ЗАРУБЕЖНАЯ КЛАССИКА 18 страница

Более того, Гюго вообще наивно полагал, что книги, подобные «Отверженным», способны переустроить общество. Социальное зло и неравенство он считал причинами всех людских бед. Исправить положение можно путем улучшения нравственности. А для этого следует прислушаться и взять на вооружение то, к чему всегда призывали все великие пророки, мыслители, писатели. Еще короче: будь таким, как Жан Вальжан, и общество быстро избавится от поразивших его язв и пороков.

Действительно, главный герой романа (у которого, кстати, был прототип) с самого начала задумывался и писался не только как некоторая реальная личность, окунувшаяся в водоворот реальных исторических событий, но и как нравственный образец — носитель «безграничного человеколюбия». Надо отдать должное таланту мастера — писателю удалось и то и другое. Не удалось только решить поставленную сверхзадачу — устранить несправедливость и неравенство, как и встарь раздиравшие и по-прежнему раздирающие общество. Безусловно, социальная заостренность — непреходящая ценность романа. И все же основной его «капитал» — незабываемая галерея героев.

История Жана Вальжана вполне отвечает тем критериям, которые превращают этот образ в разряд «вечных». Бывший каторжник, осужденный на два десятка лет за кражу хлеба для умирающих от голода племянников, он чуть было снова не угодил на каторгу, но был спасен епископом-праведником: тот выгородил Жана Вальжана, покусившегося на серебряные канделябры, перед арестовавшими его жандармами. Этот поступок в конечном счете так поразил бывшего каторжника, что привел к его нравственному перерождению. И Жан Вальжан сам превращается в праведника и подвижника: до конца дней своих оказывает бескорыстную помощь всем, кто в ней нуждается. Он превратился в неувядающий символ вечной устремленности вперед к истине и высшим идеалам. Многие обращали внимание, что в восприятии русского читателя главный герой «Отверженных» вообще обрел некое слитное имя Жан-вальжан (настолько близок всем стал этот образ).

Антиподом и «злым гением» главного героя «Отверженных» выступает полицейский инспектор Жавер, этот, по словам Гюго, «дикарь, состоящий на службе цивилизации, странное сочетание римлянина, спартанца, монаха и капрала, неспособного на ложь шпика и непорочного сыщика». На протяжении почти всего романа один преследует другого. Конец известен: Жан Вальжан отпускает Жавера, приговоренного инсургентами к расстрелу. Чуть позже и Жавер отпускает жертву, выслеженную у выхода из подземной клоаки, но не выносит неразрешимого противоречия между долгом и совестью и кончает жизнь самоубийством.

Незабываемы сцены народного восстания парижан в июне 1832 года. Им посвящены несколько книг романа. О неповторимом стиле автора можно судить даже по нескольким экспрессивным фразам, с помощью которых он передает состояние непримиримой ярости противоборствующих сторон:

Вдруг барабан забил атаку. Штурм разразился, как ураган. Накануне, во мраке ночи, противник подползал к баррикаде бесшумно, как удав. «…» Раздался рев пушки, и войско ринулось на приступ. «…» Обе стороны горели одинаковой решимостью. Храбрость доходила до дикого безрассудства и усугублялась каким-то свирепым героизмом, жертвующим в первую очередь жизнью самого героя. «…» Войска стремились закончить битву, повстанцы — продолжить ее. Затягивать агонию в расцвете юности и здоровья — это уже не бесстрашие, а безумство. Для каждого участника этой схватки смертный час длился бесконечно. Вся улица покрылась трупами.

Высшего трагизма Гюго достигает при описании смерти героев баррикадных боев. Хрестоматийной стала сцена гибели Гавроша, само имя которого давно стало нарицательным. Добровольно вызвавшись под обстрелом собирать патроны с убитых солдат, маленький парижский герой сам погибает на глазах у повстанцев:

Казалось, это не ребенок, не человек, а какой-то маленький чародей. Какой-то сказочный карлик, неуязвимый в бою. Пули гонялись за ним, но он был проворнее их. Он как бы затеял страшную игру в прятки со смертью; всякий раз, как курносый призрак приближался к нему, мальчишка встречал его щелчком по носу. Но одна пуля, более меткая или более предательская, чем другие, в конце концов настигла этот блуждающий огонек. Все увидели, как Гаврош пошатнулся и потом упал наземь. На баррикаде все вскрикнули в один голос; но в этом пигмее таился Антей; коснуться мостовой для гамена значит то же самое, что великану коснуться земли; не успел Гаврош упасть, как поднялся снова. Он сидел на земле, струйка крови стекала по его лицу. «…» Вторая пуля того же стрелка оборвала [его жизнь] навеки. На этот раз он упал лицом на мостовую и больше не шевельнулся. Эта детская и великая душа отлетела.

В чем же секрет великого и неувядающего французского романа, который Андре Моруа назвал «одним из великих творений человеческого разума», а Теофиль Готье — «порождением стихии». Ведь и критики, вот уже свыше полутора столетий ругающие «Отверженных» формально правы: структуру грандиозной эпопеи невозможно признать безупречной и логически непротиворечивой; здесь чересчур много длиннот, философских и нефилософских рассуждений, неоправданных отклонений от общей линии развития сюжета. И все же «Отверженных» читали, продолжают читать и будут читать всегда, искренне переживая за судьбу его героев, радуясь и отчаиваясь вместе с ними, загораясь ненавистью против социальной несправедливости и мерзкой личины угнетателей. Почему так? Догадаться нетрудно! Потому, что Гюго вложил в свое великое творение! часть собственного сердца — его биение и передается каждому, кто припадает к этому источнику пламенных чувств!

ФЛОБЕР

«ГОСПОЖА БОВАРИ»

Флоберу по праву принадлежит одно из почетных мест в плеяде французских прозаиков XIX века, которыми гордится не одна Франция, но и весь мир. Блистательный список открывают имена Стендаля и Бальзака, а завершают Мопассан и Золя. Флобер здесь равный среди равных. Но он же и неповторимый. Блестящий стилист, тонкий психолог и незаурядный мыслитель — Флобер с такой тщательностью оттачивал каждое слово своих произведений, что иногда часами мучался над одной единственной строчкой. Зато и результат окупался сторицей. У писателя нет ни одного лишнего слова. Его проза настолько насыщена, уплотнена и емка, что несколько мазков подчас воссоздают целую человеческую жизнь, не говоря уже о неповторимых характерах героев.

Внешними событиями роман «Госпожа Бовари» не блещет. Провинциальное общество с его однообразными, как заведенные часы, заботами. Обыкновенные люди. Но и в их сердцах кипят по меньшей мере шекспировские страсти. Чтобы увидеть это, понять и, самое главное, убедить читателя, — нужны ум и талант великого писателя. Недаром Флобер как-то заметил: «Мадам Бовари — это я». Сказано не для красного словца. Писатель настолько вжился в образ своей героини, что его рвало (в прямом смысле), когда он писал эпизод с ее самоотравлением мышьяком.

Эмма Бовари, дочь зажиточного фермера Руо, вторая жена провинциального лекаря Шарля Бовари, — фигура привлекательная своей неподдельной женственностью и одновременно отталкивающая импульсивной эгоистичностью и плотоядной чувственностью. Естественно, ей хочется любви, но только не мужа, который Эмме быстро и до смерти надоел своей обыденностью и занудливостью. Прекрасные же принцы существуют, как известно, только в волшебных сказках. Такую сказку можно при желании создать и в собственном воображении:

«У меня есть любовник! Любовник!» — повторяла она, радуясь этой мысли, точно вновь наступившей зрелости. Значит, у нее будет теперь трепет счастья, радость любви, которую она уже перестала ждать. Перед ней открывалась область чудесного, где властвуют страсть, восторг, исступление. Лазоревая бесконечность окружала ее: мысль ее прозревала искрящиеся вершины чувства, а жизнь обыденная виднелась лишь где-то глубоко внизу, между высотами.

Выражаясь современным языком, стиль Флобера кинематографичен: он пишет так, словно монтирует эпизоды фильма, и читатель буквально видит их — последовательно кадр за кадром:

Сукно ее платья зацепилось за бархат его фрака. Она запрокинула голову, от глубокого вздоха напряглась ее белая шея, по всему ее телу пробежала дрожь, и, пряча лицо, вся в слезах, она безвольно отдалась Родольфу.«…» Ложились вечерние тени. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви, слепили ей глаза. Вокруг нее там и сям, на листьях и на земле, перебегали пятна света, — казалось, будто это колибри роняют на лету перья. Кругом было тихо. От деревьев веяло покоем. Эмма чувствовала, как опять у нее забилось сердце, как теплая волна крови прошла по ее телу. Вдруг где-то далеко за лесом, на другом холме, раздался невнятный протяжный крик, чей-то певучий голос, и она молча слушала, как он, словно музыка, сливался с замирающим трепетом ее возбужденных нервов. Родольф с сигарой во рту, орудуя перочинным ножом, чинил оборванный повод.

Развязка последовала быстро. Первый любовник Эммы, пресыщенный жизнью Родольф, бросил ее, известив о разрыве ничего не подозревающую женщину только письмом. Казалось бы, еще одна заурядная история соблазненной и покинутой женщины — сколько таких было и в реальной жизни, и в литературе! Но под пером Флобера банальная история превращается в блистательный шедевр.

Жизнь берет свое, и едва оправившись от потрясения (больше месяца она прометалась в горячке), Эмма вскоре находит нового любовника — молодого красавца Леона. И вновь безудержная и ненасытная страсть. Она-то и кончается трагедией. Истратив на любовника и утехи баснословную по тем временам сумму, героиня романа попадает в долговой капкан. Денег ей никто не ссужает, в кредите отказывают, имущество описывают и распродают. Пережив позор и унижение, Эмма решает уйти из жизни. Истинные чувства в такой момент может передать только великий писатель:

Эмма вышла. Стены качались, потолок давил ее. Потом она бежала по длинной аллее, натыкаясь на кучи сухих листьев, разлетавшихся от ветра. Вот и канава, вот и калитка. Второпях отворяя калитку, Эмма обломала себе ногти о засов. Она прошла еще шагов сто, совсем задохнулась, чуть не упала и поневоле остановилась. «…» Она вся точно окаменела; она чувствовала, что еще жива, только по сердцебиению, которое казалось ей громкой музыкой, разносившейся далеко окрест. Земля у нее под ногами колыхалась, точно вода, борозды вставали перед ней громадными бушующими бурыми волнами. Все впечатления, все думы, какие только были у нее в голове, вспыхнули разом, точно огни грандиозного фейерверка. «…» Она страдала только от своей любви, при одном воспоминании о ней душа у нее расставалась с телом — так умирающий чувствует, что жизнь выходит из него через кровоточащую рану. Ложились сумерки, кружились вороны. Вдруг с почудилось, будто в воздухе взлетают огненные шарики, похожие на светящиеся пули «…» Потом все исчезло. Она узнал мерцавшие в тумане далекие огни города. И тут правда жизни разверзлась перед ней, как пропасть.

Сцена медленного и мучительного умирания от яда описана столь подробно и натуралистично, что навсегда западает душу каждому читателю романа. Флобер заканчивает свое повествование такими же емкими и внешне бесстрастными фраза ми, как и начинает. В действительности в каждой из них целая жизнь:

После распродажи имущества осталось двенадцать франков семьдесят пять сантимов, которых мадемуазель Бова дочери Эммы, оставшейся сиротой после смерти отца едва хватило на то, чтобы доехать до бабушки. Старуха умерла в том же году, дедушку Руо разбил паралич, — Берп взяла к себе тетка. Она очень нуждается, так что девочке пришлось поступить на прядильную фабрику. «…»

ЖЮЛЬ БЕРН

«ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ»

Ураган 1865 года. — Крики в воздухе. — Воздушный шар. — Порванная оболочка. — Кругом вода. — Пять пассажиров. — Что происходило в гондоле. — Земля на горизонте. — Развязка.

— Мы поднимаемся?

— Нет, напротив, опускаемся!

— Хуже того, мистер Смит, мы падаем!

— Бросайте баласт!

— Последний мешок опорожнен!

— Поднялся ли шар?

— Нет!

— Как будто плеск волн!

— До моря не больше пятисот футов *. Властный голос скомандовал:

— Все тяжелое — за борт!

Эти слова раздались над безбрежной пустыней Тихого океана около четырех часов пополудни 23 марта 1865 года.

Вероятно, все еще помнят страшный норд-ост, внезапно поднявшийся в этом году во время весеннего равноденствия, Барометр тогда упал до семисот десяти миллиметров. Ураган, не утихая, свирепствовал с 18 по 26 марта. В Америке, Европе, в Азии, между тридцать пятым градусом северной широты и сороковым южной, то есть в зоне шириною в восемнадцать тысяч миль, он причинил неисчислимые беды. Вырванные с корнем леса, разрушенные города, вышедшие из берегов реки, сотни выброшенных на берег судов, опустошенные поля, тысячи человеческих жертв — вот следствие этого урагана.

Но бедствия обрушились не только на землю и море, в воздухе происходили не менее трагические события. Подхваченный бурей, воздушный шар несся в облаках со скорость, девяносто миль в час, кружась волчком в воздухе. В его гондоле находилось пять пассажиров, едва видных в облаках пара водяной пыли, поднятой вихрем с поверхности океана.

Куда летел этот аэростат, ставший беспомощной игрушкой разъяренной стихии? Где он поднялся?

На наш взгляд, «Таинственный остров» Ж. Верна удовлетворяет всем высочайшим требованиям, предъявляемым к идеальной книге: автор должен быть умным и благородным; сюжет, должен читателя затягивать так, что не оторвешься; текст должен быть высокохудожественным, чтобы сам процесс чтения доставлял наслаждение; главная идея книги должна звать читателя к высоким, гуманным целям. Книга должна оставить след в душе (не как детектив, фабула которого забывается на другой день после прочтения).

Жюль Верн (1828–1905) родился во Франции, в Нанте — портовом городе, где сама атмосфера кораблей, моря звала к путешествиям, к неоткрытым землям, к приключениям. Отец Ж. Верна — адвокат — передал свою профессию сыну, передал и любовь к знанию, к наукам.

Юного Ж. Верна увлекла литература, драматургия. Есть сведения, что он даже прошел некоторую школу у Александра Дюма в качестве подручного литератора. Но окончательно судьба Ж. Верна была решена в 1862 году: появился его первый роман «Пять недель на воздушном шаре». Роман получил успех; пошли романы — около 70 названий за 40 лет. А еще труды по истории географических открытий. Полное собрание сочинений на французском языке составляет 88 томов. Но дело не в количестве томов. Главное в том, с Ж. Верном родилось новое направление в современной литературе — приключенческий и фантастический жанр с оптимистическим мировоззрением, с высокой моралью и верой в безграничные горизонты научного Знания.

Основные герои жюльверновских книг — смелые, одухотворенные, благородные, образованные, любопытствующие (в лучшем значении этого слова). В их душах горит огонь борьбы за человеческую справедливость — против корысти, неравенства, обмана, унижения человеческого достоинства. Кто сердцем прочел его романы, тот уже не может стать негодяем. Вот самая высокая оценка, которую только может получить писатель.

«Таинственный остров» (вместе с «Детьми капитана Гранта» и «Двадцатью тысячами лье под водой») входит заключительным романом в трилогию, где действуют общие персонажи. Несомненно, что эти три романа — вершина творчества французского фантаста. Необыкновенен и романтичен образ капитана Немо. На вулканическом клочке земли в неведомой области мирового океана встал на последнюю стоянку в подводной пещере подводный корабль «Наутилус» с уходящим в вечность капитаном. И на этот клочок земли ураган заносит воздушный шар с людьми, которым по счастливой случайности удалось бежать из плена армии южан. Так становятся новыми «Робинзонами» участники гражданской войны в США: инженер Сайрус Смит, его слуга негр Наб, журналист Гедеон Спилет, моряк Пенкроф и юный Герберт Браун. Необитаемый остров ставит оказавшихся на нем людей в условия первобытного существования, когда огонь и инструмент приходится добывать благодаря энергии, силе воли, трудолюбию, находчивости и знаниям.

Взаимная выручка, дух коллективизма помогают им выжить и создать для себя не только приемлемые, но и достойный человека условия жизни. Плоды их совместного труда становятся общим их достоянием, и общие усилия помогают избежать неожиданно возникающих опасностей.

Героями романа раскрывается тайна постаревшего капитана Немо. Капитан владеет несметными богатствами и отдает их тем, кто борется за свободу своей страны. Проводивший последние годы жизни в полном уединении, забаррикадированный я одном из гротов острова, он наблюдал за трудовой деятельностью маленького коллектива островитян и сделал вывод глубокого нравственного и социального смысла: «Я умираю потому что думал, что можно жить в одиночестве». Драматический обстоятельства позволили островитянам вернуться на родину к создать там с единомышленниками трудовую коммуну, где все равны.!

Под могучим и благодатным воздействием научно-фантастических и социальных гипотез Ж. Верна находились все выдающиеся ученые-изобретатели, путешественники, социальные! мыслители конца XIX и XX веков. Жюль Верн и Камилл Фланмарион — вот уж действительные светочи знания и добра в нашем мире.