Глава 4. Роль подчиненной функции в психическом развитии. 7 страница

Анима-чувство часто бывает слишком легкомысленным и чарующим. У него всегда найдется шутка или аргумент, останавливающие углубление чувства; чувство оно воспринимает как танцора в сверкающих ботинках, отбивающего чечетку на краю пропасти. Кроме того, оно отличается непостоянством, но не из-за фундаментальной амбивалентности, свойственной материнскому комплексу, а скорее благодаря склонности к флирту в отношениях с ценностями. Окружающим раздаются полуулыбки и полуоценки. Мужчина увиливает, флиртует с главными предметами разногласий, лжет, из тщеславия извращает факты. Его суждения все время меняются, в особенности если это касается оценки чувством поступков, моральных правил, людей. С непостоянством, с нерешительностью мужчина может покончить, только вооружившись логикой, которую анима не позволяет ему использовать, апеллируя к его страху совершить ошибку, потерять престиж или "обидеть кого-нибудь".

Анима-чувство проявляется также в авто-эротизме. Мужчина влюбляется в свою любовь, чувствует только свои чувства, находит потрясающим то, что вообще что-то чувствует, и в результате начинает поклоняться чувству как таковому. Авто-эротизм здесь просто является проявлением анима-чувств, которые мужчина испытывает в отношении самого себя; это - любовь к себе самому, в которой анима, как если бы она была реальной женщиной, непрерывно изливает на него потоки восхищения и чрезмерные восторги его наружностью, достижениями и способностями. Без использования собственного чувства в качестве тормоза мужчина может выйти за пределы своих возможностей, за чем последуют неудачи и полный крах. Тот же авто-эротизм, вызванный анимой, может также привести к лености, частичному параличу воли. В таком случае появляются фантазии об активных действиях (следует избавиться от неприятной ситуации, наладить взаимоотношения, развестись, жениться, разобраться в чувствах и сделать выбор), за чем последуют скорее приготовления, чем сами действия. Выполнение задуманного, может быть, этим и ограничится. Это будет спектакль, разыгранный для самого себя, с целью завоевать любовь анимы и заслужить ее божественное, лестное внимание.

Авто-эротизм принимает временами любопытные формы. Мужчина приглашает женщину к себе на ужин. Он убирает комнату, зажигает свечи, ставит свою любимую пластинку с тихой музыкой, создающей нужное настроение. Она приходит, и в ближайшие десять минут между ними разгорается ссора - возможно, по ее вине. Атмосфера царящей в комнате анимы, которую мужчина принимает за чувство, подавила женщину и заблокировала ее чувства до такой степени, что она, чтобы избавиться от этого дерьма, вооружившись анимусом, перешла в атаку. Затем они вступают в спор о чувстве, о том, что оно собой представляет, кто им обладает и т. д. Несомненно, мужчина старается уладить отношения, но столь же несомненно и то, что настроение, созданное анимой, не имеет ничего общего с чувствующей функцией, если не считать его личных (автоэротических) чувств.

Чувство может также стать слишком эстетическим, и выражаться в любви только к прекрасному или только к красивым женщинам, или в неспособности войти в ту область чувства, где оно приобретает жестокие или дикие черты. Эстетизм анимы не позволяет ей доходить до крика, а громкое выражение настоящего чувства вполне уместно. У Стендаля в книге De I'amour ("О любви") есть глава, в которой он пишет о Красоте, свергнутой с трона Любовью. Он расценивает этот шаг в развитии чувствующей функции как замену анима-комплекса, поклоняющегося Красоте, настоящим чувством любви к женщине. Существует точка зрения, что чем важнее для мужчины женская красота, тем менее индивидуальны и личностны их взаимоотношения. С этой точки зрения сверхнежное отношение к обычной красоте - вероятнее всего, признак любви-анимы, а не выражение чувствующей функции. Отсюда и возникают у красивой женщины трудности, когда она стремится к близким отношениям с мужчиной. Она обречена на столкновение с его анима-чувством и может дойти до готовности пожертвовать красотой, чтобы завоевать его любовь. Искажения, присущие эстетике, кроме того, подавляют отрицательные чувства и лишают мужчину способности справляться с трудными жизненными ситуациями, в которых приходится иметь дело с уродством и заурядной грязью. Эстетическая анима не выносит сквернословия, страданий беззащитных животных, запаха пороха, униженных бедных людей, шума городов и загрязнения окружающей среды. "Она" стремится быть ближе к красотам природы, искусства и религии с ее очищающими душу ладаном и песнопениями.

Еще один аспект анима-чувства - это материализм. Пойманные анимой, не имея понятия об оценках, мы сентиментально привязываемся к вещам. Через связь с анима-комплексом они представляются нам в магическом свете. Мы храним шкатулку с памятными вещицами, идентифицируя чувства с материальными объектами, которые превращаем в талисманы. Анима-чувство легко очаровать богатством и властью, поэтому суждение о людях приобретают материалистический аспект, а люди, которые нравятся носителю анима-чувства, всегда имеют тенденцию быть "нужными". Таким образом, в оценках анимы сказывается предпочтение к персоне человека, а сами оценки исходят из коллективно одобренных критериев. Чувствующая функция проверяет свои оценки в соответствии с чувственными оценками, объективно принадлежащими психике, но анима-чувство путает объективные качества с самими объектами, с тем, что очевидно, конкретно и общепринято. Поэтому и выражение чувств часто приобретает материалистический характер: нужно "показать товар лицом" или "подкрепить слово делом". Мы одариваем, вместо того, чтобы проявить чувство. Нас больше занимают собственная персона и наш подарок, нежели другой человек, который видит в подарке предъявление прав на его чувства.

Анима-комплекс имеет свои исторические ассоциации. Юнг часто говорит о них в терминах стремления этого комплекса опуститься и вернуться на исторические и мифологические уровни психического. Этот аспект также может материализоваться, при этом оценки эстетического чувства искажаются преклонением перед прошлым, античностью, классическим вкусом. Такой человек может выражать свои чувства посредством коллекционирования старинных изделий из олова или серебра, произведений живописи и археологических находок.

Анима-комплекс может также искажать чувство, превращая его в слишком персональное. В тех областях жизни, где мужские интересы стремятся оторваться от личных (идеи, планы, факты, явления), где недостаточно внимания уделяется персональному и интимному, анима исподтишка берет власть. В личных делах мужчины становятся жертвами всякого рода мелких заговоров. Они сплетничают, хитрят, устраивают слежку за своими детьми (особенно за дочерьми); ведут себя как старые девы, преследуемые развратными призраками, готовы в любой момент прийти в ярость из-за укола, нанесенного их самолюбию. Мужчины не в состоянии стать выше личного, просто проигнорировав его или отдав в распоряжение женщин. Условием цельности чувствующей функции является ее правильная связь с личным, "только моим". Защищая эту сторону личности как подтверждение своей уникальности, мужчина подвергается риску саморазоблачения; обычно гораздо удобнее препоручить это кому-то другому (секретарше, жене, любовнице). К несчастью, этот некто часто оказывается комплексом анимы, и "его" уже не может быть отделенным от "ее". Отныне на все ставится ее монограмма, все несет печать личной идиосинкразии.

Мы можем частично согласиться с классическим утверждением Юнга о том, что анима-чувство обнаруживает свое присутствие в искажениях сексуальности: в чувстве мужчины ее слишком мало или слишком много. Кажется, что у некоторых чувствующая функция находится в гениталиях, и мужчина чувствует только то, что его привлекает, так что когда исчезает желание, вместе с ним уходит и чувство. Более подробный анализ такого состояния, однако, показывает, что между теневой стороной маскулинности (мужественности) и анимой существует союз. (Сексуальность анимы обычно не столь уж "низка" и "инстинктивна" ; она обладает всеми видами сентиментальных, гипер-эстетических, умственных представлений о сексе, его проявлении в мыслях или о переполнении им "сердца", и вовсе не рассматривает секс как прямую функцию гениталий.)

Сексуализированное чувство представляется в сновидениях теневыми образами и анима-комплексом, проявляющим к ним благосклонность. В таком сне образ анимы обычно исчезает в сопровождении темного человека или становится жертвой изнасилования, или вызывает страстные желания, в которых комбинируются божественные высоты и сексуальные ласки. Кажется, аниме особенно нравятся парадоксальные и обманывающие сочетания сексуальности и духовности, в которых тень Приапа рядится в одеяния святого, а чувство обращает в метафизическую добродетель разрушительное асоциальное поведение. Люди уже не просто любят, ревнуют, создают любовные треугольники, изменяют, то есть, делают то, чем занимались всегда; теперь они ищут оправдания своим действиям в "новой морали", "тантрических опытах", "свободной любви", "индивидуации" и других доктринах, вырабатываемых чувствующей функцией и находящих поддержку у анимы.

В этих доктринах можно легко обнаружить присутствие псевдочувства, так как в них оказались подавленными отрицательные чувства. Ревность "преодолена" ; стремление властвовать, мелочность и узколобость, проявляющиеся в близких отношениях, прикрыты высшими идеалами. Вдохновляя тень желания, анима в то же время заводит человека в менее очевидную тень. Люди привыкли говорить об этом как о "взгляде с другой стороны" ; анима, манипулируя чувством человека, так успешно ориентирует его внимание на лучшее и худшее, что иногда, попадая в плохое положение, этот человек все равно видит в нем "только лучшее". Искренность его желаний подменяется фальшью их философских оправданий. В итоге ревность может превратиться в спасительную благодать, ведь она обладает одной великой добродетелью - психологической честностью. Она выявляет истинные проблемы любовного треугольника, опускаясь до базовых страстей психики: ненависти, убийств и страха. Тень здесь присутствует открыто, не скрываясь под сахарной глазурью. Афродита всегда приносит беспокойство; у нее злые сестры, Фурии, а прислуживают ей Обычай, Печаль и Тревога.

Мы лишь частично соглашаемся с классическим положением, что анима придает чувствам сексуальный характер, так как иногда юнгианство пренебрегает значением наличия в чувстве сексуальности. Если на архетипическом уровне существует связь чувства с Эросом, она должна эхом отражаться на психоидном уровне. Ведь для того чтобы чувство добралось до комплексов и представило их, оно должно иметь телесную компоненту, хотя, быть может, не слишком сильную в смысле аффектов и эмоций. Я не собираюсь путать понятия тела и сексуальности, так как телесное чувство не всегда является сексуальным, а сексуальность может быть весьма рассудочной, но заходить слишком далеко в разделении чувства и сексуальности не следует. Человека слишком легко привлекает утверждение, что "хорошее чувство" очищено от сексуальности и желания.

Весьма возможно, что сексуальность сама имеет чувственный аспект, выходящий за рамки пробуждаемых ею чувств. Чувствующая функция действует как тормоз или как проводник внутри любой инстинктивной силы, создавая для нее собственные законы. Они могут отличаться от нравственных законов, ограничивающих сексуальность и диктующих, как она "должна" осуществляться и какие чувства человек "должен" испытывать при этом. Чувство может направлять и тщательно разрабатывать сексуальность как в брачных играх животных, так и в наших усложненных манерах ухаживания, в любовных письмах и процедурах развода. В какой момент двое ложатся в постель или прекращают сексуальные отношения, определяется столь же чувством, сколь и сексуальностью; в таких делах чувство действует как spirit rector (духовный наставник) инстинкта, так же, как инстинкт действует посредством чувства.

Я пытался рассматривать естественный и врожденный самозапрет на непреодолимое влечение в двух своих статьях: "Об архетипической модели запрета на мастурбацию" и "О психологической креативности". В них предлагается другой подход к рассмотрению чувства: оно может возникнуть как рефлективная компонента инстинкта, точно так же, как каждый Бог предъявляет свои ритуальные требования и определяет чувственные "законы" для соблюдения его культа. Подобные мысли выводят саму тему этих глав далеко за рамки рассмотрения чувства как функции сознания. В данной работе мы предлагаем метапсихологический подход, делающий ударение на то, что чувство представляет собой архетипическое явление per se (как таковое), родственное сознанию и способное к саморегуляции. Как писал Юнг (CW 8, par. 411), архетип всегда имеет чувственный аспект или воздействует на чувство. Мы можем уточнить это утверждение, предположив, что каждый архетип предоставляет в распоряжение сознания целый набор различных чувств. Он также воздействует на чувствующую функцию, то стимулируя, то блокируя ее с помощью благоговейного нуминозного трепета, священного страха, рефлективного аспекта осторожности.

Из такого предположения вытекают определенные выводы: если чувство может быть компонентой инстинкта, представленной в рефлективной ритуализации инстинкта, то ритуализация сексуальности будет являться способом укрепления чувственного аспекта. Сексуальная анима, столь любящая теневую сторону личности и требующая еще большего усиления сексуальности чувства, может пройти процесс сексуальной ритуализации, чтобы высвободить чувственную рефлексию и блокировку. Многие наиболее извращенные формы сексуальности, включая описанные де Садом, можно рассматривать как попытки выявить чувственный уровень сексуальности, превратить ее из формы действия инстинкта в способ выражения души.

Я не сомневаюсь в том, что средства обычного языка помещают чувство на психоидный [9] уровень; то есть, они подчеркивают отношения между чувствующей функцией и осознанием человеком своего тела. Когда люди показывают, где находится их орган чувства, они кладут руку на грудь или живот, сжимают ладонь в кулак или печально опускают плечи. Чувство может быть абстрактным, этическим, эстетическим, дипломатическим, политическим - проявляться во всех сферах жизни. Оно может быть таким же холодным, ясным и точным, как мысль; тем не менее, имеется определенная телесная компонента чувства, так что любая чувственная реакция, не согласующаяся с настроением тела, отделяет нас от него. К несчастью, значительная часть того, что мы принимаем за чувство, является на самом деле "сделанной", остается не осознанной нашим телом и шизогенно влияет как на реципиентов, так и на доноров такого чувства.

Примерно такая же психология справедлива для анимуса. Он может манипулировать чувством и становиться союзником тени женщины в ее стремлении к "власти через секс". Как часто женщины оказываются жертвами мужчин, которые проявляют к ним благородные, отеческие, нежные, уважительные чувства! Они поддерживают женщину за локоток, переводя ее через улицу; подносят зажигалку к ее сигарете, шепчут ей на ухо интимные слова. В таких мужчин легко влюбляются; они умеют заставить женщину "хорошо себя чувствовать". Когда же вступает в действие чувство, подобные внешние проявления вызывают смех. Но слишком часто подчиненной чувствующей функции льстит эта грубая демонстрация "хорошего чувства", с помощью которой анимус и тень совершают свои манипуляции, часто заканчивающиеся сокрушительным предательством или яростной борьбой за обладание деньгами.

Поскольку мы часто настаиваем на том, что анима должна взаимодействовать с Эросом и чувством, мы ошибочно отождествляем анимус с логосом и идеями. Но анимус, особенно в терапии, где такую большую роль играет чувство, с успехом может проявлять себя как чувство; как и в случае анима-чувства, это сходство будет только внешним. Все ценности, все сердечные порывы окажутся полуценностями и полупорывами. На многих аналитических сеансах это псевдочувство анимуса появляется, когда пациенты пытаются "выразить свои чувства". Ключевыми словами для выявления анимуса служат "действительно", "мое собственное", "хорошее", "положительное", "относится" и, конечно же, само "чувство".

И последнее - не потому, что мы подошли к концу, а потому, что где-то надо остановиться: анима-чувство, не обладая индивидуальностью для выражения эго, часто оказывается ненаправленным. В таком случае мужчина страдает от Weltschmerz (мировой скорби), туманных космических чувств, увлекается поэзией неопределенных образов, любит цветы и звезды, восторгается прописными истинами, которые могли быть написаны кем угодно и для кого угодно. Чувство порывает с сиюминутной реальностью и оказывается оторванным и от текущего момента, и от насущных дел. Ненаправленное чувство, сочувствуя угнетенным слоям, осознавая их проблемы и воспринимая великие, тревожащие мир идеи, бесцельно блуждает от посылок к выводам. Оно безотносительно (irrelevant) - возможно, потому, что не имеет в себе тела, и поэтому в нем никого нет.

Вот пример его безотносительности. Мужчина и женщина выходят из дома, чтобы пообедать в городе. Он безупречно корректен и вежлив с ней, но при этом заигрывает с официанткой, которую никогда не встречал прежде и с которой не собирается встречаться в дальнейшем. В глубине души он сердится на свою спутницу, но это проявляется только косвенно, в том, как он пытается очаровать официантку. Затем женщина резко выражает ему свое недовольство, вызванное манипуляциями его анимы, которая позволяла ему вести себя по-хамски, внешне оставаясь вежливым джентльменом. Этот пример показывает, как анима умеет использовать невыраженные чувства, искажая их и направляя обходным путем к скандальному финалу.

Все эти искажения чувств, от которых страдает мужчина, и от которых еще больше вынуждены страдать его женщины, считаются чувствами и используются как чувства, но их никоим образом не следует относить к чувствующей функции. По определению, чувствующая функция является функцией сознания: в зависимости от типа ориентации личности она в большей или меньшей степени может быть осознана. Однако, теоретически она может быть применена в качестве инструмента сознания каждым человеком, независимо от его психологического типа. Ее слабость и медлительность в проявлениях можно использовать против материнского комплекса, в то время как ее подмена является результатом деятельности анима-комплекса. Ранние искажения чувствующей функции мы приносим с собой из детства, и они становятся частью ее проклятья и нашей боли. Но мы не несем за них личной ответственности. Однако более поздние искажения оказываются гораздо серьезнее, так как обнаруживают не то, чего мы не в состоянии сделать из-за своей беспомощности, а то, чего мы не делаем из трусости. Анима со своими фальсификациями вмешивается тогда, когда у сознательной личности недостает мужества, чтобы рисковать своими чувствами. Эти фальсификации, кратко описанные выше, имеют общую черту: они эгоистичны, выражают лишь собственные мнения и самодостаточны. И это неудивительно: ведь задача анимы - внушать человеку, что он соединен со своим центром, соотносится лишь с самим собой; выражаясь классическим юнгианским языком, анима связывает эго с Самостью. В анима-чувстве эта связь осуществляется окольным путем, ведущим не к осознанности, не к сопричастности, а скорее всего к преувеличенному ощущению собственных достоинств. Чем анима действительно помогает чувствующей функции, так это тем, что она создает трудности, вызывает конфликты, беспорядок и фальсификации, обеспечивая чувствующую функцию полем для проявления своей главной активности: различению ценностей и установлению взаимоотношений.

Помощь, которую мне может оказать другой человек в освобождении чувства от его искажений анимой - это вступить в контакт с чувством естественным путем и вытеснить комплекс. Значит, этот человек должен признать и отнестись с уважением к тому, что для меня наиболее ценно. Ведь анима в мужчине всегда чувствует себя им самим. Она знает мою тайну. Благодаря анима-комплексу, мужчины столь чувствительны, падки на лесть, легко оказываются добычей психической инфляции, в плену своих амбиций и страстей. Если никто другой не сможет взглянуть на меня взглядом, который мне нужен, чтобы обрести себя или связаться с интересами моей Самости, слишком загадочной для меня, чтобы я смог ее опознать, мне остается только сдаться на милость чувств анимы и позволить ей обмануть меня, что, как сказал Оскар Уайльд, тоже имеет свои преимущества. ("Преимущества эмоций состоят в том, что они вводят нас в заблуждение".)

[8] Здесь Хиллман имеет в виду книгу Эммы Юнг "Анима и анимус". См. Е. Jung. Anima and animus. N. Y. 1957. (Прим. рус. ред.)

[9] Психоид - "душеподобный" или "квазипсихический" (понятие, применимое фактически к любому архетипу, выражающее, по сути, неизвестную, но доступную переживанию связь между психическим и материальным). (Прим. рус. ред.)

Глава 7.

Воспитание чувствующей функции

Школьное воспитание стремится, главным образом, развивать функции мышления и ощущений, хотя тесты умственных способностей, с их ориентацией на быстроту и догадливость, поощряют интуицию. Воспитание чувств, а именно вкуса, умения оценивать, строить взаимоотношения не является ядром школьного образования. Музыка, искусство, различные виды спорта, общественные клубы, религия, политика, театральное искусство - все эти занятия не входят в обязательную программу обучения, и их выбирают сами ученики. Где может пройти школу сердце? Возможно, не столь уж абсурдна мысль, что профессия психотерапевта обязана своим существованием всеобщему неадекватному и недоразвитому состоянию чувствующей функции.

Если бы наша обычная система воспитания обращала больше внимания на чувство, отпала бы острая необходимость в развитии чувствующей функции с помощью средств психотерапии. Руссо говорил: "Тот из нас, кто лучше всех может переносить радости и горести жизни, по моему мнению, лучше всех воспитан".

Воспитание рационального ума, вопреки заверениям теоретиков школьного образования, мало способствует развитию способности достойно переносить радости и горести жизни. Скорее справедливо обратное: воспитание рационального ума уменьшает нашу способность общаться с чувствами, так как чувство и мышление, по-видимому, как правило, развиваются друг за счет друга. Романтики понимали это и потому говорили: "Чувство может ошибаться, но поправить его может только чувство" (Гердер). Это утверждение отрицает превосходство доводов разума над доводами сердца и отражает романтическое отношение к классическому порядку. Подчиненную чувствующую функцию невозможно исправить с помощью ведущей мыслительной функции. Начиная воспитывать свои чувства, человек не прислушивается к голосу ведущих функций, так как их неодобрение, даже выраженное в мягкой форме совета, действует подавляюще. Чувству требуется воспитание через веру; оно начинает функционировать, только когда мы доверяем его действиям и позволяем ошибаться.

Душа работает над собственными ошибками, используя свою способность к саморегуляции. Она возвращает нас, особенно в сновидениях, в пору отрочества, когда проблемы чувства становятся более острыми, а учебные заведения, в которых мы провели так много томительных дней, оказались полностью неспособными разрешать эти проблемы. До наступления отрочества развитию чувства уделяется больше внимания; ребенку и многое дозволяется, и за ним и больше наблюдают. Но в пору отрочества, без посвящения в тайны взрослых, без четких запретов, инструкций, принятых форм поведения, мы оказываемся на свободе, в гуще мирской суеты, принося в нее собственные смятенные чувства.

Возвращаясь в сновидениях в отрочество, взрослый человек часто сталкивается с пробелами в забытых чувствах, когда эмоциональная жизнь только начинала открываться перед ним, а чувствующая функция приступала к дифференцированию, и ее оценки искажались незнанием и подавлялись страхом. Сновидения снова возвращают человека туда, где все шло неправильно, в ту же школу, но на этот раз - для воспитания чувств.

Здесь мы находим гомосексуальные и лесбийские связи и фантазии; повторяющиеся встречи с некоторыми учителями; высокие идеалы школьной влюбленности; людей, тривиальных и давно забытых, но настойчиво возвращающихся в снах из-за чувств, воплощением которых они являются. Мы не вырастаем из отрочества - что, по нашему мнению, является целью аналитического процесса, - а, скорее, обнаруживаем, что как бы растем в обратном направлении и возвращаемся в ожившее заново отрочество: песни, сценки, лица трогают наши сердца с необычайно живой, хотя и сентиментальной силой.

Первый шаг в воспитании чувства состоит в освобождении его от страха. Чувства сначала должны быть пойманы, удержаны в сознании и признаны именно чувствами. Так как чувствами занимается чувствующая функция, ей следует разрешить чувствовать то, что она чувствует на самом деле, принять и признать ее, не допуская вмешательства ведущих функций. Но вмешиваются не только они. Сама чувствующая функция оценивает содержание психического ограниченными мерками. Наши собственные застывшие моральные устои, дешевый вкус и нетерпимость работают против нас. Кажется, что чувство развивается, находясь в состоянии подвешенности и неопределенности, чтобы мы могли заново осознавать, а не привычно оценивать то, что чувствуем.

Воспитание чувств начинается с того момента, когда я начинаю доверять своему собственному, спонтанно возникшему первому чувству: ("Мне не нравится его лицо", "Во мне все смешалось", "Я ничего не чувствую", "Я просто сержусь, все меня раздражает") - независимо от того, насколько оно допустимо и приемлемо в коллективной системе ценностей. Подавляя простейшие чувственные реакции, я препятствую чувствующей функции дать их содержанию дифференцированную оценку. Например, если по нравственным соображениям я подавляю определенные чувства ("Я женат и не должен испытывать такие желания", "Это неправильно с моей стороны - ненавидеть его без всяких причин"), ничто в дальнейшем из них не сможет вырасти; они останутся в зачаточном состоянии и зачахнут. Или, например, когда при наступлении депрессии я говорю себе: "все мы иногда себя так чувствуем", срабатывает еще одно привычное клише, препятствующее выяснению специфических проблем, которыми вызвана эта депрессия.

Эти маленькие защитные приемы направлены на поддержание привязанности чувства к аффективным корням, потому что все новое, входящее в сознание, обладает потенциалом, заряженным эмоциями в большей степени, чем сама эго-система, иначе это новое нельзя было бы почувствовать и принять. Прежде чем приручить зверя, его нужно поймать. Прежде чем воспитание сможет начаться, должно существовать то, что нуждается в воспитании. Поэтому требуется ответственное отношение человека к чувствам, что бы он ни чувствовал, а не только ответственное отношение к идеалам, указывающим, как человек должен чувствовать. Такое ответственное отношение подвергает проверке идеалы человека: ведь требуется мужество и честность, чтобы принять все, что скажет чувство, после того, как его признают.

Характер человека определяется не содержимым его бессознательного (ведь в каждом из нас есть статистическая доля террориста, убийцы и извращенца), а тем, как он относится к этому содержимому.

Криминальный вывих, составляющий часть каждого комплекса, приводит чувство в состояние шока. Я могу проигнорировать этот шок и просто не почувствовать эту тень своей натуры. Или я могу играть роль социального работника по отношению к своим преступным наклонностям, пытаясь оказать помощь и понять их, или мое эго может выступить в роли судьи или полицейского. Наряду с "террористом", в нас сидит еще и "полисмен", энергично борющийся с любыми признаками насилия и не допускающий взрыва. Когда комплексы констеллируются и намечается серьезная конфронтация, человек способен до бесчувствия забивать их таблетками и вином, или отвлекать их внимание. То, как человек относится к своим антиобщественным и криминальным компонентам бессознательного, показывает его способность использовать свою чувствующую функцию.

Отсюда следует, что чувство требует психологического мужества. Существуют гражданское, физическое и интеллектуальное мужество и мужество души, вступающей в бой с самой собой. Познать содержимое своей души, обнаружить в своих комплексах разрушительные тенденции, испытать распад личности и собственную неполноценность - для этого необходимо немалое мужество.

Психологическое мужество - это мужество сердца; ведь можно рассматривать это качество как проявление эроса, стоящего на защите сердца, охраняющего и его щедрость, и его безрассудство. Мужество чувства по отношению к содержимому души, независимо от того, что оно из себя представляет, реализует оживший миф об Эросе и Психее. Эрос одаряет своей любовью и поддержкой все подавленные компоненты души. Чем больше мы защищаем эрос, тем большую психологическую силу мы приобретаем, демонстрируя тем самым, что эрос подвигает нас не только на утоление своих желаний, но и дает нам мощный жизнеутверждающий импульс. Мужество проявляется в готовности чувствующей функции принять все, что ее настигает.