла бы покончить с различением и разделением. Следовательно, воспитание чувствующей функции не обязано идти по дороге любви, как учат нас сентиментальные романы и романтические мечты подавленной чувствующей функции.

Опыт говорит (аналитический перенос может служить тому примером), что любовь способна содействовать и действительно содействует значительному развитию чувствующей функции, и на этом следует остановиться подробнее. Любовь влияет на чувствующую функцию не прямо, а косвенно. Прямое влияние, ошибочно принимаемое за подлинное развитие чувства, вызывает внезапное появление множества положительных чувств. Но способы их выражения, определяющиеся сильными любовными эмоциями, могут оставаться слишком субъективными и искажаться характерными для любви преувеличениями. И даже когда такие положительные чувства и способ их выражения вполне адекватны, их можно рассматривать скорее как дар самой любви и архетипическую ритуальную составляющую поведения любого влюбленного человека, составляющую безличную и бессознательную. Настоящее развитие чувствующей функции, являющееся результатом косвенного влияния, наступает позже, когда чувство начинает длительную работу по оценке и дискриминации происходящего. Оно сортирует чувства и взвешивает все "за" и "против". И только затем наступает время для усовершенствования самой чувствующей функции. Большую психологическую роль в этом процессе играют любовные письма, любовные стихи и любовные дневники. Любовь поставляет чувству пищу, которая часами мечтательно переваривается. А расширение границ терпимости и понимания других людей любовь дает на поздних стадиях своего развития.

Главный воспитательный эффект, который любовь оказывает на чувствующую функцию, заключается в том, что, пережив этот опыт, мы начинаем доверять собственным чувствам. Это и есть воспитание чувствующей функции через веру, воспитание, о котором упоминалось выше. Любя, мы рискуем нашим чувством и доверяем его действиям. Любовь не только открывает двери сонму нежных, комических, диких, экзальтированных чувств, она также предоставляет безопасное место, где эти и другие, более незрелые и более сомнительные чувства могут быть приняты с доверием. Любя, мы ценим даже слабые, собственнические, тщеславные и цепкие чувства. Независимо от их проявлений, мы верим в них и доверяем им, потому что они являются частью нашей любви. Оказавшись в ситуации, в которой эти чувства принимаются, мы сами обретаем способность их принимать. Доверие, которое оказывает нам другой человек, учит нас доверять себе как человеку. С этой верой приходит и чувство искупления: наши чувства, наше сердце становятся "добрыми", и даже раны, нанесенные чувству в детстве и отрочестве, могут быть открыты, пережиты и вылечены. Влюбляясь, мы снова становимся молодыми, частично из-за того, что любовь возвращает нас к этим неясным, но кровоточащим ранам, нанесенным отрицательными чувствами, которым теперь мы можем найти место в структуре отношений и тем самым избавиться от них.

Любовь порождает такое изобилие чувств, что чувствующая функция начинает констеллировать (инициировать формы), иначе мы не смогли бы в них разобраться. При каждой встрече влюбленных чувствующая функция подвергает любовь испытанию. Ее невозможно заменить никакой другой функцией: мы не можем найти выход из лабиринта любви, обдумав весь путь или двигаясь на ощупь. Вследствие того, что влюбленность стремится устранить все различия в чувствах, от чувствующей функции требуется помощь в организации любви. Опыт влюбленности, когда человек оказывается в плену собственных чувств и зависит от своей чувствующей функции, служит неоспоримым, убедительным доказательством ее существования как независимого, незаменимого психологического посредника.

Личные отношения требуют личного чувства. Здесь следует подчеркнуть значение малых величин. В этом смысле можно поучиться у мистиков. Мы склонны верить, что великие мистики занимаются глобальными космическими проблемами, однако на самом деле обычно они говорят о малых вещах, даже очень малых. С помощью чувствующей функции они сводят интеллектуальные проблемы к насущным, обыденным вопросам естественных потребностей человека. Их могут рассмешить самые тривиальные события. Наши испорченные чувства пренебрегают мелочами, не обращают внимания на малые ошибки, которые мы совершаем, идя по жизненному пути. Затем реальность оборачивается к нам своей горькой стороной: можно испортить себе жизнь, упустив скромную возможность, подсказанную чувством, или своевременно не вскрыв маленький раздражающий гнойничок. Пренебречь малым - значит пренебречь своей чувствующей функцией. Поэтому личные чувства следует выражать в малых формах: в виде личных любезностей, в обмене личными впечатлениями, личными замечаниями о том, что именно нравится нам в другом человеке. Чувствующая функция, признавая достоинства другого человека, укрепляет их, дает ему веру в себя. Личное чувство выражается также глазами, голосом, движениями рук. Переход от одной функции к другой часто достигается сменой интонации. Когда анимус командует, а анима жалуется, чувствующая функция обычно медлит, хотя и может притвориться активной. Чувствующая функция может проявить себя взглядом, недаром существует выражение "посмотреть друг другу в глаза". Иногда руки говорят больше, чем слова: ими жестикулируют, их агрессивно сжимают в кулаки, ими успокаивающе гладят больного.

Использование имен когда-то выражало личные чувства, но, как и многое другое, постепенно утратило эту функцию. В "примитивном" обществе обращение по имени обычно строго регламентируется ритуалом. Человек нередко имеет несколько имен, а обращения к членам семьи связаны с соответствующими формами семейных взаимоотношений. В немецкоязычных странах форма обращения строго дифференцирована по степени близости отношений. К человеку обращаются по титулу и фамилии, а иногда по имени. Кроме того, в немецком языке существуют местоимения "Du" (ты) и "Sie" (Вы) [В современном английском языке существует только одно местоимение: "you" - "вы".], каждое из которых имеет много оттенков. Одна из легенд гласит, что только Бог знает наши подлинные имена, но в современном обществе мы произносим их при первом знакомстве. Произнесение имени другого человека является архетипическим выражением чувства. (Оно означает интимность; так например, один мужчина, в первый раз поцеловавший любимую женщину, увидел во сне свое имя, выгравированное на ее языке.) У Пруста есть отрывок, в котором рассказывается о том, что, когда его возлюбленная в первый раз произнесла его имя, он почувствовал себя так, как если бы очутился голым у нее во рту.

***

Существующие правила взаимоотношений узаконены в манерах. Изучение манер означает изучение форм выражения чувств. Это тезис можно оспорить, заметив, что между тем, что человек чувствует, и его манерами может быть мало общего. Может даже показаться, что манеры мешают выражению чувств, так как появление чувства означает прорыв к искренности, отбрасывание всех манер, выход на свободу того, что человек "чувствует на самом деле". Проблемы человеческих контактов между черными и белыми, между революционерами и представителями истеблишмента достигли такой степени непримиримости, при которой манеры могут вызвать только смех. Пренебрежение манерами в исторические периоды насилия выявляет различие между чувством и аффектом. (Хотя нельзя утверждать, что чувство не может стать проводником агрессии, жестокости, промывания мозгов или исполнения законов военного времени.)

Манеры, в лучшем случае, могут оказать сопротивление только аффектам, но не чувству. Чувства, кажущиеся в сравнении с манерами, слишком личными, выявляют их неадекватность, утрату ими связи с целями, для достижения которых они появились. Но манеры, как уже отточенные временем, так и только что рожденные, придают чувству форму, в которой оно может быть понято и воспринято. Они предоставляют каналы для передачи чувств. Даже такие проявления отрицательных чувств, как оскорбление и раздражение, могут быть выражены в приемлемой манере. Искусно используя их, мы способны вызвать оцепенение, унизить, обидеть, высмеять, или, покрасовавшись, вызвать зависть. То, что манеры со временем становятся все суше, что они отражают только персону человека, что они становятся слишком изысканными и утрачивают содержательность и связь с чувствительностью, - все это лишь подтверждает начальный тезис данной главы: чувствующая функция находится в состоянии распада. Обычным признаком психологического распада является расщепление на полярные части. На одном полюсе мы имеем грубые, но наполненные содержанием чувства, а на другом - манеры, лишенные всех своих функций, кроме функции самозащиты.

Для нового открытия архетипического значения манер как необходимых и жизнеспособных каналов, а не защитных крепостных рвов, восстановим их ритуальность и придадим каждодневным небрежным действиям характер церемонии. Тогда мы прочувствуем простейшие аспекты обычного образа жизни и будем знать, как следует себя вести и чего можно ожидать. Манеры дадут нам образы действий. Без них мы должны тратить время на придание каждому необычному событию соответствующей формы или отказываться от всех чувственных усилий, отдав их под опеку демократической общности чувств, которая всегда поможет "понять, что я имею в виду". ("Всеобщий хаос сознанья /сумятица чувств" - разве Эллиот не относил эти строки к распадающимся манерам?) Навязчивая тревога, с которой мы встречаем ежедневно возникающие проблемы чувств (к выгоде рекламодателей и различных советчиков, наживающихся на нашей нерешительности), - вот результат того, что формы выражения наших чувств ушли в область бессознательного. На место отжившего ритуала приходят бессознательные навязчивые импульсы.

Манеры архетипически связаны с нуминозностью; в их содержание входит и отношение к власти. Наиболее разработанную форму они имеют в местах сосредоточения власти: в церкви, в армии, в правительственных учреждениях. А также там, где происходит соревнование или существует риск: в суде, в спорте, на борту корабля, в операционной хирурга. Обычно манеры ассоциируются с ошибочным представлением о церемонии как о чем-то безжизненном, искусственном. Но "инсценированность" манер демонстрирует нуминозность всей жизни - архетипическую власть, которая, подобно Богам, присутствует в каждой ситуации, драматизируя ее. Следовательно, оживляя манеры, мы могли бы вернуться к архетипическому смыслу общественных ситуаций, менее личному и более нуминозному, когда все, что мы говорим и делаем, благодаря ритуалу, выходит за границы нашей индивидуальности.